Разумеется рукопись...

Предисловие.
«Разумеется рукопись. Редактируя манускрипт.»: таково было двойное название, под которым я получил странный текст, возглавляемый ею. Это произошло не так давно, в связи со смертью одного человека, бумаги которого попали ко мне. До сих пор остается невыясненным и непонятным: кто же настоящий их автор? Маловероятно, чтобы покойный Рей Джонс, в чьих документах был найден данный текст, степенный доктор филологии, профессор университета, имел к нему какое-то отношение. Но, следуя воле покойного, каковой пожелал, чтобы все его документы после смерти были опубликованы, я вынужден присоединить к мемуарам, дневниковым записям и прочим бумагам, которые я перебрал за последние недели, и этот текст.
Графологическая экспертиза текста не проводилась, но, судя по внешним признакам, почерк не совсем напоминает профессорский. Но, это не столь важно. Волнует меня больше всего другое — странный характер этого текста, его природа, которая как-то не увязывается у меня с обликом Рея, которого я знал не один год. Он, любивший выражаться прямо, ясно, без недомолвок и неточностей, переносил тот же принцип на письмо, когда, либо служебные надобности, либо личное желание, заставляли его писать предложения на бумаге. Текст же, который вы прочтете ниже, напротив, — запутан и чрезвычайно усложнен. Он настолько неясен, что возникает ощущение, что автор нарочно усложнил его и намеренно спрятал некоторые детали, которые в миг разъяснили бы все непонятное. Сознаюсь, что сам я в нем (кроме очевидного) понял мало, вернее, я так и не сумел его привязать к чему-то. Для меня он так и остался в подвешенном состоянии, не имея привязки к какому-то конкретному жизненному событию. Также не имею ни малейшего понятия — о какой рукописи шла речь в тексте и была ли она напечатана.
Публикуя эти записки, я не только выполняю волю покойного Рея Джонса, но и льщу себя надеждой, что какой-нибудь проницательный читатель все же сможет понять истинную природу этого текста.
Нотариус В.В. Рисин

I

Несколько дней назад ко мне зашел мой родственник и добрый друг Кларенс Клэрк, в настоящее время практикующий адвокат, и попросил отредактировать один (как он выразился) манускрипт, когда-то написанный его подзащитным, скончавшимся в тюремной камере от закупорки сердечной аорты за несколько дней до начала слушаний по своему делу. Мой добрый Кларенс вкратце обрисовал его жизнь, наверняка, присочинив пару красочных деталей, и всунул мне кипу исписанных листов бумаги, которые, подкрепив одним из пунктов завещания, его умерший подзащитный строго наказал издать, дав полный карт бланш на принятие всех мер, относящихся к подготовке их к печати. Положив мне сроку две недели на просмотр рукописи, Кларенс умчался, не оставшись поужинать, несмотря на уговоры моей жены.
В тот вечер я к рукописи не подходил и даже не открывал, положив ее в ящик своего письменного стола и выкинув напрочь все мысли о ней. Причиной тому были и аппетитно жарящийся под зорким взором жены эскалоп, и запах от него, уже разошедшийся по всему дому и возбуждавший аппетит, и усталость, накопленная мной за день, принудившая меня, не обращая внимания на апперитивный аромат, стоящий в доме, сесть в свое любимое кресло и, включив телевизор, спокойно и стойко дотерпеть до ужина. Плотно поужинав, я еще немного посидел перед телевизором, посмотрев выпуск новостей. Затем, поднявшись в свой кабинет, я занялся просмотром периодики, после чего, пройдя в спальню, удобно улегся на свою половину кровати, немного поворочался, сказал жене спокойной ночи и быстро заснул крепким и здоровым сном без сновидений и волнений.
Утром я позавтракал, выпив кофе с кардамоном и съев парочку вкусных сэндвичей. Была суббота, и в университет идти было не нужно, но я все же пошел — исследование по древнееврейской мифологии, проводимое мной, выходных дней не признавало. Я захватил с собой первую часть записок, принесенных мне вчера моим кузеном, намереваясь как-нибудь пробежать их глазами в перерыве между своими основными делами. День был яркий и солнечный, весь в арабесках блестящих лучей. Покрытый колыхающимися пятнами тени, оставляемой листьями ильмов, разбросавших у меня над головой свои ветви, я присел на скамейку из-за охватившего меня желания закурить. Достав сигареты «дромадер», я вкусно закурил и, чтобы не сидеть без дела, открыл папку, захваченную из дому, и погрузился в чтение.
И надо заметить сразу — оно меня увлекло. Автор записок взял себе необычный псевдоним: Тень Человека, сокращенно называя себя — Т.Ч. Пробежав пару десятков страниц, заметив, что моя сигарета истлела недокуренной, я взял новую, раскурил ее и, взглянув на часы, определил, что время у меня еще есть, я продолжил чтение. Т.Ч. описывал любопытнейшее явление, клинический случай, который, если его опубликуют, несомненно, станет классическим в психиатрической литературе. Хотя из более поздней беседы с одним доктором с контрастно-цветовой фамилией я узнал, что случай Т.Ч. не такой уж уникальный, и довольно большой процент взрослого мужского населения проходит через тот особый опыт, который Т.Ч. описывает в своих записках с таким оТЧаянием. Кстати, даже с первого взгляда, с первых страниц мне было совершенно ясно, что, как художественное произведение, этот текст далеко выходит за пределы покаянной исповеди. Например, буквально с начальных глав он заставил меня вспоминать давно похороненные в памяти стихи, которые я все-таки, правда с трудом, но припомнил («It was many and many a year ago,/ In the kingdom by the sea...»). Но более читать было некогда — университетская библиотека ждала меня.
Поздоровавшись со всеми знакомыми, которым суждено было попасться мне на пути, я добрался до библиотеки, купив предварительно в буфете сок и плитку шоколада, чтобы не отрываться от работы на обеденный перерыв. Быстро найдя по картотеке нужные мне книги и получив их, я погрузился в чтение.
Чтение всегда умиротворяло меня. Как сказал кто-то из древних: «Всюду я искал покоя и лишь в одном месте я нашел его — в углу с книгой». Это про меня. Погружаясь в чтение, я забывал обо всем. И в то утро в тишине университетской библиотеки, погрузившись в апокрифическую книгу Еноха, которой не нашлось места в каноническом тексте Библии, я напрочь стер из своего сознания и записки Т.Ч. и Кларенса Клэрка, и всех остальных, не умещавшихся на страничном пространстве этой книги.
Я читал о тех далеких и древних временах, когда люди размножились настолько, что у них стали рождаться дочери, видные из себя и прекрасные лицом настолько, что ангелы, сыны неба, воспылали к ним страстью, увидев их. Они сказали: «Сойдем на землю и выберем себе жен из дочерей человеческих и произведем с ними детей». Число их было двести: они спустились на одну из вершин горы Армона (Хермона), названную Ардис. Они взяли себе жен, каждый по своему выбору, вошли к ним и жили с ними, научив их волшебству, заклинаниям и употреблению корней и трав. Научили их делать зеркала, браслеты и украшения, а также употреблению румян, подкрашиванию бровей, использованию драгоценных камней, изящного вида и цвета, так что мир совершенно преобразился... По апокрифической книге Еноха вначале было десять ангельских чинов, но в результате случившегося в Ардисе, десятый чин был проклят и отлучен. Мне было любопытно отметить, что праведный Енох, будучи взятым живым на небо, продолжал молиться за тех падших ангелов (числом двести), которые некогда на вершине горы Армон любили и учили любви земных женщин. Этот факт моления Еноха за падших ангелов показался мне чрезвычайно важен: он как будто показывал, что ангелы наказаны Богом не полноценно, не по настоящему. В славянской версии книги Енох даже посоветовал ангелам (их еще называли Григорами), хоть Бог и осудил их, продолжать служить перед Господом, как ни в чем не бывало, что падшие и сделали. И кажется были услышаны, хотя в книге Еноха об этом сказано достаточно невнятно, даже двусмысленно: ‘Енох сказал Григорам, что он видел братию их, молился о них, но осудил их Господь до кончины века. Енох посоветовал не ждать их братии и служить пред Господом, чтобы он не прогневался окончательно. Григоры вострубили в четыре трубы, и звук их дошел до престола Господня.’ Этот сюжет показал мне, что все-таки было и осталось десять ангельских чинов, что Бог только по видимости проклял Григоров, открывших прекрасным земным женщинам чудо страсти; по видимости проклял, а тихо, но внятно благословил. Расхождение ангелов с демонами в итоге, в общем-то, оказывалось мнимым.
Прочитанное поражало меня. И в тот же момент, в том самом библиотечном зале у меня возник образ будущей книги. Написание ее было лишь делом времени, потому что образ, и даже внутренняя структура ее ощущались мной уже довольно зримо.
Съев сливочную плитку шоколада и выпив сок, я наскоро (было уже довольно поздно) набросал в свою тетрадь пару заметок, сдал книги (к величайшему огорчению, брать на дом их было нельзя) и направился к дому, закурив свой неизменный «дромадер». Я старался ни о чем не думать, дав своему мозгу краткосрочный отдых. Я просто смотрел по сторонам, созерцал явления, не придавая им ни следственно-причинных связей, ни смысла, ни бессмысленности. Я просто фиксировал колыхание листвы над головой и шуршание листьев под ногами, слушал различные звуки затихающего городка, наблюдал потемки безвестного заката, вид которых почему-то повлек за собой видение мелкого дождика и образ стен в бедно-розовых тонах. Но, вопреки обыкновению допытываться до причины каждой возникшей в голове мысли, находя ее предпосылки и корни, я не стал этого делать, твердо помня, что решил дать своей голове отдохнуть.
Придя домой и найдя на столе записку от жены, извещавшей меня, что она ушла к подруге, я неожиданно обрадовался тому промежутку тишины и спокойствия, который, в связи с ее отсутствием, а также с отсутствием детей (они были в летнем лагере), воцарится здесь на ближайшее время. Мой мозг уже достаточно отдохнул и жаждал приступить к обдумыванию новой книги (я уже подсознательно решил, что она будет художественная, а не научная, как виделось мне вначале).

II

Я бродил среди деревьев, очень приятных на вид, и плоды каждого из них были амброзией для языка. Река, выходившая из сада, впоследствии неся свои воды дальше для орошения других земель, разделялась в необозримом горизонте на четыре рукава. Вокруг меня бродили самые разнообразные животные, ничуть не боясь ни меня, ни друг друга. Я был наг, но ничуть не смущался наготы своей. Я гулял по саду, срывал плоды, ел их, они оставляли во рту неземной вкус, гладил зверей, подзывал птиц. Все было чудесно. Пока не...
Моя жена была рядом со мной. Я разговаривал с ней, но не понимал ее. Мы вечно спорили друг с другом. Она меня убеждала, что мы — равные, что мы сделаны из одного и того же теста. Я не смог ее переубедить, и она, махнув на меня рукой, улетела. Я сначала обрадовался, а потом, разбитый горем, начал страдать. Я бился головой об чудесные деревья, стряхивая с них плоды, я вырывал с корнем прекрасные цветы и травы, я пинал ногами попадавшихся мне зверей, я давил насекомых и кидал камни в птиц. Не выдержав, я вскричал: «Женщина, которую ты мне дал, убежала!»...
Я проснулся от того, что жена трясла меня за плечо. Я, не заметив, как заснул, проспал настолько долго, что она уже успела вернуться. Я протер глаза, чмокнул ее в щеку и поплелся в ванную, промыть глаза и почистить на ночь зубы. В зеркале ванной комнаты отразился почти незнакомый мне человек, вернее внешность была та же, но выражение глаз, казавшихся чужими, почти испугало меня. Правда, сполоснув лицо водой, я, снова взглянув в зеркало, убедился, что с моими глазами и лицом все опять в норме.
Сон был, без сомнения, о Лилит, первой жене Адама, которую Бог, сотворив его, сделал ему из глины. Они действительно были равны друг другу, и она действительно, не сумев убедить мужа в этом, улетела от него. Я хорошо помнил эту легенду, не упоминавшуюся в канонических текстах Ветхого Завета. Насколько я помнил, даже имя Лилит появлялось там лишь однажды (Исаия, 34-14), хотя в очень туманном контексте. Настолько туманном, что в некоторых переводах имя лилит (и так писавшееся с маленькой буквы) трактовалось как маленькое приведение, нашедшее себе покой среди крепостных руин Эдома. Некоторые комментаторы утверждали, что лилит вовсе не приведение, а ночной монстр. В Талмуде или Зогаре сюжет о Лилит был уже разработан более детально, чем в Ветхом Завете, из которого не было даже понятно, кто она такая. После того как Адам разбитый горем из-за потери Лилит, кричал, страдая: «Женщина, которую ты дал мне, убежала», Всевышний послал трех ангелов, чтобы они нашли Лилит и убедили ее вернуться к мужу и очагу. Они настигли ее в Красном море, но Лилит отказалась вернуться. Она не поддалась даже после того, как ангелы были посланы Всевышним снова, причем, уже с угрозами... И Всевышний прекратил ее преследование, а Адаму, впоследствии (помня о бунте Лилит), сделал женщину из его ребра.
«Предание было очень мудрое и поучительное» — это я уже осмысливал только что перечитанные сведения из книг, сидя в кресле своей домашней библиотеки. Бог совершил большую ошибку (если можно позволить себе такие слова), создав первоначально мужчину и женщину из одного материала. Лилит потому и убежала от Адама, что была такая же как он, была ему ровней. Бог, правда, потом исправился и придумал дурочку Еву, усыпив Адама и взяв у него ребро, из которого потом, путем различного трансформирования, получилась покорная ему жена. Бог сказал Адаму: ‘Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женой, ибо взята от мужа’ (Бытие, 2-23). Бог исправился, создав Еву, но Лилит-то осталась, она появилась и уже не исчезнет. Во сне и наяву Адам мучился и страдал: хоть раз познавшему Лилит, трудно примириться с Евой, какой бы удобной она не была. Европейская литература долго не знала о Лилит, если мне не изменяла память впервые, в своем истинном обличии, она появилась во второй части Фауста, правду о ней, как о первой жене Адама, раскрывает Мефистофель... Далее был английский поэт Данте Габриэль Россетти, вдохновленный легендой, написавший поэму Eden Power. В ней Лилит была змея и подарила Адаму, различных ‘существ, что извивались в рощах и в воде, сверкающих сынов, блестящих дочерей’. После ее бегства Бог создал Еву, но Лилит не осталась в долгу и уговорила ее отведать запретный плод и зачать Каина, брата и убийцу Авеля. Такова была первоначальная трактовка мифа, которой следовал Россетти, но в действительности все было немного сложнее и запутаннее. Но я уже не мог думать, глаза мои слипались и закрывались...
Проснулся я от телефонного звонка. Звонил Кларенс, и мне пришлось оправдываться, придумывая различные причины, по которым я еще не прочитал и половины рукописи Т.Ч. Но он не особенно расстраивался, сказав, что вечером зайдет (а уже было утро), поужинать и поговорить о рукописи. Я пообещал, что к вечеру одолею хотя бы половину ее. И чтобы не откладывать (и даже чуточку отвлечься от своей мифологии) я тут же, разыскав страницы (первую часть у себя в кармане пиджака, а вторую во втором ящике стола), углубился в чтение.
Прервала меня жена (я дочитывал первую часть), позвав обедать, но я, сказав, что не хочу, кое как отвязался от нее, стараясь не смотреть на ее надутые губы, продолжил читать. Т.Ч. обладал несомненным литературным талантом. Его повесть жила полной жизнью под взором внимательного читателя, раскрывая все новые свои глубины. Через еще некоторое время меня пронизало током — Т.Ч. писал о Лилит. Может быть, он этого не осознавал, но главный женский персонаж, выведенный в его рукописи, наводил мои мысли о ней. Девочка-демон. В течении средних веков, несомненно, под влиянием древнееврейского слова «лайил» (ночь), легенда о Лилит приняла другой оборот. Она стала уже не змеей, а духом, ангелом, демоном. По Каббале Лилит вторично становится женой Самаэля (имя его переводилось как «Яд Бога», в Талмуде он именовался Адам Белиал, в отличие от Адама Кадмона), царя падших ангелов, даже поговаривали, что именно от него Ева зачала Каина. Лилит стала воплощением демонически-соблазняющего начала в женщине. Если Самаэль соблазнил Еву, то Лилит соблазнила и бросила Адама. В записках Т.Ч., тщательно прописанных так, чтобы «обмануть» читателя, как можно глубже упрятав, чтобы не выпирал, аллегоризм текста, Лилит соблазняет Адама (Т.Ч.) и неожиданно исчезает, и рай оказывается сном, сном Адама. Мне вспомнились два русских поэта, также в своих стихотворениях разработавших эту тему, одно из них так и называлось: «Сон Адама», а второе — «Лилит». В первом из них после изгнания пребывание в раю Адаму кажется полнейшей иллюзией, во втором Адам не был изгнал — он не был в раю вообще. У второго стихотворного Адама (впрочем, как и у Адама — Т.Ч.) не было ни мига блаженства, даже краткого слияния, не было минутной гармонии. А что же было? Было лишь соблазнение во сне. Во сне Лилит соблазнила и бежала, даже во сне не дав блаженства. В повести Т.Ч. есть и Лилит и Ева, даже много Ев. Одна из Ев у него законная заботливая жена, но нелюбимая и презираемая, слишком связанная с ненавистным уютом, со всем, что тленно, а бессмертная Лилит, та, соблазняющая, убегающая, обретающаяся в вечности, — недостижима. Т.Ч. один раз прямо указал, что он предпочитает Лилит (1 часть, 5), а во второй части записок, 35 глава, (я уже дочитал последние страницы) он развил эту ассоциацию, доведя ее до конца, отождествляя себя с Адамом, замыкая тот самый круг, который изложен в легенде: Т.Ч. предпочел бы не Еву, а Лилит, а он сам — Адам. Все сходилось почти до мелочей. Роман (эти записки можно уже называть этим словом, они его достойны) представал гимном девочке-демону и бессмертной любви, поправшей вереницу смертных Ев. Роман о бессмертной Лилит, способной одолеть всех преходящих и бренных Ев.

III

Размышления прервал приход моего кузена.
— Ну, как вам, дружище, словоблудие моего Т.Ч? — спросил он.
— Страшно... — сказал я.
— Страшно пошло, скажу я! Я думаю, что это и печатать не стоит. Роман о педофиле — тоже мне высокая литература!
— А я думаю, стоит напечатать, выправив, конечно, все цепкие детали. (Которые несмотря на старания самого Т.Ч., еще уцелели в тексте, словно памятники местам и людям, которых приличие требовало обойти молчанием, а человеколюбие — пощадить, — додумал я про себя.)
— Как скажете. Кстати, ваша жена готовит удивительно вкусные эскалопы. От моей таких не дождешься.
(Мы уже сидели за столом). Жена благодарно улыбнулась.
— Кстати, — спросил я. — А что стало с другими персонажами истории? Вернее, больше всех меня интересует главная героиня.
— Умерла. Умерла от родов, разрешившись мертвой девочкой, почти сразу же после того, как Т.Ч. умер в тюрьме...
Мы еще поболтали. Я обещал, что выправлю в рукописи все описки и скрою все детали, способные пролить свет этой истории на еще живущих людей, и сам подыщу издательство.
После его ухода я долго думал. Думал о Лилит. О том, что она стала духом мятежа и смятения, о том, что она носится, наказывая желающих насытится мигом блаженства. Лилит — это принцип антистабилизационных сил, необходимый противовес всему тому, что воплощает Ева, за которой стоят силы стагнации. Я начал постепенно вспоминать и другие примеры, из русской литературы посвященные Лилит: Цветаева, Ахматова (она, вообще, отождествляла себя с ней), Сологуб и, упоминавшийся выше, Гумилев. Серебряный век русской поэзии. Из мировой вспоминались: Альфред де Виньи, Реми де Гурмон, Роберт Браунинг, опять же упомянутый Россетти, Анатоль Франс. Вспоминалось еще много имен... Тема была разработана хорошо. Я открыл энциклопедию и прочел: «Когда Адам в покаяние за совершенный грех отлучил себя от ложа Евы, то от его ночных сладострастных видений произошли демоны или ‘шедим’, ’лилин’ и разные ’злые духи’.» Это была цитата из Берешит рабба (гл.20) — популярнейшего комментария к книге Бытия, из которого было видно, что Лилит оказывается ничем иным, как «сладострастным видением» Адама, и не более того. Так же и Т.Ч., навсегда разлученный со своим демоном, начал конструировать явно мифологизированный текст, который есть полная, хотя и откровенно неправдоподобная история его отношений с демоном. И текст этот, являющийся серией «сладострастных видений», оказывается населенным демоническими существами.
Меня взяло сомнение, что обычный читатель, если к нему вообще попадет будущая книга, разберется во всем этом. Он увидит лишь одну пошлость и мерзость (совсем как мой Кларенс) и, не добравшись до глубинных пластов произведения (читатель, ты даже не станешь этого делать!), осудит его. Книга Т.Ч. обречена на осуждения, это было ясно, но тем не менее ее стоило напечатать. Стоило хотя бы потому, что я завидовал Т.Ч. Завидовал хорошей завистью писателя. У него получилась отличная книга! Как бы я хотел написать подобную ей!..
Напоследок, мне пришла в голову еще одна мысль: Лилит и Самаэль — два основных центра демонических сил, впрочем, наказывают они или одаряют — это еще вопрос. Не стоит исключать и той возможности, что страшные искушения идущие от них, несут токи счастья...
И еще одна: может ли узник увидеть что-либо другое, кроме своей темницы?..