Непонятное путешествие

 Непонятное путешествие

Из подъезда небольшого кирпичного дома в центре старого города стрелой вылетел тщедушный маленький человечек. Его взгляд, да и вся щупленькая фигура искренне выражали огромнейшую целеустремленность. Однако эта была не та устремленность, с которой ходят на работу или за пивом, ибо она была напрочь лишена оттенка муки принуждения, как внешнего, так и внутреннего. Не было в ней и привкуса обычности, рутинности, каждодневности. Нет, стремления этого человека были абсолютно добровольными и в той же мере запредельными, первыми и последними в долгой и однообразной череде жизненных событий, отчего он чем-то походил на палестинского шахида.
Человек пролетел через стеклянные двери вокзала и выскочил на перрон, где уже ревел исполинской силой тепловоз, запряженный в один из стоящих там поездов. Еще секунда - и состав тронулся, увлекая за собой несущегося по перрону человека, которого издалека можно было принять просто за очень незадачливого пассажира.
“- Вот оно, русское “авось”!” - думал стоящий в дверях одного из вагонов проводник: “-Небось водку с друзьями пил до последней минуты, на часы не смотрел, а потом спохватился. И ведь успеет-таки!” Поведение незнакомца ему определенно нравилось. Тем временем человечек поравнялся с ним и запрыгнул в вагон с такой решимостью, как Матросов на амбразуру вражеского ДОТа.
- Ваш билет, - опешив спросил проводник.
- А у меня того... нету, - сказал щуплый и протянул пачку денег.
“-Вот рос****ень, даже билет проебал. Или вообще купить забыл!” - с удовольствием подумал железнодорожник, однако принюхавшись он не учуял запаха ни алкоголя ни перегара, что повергло старого “железнодорожного волка” в некоторое удивление. Он пересчитал деньги и обнаружил, что их хватает как раз до конечного пункта, плюс еще пятьсот рублей.
- Вам куда? - спросил он.
- А... До конца! - ответил пассажир.
Взяв лишние полтысячи себе “на чай”, проводник отвел странному пассажиру спальное место из “собственного резерва”. Странный человечек сунул в рундук тощий портфель и отправился через вагоны к голове поезда. В тамбуре первого вагона, через межвагонную дверь которого была видна корма тепловоза, он облокотился об стенку и закурил.
Это был Сережа Черниченко. Сейчас он ехал в абсолютно неизвестном ему направлении (пункт назначения поезда он умышленно не прочитал) и, по большому счету, неизвестно для чего. Однако каждая клеточка его организма, каждый составной его элемент требовали одного: вперед, и как можно быстрее! Особенно бушевало сердце, словно оно хотело выскочить из груди, перепрыгнуть через маячащий впереди локомотив и поскакать вдаль по рельсам с недоступной для любой машины скоростью. То-то машинист обалдеет! Мозг тем временем представил мысленный разрез тепловоза (Черниченко когда-то увлекался железнодорожной техникой и немного знал устройства локомотивов) и внедрялась в каждый его узел, в каждый агрегат, стараясь еще и еще увеличить скорость. Вот он помогает насосу качать соляру в цилиндры дизеля, где она, сжимаемая поршнями, вспыхивает и сгорает ярким пламенем. Движение передается на коленчатый вал, который под действием Сережиных чар вращается опять-таки гораздо быстрее, чем могла это обеспечить энергия сжигаемого топлива. Мысль Сергея дополнительно раскручивала ротор электрогенератора, подгоняла в проводах электроны и помогала работать электромоторам-приводам.
Неизвестно то ли из-за влияния Сережи, то ли из-за неплохого качества пути, то ли просто из-за лихости машиниста состав несся действительно с весьма большой скоростью. Это страшно радовало Черниченко, который уже успел слиться с поездом в единое целое и стал чувствовать себя его “движущей идеей”, отодвинув локомотив вместе с машинистом на второстепенную роль исполнительного механизма.
А ведь еще вчера вечером Черниченко не собирался никуда ехать. И сегодня утром ему надлежало явиться на скучную и неинтересную работу. Не отличался Сергей и какой-то повышенной мобильностью, доходящей до авантюризма, толкающую его в самые невероятные приключения. Нет, за прошедшие семь лет он дальше своей работы от дома не отдалялся! И о месте его теперешнего нахождения не знает никто - ни соработники, ни родители, ни друзья, да не знает и он сам, ибо старательно игнорирует чтение названий населенных пунктов, через которые проносится его экспресс.
Причина, побудившая его на столь безрассудное поведения произошла сегодня после пробуждения, вызванного свирепым ревом будильника. Открыв глаза Сережа еще двадцать минут лежал в кровати, и среди наступившего вслед за сном чувства страха и волнения он чувствовал незримое присутствие Ее.
Содержания сновидения, как это чаще всего бывает, Черниченко не запомнил. Помнил он только явное отсутствие в увиденном и прочувствованном банального сексуального компонента, который так хорошо знаком юношам периода полового созревания. Память сохранила едва угадываемый совершенно неземной образ девушки с каким-то чудным именем Зигна. Но что наиболее странно, вместе с образом вспыхнула вера в то, что эта девушка реально существует, что она очень далеко, но встреча с ней неминуема. Именно эта вера подхватила Черниченко, вынесла его из дома, превратившегося за долгие годы безвылазного пребывания в нем в некое “второе тело” Сергея, разлука с которым стала для него почти тождественной смерти, понесла на вокзал, воткнула в этот поезд...
Конечно, можно было еще лежа в кровати успокоиться, убедить себя в том, что прошедшее было всего-навсего сном. Затем, конечно, следовало начать анализировать само имя “Зигна”, которое совершенно не похоже ни на древнеславянское ни на каноническое православное. Какое же оно? Какому народу может принадлежать? Татарское? Но вроде бы Зигна была светловолосой... Финно-угорское, удмуртское? Может быть...
Следующим этапом полагается начать поиски Зигны при помощи новейших информационных технологий, готовящихся к созданию машины для тотальной слежки за каждым живущим на планете Земля. Лазать по всевозможным базам данных, искать ,искать и еще раз искать. Это вполне возможно, у Сереженьки есть приятель-компьютерщик, работающий в конторе, где есть очень мощные компьютеры с выходом в Интернет. Только знал Сергей, что не увенчаются успехами эти поиски, не может Зигна достаться этому информационному мастодонту. Можно было, конечно, на соответствующий сайт объявление поместить вроде “Познакомлюсь с девушкой с очаровательным именем Зигна”, и ждать, авось клюнет. Можно...
Но ни о чем подобном Сергей не думал, ибо он уже знал, знал глубоко и твердо, никоим образом не допуская и тени сомнений. Сон - явление крайне не рациональное, из-за чего все рациональные механизмы его познания в данном случае оказались бы совершенно бесполезными. Это все равно что разработать систему определения ценности книг по весу бумажной массы и площади печатных страниц, в которой Евангелие от Иоанна однозначно бы проиграло “Сборнику нормативно-правовых актов о налогообложении юридических и физических лиц”. И вот цепь таинственных, не имеющих очевидного значения и не поддающихся расшифровке импульсов привела Сережу сюда, в этот поезд, в этот вагон, о конечном пункте пути которого он не имеет никакого представления. Но зачем его иметь? Простое слово названия, тут же замутит чистую воду Божьего помысла илом проклятой рациональности и сможет свести на нет все предпринятые усилия...
В тамбур ввалился коренастый, похожий на гнома мужик, закурил “Нашу Приму”. Немного подумав он вытащил из-за пазухи бутылку портвейна “Кавказ” и два пластмассовых стакана. Налив в них вино, один из стаканчиков он протянул Сергею:
- Угощайся!
- Спасибо...
- А то, понимаешь, один еду, даже выпить не с кем. Тоска! А ведь еще ночь и день трястись.
Отказываться было неудобно, тем более что даже в случае Сережиного отказа детина вряд ли прекратит разговор и уйдет в вагон. По его внешности сразу можно было определить, что этот мужик относится к тому типу людей, которые не смотря на свою достаточно скромную эрудицию любят говорить о чем угодно и с кем угодно, особенно в состоянии подпития. Когда вино протекло в их глотки, “говорун” продолжил:
- Куда едешь?
- До самого конца!
- До Челябинска, значит?
Боже, только не это! Зачем, ну зачем он сказал это слово?! Кто его просил?! Что хорошего произошло от того, что он его сказал?! Теперь место обитания Зигны перестало быть сокровенно-магическим, оно воплотилось во вполне конкретное географическое название вполне материального города. Но чрезмерно общительный человек не унимался:
- А к кому ты туда едешь?
- К знакомым, - уклончиво ответил Черниченко.
- Знаю я Челябинск, мой родной город, - продолжал “гном”, - Но теперь я живу в Свердловске, в Катькином!
Сережа вместе с незнакомцем посмеялся над переиначенным ново-старым названием этого города.
- Сейчас я возвращаюсь домой из Питера, к брату ездил. Он из Челябинска далеко подался, а я - остался почти рядом. Помню мы с братом и матерью жили в рабочей общаге в Челябинске, отца своего я так никогда и не увидел. Вода - только холодная, отопление - печка, для которой каждое воскресенье приходилось колоть дрова, я с пяти лет к этому ремеслу приучился. Длиннющий коридор, по обеим сторонам - комнаты, штук пятнадцать-двадцать. Утром пойдешь по нужде, так в огромной очереди чечетку спляшешь.
Воображение Сергея стало рисовать огромный тяжело-промышленный город. Дымят трубы множества заводов, огненным заревом заливают окрестности мартеновские печи. Кругом суетятся люди, превращенные в винтики, в составные элементы этой индустриальной махины. Под влиянием рассказа “гнома” Сережа проник в один из цехов, где огромные, мужеподобные бабы гигантскими ключами свинчивали гусеницы знаменитого трактора “ЧТЗ”. Среди этих баб (назвать их женщинами не поворачивается язык) трудится и мать незнакомца. Все подчинено гудению машин, грохоту прессов, реву печей, на фоне которых все работающие здесь выглядят их незначительным дополнением.
Но картина плавно перетекла в день сегодняшний. Унылые серые заводские корпуса, внутри которых едва теплится жизнь, прорывающаяся узенькой струйкой дыма через одну из труб, залеплены пестрой, безвкусной и столь же чуждой сердцу русского человека рекламой жвачек и прокладок. Заводские стены облеплены ларьками и торговыми палатками, то там то здесь мелькают страшно недовольные жизнью рожи местных жителей. Нет, не может здесь обитать Зигна, нет ей тут места! Что она будет делать на фоне этого посыпанного постиндустриальной пудрой индустриального пейзажа? Толкаться возле заводского профкома с требованиями о выплате зарплаты за прошедшие полгода? Пить пиво среди череды ларьков? Охать и ахать на автобусной остановке об очередном повышение каких-либо цен? Или торчать в приемной местного чиновника, яростно сжимая в руках конверт с предназначенным для него вознаграждением, которое надлежит отдать за криво нацарапанный каракуль, именуемый подписью? Нет ее там и быть не может!
В душу Сережи начали закрадываться сомнения в неминуемости встречи с Зайной. Чем более реальным, тяжелым, весомым становился описываемый “гномом” город, тем меньше оставалось шансов отыскать в нем свою мечту. Разрушение изначально непоколебимой веры стало изводить Сергея, заполнять его голову нескончаемой вереницей сомнений. “-Не может, ну никак не может такое возвышенно-небесное создание явиться на фоне тяжелых промышленных монстров и низменно-человеческих реклам”, - раздумывал он.
Однако колеса продолжали отбивать свою дробь, за проезд уплачено до самого конца и отступать уже некуда. Как быть?
В Кирове Черниченко с новым товарищем сбегали на вокзал и запаслись портвейном и пивом. Проворачивать подобную операцию пришлось в крайней спешке, ибо когда они добежали до своего вагона поезд уже начинал трогаться, а на лежащий между их вагоном и зданием вокзала заходил встречный состав. Запыхавшиеся они ворвались в Сережин отсек и принялись употреблять. “-Сейчас напьюсь, забуду все волнения, а как раз в Челябинске проснусь трезвым, и будь что будет!” - решил для себя Сергей. И понеслось: “За знакомство!”, “За встречу!”, “За дорогу!”, “За Челябинск!”, “За Катькин!”, “За Питер!” и так далее. Потом принялись играть в дурачка на стакан вина. Сначала выигрывал “гном”, потом удача улыбнулась Сереже, потом Черниченко снова стал проигрывать. Чем закончилась их пьянка Сергей не запомнил, он только хорошо помнил чувство полета в тошнотворную пустоту и лязгающий межвагонный стык, в который он отправлял частицы самого себя в виде содержимого желудка.
Проснулся Черниченко под стук вагонных колес на своей полке. Вчерашнего незнакомца нигде не было, наверное он сошел в Екатеринбурге, который уже проехали. Нестерпимо болела и кружилась голова, мир был виден через глаза как сквозь кривое стекло. Черниченко вздохнул и отвернулся к стенке.
“-Зачем я туда еду?” - думал он. Все вчерашние мысли и стремления сейчас показались невероятно смешными и даже сумасбродными. “-Приснилась девушка... Сон есть результат обработки мозгом всего, что было увидено когда-то. Мало ли я видел девушек? Так из этих моя голова и слепила образ Зигны”. Сережа вспомнил рассказ знакомого психиатра о пациенте, которого внезапно охватила невероятная жажда перемены мест и он ринулся в путешествие в далекие глубины необъятной Родины. Может то же самое стало происходить и с Сережей? Может он сошел с ума? Черниченко живо представил себя на койке в зарешеченной палате со “смирительной рубашкой”, у которой рукава завязываются за спиной (на самом деле подобные средства уже давно не используются, их прочно вытеснили специальные медикаменты). От подобной картины Сергею стало по настоящему страшно. “-Но что делать, как теперь вернуться к исходному? Выскочить на ближайшем полустанке и сесть во встречный поезд?” - искал он выходы. Однако до дома было далеко, денег на возвращение не оставалось, а до Челябинска уже совсем близко. Слабенькая надежда все-таки шевелилась в его душе, и Сережа решил идти до конца.
Поезд подходил к Челябинску. Народ толпился с чемоданами к узким выходам, суетился, проверял покидаемые полки на предмет забытых вещей. Двинулся и Сергей. Поезд все замедлял и замедлял ход, и наконец встал как вкопанный. Лишенный тяжеленных вещей Сережа первый спрыгнул на перрон. Кругом толпилась масса встречающих, носильщиков, вокзальных воров, но Зигны, разумеется, нигде не было. Черниченко потолпился среди этого люда, оставаясь в сущности глубоко одиноким. “-Чего и следовало ожидать”, - с грустью подумал он, окончательно уверившись в том, что чудес на свете не бывает. Когда платформа опустела он еще некоторое время побродил туда-сюда, потом пошел на вокзал и узнал расписание электричек в сторону Екатеринбурга. Электричка была через час.
Бродя по покрытому инеем перрону, трясясь в холодном пригородном вагоне, Сережа все думал и думал о происшедшем. Он по-прежнему любил Зигну, но на встречу с ней больше не надеялся. “-Последней умирает не надежда, последней умирает любовь”, - вспомнил он слова услышанной где-то песни. “-Ничего, постараюсь найти Зигну по базе данных, пошлю ей письмо, а потом поеду к ней уже наверняка”, - успокаивал он сам себя, хотя прекрасно понимал, что теперь уже все равно ничего не получится.
На электричке он доехал только до Свердловска. Там он познакомился с проводником идущего в Питер почтового вагона, который согласился взять Сережу почти бесплатно.
- И как тебя понесло в дальнюю дорогу без денег? - удивлялся проводник.
- Обокрали, - соврал Сергей, а сам подумал: “-А Циолковский собирался отправлять людей не то что в другой город, а в самый космос, и без всяких шансов на возвращение. Чем это объяснить? Дураком он не был, а с его фантазией придумать устройство для обратного пути не составило бы большого труда. Но он же знал, что человек, пусть даже и погруженный в панцирь космического корабля там долго не протянет. Или он рассчитывал, что космос это не пустота, а страна с молочными реками и кисельными берегами?”
И тут у него совершенно случайно возникла мысль: а что бы было, если бы кто-нибудь из космонавтов был бы всерьез уверен, что космос - это не пустота, а чудесный рай? Что бы он там увидел, где бы оказался? Так ли уж объективен космический вакуум, или он просто держится на всеобщей уверенности в его существовании?
“-А что бы произошло, если бы я столь твердо не поверил в пустой перрон?”, - размышлял Черниченко вновь и вновь возвращаясь к пережитой ситуации.
Но после драки кулаками не машут, в одну реку нельзя вступить дважды и т.п. Колеса продолжали отстукивать километры до Питера, где Сережу ждало увольнение с работы и необходимость влезать в основательные долги.

 ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
 2003 год