Презумпция невинности

— Будешь еще с ним гулять?! Будешь?
Невысокая женщина, скорее полная, чем худая, изо всей силы наотмашь хлестала полотенцем нескладную и угловатую девчонку. На девчонке были широкие штаны и футболка с короткими рукавами. И русые волосы до плеч.
— Будешь?!
Девчонка молчала. Женщина хлестала ее по руке, прикрывавшей глаза, повторяя — похоже, автоматически:
— Будешь?!
Девчонка вдруг распрямилась, отняла руку от лица и твердо произнесла:
— Буду!
На мать глядели огромные, казавшиеся нелепыми на худом лице, глаза дочери. Рука с полотенцем опустилась, точно кончился завод, и мать, не говоря ни слова, уронив полотенце на пол, бочком ушла на кухню.
Дочь постояла немного. Посмотрела на покрасневшую правую руку. Подняла полотенце. Бросила на спинку стула. Вышла из комнаты и хлопнула дверью ванной. Зашумела вода. Минуту спустя девчонка вернулась в комнату, стянула футболку и надела другую — с длинными рукавами. Осмотрела себя. Слегка закатала рукава, вышла на лестничную клетку и, прикрыв дверь, сбежала по ступенькам.
...Невысокая, почти полная женщина сидела на кухне, уронив голову со слегка вьющимися, уже седеющими волосами на белый пластик стола.
— Юлька, — неожиданно произнесла она. — Думаешь, мне легко тебя одной?..
Хотела сказать: «Воспитывать». Но не сказала. Потому что дочь все равно ее уже не слышала. Давно не слышала.

***
Сначала Юлька бежала. Потом, запыхавшись, перешла на шаг. Потом — через два квартала — остановилась возле крайнего подъезда пятиэтажки и тихонько свистнула. Три раза. Два — коротко, третий — подлиннее. Заметила, что занавеска на втором этаже дернулась. Пнула камешек и скрылась за гаражами, стоявшими на краю двора.
Минут через пять из дома выскочил парень — года на два старше Юльки; значит, было ему шестнадцать или чуть больше. И шире — раза в полтора. Оглянулся и заторопился к гаражам.
— Юлька, солнышко! — заговорил он. — Я же тебя просил!.. А если бы...
— Ну не увидели же! — возразила девчонка. Помолчала и спросила. — Ты же меня все равно не бросишь... Правда?
— Не брошу, — подтвердил парень.
— Ну и всё. Ну и пошли...
Со стороны казалось, что эти парень и девчонка — обнявшиеся, нет, скорее, изо всех сил цепляющиеся друг за друга, торопятся куда-то. На самом деле у них была уйма времени. Просто когда тебе четырнадцать или даже шестнадцать, и тебя переполняет любовь, хочется рассекать на две части плотный воздух города — так, чтобы ветер свистел в ушах. И, кроме того, на такой скорости лучше выветривается боль от несправедливости.
В центре, возле плотинки, Юлька неожиданно съежилась. Прямо в ее сторону шла пожилая женщина. Она была высокая и, судя по сжатым привычно губам — властная. Звали женщину Ирина Вадимовна. Она учила школьников биологии уже около сорока лет. А кроме того, была классной руководительницей в восьмом «а». В том самом восьмом «а», в котором училась Юлька Уфимцева. Та самая Юлька, которая сейчас обнимала десятиклассника Лешку. Слава богу, он учился в другой школе...
Поравнявшись с Уфимцевой, Ирина Вадимовна опутала взглядом и ее, и спутника, и молча прошла мимо. Юлька остановилась. У нее отчетливо тряслись колени.
— Ты чего? — удивился Лешка.
— Ирина, — сказала Юлька. — это Ирина. Классная.
— Ну и что? — удивился Лешка.
— Она не отстанет, — объяснила Уфимцева. — Машка вон тоже... со старшеклассником... гоняла, так Ирина родителей повызывала. Такого наговорила, что...
Юлька обреченно махнула рукой.
— А хочешь, я догоню ее и скажу, что мы поженимся?
Уфимцева стиснула его руку и почти прошипела:
— Не вздумай! Она меня тогда совсем сожрет.
— Но почему?!
Юлька подумала и проговорила:
— Потому что ты старше меня.
***
Прозвенел звонок, но никто не шевельнулся.
— Можете быть свободны, — сделав паузу, произнесла классная, захлопнув журнал. — Уфимцева, останься.
Класс понемногу стал наполняться голосами, шелестом страниц. Санька уронил стул. юлька вздрогнула. Медленно, будто никуда не торопясь, положила в сумку тетрадь, учебник... Водрузила сумку на парту и, подметая широкими клешами джинсов пол, подошла к учительскому столу. Возле первой парты второго ряда замешкалась Нинка. Делая вид, будто что-то потеряла, она прислушивалась.
— Тимофеева! — внушительно, почти по слогам, произнесла классная. — Выйди из класса!
Нинка скрылась за дверью.
— Ты знаешь, Уфимцева, из-за чего я тебя оставила?
юлька опустила взгляд и проговорила:
— Не знаю, Ирина Вадимовна.
— Врешь! Нагло, в глаза врешь! Еще раз увижу тебя с этим парнем — приму меры. Иди!
Уфимцева вскинула на классную сузившиеся внезапно глаза и кинула:
— А какое вы вообще право имеете?!
Старая учительница, отчетливо скрипнув зубами — очевидно, для того, чтобы сдержать себя, произнесла:
— А если аборт? Опять позор на всю школу!
— Вы не смеете! это мое дело! — сквозь слезы крикнула юлька и выскочила из класса.
Выревевшись в закутке на задах школы, Уфимцева побрела домой.

***
— ...Бросит он тебя, — проговорила мать. — Поматросит и бросит...
— Если тебя когда-то бросили, то это не значит, что меня тоже...
— Ты с ним спала? — спросила мать. — Спала?
Она требовала ответа. юлька помолчала и сказала:
— Нет.
— Врешь! По глазам вижу, что врешь.
Мать говорила словами классной. Дочь отвела взгляд.
— Врешь ведь, — уже спокойно произнесла мать. — Предохраняешься хоть?..
— Нет, — сказала юлька. И добавила, помолчав. — Потому что у нас с Лешей ничего не было.
Мать вздохнула и ушла на кухню — готовить ужин. А юлька — в комнату, делать уроки.
Сначала она решила сделать биологию — чтобы отвязаться от ненавистного предмета. Хотя, наверное, юлька любила бы его. Если б не классная.
— Параграф семьдесят шесть, — вслух прочла юлька. — Сезонные явления в жизни млекопитающих. Период размножения, рождения детенышей... Нет, чего это я? Семьдесят пятый же параграф... — сказала себе Уфимцева.
И вздохнула. Одно к одному! Завтра Ирина опять чего-нибудь сказанет...
— ...Весной или в начале лета у большинства млекопитающих появляются детеныши. В связи с этим многие из них ведут более скрытный образ жизни... — передвигаясь по классу, вещала биологичка. Остановившись у юлькиной парты, она посмотрела на Уфимцеву почти в упор и продолжила. — Потомство приносят только взрослые особи...
юлька теребила край тетради. Еле заметно тряслись плечи. Решив, что этой фразы, понятной только им двоим, достаточно, Ирина Вадимовна вернулась за свой стол. Уфимцева продолжала загибать уголок тетради. Лешка говорил, что еще три года, и они поженятся. Всего лишь три года. И юлька знала: несмотря ни на что, он ее не бросит.
Но эти три года нужно было пережить. Выжить. Почему взрослые лезут в их жизнь?! Ну мама — это еще куда ни шло, ее можно, в конце концов, понять. Но Ирина?.. Ей-то что нужно?
— ...У нее муж есть? — спросил вечером — когда они гуляли по плотинке, — Лешка.
юлька помотала головой. Девчонки говорили, что биологичка — старая дева.
— Тогда все ясно, — покрутив пальцем у виска, вынес приговор Лешка.
— А мне-то что делать? — не выдержала юлька.
— Плюнь. И разотри.
— Тебе хорошо говорить, — возразила Уфимцева. — Ты парень.
— Ну и что?
— А то, — сказала юлька. И замолчала.
Больше половины ее одноклассниц — не девушки. А классная почему-то прикопалась именно к ней. Хотя они с Лешкой собираются пожениться.
...Нет, что-то нужно делать. Что?
Вечером зазвонил телефон. Трубку взяла мать. юлька сидела в своей комнате и прислушивалась к разговору.
— ...Да, Ирина Вадимовна. ...Я знаю, Ирина Вадимовна. ...Сделаю все возможное. До свидания.
юлька поднялась и захлопнула дверь.
Минут через двадцать мать собралась и куда-то ушла. юлька надела куртку и посмотрела на гвоздь, где обычно висели ее ключи. Ключей не было. Уфимцева наклонилась и пошарила под тумбочкой. Рука нащупала только пыль. «Забрала! — поняла юлька. — Чтобы я никуда не ушла». Она стянула куртку и бросила ее в стену. Куртка стекла по стене — медленно, как «лизун», и упала прямо на клубок пыли. юлька тоже сползла по стенке и теперь сидела на корточках, опустив руки между коленей.
***
Решилась. Едва прозвенел звонок с последнего урока, Уфимцева сбежала по лестнице и вышла на школьное крыльцо. Спустилась и пошла в сторону, противоположную от дома. И совсем не в ту, где жил ее Лешка.
Через три квартала юлька остановилась и, помедлив, потянула на себя дверь, справа от которой висела табличка: «Женская консультация». Постояла у окошка регистратуры; помявшись, поинтересовалась у пенсионерки в белом халате:
— Как бы мне... к гинекологу?
Пенсионерка взглянула поверх очков и сказала недовольно:
— Талонов нет.
И, видимо, сжалившись, добавила:
— Сто четырнадцатый кабинет. Спроси, может, примет...
Возле кабинета сидела очередь. юлька неуютно спросила:
— Кто последний? — и, получив ответ, прислонилась к ядовито-зеленой стенке.
Она стояла пятьдесят минут. И все это время на нее косились. Сперва — женщина лет сорока с жидкими прядями русых волос. Потом еще одна — неопределенного возраста, темноволосая, стриженная под мальчишку. Потом выглянула медсестра и сказала:
— Следующая!
юлька хотела сбежать, но ее подтолкнули. Уфимцева переступила через порог и, не прикрыв до конца дверь, выпалила:
— Дайте мне, пожалуйста, справку, что я девушка.
Тонкий голос дрожал.
— Что, все так серьезно? — не отрываясь от каких-то своих бумаг, поинтересовалась крупная врачиха.
юлька хотела сказать: «да», но получилось что-то невразумительное. Врачиха взглянула на нее пронизывающе и, натянув резиновые перчатки, бросила:
— Раздевайся. Ложись.
Уфимцева легла в кресло и закрыла глаза. Ноги ее отчетливо тряслись.
— Не надо нервничать, — ласковым голосом проговорила врач. — Всё будет хорошо.
...юлька выскочила из поликлиники и обессиленно прислонилась к стене. По щекам ее текли крупные слезы. Шедшая мимо тетка сцедила в ее сторону:
— Трахаться меньше надо!
юлька с ненавистью посмотрела на ее спину, стянутую готовым лопнуть платьем, и пошла домой. Она шла широкими шагами. Слез больше не было — их высушил ветер.
Уфимцева открыла дверь квартиры. Не снимая кроссовок, протопала в комнату. Швырнула в лицо матери справку и, развернувшись, выбежала на улицу.
Хватая ртом рвущийся навстречу ветер, юлька бежала к Лешке. Она знала, что произойдет через полчаса.
1 — 8 мая 2002 г.