Первый декадент

         Зузу, словно пришпиленный, стоял у иллюминатора и, как завороженный, сосредоточенно смотрел в черную пустоту. Кроме нее, смотреть было не на что. Звезды, астероиды, планеты... Все исчезло. Одна только тьма заполонила необозреваемые пространства созвездий и галактик, проносящихся с той неуловимостью движения, какая присуща рукам фокусников и карточных шулеров. Одна лишь тьма и ничего боле. "Тем лучше, - поразмыслив, заключил Зузу. - Чем быстрее я доберусь до дома и увижу родных и близких, тем лучше." Ему не терпелось живее попасть, ступить на родную землю еще и по другой, не менее, а то и более важной причине: шатаясь по неизведанным, но явно необъятным широтам и просторам космоса, блуждая по вселенной на маленьком, но высокоскоростном ялике, оснащенном, впрочем, по последнему слову техники, вооруженном ракетоносителями с системой прицеливания и лазерной пушкой, он побывал во многих, если не всех, забавных и вселяющих ужас местах. В некоторых из них впечатлительному Зузу удалось почерпнуть массу полезного для него самого и его работы, правда, по общим подсчетам. В основном, ему встречались ни чем не примечательные создания и их ничем не примечательные культурные ценности. В чем, собственно, весь подвох и крылся - он собрал материал по крупицам, хотя мог собрать и гораздо больше, если бы не его плохая приспособляемость. Именно проблема акклиматизации и личной адаптации подтолкнула, если не заставила, вернуться его на родину. На планету его детства, отрочества и юности - К77 (Гуманоидная раса Зузу вела активную политику экспансии в освоении космоса. Планета К77 названа так потому, что была найдена 77-ой по счету и колонизирована, о чем свидетельствует первая литера "К"). Только на ней он чувствовал себя в своей тарелке, только у себя дома это и возможно, - так полагал Зузу и не сомневался в этом ни на йоту. Дом, в котором ты прожил всю свою жизнь, не может не притягивать, когда ты от него далеко-далеко и когда ты в нем так нуждаешься. В нем своя атмосфера, способная отвлечь от неприятных мыслей и вовлечь в семейные хлопоты и заботы, порою, безусловно, и неурядицы, но что такое дрязги в семье по сравнению с авралами на работе? Мелочь. Пустяк. Ничто.
Зузу оторвал взор от иллюминаторного окна и перенес его на панель управления и навигационные приборы его мини-корабля. Пульт с клавишами и рычажками блестел и сверкал. Лампочки индикации горели и мигали, потухали и вновь зажигались разноцветьем безумных огней. Программа топливного и режимного обеспечения тоскливо работала без каких-либо огрехов. На это указывал датчик состояния летаппарата, да и он сам видел, что все нормально. Как-никак пролетал на нем уже 1147 вояжей и успел понять основные принципы компьютерного функционирования корабля, едва ли не предвосхищая малейшие сдвиги и изменения в показаниях.
Внезапно на экране, отображавшем курс корабля в звездном и планетарном масштабах, появился новый объект - микроскопическая желтая точка. К77. Он приближался к своей родной планете. Черный крестик - его космошлюп - держал направление к желтой точке, и расстояние между ними неумолимо сокращалось.

Наконец два знака слились. Скорость автоматически снизилась. Зузу приготовился к посадке. Ожидание. Он замер в немом ожидании. Жизнь не стоит на месте. Что-то обязательно происходит. К лучшему ли, к худшему ли, но всегда происходит. Какой сейчас его город, какие сейчас его знакомые, друзья, родственники, сослуживцы? Признают ли они его, примут ли таким, каким он стал?
Тоска. Он в действительности тосковал по всему, что его ждало там, внизу.
А еще - любовь, грусть, сомнение, интерес, негодование, отвращение, да, даже отвращение, все это он испытывал, ибо бессознательно его эмоции смешались, он не знал как ему реагировать, и поэтому все его чувства обострились и размножились. Отвращение он питал потому, что также бессознательно хотел отодвинуть грядущее назад. Целая палитра эмоций, какие-то он просто не мог описать словами. Это были образы, представления, но и только. Что-тот его порабощало, его не оставляла мысль о чем-то неизбежном, чем-то, что грозило не состыковаться с его привычным мышлением и пониманием вещей.
Вот послышался сигнальный писк - система автопилота выявила свободное место посадки на площадке космопорта. От необратимого не уйдешь! Сделав запрос, он сел в кресло. Немного обождал, потом встал и открыл люк. Спустил трап. Приготовился к выходу. Так легко и в то же время так трудно. Легко, потому что тебя ждет желаемое, и трудно, потому что это желаемое может обернуться и противным, отталкивающим, его также может и вообще не быть. Что, если под дюзами его лодки уже чужая земля, что, если планета теперь принадлежит не его народу в связи с появлением узурпатора или нашествием аборигенов, до сих пор умело скрывавшихся, а то и - страшно помыслить, - инопланетным порабощением?
Действительно, Зузу был недалек от истины, что-то стало не так, то ли веяло не тем ветром, то ли светило иное солнце, но интуиция ему подсказывала верно, он не предполагал, он знал, пусть и априорно. Сензитивность процессов нервной системы и ощущений его еще ни разу не подводила. Это было как тонко отточенное мастерство, только приобретенное с самого рождения.
Зузу осторожно, с опаской начал спускаться по трапу.
Какое-то жуткое мгновение он пребывал в аффективной агнозии, остановившись на предпоследней ступеньке лестницы. Неожиданно его очам предстала удивительная картина, сначала разорваная на части, а потом - целостная.
Он не поверил своим глазам: небывалая тишина (рев турбин и перекличка роботов не в счет). Чтобы в людных космопортах было так тихо!? Согласитесь, это не поддавалось никакому разумному объяснению. Никакого гула голосов, даже толкотни и той нет. Никто не спотыкается, никто не затрагивает прохожего, ни у кого не выскальзывают из рук чемоданы и баулы. Погрузочные машины мерно выполняют свою работу, недовольно жужжа и скрипя, точно и им тоже требовался отдых. Роботы-носильщики гудят, но только в случае острой необходимости, впрочем такой необходимости почти не возникает. Вот лишь малая доля увиденного Зузу.
Присмотревшись, он увидел кое-какую ценную деталь - в космопорте не было ни одного приезжего, кроме него, естественно. И конечно же, ни одного иноземца. Ноги Зузу подкосились, и он едва не грохнулся с трапа. К счастью, ему помогли поручни, на них-то он и оперся при падении.
Он шел по посадочному полю, он шел по терминалу космопорта, он шел в бюро по приему новоприбывших. Пока он шагал, он прислушивался и приглядывался, принюхивался и рефлексировал. Да, он верно все предугадал и сразу заметил: никто ни с кем не разговаривал. Вот мимо него прошествовали два его соотечественника, бок о бок, явно близкие друг другу люди (за неимением подходящего определения расы Зузу, здесь и далее будет использоваться человеческая терминология), может, даже родственники, и при чем молча. Они держались настолько обособленно, что Зузу списал такую принципиальную неразговорчивость на трещину в их взаимоотношениях. Однако, эти двое были не единственными, кто не желал ни с кем общаться или обмениваться мимикой и жестами. Кругом мельтешило полно людей, подобных им. Играла какая-то незнакомая музыка на незнакомом языке (Зузу этого не знал, это была песня Джона Леннона "Bless you"). От нее у него защемило сердце. Он так не любил это чувство, чувство опустошенности и грусти. Его профессия претила тому, его здоровье претило тому. Ожесточенный и сам не свой, он сдавил уши ладонями, обозленный и затравленный. Что еще оставалось ему делать? Бежать? Садиться на корабль и лететь прочь? Прочь из дома? Ну уж нет! Он намеревался выяснить, что же тут за время его отсутствия приключилось, и выяснить в сжатые сроки!
  В здании космопорта он ускорил шаг - пассажиры и персонал здесь не толпились, основная их масса обреталась в зале ожидания на сиденьях и в кабинетах соответственно.
На электронном табло, уведомлявшем о рейсах и чартерах, назначенных на ближайшие часы, высвечивались только пункты назначения и время отправки, он не обманулся, решив, что вокруг него нет ни одного приезжего. Он первый и, наверное, последний. А так весь пассажиропоток направлялся на транспортные и даже грузоперевозочные корабли, видимо, вместо такелажа и багажа. Вдруг его передернуло, он повернулся и посмотрел назад, сквозь прозрачные двери входа в космопорт, туда, где оставил свой личный корабль, рассчитанный на одного пассажира и одного пилота в одном лице. Посмотрел и оторопел - к его шлюпке спешила целая свора, нет, не людей, хищников. Кто-то из них оказался сноровистее, и пробрался на шлюпку первым, растолкав соперников и задвинув трап, он закрыл люк и стартовал. Оставшиеся на аэродроме тут же отринулись. Закрутили головами в поисках такого же пустого и такого же доступного летаппарата. Сожалея о том, что не закрыл за собой люк, Зузу отвернулся и продолжил путь к бюро. Жалко, конечно, космолодка была ему практически другом, но что тут поделать, ее уже не вернуть.
Какие же строгие, неправдоподобно каменные лица! И это его земляки? Группа стервятников! Одичалые псы! Нелюди!
Ступив на эскалаторную дорожку, двигавшуюся по направлению к служебным помещениям, Зузу вспомнил одну весьма годную для настоящего происшествия сентенцию: "Проверенный способ прервать отношения: настаивайте на том, чтобы все было только по-вашему". Смех смехом, а в изречении сем он видел ключ к разгадке феноменальной отчужденности его соплеменников. Истина часто кроется в том, что нам кажется забавным. А если еще как следует призадуматься над его смыслом, тогда, быть может, станет понятно, что в нем нет ничего забавного, напротив, что оно очень серьезно. Все юмористические истории, вымышленные и правдивые, анекдоты, пародии и прочее, основаны непременно на таких вот размышлениях. Зузу выяснил это на одной из планет Солнечной системы, галактики Млечный Путь, так, кажется, обитатели называли свои владения. Зузу был склонен согласиться с ними. Ему вспомнилась еще одна умная мысль, - "Мы видим окружающих прежде всего через призму своих предубеждений", - и по какому-то наитию он понял, что именно в ней и кроется самый главный секрет сложившихся обстоятельств. Или вот: "Дефекты, которые мы видим в других, в большинстве случаев - наши собственные". Куда деваться? Парадокс - мы похожи и при этом такие разные, мы, все живые существа, обладающие зачатками разума. Странно? Чертовски странно. Но верно. Книжка, в которой он нашел эти и другие максимы, зерцала, гномы и прочее вместе со смешными рассказами-медитациями, называлась "Когда Бог Смеется" некого Энтони де Мелло. Ее ему подарил один добрый человек, повстречавшийся ему на той планете. "Это, друг, бездонный кладезь знаний, ну, если ты умеешь читать, конечно," - сказал ему тот человек и, рассмеявшись, пошел своей дорогой. Зузу умел читать и еще как - за сутки он прочитывал более 500 изданий, по 200-300 страниц каждое. Ведь он как-никак владел техникой сверхбыстрого чтения.
Возле двери с короткой надписью СПРАВОЧНАЯ Зузу сошел с конвейерной ленты. Дверь была плотно закрыта, а ниже надписи на крючке висела табличка: "Закрыто на ремонт. Идет демонтаж конструкции." Что за оказия!? - всплеснул руками Зузу. Какой еще ремонт? Какой еще демонтаж?! Прислонив ухо к двери, он прислушался. Никакого обязательного при ремонте альбо иной работе шума он не расслышал. Черт-те что творится!
Костяшками пальцев он постучался.
Ответа на стук не последовало.
Он еще раз постучался, но уже понастойчивее.
И опять его стук остался без ответа.
Рассерчав, Зузу забарабанил, а затем поддал ногой по дверной коробке.
Внезапно сзади что-то вцепилось в его космический комбинезон, а точнее - за его инвентарный пояс, на котором у него завсегда крепились: сигнализатор, предупреждавший его об опасности, все равно какой - будь то агрессия со стороны инопланетных существ или метеоритный дождь, регистратор - самонастраивающийся прибор, воспринимающий чужой язык и даже некоторые элементы сленговой речи, а также записывающий все это в общую базу данных, лучегенерирующий бластер на случай самообороны и, конечно же, мнемограф, позволяющий общаться с разумными созданиями, имеющими ценные для него сведенья. Остальной инструментарий в порядке полезности и необходимости мог при нем быть, а мог и не быть.
Зузу дернулся и почти не упал, потеряв контроль над удержанием тела в пространстве. И упал бы, если бы все то же что-то вовремя не подхватило его за пояс.
- Извините, - виновато пробурчал он. - Я и не помышлял нанести какой-либо урон федеральному имуществу. Я только хотел... - Тут он запнулся, ибо, повернувшись, увидел, с кем разговаривает. Это был робот-механик устаревшей модели RS-V3, вышедший из употребления еще при жизни его прадеда. Весь проржавевший и потрескавшийся, он походил на архаичный и всеми забытый экспонат в историческом музее. Тем не менее, худо-бедно робот передвигался и действовал, но действовал, доказательством чему служил тот факт, что клешня робота удержала его от падения. Худо-бедно робот был способен разговаривать. Электронные цепи для коммуникации то и дело замыкало, но речь его была вполне ясна и осознаваема.
- Здесь... нельзя... здесь... нет... Помещение на ремонте. Что нужно, спрашивайте меня.
Только бы этот металлолом не заклинило, только бы его хватило, взмолился Зузу, и коротко спросил, истинно надеясь, что машина поймет его вопрос:
- Что случилось на К77?
- Вопрос не понял. Пожалуйста, конкретизируйте.
- Почему все спешат покинуть планету? Каковы причины... э-э-э... данного поведения людей? Произошли какие-то изменения?
- Слишком много вовпросов, слишком много вопросов. Я не успеваю их принять, принять... при... - Наступило молчание, за которое Зузу раз тридцать обругал себя за допущенную оплошность.
- Куда всех понесло? - Эх, совсем не тот вопрос и неправильно задан, поздно спохватишись, понял Зузу. Однако вопрос был обработан и был выдан ответ, правда, совсем не тот, какого примерно он ждал.
- Куда-нибудь... куда-нибудь... Никакого понятия, никакого значения. Нет, все равно куда.
Абракадабра, выданная RS-V3, кое-как, но переварилась в голове Зузу, впрочем он еще не был ни в чем уверен.
- Извиняюсь, я неточно сформулировал вопрос. ЗАЧЕМ они улетают? - с нажимом на первое слово, сказал он и от нетерпения закусил верхнюю губу.
- Зачем они-кто? улетают. - Робот повторил его вопрос в утвердительной форме, вставив вопросительные нотки лишь посередине предложения на слове "они".
- Они - это люди, бестолочь! - взвинтился Зузу. - ЗАЧЕМ ЛЮДИ УЛЕТАЮТ С ПЛАНЕТЫ К77? ТЕПЕРЬ ПОНЯТНО?
- Понятно, теперь понятно.
- Ну?
- Не понял вопроса. Не понял вопроса. Что значит "ну"?
Глубоко вдохнув и быстро выдохнув, Зузу повторил то, что хотел спросить. Четко и доходчиво.
- Люди улетают прочь. Зачем, мне неизвестно. Попробуйте выяснить это у них самих. Они должны знать.
- И на том спасибо, информатор недобитый!
Зузу пришел к выводу, что другие вопросы спрашивать у робота бесполезно, и, похлопав его по гладкой башке, удалился. Робот же, приведя в порядок механизм передвижения, укатил по своим делам в лабиринт коридоров, лестниц и конвейерных дорожек, оставляя за собой след от протекающего масла.

Он вышел из здания на аэрогидравлическую остановку, где размещались флаеры и пневмокары, аэробусы и автолеты, рейсовые монотрэмы и даже приватные телепорталы, ужасно дорогостоящее удовольствие. Окинув изучающим взором столпившихся и выстроившихся в очереди пассажиров, он сконцентрировался на том, чтобы как можно удачно вычислить самого подходящего кандидата на роль осведомителя. Выискать такого было задачей не из легких. Пока он озирался и приглядывался к лицам сограждан, его раз шесть толкнули, раза три-четыре наступили на ноги и где-то десять раз сжали в толчее, в которую он по неосмотрительности вклинился. Городской транспорт подъезжал и уезжал, пассажиры прибывали и убывали, а он, Зузу, о сю пору никак не находил человека с располагающей внешностью и приветливой натурой, способного ввести его в перипетии происшедших событий, в существовании которых он нисколько не сомневался.
Сплошная серая масса, остервенелое быдло! Во что превратился его народ?!
Но вот, кажется, ему посчастливилось углядеть в скоплении черствых рыл одно симпатичное личико и при том вполне добродушное. Появившееся и тут же исчезнувшее. Толпа беспощадно поглотила это лицо, и как Зузу не пытался пробиться сквозь нее, добиться результата ему не удалось, его только больше от него оттеснили. Куда-то за разделительную полосу остановки, к лавочкам и автоматам с газированной водой.   
Измученный ходьбой и сморенный жарой (в небе полыхало солнце), он грузно опустился на одну из свободных скамеек, коих в общем-то было не так уж и много. Его начали одолевать мысли о родных. Ох, как же он по ним соскучился и стосковался! Братец Зизи. Тетя Муму. Дядя Пепе. Сестрица Люлю. Дорогие родители - мать Тити и отец Сиси. Милая жена - Кака. Сын Жожо и дочери - Гугу и Гага. А сколько у него было дальних родственников?! Эх, никаких пальцев на ногах и руках не хватит, чтобы их всех перечислить. Такое у него было огромное семейство. А теперь - есть ли оно у него теперь? Не случится ли так, что, когда он позвонит в звонок дома, на порог выйдет его привечать такое же быдло вместо когда-то любящей супруги и умильных детей. От такой беспросветной мысли его бросило в дрожь. Ужас обуял им и поработил, подчинил себе его мышление.
Изнывая от солнцепека и обливаясь потом, он расстегнул молнию на скафандре и, сняв его, положил подле себя на лавочке.
Здесь, на цветущей аллее, народа обреталось существенно меньше, чем на стоянке, и Зузу вздохнул с облегчением - большие сборища людей его весьма тревожили и настораживали.
Его привлек мальчик в темных солнцезащитных очках квадратной формы, полностью закрывавших, как маска горнолыжника, глаза и верхнюю часть лица. Мальчик стоял рядом с автоматом, продававшим безалкогольные напитки - воду без примесей, газированную воду, сок и кофе. На вид паренек был не старше десяти лет. Еще совсем ребенок. Может, хоть он, осенило Зузу, проявит участливость и подскажет ему, что же все-таки стряслось с его миром. Ничтоже сумняшеся, он окликнул мальчика. Тот, уже бросив монетку в монетоприемник автомата и забрав из выемки наполненный до краев граненный стакан, предварительно его ополоснув, вздрогнул и расплескал содержимое стакана себе на футболку. Раздраженно чертыхнулся.
- Ну, чего вам, дядя? - недовольно прогундосил мальчуган, стряхивая с футболки липкие капли апельсинового сока.
Зузу обрадованно улыбнулся. Паренек отреагировал на его оклик. Наконец-то отыскался хотя бы один нормальный человек, пусть еще и с необсохшим молоком на губах. Тут уж волей-неволей запрыгаешь и затанцуешь от счастья. Лишь благодаря многолетней выдержке и, пожалуй, чуду он не пустился в пляс.
- Не волнуйся, питие я тебе оплачу, все, что с меня причитается и даже с лихвой. Ты мне, будь добр, скажи вот что: откуда у нас взялась такая озлобленность и взаимонеприятство? Отчего люди стали столь безразличны друг к другу и неразговорчивы? Какое такое явление на них так повлияло?
В качестве доказательства своей непомерной щедрости, а значит, и правдивости сказанного, Зузу, порывшись в карманах брюк и ветровки, обнаружившихся под снятым космическим костюмом, и отыскав в одном из них горстку мелочи, показал ее мальчику, подбрасывая на раскрытой ладони.
- Ну что скажешь? Поможешь дяде с ответами?
Было отлично видно, как в пареньке борются жадность и гордость - взять, и тогда тебе обеспечена дармовая, разнообразная и недурственная выпивка или отказаться, тогда тебе ничего не светит, но зато какая перспектива поставить зазнавшегося мужчину на место, а то, ишь ты, какой - пугать вздумал. В итоге парень решил сыграть по-крупному и ублажить себе и в том, и в другом. Авось, получится облапошить богача и казать нос.
- Деньги вперед, - вынес свой вердикт смекалистый малый, кладя стакан обратно в проем автомата. - Или сделки не будет, - добавил он для весомости предложения после секундной заминки.
- Хитер, жук, хитер, - пожурил мальца Зузу, ухмыляясь и грозя пальцем. Впрочем, ухмылялся он только внешне, внутренне он был раздосадован - его подсчеты оказались в корне неверными. мало того, что в парне таилась не гордость и даже не пренебрежительность, а самая настоящая высокомерная гордыня, так в нем еще уживались предпринимателькие замашки - эдакая рыночность, эдакое ростовничество. А грубо говоря, торгашество.
- Да-а, - протянул Зузу с улавливаемыми в голосе сожалением и сочувствием, - ты, как я погляжу, своего не упустишь, верно?
- Деньги вперед, - угрюмо повторил паренек, почесывая за ухом.
- Ну, денежки-то от тебя никуда не денутся, будь спок, дядя свое слово крепко держит. - Зузу заигрывающе подмигнул пострельцу - ну, что, не сбылись твои мечты, как бы говорило это подмигивание, я ведь тоже на поверку не лыком шит оказался!
Мальчик выжидающе хранил молчание.
- Ну, хорошо-хорошо, монетки я оставляю на лавке, ты рассказываешь, я ухожу и ты можешь спокойно забрать честно заработанные барыши. Как - идет?
- С одним условием.
- И каким же?
- Вы оставляете деньги и отходите на четыре, нет, пять шагов назад, за бордюр.
- Ах ты, сопляк! - Зузу скинул мелочь в потайной карман ветровки, застегнул на нем "зиппер" и пуговички, вскочил с лавки... И остался ни с чем, то есть, конечно, при своем, но без желанной информации, потому как малец, вовремя смекнув, что ждет его за столь долгие препирательства, дал деру, так, что только его и видели. Зузу, которому, бежать в его возрасте было, во-первых, несолидно, а во-вторых, чревато вполне предполагаемыми последствиями, застыл с ощерившимся ртом и разведенными в стороны руками и рассудил, что существовала еще и третья причина, почему он не бросился в догонку, - бессмысленность предприятия: догать пацана бы он не догнал, а вот расшибиться или загнать сердце мог.
С тем он и возвернулся на скамейку.

Однако уже со стаканом чистой воды.
- Если позволите, я отопью чуть-чуть.
На лавочке его насиженное местечко занимал какой-то подозрительный тип.
Пришелец.
Непринадлежность создания к его, Зузу, расе была настолько очевидна, что казалось странным, как он только его не заметил раньше. По внешним данным существо очень напомнило ему землянина, жителя той планеты, что прозывалась Землею и на которой ему довелось получить предания о юморе и достаточно полезную книжицу развлекательного характера. По всем признакам существо являлось особью мужеского пола, достигало (по земным меркам) примерно 1 м 80 см. Субтильного телосложения. Среднего возраста. Одет мужчина был во все черное (такие же черные тона преобладали и в одежде собратьев Зузу) - штаны, рубашка, плащ, шляпа, ботинки, все, даже носки. Длинные черные вьющиеся волосы спадали ниже плеч, бородка же его сливалась с усами в виде буквы "О", что делало его похожим на какого-нибудь мага-шарлатана или посланца тьмы. Как позже отметил Зузу, длинными у диковинного чужеземца были не одни волосы, ногти его имели такую длину, что скручивались по спирали в пару-тройку ободков, также они были выкрашены серым лаком под цвет глаз. И еще - на шее у него болталась цепочка с золотым медальоном в форме ромбика.
- Отпить? - Зузу хитро прищурился. - Что ж, отпейте, коли жажда мучит.
- Жажда меня как раз и не мучит, меня мучит любопытство, я бы даже так изъяснился - гложет меня оно, как дворовая собака мозговую кость. Ну, а просьба дать попить, как вы уже, должно быть, поняли, всего лишь предлог.
- Я это сразу понял, - солгал Зузу. - Но разрешите узнать, какое такое любопытство вас гложет? И с кем имею честь?..
- На счет первого я с удовольствием все объясню, а вот на счет второго вам придется довольствоваться догадками, видите ли, я бы хотел сохранить инкогнито, почему, я бы тоже, прошу извинить, предпочел не разглашать.
- Как вам будет угодно. И что же вам любо выведать у меня?
- Почему вы так настойчиво стараетесь докопаться до сути той ситуации, какая сейчас обстоит с вашим народом? Вы, насколько я понимаю, прибыли недавно?
- Прошу прощения, но у меня возникает встречный вопрос, думаю, я имею право его задать, не беспокойтесь, вашего имени и рода занятий он не касается. Откуда вы знаете, что я прибыл недавно? Вы следили за мной?
- Я? - Незнакомец бойко засмеялся, чем вогнал Зузу в краску. - Ну что вы! Конечно же, нет. Вас выдал запыхавшийся вид и космический костюм. И потом - мы же в космопорте. Однако, надо отдать вам должное - вы выделяетесь из толпы и просто не могли не привлечь моего внимания. Вы здесь ровно белая ворона. С вашего позволения, я закурю. - Он не спрашивал, он констатировал.
- У нас не принято, - немедля остерег его Зузу.
- В самом деле? - Чужак самоуверенно хыкнул. Достал из внутреннего кармана плаща чехол. Извлек из него чудной загогулинообразный предмет. Немного погодя, Зузу вспомнил, что это за предмет и где его видел. Это была курительная трубка, а видел он ее на все той же самой Земле. Лениво и как-то пугливо оглядевшись, он не без свойственной ему впечатлительности открыл, что с такими же запретными (когда-то) трубками в зубах по аллее разгуливает большинство взрослого населения. А еще у случайных прохожих и сидящих на лавочках он усмотрел сигареты, сигариллы, папиросы, цыгарки, сигары, самокрутки и даже кальяны. У многих из них были предельно озабоченные траурные лица, казалось, они ждали своей смерти, которая вот-вот должна была за ними прийти.
- Табак вреден для здоровья, в нем содержится никотин, - любезно осведомил непонятливого землянина он.
- Ну да, - согласился с ним тот, да так, вроде эта свежая мысль пришла первому в голову ему, а не Зузу. - Только я курю не табак, на данный момент, конечно, а вот то, что лежит у меня в кисете, - незнакомец показно потрес мешочком, - называется опиум, содержит около 20 алкалоидов, среди которых самые известные это морфин, папаверин и кодеин.
- Вы курите наркотик? - Зузу опасливо подался назад.
- И что? - Нисколько не смутившийся аноним, набил чашечку трубки куда более запретным (опять же когда-то) порошком, зажженной спичкой отдохновенно прикурил. - В городе уже свыше сорока курилен, абсолютно не подпольных, а разрешенных буквой закона. Ежели вы мне не верите, прошу - полистайте кодекс, в нем вы отыщите целые параграфы нововведений.
- Я понял, - вскрикнул вдруг Зузу, подходя к лавочке и забирая свое имущество - скафандр. - Вы вовсе не тем, что сказали, заинтересовались, вам вздумалось надо мною подшутить. Но знаете, что я вам скажу, шутки - это моя профессия, я знаю пределы допустимого и заявляю прямо - вы перешли эти пределы, все границы допустимого. Черный юмор не мой профиль, но кое-что о нем известно и мне. Он, как и пошлый юмор, никогда не срабатывает на всю аудиторию и он никогда не учит добродетели.
- Тут вы, дорогой мой, и просчитались, - будто и не услышав обвинения, заявил неназвавшийся гражданин Земли, выпуская клубы чарующего дыма. - Как всякая вещь из окружающей нас действительности, черный юмор - это медаль о двух сторонах. Это аверс и реверс. Не будете же вы утверждать, что так же губителен и дурной пример? Ребенок, выросший в неблагополучной семье, имеет равные шансы быть злым или быть добрым. И точно так же в семье, где ребенок сей буквально обожествляется, где он желанен и любим. Всячески ограждая его от любых бед и мучений, родители лишают его самостоятельности, коммуникабельности и склонности к познанию. От всего не оградишь, а улица сама когда-нибудь познакомит дитятко с прелестями изнаночной жизни.
- Уж извините, но у нас ранее не было ни единого инцидента, чтобы, оперившись и научившись летать, птенец клевал мать с отцом за пестование и науку. На наших улицах не творилось той анархии, что творится у вас. Да-да, любезнейший, я бывал на вашей планете и знаю все не по наслышке.
Незнакомец довольно улыбнулся.
- Сдается мне, бывали, правда вот задолго до того, как я оказался здесь, у вас.
- Ну-у... Когда я был в ваших мегаполисах я имел дело с человечеством, обедненным интеллектом и не знакомым с моральными принципами, то есть невежами и невеждами, тем не менее в провинциях наблюдалась обратная закономерность: люди охотно шли на контакт. Там-то я и познакомился с большей частью вашей культуры, к слову сказать, в чем-то идентичной нашей. Знаете, что я выведал по поводу шуток? - Зузу с ходу продолжил, не дождавшись реакции от чужеземца. - Шутки бывают трех категорий: хорошие, плохие и удачные. Хорошие характеризуются тем, что над ними смеется публика, а рассказчик остается серьезным. Плохие особенны тем, что никто не смеется, кроме самого рассказчика. Ну а удачные шутки вызывают смех и улыбку как у слушателей, так и у повествователя.
- Мудрое наблюдение, - покивал головой незнакомец. - Но тут стоит добавить. Даже самая наиудачнейшая шутка, вызывающая бурные овации у аудитории, способна кого-то задеть за живое. Конечно, на шутки не обижаются. Если обижаться, то можно растерять всех своих друзей, ибо в основном именно от них исходят нелестные подковырки и подтекстовые замечания суть ехидные подкалывания.
- Позвольте, это уже близко к сатире.
- Коль скоро мы заговорили о сатире, не будем забывать и о том, что сатира высмеивает, язвит, но кого и чего? На нее вообще нельзя обижаться, ею пользуются как советом.
- Я все же считаю, что юмор безобиден, а сатира тем и отличается, что отображает худшее в человеке. Разве нет?
- Да, но не всегда. Вот, что вы предпочтете - сладкую лесть или горькую правду?
- Право, затрудняюсь ответить. А вы?
- Ни то и ни другое. Правду необходимо говорить только тогда, когда она максимально приемлима и не звучит в строгой категорической форме, ненавязчиво показывая критикуемому, в чем его успех, а в чем неудача. От лести же, какой бы она ни была, на мой взгляд, вообще надо отказаться. Я все упрощаю, но в целом все должно обстоять именно так. Повторюсь, это мое сугубо личное мнение.
- То есть, иными словами, лучше уж что-то плохое сокрыть, удержать при себе, чем выплескивать наружу. А если он, этот кто-то, по-другому просто не поймет свои промахи, режь я ему правду-матку и утаивай ту же правду, но горькую? Не возгордится ли собою?
- Я же сказал, правду нужно говорить в особых случаях. В действительности же надо лишь уметь тонко чувствовать, когда и что предпринимать.
- Это уже близко к истине. А вообще-то вы довольно умно рассуждаете. Сразу видно, человек начитанный, интеллигентный.
- А вот преувеличивать ни к чему. Я часто задумываюсь над различными проблемами, но читаю я крайне редко. Уж вы поверьте. Несомненно, чтобы что-то узнать, нужно уже что-то знать. Станислав Лем. И львиная доля знаний черпается из книг. Прошу извинить меня за ложь, я ведь заинтересовался вами с самого начала. Вы не представляете, как это страшно - быть непонятым. Вы меня, надеюсь, поняли? Еще раз прошу извинить. Такая уж у меня натура: то леплю околесицу, то признаюсь в ней. Я здорово устал от постоянно постных и будничных мин окружающих да и собственного одиночества, хоть оно мне и по душе. А ваша настойчивость мне была понятна тоже первично. Что ж, было приятно с вами поболтать. Прощайте.
Инопланетянин встал, вежливо поклонился, сняв шляпу, и мерным шагом зашагал по тротуару в сторону автобусной остановки, не вынимая изо рта трубки и попыхивая клубами и колечками ароматного дурманящего дыма.
Зузу, остолбеневший, даже не нашелся откликнуться взаимностью и попрощаться. Он стоял и тупо взирал на освободившуюся лавочку. Со полным стаканом воды в руке. Так и не посмевший (или запамятовавший?) спросить терзавший его вопрос. Очнувшись, он осознал, что уже поздно. Чужак успел скрыться за первым же поворотом, рассосавшись в медленно струящемся потоке пешеходов.

Зузу не осмелился ехать домой. Пока не осмелился. Вместо этого он сел в маршрутное такси и отправился туда, куда должен был отправиться в тот же миг, как почуял неладное, в Центральную библиотеку. Вот где изначально следовало искать ниточку, ведущую к запутанному клубку тайны. Такси, на которое он сел, вел робот-шофер. Зузу это почему-то не удивило. Заплатив за проезд кредитной картой и выбравшись из машины, он поднял глаза на здание Центральной библиотеки, и у него тут же отвисла челюсть. Это было не здание, а какое-то каменное чудовище: несчетное число ступеней, завершающееся у ряда античных колонн, упирающихся в самое небо. Зузу наблюдал подобные строения в одной чудаковатой стране на Земле, прозывавшейся Соединенными Штатами Америки, там эти гиганты именовались не иначе как небоскребами, сходство их с этим великаном улавливалось и при том значительное сходство. По краям долгой мраморной лестницы велась несметная череда фонарей. Дверей за колоннадой Зузу не углядел. Вполне вероятно, что либо двери были ничтожно малы и прятались в тени колонн, либо - слишком огромны и те темные полосы между колоннами и являлись одной сплошной дверью, сиречь отсутствовали и проход ничем не преграждался.
Начав свое восхождение, Зузу отметил, что вокруг него нет ни одного человека или животного и никто не спускался и не поднимался. Неестественное, но и не противоестественное явление. Не исключено, что библиотека закрыта (выходной или санитарный день), вот и пусто кругом. Странно другое - для облегчения спуска и подъема на лестничной зоне не был предусмотрен лифт. Складывалось такое впечатление, что сделали так нарочно: то ли с целью не испортить общий экстерьер анахроничным и явно излишним механизмом, поскольку здание было выдержано в ином, архаичном стиле, то ли его соплеменники теперь отличались завидной стойкостью и крепостью организма, позволяющими им преодолевать такие вот препятствия, то ли... Зузу в голову закралась такая крамольная мысль - архитектор специально решил поглумиться над незадачливыми читаками. Неграммотный или одержимый неприятием книгочейства, он, очевидно, жаждал того, чтобы эти читаки вовсе забыли путь в свое книжное царство. Если бы Зузу не ставил перед собой задачи во что бы то ни стало определить фактор или факторы деградации общества, он бы и впрямь повернул обрат, смирившись с тем, что дорога в сокровищницу всеобщей мудрости ему действительно заказана. Но в том еще надлежало удостовериться. В том или ином факте. А посему Зузу, избавившись от чаяний и подозрений, не останавливаясь продолжал двигаться вверх, подбадривая себя тем, что спускаться потом будет гораздо проще.
С каждой новой ступенью он становился все ближе к цели. Превозмогая усталость, боль и головокружение, он взбирался наверх, перебирая различные варианты того, что ожидало его на этом верху. Отчего-то в сих вариантах больше всего ему виделось худшее. Апофеозным вариантом ему представилось то, как он преступает последнюю ступень и ползком добирается до дверей, за коими обнаруживается еще одна лестница: пожарная ли, с маршами или винтовая - не важно, главное - лестница. Хорошо еще, что ему не вообразилась веревка, спускающаяся с крюка под сводами потолка до пола, Зузу бы хватил удар еще перед тем, как он бы открыл двери.
К счастью, опасения его оказались напрасными. Библиотека закрыта не была, заместо громадных дверей, которые бы Зузу, разумеется, не открыл, в стене зиял арочный вход, а в мрачной обители человеческих изысканий не располагалось никакой лестницы, свешенного сверху каната, кстати, тоже не предвиделось, его прекрасно заменял лифт.
Преобладающую часть холла, увиденного Зузу, занимала роскошная раздевалка. Однако же за ее перегородкой никто не присутствовал: ни гардеробщица, ни какой-нибудь дворецкий или швейцар, ни робот-прислужник. Никто. Самообслуживание, догадался Зузу. Даже вахтерши или консьержа у входа нет. Заходи, кто хочешь. Делай, что хочешь. Красота!! Нет, вопиющая халатность! Убийственная... Стоп, а это кто еще такой?! Чей-то смутный, весьма расплывчатый силуэт проплыл в мрачном коротком коридорчике, и, судя по незатейливой табличке с лаконичным текстом: "ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН", это был коридор-чик, где размещались служебные помещения. Движения же самого субъекта говорили о нем, как о представителе человеческой нации, а не как о каком-либо роботе или андроиде.
- Гражданин, - не теряясь, окликнул его Зузу. - Можно вас на минутку?
Неуверенно, будто подвергая сомнению, что позвали именно его, "гражданин" вышел из темноты коридора в полумрак холла (тусклый свет пробивался в зал сквозь зарешеченные окошки двери).
- Что вам? - неприветливо буркнул смотритель (а это был никто иной как смотритель, что выяснилось чуть позже) и зырнул на Зузу исподлобья.
- Я желал бы узнать, как пройти в читальный зал. Не подскажите?
- На лифте на семнадцатый этаж, а как выйдите вправо по ковру до упора и налево. Если вы не зарегистрированы, тогда прошу сперва на третий этаж,.. он для взрослых. Поспешите, библиотека скоро закрывается.
Зузу благодарно улыбнулся.
- Спасибо. И вот еще что...
- Слушаю.
- Где здесь библиографический отдел?
- Пятый этаж. Прямо, влево и снова прямо.
- Просто лабиринт какой-то, - подивившись, ухмыльнулся Зузу.
- Есть немного, - ухмыльнулся в ответ смотритель. - Я работю здесь смотрителем уже второй год и четыре месяца, а все еще умудряюсь плутать. Удачного чтения.
- Постойте, я вижу, вы человек не без чувства юмора.
- А то. Как вы?..
- Я удостоился вашего внимания.
- А-а. - Сторож боязненно огляделся.
- Знаете такой анекдот: Звонят в дверь одному мужику. Мужик, не открывая, спрашивает, мол, кто там? - Свои. - Зачем пришли? - Поговорить. - А сколько вас? - Двое. - Ну вот и поговорите.
Наблюдатель, видимо, соскучавшийся по смешному, заржал, как ретивый конь.
- Спасибо и вам. Только не очень-то распространяйтесь об ЭТОМ, сейчас это не любят.
Зузу махнул рукой и прошествовал к лифту.

Не теряя времени на регистрацию, читательский билет за ним по-прежнему числился, он сразу поднялся на пятый этаж. Выискав в каталоге, на сей раз самостоятельно, подшивку газет за минувшие годы, в которые он не появлялся на K77, и получив  из фонда целых два тюка, отправился вверх на семнадцатый этаж, в читальный зал.
Долго копаться не пришлось, нужная ему вырезка сама напрашивалась на глаза.

Статья называлась "Непрошенный гость - сосланный в наказание за провинность". Ниже следовала цветная фотография неумелого фотокорреспондента передовицы, потому как по вине явно несфокусированной съемки, "гость" получился порядком запущенным, весь его облик завершали пятна подсветки и эффект "красных зрачков". Тем не менее Зузу узнал "гостя" мгновенно. Это был тот самый подозрительный тип, встретившийся ему на прикосмопортовой аллее. Правда, на снимке он отображался в меньшей мере заросшим и без плаща и шляпы. Всю статью Зузу читать не стал, не было времени, а вот последние строки ведущего странички ему запались в память крепко. Автор провидчески замечал: "Политики увидели в нем конкурентную конъюнктуру. (...) Планета, откуда прилетел к нам мистер Джайлз Блэк, кишмя кишела его единомышленниками. Мало, кто смог удержаться от его бесовской идеологии..." Зузу не дочитал, он подумал о том, что колонизаторство и экспансия не так уж хороши, как кажутся первоначально.

4 октября 2003 год.