Девушка с пышным каре каштановых волос

(в этом тексте иногда нет запятых, иногда странно написаны слова, но только так его можно прочесть)

Сон продолжался весь день, а вечером  сумерки его прогнали.  Захотелось чего-нибудь сделать…,  значимое. Значимое – это то, что тебе необходимо, всё остальное вообще не имеет смысла. Смысл – это значение. Иногда так бывает, когда это нужно, когда этого хочется. А мне хотелось чего-нибудь приятного…, и только это имело смысл, было значимым. 
Человек может делать то, что он думает…
Желание требовало воплощения, фантазия нарисовала эскиз. Нужно было куда-нибудь пойти, и это было действием, интересным действием. Тёмным оставался только один вопрос. Как мне узнать, куда конкретно я хочу попасть,  и где, то, что мне необходимо? Ответ стоил двадцати минут.
Мне было известно только то, что она работает там, но сегодня выходной, сегодня её там нет. Зато есть дом, в котором она живёт, тёплый и уютный, стены в забавных обоях…, бумажных. Она вообще бумагу любит…, дома, и на работе тоже. Девушка с лёгким запахом…,  бумаги.   
Контора сегодня не пишет – это факт, но корпоративный сайт рассказывает о компании ежесекундно. Ему выходных не определили, он отдыхает, только если умер его сервер.
Сайт, «О компании», «Гостевая», «Подразделения». Мне сюда, она будет в подразделениях. Иду и смотрю. Точно. Отдел, начальник, инженер, и она - бумажный инженер. Есть фамилия, инициалы. Это хорошо, этого хватит.  Дальше умеет телефонная база, двинутая знакомым хаком у ФСБ.
Странная система информации.  Великая гора удивительно ценных сведений организованная убогим «парадоксом» столетней давности. Однако работает! Нажимаю на кнопки – получаю результат.
Зовут её просто и это сложно. Список не слишком маленький, уточняющих данных у меня нет, потому читаю всех возможных девушек с подобными фамилиями и инициалами. Откуда такое количество в нашем городе? Ах, да…. Наш город наверно мегаполис, воздуха наверно мало…, больше тех, кто его вдыхает.
Где же она? Буквы не хотят сознаваться..., пусть молчат, интуиция шум не любит, она ловит невидимые флюиды, которые мы небрежно бросаем в мир.
Смотрю на колонки имён и адресов и жадно втягиваю то, чего практически нет. Сначала это не помогает, но со временем….  Вот, одна: живёт на окраине, какие-то дети, какой-то люмпин в линялом трико, а денег всё нет и нет. Мне это не интересно. Дальше вовсе пригород, потемневшее дерево из которого выстроен простой дом, простыни на верёвке пересекают ограду, медленно гниющая банька…, водка, бутылки, в которых было пиво…, много…, а запах…. Стало вдруг противно, захотелось вдруг тошнить….  Нет. Это не может быть она, ею даже и не пахнет, она должна быть там, где есть бумага, приятная матовая поверхность, желтеющая вместе со временем.   
Откидываю голову назад, превращаюсь в воду и не думаю. Совсем. Всего пару минут. Потом утекаю в направлении бара и сливаюсь с глотком сложного…, старого коньяка. Послевкусие этого эликсира оживляет даже стекло, а я всего лишь вода. Спокойствие моих мыслей обретает направление, и я возвращаюсь к тому, что меня влечёт.
Снова в руках список, снова чувствую то, что переживают сейчас они. Необычное занятие, напоминающее подглядывание за тем, что обычно невозможно увидеть.  В некоторые моменты становится интересно, хотя они банальны, в некоторые тепло, но ведь это совсем обыкновенно.   Все они делают примерно одно и то же: с кем-то спорят, с кем- то говорят, кого-то любят, что-то не хотят.  Одинаковая жизнь, одна на всех, у кого такая фамилия. Неужели и это правда? Возможно, хотя нет….
Девушка с пышным каре каштановых волос уютно свернулась на старом диванчике и читает книгу. Мягкий свет матовой лампы растекается вдоль стены, по тёплым, чуть рифлёным обоям из настоящей бумаги. Бумажный абажур настоящего китайского бра, немножко застиранная, хлопчато-бумажная ткань фланелевого халатика. Слабый, но приятно знакомый запах бумаги, вернее страниц старой книжки, и чай, чуть тёплый, на столике рядом.
Захваченный её ощущениями, я почти заснул, практически потерял реальность. Вернувшись, почему-то испугался…, глупо побежали мурашки…, и всё от, того, что не хотелось это терять. Сейчас.
Действительно глупо, список ведь у меня в руках, а там адрес и даже телефон. Бегло читаю то, что мне интересно, больше он мне не нужен.
«Вспомнить всё» - патологически наивный фильм, как, впрочем, и все боевики. Если есть память вспомнить можно всегда, по крайней мере то, что хочешь вспомнить. Сижу в кресле и набираю номер, который только что запомнил. Гудки. Длинные. Один не успел до конца.
- Алё…, -  ровный, слегка засыпающий голос немного с хрипотцой в начале. Это от неожиданности.
-…Алё? Кто это… не надо молчать.
-  Я просто слушаю…
-  Ой!  Здравствуйте. А вы… это…
-  Конечно, просто позвонил. Добрый сегодня вечер….
-  Э-ээ…, наверно, я не знаю.
-  Я тоже, но сегодня нет неприятностей. Сегодня день выходной и они отдыхают.
Вежливый ручеёк смеха длиной в пару секунд.
-  Вы очень странно говорите....  Ещё на работе я удивилась этому, ваши слова любят носить маски.   
-  Это не слова – это мои мысли. У меня, наверное, короткий ум, от того и думаю вслух.
Снова лёгонький смех.
-  Неправда. Вы не глупый.
-  Ну, это пока не доказано…, Zanussi.
Теперь уже три или четыре секунды. Приятно как-то смеётся, не вульгарно, не громко и, наверное,  рот широко не открывает. Здорово это.
-  Нельзя так общаться, так можно только погубить собеседника. У меня даже заболел живот.
Смеётся опять….
-  Животные проблемы?  Некачественные продукты?
-  Ну, как вы можете, такие вопросы…
-  А это уже не вопросы – это проблемы, Санэпидстанции и магазина, где вы купили отраву.
Грохнул маленький взрыв, смех приятной девушки пересёк все границы и опрокинул приличия. Слышно было, что ей и вправду не хватает воздуха…, временно. Но слова уже выстроились в ряды фраз, и она продолжила совсем по-свойски.
-  При чём тут продукты? Они хоть и противные, но животик у меня от смеха подвело!
-  Ой, тогда прости, не успел заметить, когда его бедного….
Снова прыснул смешок.
-  Нет, ну так нельзя. Если вначале очень смешно, в конце, обычно, достаточно  больно.      
-  Согласен, потому предельно серьёзен.
А сам давлюсь, губы кусаю, только бы не заржать конём диким.
-  Читаешь интересные книги.
-  Да…, но откуда ты знаешь?
-  Я не знаю, скорее вижу.
-  …. Та-аак. Живёшь в доме напротив?
-  Конечно, мой дом как раз напротив леса, на берегу речки. Район, правда, на окраине.
Чувствую, как она улыбается.
-  Точно, вспомнила, у церкви кажется?
-  Так и есть, и вообще, сведения, которые, я указал в договоре, содержат даже номер квартиры и телефон.
-  Извини…, любопытство не порок…, но мне…. Мне так неловко.
Меня распирает от собственной важности и смеха.
-  Забудь.  Я не буду тебя извинять, поскольку меня не напрягает, то, что ты про меня узнала. Если тебе интересно, то я могу вспомнить некоторые моменты своей биографии. Рассказывать, правда, будет проблемно, много матерных слов и шокирующих поступков. Рамки общества постоянно меня стесняют.
-   Уа-у! Да ты никак пассионарий?
Ужасно насмешливый тон.
-  Ага, внучек Ленина и племянник Гитлера.
Сдавленно хихикает, видимо в подушку, совсем глухой звук.
-  Сегодня я умру…, от смеха. Захлебнусь слезами счастья. 
-  Ой, а это обязательно?
-  Это неизбежно, если ты не перестанешь меня смешить!
-  Надо подумать…, ну нет, некрофилия – это не по мне.
Начавшийся было смех, резко обрывается. Две секунды тишины, а потом игриво-подозрительный тон.
-  А на что это вы намекаете, молодой человек?
-  Говорю прямо, общение с неживыми девушками мне не в радость!
И снова продолжился смех. Потом затих и я услышал голос, настолько мягкий, требующий взаимности, что по щекам моим скользнул огонь.
-  Ты позвонил мне, потому что тебе нравится со мной говорить, или просто скука достала?
-  Угадала не полностью. Мне нравится твой голос и у тебя волшебные волосы. А звоню, чтобы напроситься в гости, погонять Чайковского…, и мне нужны твои глаза.
Тишина. Опять она немножко хрипнула вначале, наверно, комок в горле.
-  Ты можешь приехать, если тебе действительно нравится чай…, но только через час. Хорошо?
-  Конечно, уже еду, и везу с собой банку настоящего кофе.
Снова знакомый ручеёк смеха.
-  Ты самый лёгкий человек из всех, кого я знаю. Куда ты поедешь, я не сказала свой адрес.
-  Он мне не нужен! Буду ровно через час. Пока!
-  А как ты….
  Быстро кладу трубку, не нужно больше слов. Зато смеюсь, как дикий конь в жёлтых прериях.

***

Машина плавно чертит тёмные улицы, а я просто ловлю глазами то, что хочется видеть. Говорить с драйвером не о чем, потому молчу, а вот полторашка шустрой кореянки мягонько шепчет…, минут двадцать уже.  Нравится этот звук, всегда.  Наши, обычно, кашлем исходят, или хрипят под Высоцкого, а узкоглазые всегда шепчут. Ласковые железки.       
  Неожиданно вспоминаю о том, что взял с собой. Собравшись почти мгновенно, я не акцентировался на этом, но сейчас интерес возобладал. Пошарив в темноте пакета, достаю предмет поменьше. Кофе «Чёрная карта», кристалликами. Это точно кофе, возвращаю его на место и тут же ловлю предмет побольше.  «Remi Martin» VSOP. А вот это уже не совсем то, что мне нужно сейчас. Этот коньяк – прекрасное дополнение одинокого вечера, но в компании я предпочёл бы «Camus». Мужчины ценят крепость и сдержанность – женщины мягкость и тепло.    
  Маленький облом, придётся добавлять его в кофе.
Шёпот двигателя совсем спрятался в тишине, очевидно, мы приехали. Оставив в машине хрустящую бумажку,  выхожу в свежую темноту осеннего вечера. Стою у подножия дома и смотрю на окна, жёлтые или синие. Там, где мерцает синева, правят голубые экраны. Она не смотрит телевизор, её окно неяркое, с лёгким оттенком заката. Третий этаж, совсем невысоко, имеется возможность романтического проникновения через балкон, в стиле ренессанса…, хотя…, водосток абсолютно гнилой, потому гарантированы травмы, возможно сочетанные.
Мне в этот подъезд, но домофон решает по-другому. Набрав номер её квартиры, я не услышал привычной трели зуммера, зато увидел весёленькое «ПЛАТИ». С удовольствием дал бы этому прибору взятку, но он не возьмёт, за услуги должна рассчитываться сама хозяйка, но она этого не сделала. Может и правильно поступила, я тоже ненавижу попрошаек, но теперь спасти может только ключик-чип. У меня нет.
Минут пять измеряю тротуар, но так никто и не появляется. Терпением я от рождения обделён, потому и подхожу к заветной дверке с нехорошими намерениями. Домофончик явно с магнитным замком, потому у меня есть шанс. Усилие на разрыв должно превысить 400 кг, потому нужно здраво оценить состояние дверной ручки. Смотрю на неё внимательно, и сердце радуется. Она вообще приварена и сама по себе дюже массивная. Можно потянуть.
Поставив пакет в безопасное место, берусь двумя руками, упираюсь в косяк коленкой и дёргаю. Задача явно не тривиальная, дверь немного поддаётся, но только за счёт прогиба всей конструкции.  Западло.
Жгучая ярость начинает застилать мне глаза, так можно и опоздать. Стою напротив железной плоскости и сверлю глазами ненавистный домофон. Надолго меня не хватает, опять ухватившись за ручку, упираюсь уже ступнёй, а не коленом и резко рву вложившись в движение всем телом….
Глухой железный хлопок и я чудом не падаю на газон вместе с проклятой дверью. Получилось, хотя сам магнитный засов так и не разомкнулся, лопнули болты, которыми он был прикручен к створке. Ладони заметно саднило, пришлось даже потереть их как следует друг о друга, чтобы разогнать боль.
Однако меня ждут. Захватив пакет, быстро одолеваю потёртые ступеньки. Третий этаж.
Вот её дверь, из дерева. Сейчас переведу дух и коснусь звонка. 
            
***

Она открыла, так и не спросив, кто пришёл.
 
Не могу поверить, что ты всё же приехал, – сказала она немного смущённо, неловко прижимая руки к груди. Робкие, почти детские кулачки уютно подпирали небольшой подбородок, казалось, что она пытается закрыть руками всё своё существо.
Разные чудесные вещи – это то, ради чего я живу, – ответил я аккуратно поставив кроссовки рядом с обувной полочкой.
Наши глаза встретились, и мы невольно улыбнулись, осознавая нелепость сложившейся ситуации. По логике, должно было наступить неловкое молчание, но она спокойно заметила:
 – У тебя на руке кровь…, надеюсь, что не юных девственниц.
-  Ух-ты, это правда, довольно много крови, и похоже, что моей собственной.
На левой ладошке виднелся небольшой, но глубокий порез, из которого вялыми толчками выходила густая, тёмно-красная жидкость. На полу уже разбились несколько её капель. 
-  Иди сюда, это ванная, подержи руку под холодной водой, чтобы кровь остановилась.
-  Легко, – ответил я и принялся исполнять предписание.
Она тем временем подхватила какую-то тряпицу и скользнула обратно в коридор.
-  Почти чёрная, –  послышалось оттуда, а через несколько секунд появилась и хозяйка слов.
Поскольку я загородил подходы к раковине, она встала рядом, легонько прижалась к моему боку и принялась прополаскивать тряпку. Странно, но в её движениях не было брезгливости вполне уместной в подобном случае. Она спокойно, и даже бережно отжимала из ткани тёмный цвет моей жизни. Продолжалось это долго, или время замедлило свой шаг по причине того, что я обратился в ощущение от прикосновения ко мне худенького, робкого тела.
Тряпка вернулась на место, а маленькая хозяйка, обняв ладошками белый овальчик мыла, ловко одела руки в перчатки из ароматной пены. 
-   Миндальный и кокосовый орех, – констатировал я глубоко вдыхая и без того яркий запах. В глазах у девушки промелькнула тень удивления, она вытерла руки махровым полотенчиком, открыла шкафчик с зеркальной дверцей и молча показала мне пустую коробочку.
«Миндаль с маслом кокоса» - прочитал я про себя и улыбнулся.
Коробочка вернулась на место.
-  Можно посмотреть твою руку? – спросила она, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь через моё плечо.
-  Если не будет гадко, то можно, – ответил я и протянул повреждённую ладонь.
Прохладные мотыльки её пальцев тут же подхватили горящую болью длань и вежливо потянули к хозяйке. Чтобы рассмотреть ранку, она склонилась к ладошке совсем близко, и я понял, что без очков она видит далеко не всё.
-  Да, дырочка глубокая, лучше, наверное, зашить. Травмпункт здесь недалеко, можно прямо сейчас сходить.
-  А вот это вы зря, пробоина не страшная, а заживает на мне так, что собаки завидуют, – ответил я с лёгкой бравадой: – Если найдётся кусочек пластыря и немного бинта – проблема исчезнет.
-  Мы снова на ВЫ? – с удивлением парировала она и попыталась построить брови домиком. Получилось забавно, я нежно скользнул наружной стороной пальцев по бархатной, тёплой щёчке и с улыбкой сказал: – Никогда на ВЫ, только ТЫ! 
-  Это хорошо,  – ответила она, зардевшись слабым румянцем: – А бинт с пластырем сейчас найдём.   
 
***
Белый крестик из липкого пластыря чертил пространство вместе с моей ладонью. Меня искренне забавляло то, что крест был именно на моей руке. Раньше такого не случалось, я редко перевязываю раны, они быстрее заживают сами.
На кухне мы были недолго, всего те несколько минут, что потребовались на отрезание и приклеивание белых полосок. Кровь остановилась ещё в ванной, потому всё получилось быстро и чистенько.
А потом она взяла меня за «крещёную» руку и молча проводила в комнату, которая, очевидно, была гостиной.
Осматриваться в жилищах я не люблю, о человеке всегда проще узнать, когда с ним говоришь. Мы устроились на её пожилом диванчике и стали глядеть друг на друга. Долго не смогли, оба прыснули смехом. 
- Сколько тебе лет? – неожиданно спросила она.
- А ты разве не помнишь? – ответил я, хитро улыбаясь.
Она молча кольнула меня глазами, неловко, скорее по-детски.
- Извини, но в данных из твоего договора явная ошибка. Ты не мог родиться в те годы, на вид тебе не больше двадцати. Может даже восемнадцать.
- Ага, у меня нет возраста, не умею взрослеть, – иронично заметил я и добавил: – Наверно в договоре всё неправильно, никогда не читал, что там про меня написано.   
- Как же так, неужели никто раньше не замечал такого явного несоответствия?
- Не замечал. Ты первый человек, который говорит мне об этом.
Спрятавшись в лёгкой улыбке, я скромно опустил глаза и позвал на помощь свои мягкие, густые ресницы, которые любили томно изгибаться, когда на них смотрят. Она попалась на эту удочку и забыла о том, что хотела спросить. Просто смотрела несколько секунд, пока я листал древнее издание Блаватской.
- «Тайная доктрина». Тебе интересно это читать? – спросил я тихо спрятав реснички.
- Местами интересно, но в целом трудно понять. Если ты прочёл, скажи, зачем она это написала?
- Это сложно. Мне кажется, что она сошла с ума от всего, что знала.  Для неё стали  очевидными такие вещи, о которых бесполезно говорить обычным людям. Её мысли понятны только тем, кто лишился рассудка и думает совсем не так, как это принято делать. Её книги – это кладезь премудрого абсурда.
Зачем она подарила миру всё то, что есть в её книгах? Может быть, она ненавидела этот мир потому, что увидела другие, лучшие? Возможно, она не любила всё, что её окружало, она слишком хорошо видела мрачное инферно будущего этой планеты….
Наверно, это её подарок всем нам, месть за то, что мы так любим уничтожать сами себя.
Я говорил и смотрел в эти тёмные глаза. Зрачки становились всё больше и глубже, постепенно превращаясь в бездонные омуты.  Лишь лёгкие искорки, скользящие по их спокойной поверхности не давали мне утонуть.   
-  Какие у тебя красивые реснички, -  тихо сказала она с чуть заметной хрипотцой: – Можно я прикоснусь к ним?
Кивнув легонько в знак согласия, я подумал про себя, что за пространными рассуждениями совсем не заметил того, что «они», опять поймали её внимание.
-  Закрой, пожалуйста, глаза, чтобы тебе не было неприятно, – попросила она, и знакомые мотыльки пальчиков робко поплыли по воздуху к моему лицу.
Если глаза закрыты – то они хозяева, - подумал я про себя, исполняя желание.
Прикосновением это не было, мотыльки скользили так нежно, так осторожно, что даже чуткие веки ничего не заметили. Было только чувство того, как они ласкали пушистый изгиб нежных ресничек. Приятно. 
А потом я ощутил едва заметное движение воздуха у моего лица.  Она замерла на мгновение, после чего оставила маленький, тёплый след своих губ. На моих закрытых глазах.
Смотреть на мир я не торопился и спрятал ресницы только после того как понял, что она торопливо уходит.
 -  Мы совсем забыли про то, что ты приехал ко мне «гонять Чайковского», - сказала она смущённо ускользая в темноту коридора.
               
***

Вспомнив о том, что лежит в моём пакете, я осторожно встал и бесшумной тенью скользнул в коридор. Свет был выключен, но пакет обнаружился быстро, мои глаза любят темноту.
Вернувшись в комнату, я бережно поставил кофе и коньяк на старый журнальный столик. Пришлось даже стереть носовым платком все отпечатки моих пальцев с тёмного глянца баночки и бутылки. Так будет красивее и правильнее.
Маленькая хозяюшка вернулась быстро, современные электрические чайники всего за пару минут доводят спокойствие до кипения. В одной руке у неё был как раз такой чайник, вторая мастерски манипулировала сразу двумя кружками.
Заметив мои приношения, она удивлённо заметила:
-   Ты действительно привёз хороший кофе, я пробовала его всего один раз. Очень ароматный.
-  Это правда, он хороший, потому что из настоящих зёрнышек. Настоящие - они всегда хорошие.
-  А бутылка тоже настоящая? – продолжила она иронично.
-  Конечно, она точно стеклянная, и внутри обычный коньяк, хотя и француз по рождению, – ответил я небрежно.
-  Ты шутишь что ли? Это ведь очень дорого, почти половина моей зарплаты, – промолвила она смущённо.
-  Наверно…, хотя какая разница, всего лишь коньяк, хороший, но коньяк. На самом деле, ценность его ничтожна для нас с тобой, и мы это докажем. Будем его пить.
-  Здорово, – поддержала она меня: - Мы станем обращаться с ним…, как с домашним компотом, естественно и по-свойски.
-  Прекрасная идея, неси большую поварёшку, компот приятнее всего хлебать именно из неё, непосредственно из кастрюльки.      
-  Прямо сейчас, – восторженно пискнула девушка и упорхнула на кухню.

***

Кофе ароматно парил в небольших чашечках, коньяк постепенно оживал в небольшой нержавеющей кастрюльке. Металл приятно отражал свет через густой, тёмный янтарь волшебного напитка.  Глаза не хотели отрываться от этой красоты.
-  Закусывать придётся одними конфетками, у меня нет ничего более подходящего, – констатировала хозяюшка с некоторым разочарованием.
-  Не думаю, что это проблема, – успокоил я девушку: – Твои конфетки очень хорошие, настоящий шоколад…, к тому же я не кушаю ночью.
-  Это принцип? – спросила она с явным интересом.
-  Нет, я беспринципный. Просто не люблю есть, – ответил я забавно выпучив глаза.
Она легонько засмеялась, потом провела рукой по моим волосам от затылка ко лбу.
-  Почему ты такой загадочный? – тихо спросила она, и я опять чуть не утонул в глубине этих глаз.   
-  Потому что я такой и есть…, но людям это кажется странным, – ответил я почти шёпотом и с трудом освободил взор. 
-  Мне это нравится, – выдохнула она, и видимо смутившись, потянулась за чашкой.
-  Крепкий какой, похож на пустыню Сонора, – прошептала она смакуя глоточек кофе.
-  Точно, пропитан её дыханием. Ты была там?
-  Да…, хотя не совсем. Это случилось во сне.
Мы поняли, что говорить сейчас не надо, кофе был невероятно вкусным, горячим, терпким.
Одолев свои чашечки, мы взглянули друг на друга и невольно улыбнулись.
-  Ты даже не попробуешь конфетки? - спросила она почти обиженно.
-  Возможно попробую, – улыбнулся я: - Позже.
-  Они, наверное, слишком простые для тебя, – продолжила она, спрятав от меня глаза.
-  Они вкусные, и нравятся мне, но я всегда делаю только то, что действительно хочу…. Не обижайся, я захочу и попробую, – сказал я мягко и положил свою ладонь на её узкую, детскую ручку.
Мотыльки её пальчиков хотели было встрепенуться, но вдруг замерли, затихли в робком ожидании.
Тёмные омуты глаз мгновенно заключили меня в свои глубокие объятья, а щёчки маленькой обиженки полыхнули огненным закатом.
-  Замётано, – выдавила она из себя умело спрятав в слове подступивший к горлу всхлип.   
-  И надо утопить это дело в коньяке, – поддержал я, и взял в руки начищенный до блеска медный половник.
-  Конечно, мы даже не попробовали…, прости, что я такая глупая…, у меня нет опыта общения с мужчинами…, ты первый человек, с которым я могу говорить вот так…
Яркие хрусталики слёз побежали по ровным щёчкам, расталкивая и пригибая совсем крохотные, трогательно тонкие волоски создающие ощущение бархата. Пришлось быстро достать платок, чтобы ни одна драгоценная капелька не разбилась, сорвавшись вниз.          
-  Какая-то умная американская писательница сказала: «Слёзы вымывают из души человека коросты, поэтому после становится легче»
-  Виржиния Вульф, – всхлипнула она и улыбнулась слегка покрасневшими глазами.
-  Наверно она, интересно, коньяк уважала? – пробормотал я иронично и зачерпнул примерно половину поварёшки. 
-  Да кто же его не любит, – весело подхватила девушка и спокойно высморкалась в мой шёлковый платок.
-  Ой, что я делаю, – спохватилась она и попыталась встать: – Я сейчас, у меня новый есть. 
-  У меня тоже, – сказал я улыбнувшись, и взглядом посадил её на место.
- Девочки всегда первые, – констатировал я осторожно поднося ароматный половник к жаждущим губкам.
Она улыбнулась, но почему-то не взяла необычный сосуд сама, а только подарила мне игривые искорки своих глаз.
-  И только из моих рук, – добавил я осторожно наклонив половник, чтобы можно было отхлебнуть.
Такой большой глоток сразу…, я ожидал, что она поперхнётся, но этого не произошло. Девчёнка оказалась хитрой, и глотать всё не стала, зато смешно глядела на меня, чувствуя, как огненный эликсир щиплет язык и дёсны. Подержав несколько секунд во рту, она осторожно проглотила вкус и аромат холмистых полей Франции.
-  Какой густой и крепкий, совсем не похож на Дагестанский, -  выдохнула она восхищённо.
-  Конечно, сухофрукты другие, – добавил я и отпил значительно меньший глоток.
Немножко поболтав напиток во рту, я оценил букет и с удовольствием проглотил.
-  Ну, как тебе? – спросила она, одновременно укусив конфетинку.
- Приятно, – ответил я и легонько погладил нежную щёчку наружной стороной ладошки.       
-  А ещё? -  потребовала она почти шёпотом.
-  Хорошо, – прошептал я и продолжил…   

***
Пить хороший коньяк из половника…, необычные ощущения, сюрреализм. Мы сидели на потрёпанном диванчике и самозабвенно предавались этому занятию. Кроме того, ей безумно нравилось, когда я лёгкими, как пёрышко движениями гладил её щёчки,   ушки и шейку. Всякий раз, когда я прикасался, она закрывала глаза и полностью отдавалась ощущениям. Дыхание становилось глубоким, но почти неслышным, она будто бы боялась испугать меня неосторожным вздохом…, а безумные мурашки хаотичным роем носились по узкой спинке. Вверх и вниз…, а потом снова вверх.
Мы делали жгучие глотки из половника, болтали о всякой чепухе и замолкали, когда она произносила: – Ещё.
Время бежало незаметно, хмель делал всё вокруг мягким и красивым, светящимся изнутри. Она тоже светилась, особенно тогда, когда мы касались друг друга…, несколько раз плакала, потому что считала себя самой одинокой на свете, потому что мужчины не смотрели на неё как на девушку из-за подросткового типа фигуры и небольшого роста. Она была счастлива и несчастна одновременно, но ей было очень хорошо со мной. Мне тоже…, было очень хорошо.
Откинувшись на спинку дивана, я нашёл глазами часы…. Гадкий холод хлестнул внутри, всего два с половиной часа до утра. Время я всегда ненавидел, из-за этого никогда не носил то, что его отмеряет.
Она лежала тесно прижавшись к моему левому боку, поближе к сердцу. Тихонько напевая какой-то мотивчик из классики, девушка исследовала особенности моего тела своими, то прохладными, то тёплыми пальчиками-мотыльками.            
 -  Твои руки будто бы отлиты из железа…, или из свинца. Такие твёрдые и тяжёлые. И вообще, ты вроде не полный, но кажешься невероятно тяжёлым…. Я знаю, тебя сделали из чёрного дерева твёрдого как камень. Из этого дерева папуасы-каннибалы выстругивали боевые мечи…. Ты очень опасный человек, жёсткий и сильный…, неужели тебя можно любить.
-  Наверное, можно, только совсем недолго…., я ведь такой жёсткий, могут остаться ссадины.
-  Нееет!  Ты не можешь делать больно, ты очень осторожный и нежный. Я это точно знаю.
-  Да. Ты маленькая и тебе не много лет, но ты знаешь всё на свете, – улыбнулся я и скользнул кончиками пальцев от тёплого ушка, по шейке и до выступающей маленьким  валиком ключицы.
-  Ты любишь меня…, гладить?
-  Мне нравится…
-  Скажи, я красивая?
-  Всё, что я видел, волнует моё сердце…
-  Мне хорошо, когда ты так смотришь.
Вязаный свитерок в котором она меня встретила давно уже почивал на стуле, хороший коньяк быстро бросает в жар. Она лежала рядом со мной в потёртых облегающих джинсах и светлой креповой блузке на пуговках…, которые начали расстегиваться стараниями пальчиков-мотыльков. Когда с этим было покончено, маленькая ладошка скользнула под тонкую ткань…, чтобы убедиться. Да, больше ничего не было, ни майки, ни топика, только безупречно гладкая белизна кожи.
Она совсем не любила загорать.       
В маленьком сердечке маленькой девушки, очевидно, бушевала такая буря чувства, что сказать она ничего не смогла, только взяла мою ладонь и положила её на свою грудь…, слева. Невысокий холмик полностью уместился в моей ладошке, и я почувствовал, что туда, где начинаются пальцы, упирается упрямой твёрдостью небольшой тёплый камушек. Округлая морская галечка раскалённая солнцем.
Мы не говорили, просто лежали, и я на неё смотрел, а она закрыла глаза. Мне было приятно скользить взглядом по робким изгибам этого худенького тела, по его невзрослой угловатости, гармонично сочетающейся с волнующим теплом естества женщины.
-  Ещё, – прозвучало очень тихо, только для меня.
Нежная ладонь жёсткого человека мягко скользнула вниз, поймала плоский животик в свои объятья и нашла пальчиком волнующую ямочку. Длинный вздох вырвался из её груди, а потом дыхание замерло…, всего на пару секунд.
Откинув лёгкую ткань, я стал внимательно рассматривать то, что дарит женщинам столько удовольствия. Ореол кружочков был удивительно небольшим, а горячие галечки притаились точно посередине…, совершенная конструкция её природы. Сами холмики были ровными и совсем невысокими…, она так и осталась ребёнком…, навсегда.
Коснувшись губами упрямого камушка, я почувствовал вкус её кожи, не солёный как обычно, а свежий как утро и немного похожий на взбитые сливки. «Злая косметика, когда она только успела, неужели за час?» - мелькнуло у меня в голове: «Ну и что, это не её вкус, зато приятно…, может так и лучше».
-  Мама, -  выдохнула она, а может быть простонала.
-  Не нужно так делать? – спросил я шёпотом.
-  Нет…, делай это…, сделай со мной ещё что-нибудь…, можешь делать со мной всё, что захочешь, только осторожно и не спрашивай больше…, я не хочу говорить нет.
-  Я стану тёплым ветерком, и тебе не придётся о чём-либо жалеть.
-  Сделай это, ты тот, кто может меня любить, -  прошептала она в мои губы.
Несколько секунд, глубина её огромных глаз…, то ли изучала меня, то ли пыталась что-то сказать…, а потом её и мои губы стали нашими, и я узнал дыхание той, что была сейчас так нужна мне…, моему сердцу.
Мотыльки стали летать быстро. Они были настырными и презрели все границы приличия. Они, чуть было, не разорвали на мне футболку на тысячи мелких кусочков, они почти выдрали с корнем молнию на джинсах…, я даже немного испугался, потому что заметил, временами они превращаются в безжалостные когти большой птицы.
Всего через пару минут одежда стала нам чуждой, и мы с пристрастием изучали друг друга. Когда ей было совсем хорошо, слёзки-хрусталики бежали по щекам, когда она что-то делала, пугающе чёрные глаза ввергали меня в безумие. Так мы дошли до последней границы. У неё осталось только это, дальше уже ничего не было….
-  Если ты сделаешь это, мой мир, наверное, остановится? -  спросила она немного испугано.
-  Возможно, многие так это ощущают…, вершина любви некоторым напоминает смерть, потому что когда ты там, дальше уже ничего нет, существует только этот момент.
-  Тогда я хочу…, я хочу умереть прямо сейчас! – выдохнула она в мои губы и покорно легла на спину.
-  Не бойся, это совсем не больно, - сказал я и улыбнулся. 
Войти в неё было нетрудно. Сначала она вся напряглась, но вдруг, неожиданно расслабилась, только хрустальные капельки покатились из уголков глаз. Поймав несколько губами, я начал медленно двигаться, и сразу почувствовал резкую боль. Это мотыльки снова превратились в когти, впились в мою спину, пытаясь разорвать плоть. Напрасно.
С каждой секундой мы двигались всё быстрее и быстрее, иногда с её губ срывался короткий стон, а когти всё пытались разорвать то, что сейчас крепче металла. Постепенно, она забиралась всё выше и выше по лестнице наслаждения, теряя связь с реальностью, с миром, где была рождена, чтобы….
Глаза девушки были закрыты, дыхание больше напоминало стоны, движения превратились в судороги. Она почти забралась на свою гору и ушла от меня…, ей нужно было только одно, то, что я мог ей подарить.
Отточенным движением я открыл кулончик на шее и взял большим и указательным пальцами треугольный обломок лезвия для безопасного бритья.       
Незаметная обычно венка, справа на шее, чуть ниже уха, билась как маленькая птичка попавшая в сеть. Только одним точным движением я рассек белую кожу и мгновенно поймал ртом алый фонтанчик. Всё, теперь нужно прижать губы как можно плотнее, закрыть глаза и пить тёплое, соленое блаженство.
Продолжая двигаться, я вёл её за руку к самой вершине наслаждения. Она не чувствовала порез на шее, не понимала, что я делаю, она лишь впитывала в себя каждое моё движение, каждый толчок поднимающий её маленькое горячее тело всё выше и выше.   
Сначала кровь буквально била мне в нёбо, заполняла всё горло, я даже думал, что захлебнусь…, но глотал, глотал, глотал….  Потом она стала спокойнее, пошла ровным ручейком, который превратился для меня в смысл существования.
Горячие, острые пальцы, державшие меня стальной хваткой бесшумного ночного призрака–совы становились всё прохладнее и прохладнее…, с каждой минутой. Постепенно, из пушистых сильных лап её ручки превращались в скрюченные, высыхающие ветви умирающего дерева. Кожа всё больше напоминала бумагу высокой степени белизны, а гибкое, тёплое вначале тело становилось тяжёлым…
Глотая последние толчки её крови, и умело двигаясь, я привёл ту, что любил  на самую вершину. Она сладко выдохнула в момент, когда весь мир стал единой точкой её желания и неожиданно взорвался внутри. Улыбаясь, как маленький ребёнок, она открыла свои чудесные глаза, и я опять утонул в этой глубине…. Вдохнуть она не смогла, я выпил всё, что давало ей жизнь.  Она хотела что-то сказать, но не получилось, только улыбнулась, и в глубине её тёмных омутов я увидел не то вопрос, не то печаль…, маленькое сердечко толкнуло в последний раз…, уже воздух…   

***
После этого я всегда нахожусь в некотором оцепенении, мысли путаются, или скользят с бешеной скоростью. Вот и сейчас, сижу на диване, лицо в крови, без одежды и в сотый раз вспоминаю всё, что я пережил за последние часы, всё, что связано с ней.  События рвут мой мозг со скоростью курьерского поезда, кадры скользят в сознании, не давая понять, почему?  Наркоманы называют это явление transpotter, а для меня оно является нестерпимо болезненным. Я очень любил это маленькое существо, несчастную, одинокую девушку…, и не важно, что мы были знакомы всего несколько часов, важно то, что я чувствовал, когда она была рядом.
Проклятое время…, когда-нибудь именно оно избавит от меня мир. Не сейчас. Сейчас нужно быстро умыться, одеться и домой.
Да, а где лезвие? Опять выронил вместо того, чтобы сразу спрятать в кулон. Всё время так бывает, каждый раз приходится искать…. Ладно, сейчас посмотрю, как следует и всё будет в порядке.
Так и есть, тоненький кусочек металла лежит рядом с ней, почти спрятался в её пушистых, каштановых волосах.  Сейчас он не блестит как обычно, кровь уже засохла на его поверхности бурыми пятнышками. Привычно беру его большим и указательным пальцем, и взглянув в лицо своей любимой последний раз иду в ванную комнату. Совсем  мало времени, потому делаю всё быстро. Кровь легко смывается с хорошей стали, и я прячу так необходимый мне предмет в кулон из металла, который всегда чёрного цвета. Дальше умываюсь сам, тщательно убираю всю кровь, стираю все свои отпечатки.      
На одевание нужна одна минута, дальше забираю с собой все следы, которые здесь оставил. Всё, пора уходить, но что-то держит. Неосознанно подхожу к беззащитно белеющему телу на диване и опять смотрю…,  в глаза. Волшебные омуты, не имеющие начала и конца, уже подёрнулись тонким ледком. Как быстро умирает человек, и почему в этом естественном событии столько печали….    
      
***
Солнце взойдёт минут через сорок, и если я не успею....  Крем с UV фильтром дома, потому придётся вынести дверь в какой-нибудь подвал, забиться в самый тёмный угол и сидеть, среди крыс и кошачьего дерьма, вспоминая, как солнце обожгло лицо и руки, как гнил потом, почти целый месяц.  Без сна, в страхе…, что придёт бомж, сантехник или маленький токсикоман. Если случится такое, придётся сделать что-то действительно ужасное, но я не хочу никого убивать. Может я и сильнее большинства людей, но мне противна даже мысль о том, что придётся забрать чью-то жизнь просто так. Возможно, я не смогу этого сделать, поскольку не найду достойной причины, действительно важного повода. Любое действие должно быть оправданным….

*** 

Высокий, плотно сложенный мужчина голосовал на обочине в предрассветных сумерках. Старенькая шестёрка, позвякивая и тарахтя двигателем, медленно выехала на перекрёсток и повернула в его сторону.  Привычно скрипнули изношенные тормозные колодки, замигал поворотник.
-  Куда тебе, хлопец? – спросил пожилой владелец Жигулей.
-  Мне до белой церкви дедушка, подвезёте? – ответил мужчина.
-  Садись, но только дальняя дорога, а машинка бывалая, бензину много кушает, – пожаловался водитель.
-  Не бойтесь дедушка, этого должно хватить, – сказал с улыбкой молодой человек, протягивая купюру.
-  Ух ты, да я за эти деньги до вечера тебя катать буду, – засмеялся водитель.
-  Не надо до вечера, меня только до белой церкви, – спокойно ответил пассажир и старенькая «шестёрка» взвизгнув резиной на старте, выехала на главную улицу….