Автор: Апроксий Крысин (примеч. авт. – псевдоним)
Новелла
Эпиграф:
Эй, Джо,
расскажи мне, куда ты теперь собираешься бежать?
Эй, Джо,
давай, расскажи мне, куда ты теперь собираешься бежать?
Не беспокойся обо мне,
я отправляюсь далеко на юг,
далеко-далеко на юг, где я буду свободен.
Я отправляюсь далеко на юг,
далеко-далеко на юг, может быть, я доберусь до Мексики.
Я собираюсь податься в бега, о да!
Билли Робертс. "Эй, Джо".
- Что-о-о?!! - недоуменно заорал Грязный Билл. Голос его прозвучал с противным шипением, похожим на шипение гадюки, выползшей из-за большого и гладкого, такого неприметного светло-серого камня, каких полно в любой пустынной местности.
- Лучше помалкивай, братец, - урезонил Билла старый худосочный тапер, ерзая на своем табурете, - он не шутит!
- Да-да, не шучу. Так что считаю до трех, и... Стреляю я живо. Пули у меня из легированной стали. А тебе, как я погляжу, хватит и одной, чтобы отправиться к праотцам. Итак,.. РАЗДВАТРИ!
Счет слился в единое слово.
"Смин-и-Вессон" 38-го калибра зашумел. Выстрелы раздавались непрестанно. Один выстрел монотонно следовал за другим. Тела, нашпингованные пулями, не удержались в сидячем положении и свалились на пол.
От силы где-то пять минут можно было любоваться замечательнейшей из картин.
Город сегодня умер.
В памяти всплыл Мэтью. Ему было всего-то двадцать пять, когда он решился составить мне компанию в моем вояже в северные районы Заречья. Мэтью... Я часто тайно завидовал его прямодушию, но иногда оно было невыносимо. Мэтью никогда не кривил душой, никогда. Черты лица Мэтью Донахэна походили на мордяшку неутомимой обезьянки. Когда случалась несправедливость, его лицо становилось рожей гориллы. В сущности, он был маменькиным сыночком, если можно так выразиться. Настоящей матери у него ведь и не было. Обычно он вел себя тихо-мирно. В чужие дела нос не совал, не имел он такой дурной привычки. Этим он мне особо и нравился. До нашего же знакомства Мэтью даже не знал, что такое ковбойская развязанность, ни в трезвом, ни в каком другом виде. Одно качество, или, скажем, наоборот, недостаток оставлял желать лучшего. Он мог бы тогда сказать мне:
- Джо, давай будем как братья! Давай подадимся в Сиквест!
А потом - бармену:
- Миляга, налей нам с Джо еще виски со льдом!
Сказал бы, я б его, наверное, расцеловал на радостях в лоб или в щеки, не знаю. Главное, ничего плохого с ним бы не стряслось.
Дуг Виллсон. Его физиономия, к моему удивлению, не возникла у меня в голове, как, например, лицо Мэтью. И ладно, что не возникла. Потому как стоило появиться его волчьему оскалу перед моими глазами, как меня выворачивало чуть ли не наизнанку, я готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть его мерзостную харю. Сволочной был тип. Вот ему, как и прочим, и пришлось заплатить за свои грехи. Не знаю, уважали ли его те, кто имел с ним хоть какое-нибудь дело, но мужик мне сразу показался никчемным, а таким на белом свете не место. Правильно ли я поступил, что пришил его? Думаю, да. Хуже точно не стало.
Два дня с лишним я прохлаждался в Мертвом Городе, но теперь я наконец покинул его. И безумно рад этому. Больше я в нем не мог оставаться. Куда ни пойдешь, всюду Виллсон со своей откормленной харей и с извечным кольтом, который у него красовался ни у правого бедра, ни у левого, а спереди, едва не в паху. Если приплюсовать к этому то, как он двигался при ходьбе, тогда мне оставалось развести руками и промолвить про себя: эх, смех, да и только!
Да уж, попробовал бы какой глупец поднять Виллсона на смех, незамедлительно бы распростился с жизнью. И такой глупец сыскался. Я. Позволил же я себе потешиться над крупным бандюгой именно сегодня.
Позавчера мы с Мэтью прибыли в город, вернее, городок, обосновались в любезно предложенных нам "апартаментах" в доме зажиточного горожанина. Долго торчать в них я не собирался, не такой уж я был и дурак, и потому, заранее расплатившись с хозяином дома (была еще и хозяйка), я решил напоследок заглянуть в единственный в городке салун. В него я уже захаживал, зашел и на этот раз.
Еще за дверцами в питейное заведение я заприметил Виллсона (все, кроме меня, называли его Большой Дуг, но он и впрямь был крепкого телосложения), он сидел за столиком и лапал какую-то девицу, перегнувшуюся к нему через столик. Под засученным длинным платьем в ее промежности шуровала его здоровая, изрядно волосатая рука, не знавшая отказов от женщин, а в драке - никакой пощады. Девица издавала какие-то нечленораздельные звуки, повзвизгливая. Боров Виллсон зубоскально хохотал.
У меня было много, весьма много причин возненавидеть его. Мне бы потребовалось слишком долго перечислять их. Назову лишь одну: я ему не импонировал подсознательно, а он мне - рационально. Потому как особых претензий он не заявлял ко мне относительно каких бы то ни было неудовольствий, если не считать придирок в день нашего с Мэтью приезда в поселение.
Внутри салуна настойчиво преобладали серо-темные тона. Полки с выпивкой за стойкой коричневого цвета как-то не очень бросались в глаза. Не бросался в глаза и бармен, промывавший в это время стаканы. Я зашел и сразу же направился к стойке, чтобы заказать себе чего-нибудь спиртного. Бармен кивнул, выслушав мой заказ, и, взяв с одной из нижних полок три полуторалитровых бутылки, намешал мне коктейль. В помещении было по-утреннему светло, настроение тоже было хоть куда, к тому же, я узнал в этом городишке все, что хотел узнать. Я махом опорожнил поставленный для меня стакан. Оглядел занятые посетителями столики, а также тапера, грациозно вытянувшего тощую шею над клавишами своего громоздкого фортепьяно, и наконец бармена, стоявшего прямо напротив меня и с опаской посматривавшего на Большого Дуга.
Мэтью, похоже, вряд ли когда-либо "болел" английской вежливостью. Он обещал, как только соберет все вещи, зайти в салун не иначе как через четверть часа, коего вполне хватало на то, памятуя, что я его поджидаю. Моя интуиция мне подсказывала, что прошло куда больше условленного времени. Несмотря на явно американскую фамилию, Мэтью был пуэрториканцем. Не удивительно, что он, будучи испанских кровей, чуть что бешено ругался и пыхал гневом. Впрочем, заводился он не так уж и часто. Он обещал, и никак не заходил - вот какая у него обнаруживалась натура! Да уж, пора было и мне пыхать гневом.
Минуло, верно, двадцать минут; меня раздосадовала безрассудность моего компаньона, и я попросил бармена налить мне в добавление первому того же коктейля.
В салун мало-помалу стал подваливать народ.
Но мне было все равно, подтягивался народ или нет. Хотя, конечно, лучше бы он не шлялся где попало, а сидел по домам или отсыпался. У себя дома, разумеется.
Попивая уже третий коктейль, я безо всякого интереса повторно окинул более медленным, чем в начале, проницательным взглядом весь зал, по поместительности уступавший другим, тем, в которых, представьте себе, мне довелось побывать раньше.
Дуг Виллсон продолжал забавляться с прелестной барышней; рядом с ним теперь сидел его приятель, надменно лыбившийся и чего-то говоривший ему, чего-то свое. В дальнем углу сидела молодая парочка, недалеко от Дуга, скрючившись, расположился только что вошедший пожилой фермер. Вытянув из бокового кармана своих потертых штанов колоду потрепанных карт, он начал раскладывать первый пришедший ему в голову пасьянс; тупо озираясь по сторонам, он то и дело перекладывал с места на место разложенные по всему столу те или иные карты. По выражению его лица не трудно было предположить, а то и уразуметь, что комбинация у него выходила хреновая. Мужчина кряхтел и ругался вслух, особенно после остановки. Тапер играл импровизацию. Никудышно играл. Мне лично она совсем не пришлась по душе. В несуразной своей прелюдии он постоянно сбивался с определенного ритма.
- Опять все насмарку! Проклятые карты! Чтоб вас!.. Э-эх, не везет так не везет! - Фермер собрал колоду в стопку и с негодованием бросил ее на покрытую политурой поверхность стола.
- Уймись, старче, не хватало нам еще, чтобы ты тут сопли распускал! - Голос принадлежал дружку Дуга Виллсона, явно желавшему провести время в спокойной и тихой обстановке.
"Старче" внимательно посмотрел на свои мозолистые синюшные руки и заткнулся. А потом убрал колоду обратно в карман и удалился. По добру, по здорову.
Виллсон и его друг безудержно засмеялись заливистым и каким-то даже придурошным смехом. Виллсон посадил к себе на колено молодицу и полез к ней под лифчик, что виднелся из-под разорванного выреза ее подлинявшего черного платья.
- Возьми у буфетчика пива и четыре бифштекса. Я проголодался что-то.
- Ага, - согласился с Виллсоном его приятель. Ухмыльнулся. С самым обаятельным видом он подошел к стойке. Показав мне белозубую улыбку, он повернулся к бармену. Довольный такой. Уильям Монтгомери всегда чувствовал себя необычайно раскрепощенно. Местные называли его Грязным Биллом, естественно, не при нем самом, а между собой, за то, что тот в открытую любил, если не обажал оскорблять и клеветать, в общем, целые ушаты грязи выливались на каждого, окромя Виллсона, конечно. Хотя, черт его знает, может, бывали и исключения.
Сейчас Грязный Билл находился за стойкой бара и не пойми зачем объяснялся с Большим Дугом по поводу заказанных бифштексов и пива. Я даже задумался, почему никто из них до сих пор еще не рявкнул на бедного бармена - ведь этого было достаточно? Однако, невольно прослушав, о чем они говорили, я понял, что Дуг сильно опасался за свою шкуру, ему казалось, что в округе спят и видят скорую его кончину.
Ему так всегда казалось.
И в то же время Виллсон был не из робкого десятка. В случае опасности, которая бы ему грозила, он мог запросто вцепиться зубами врагу в глотку и разодрать ее в клочья. Один из старожил мне поведал, что однажды этот сукин сын именно так и поступил да как-то по-волчьему: подло, внезапно и дико. Больше никто не вставал у него на пути. Все смирились с тяжелым нравом обнаглевшего бандюги. И бандюга без какой-либо предосудительности вел себя как хозяин городка.
А тот парень, которого он загрыз насмерть, приходился ни кем иным, как шерифом Мертвого Города. Так что до моего приезда помешать Виллсону было просто некому. И не вина местных жителей в том, что они были слабы и нерешительны.
Билл Монтгомери вышел из-за стойки. Он проверил качество пищи. Хмыкнул. Поплелся обратно к Дугу.
- Давай, поторапливайся, пока не засветил тебе вот этим вот табуретом! Давай! - Все же на Виллсона снизошло озарение, и он прикрикнул на буфетчика. - Мне пора заняться чем-нибудь другим, а я тут чего-то жду, - продолжил Дуг и усмехнулся. Проститутка, сидевшая до настоящего момента на его колене, уже выполняла свои прямые обязанности: расстегивала ширинку. Дуг приподнялся было, чтобы взять табурет и показать бармену, что он серьезен как никогда, но заметив, как заботливо ведет себя его девочка, он присел, причем как-то по-стариковски. Я в сердцах рассмеялся, в принципе мог и взаправду, стоял-то я к Виллсону спиной. Смотреть на едва заполненный зал я на всякий случай перестал, чтоб не привлекать лишнего внимания. Я мог расхохотаться, но к чему бы это привело? Ведь одно дело - легонько посмеяться, будто та же смешинка в рот попала, и совсем другое - хохот, который если бы не поверг посетителей в замешательство, то уж по крайней мере был бы весьма подозрителен, особливо для Виллсона и Грязного Билла.
- Ладно, крошка, ладно, - услышал я, когда раздумывал, стоит ли или нет заказать чего-нибудь пожевать, и если стоит, то хватит ли у меня наличных. - Пойдем на верх... и оставь мой стакан в покое - он МОЙ! Ха-ха-ха! Пойдем уж.
- Ты на долго, Дуг?
- Там видно будет. Но ты меня пока подожди, понял?
Билл буркнул что-то похожее на "да". Не надо было знать его, чтобы по его выражению лица понять, что он был близок к состоянию аффекта.
- Что же получается, сэр Виллсон, еду мне вам не готовить? Мясо почти прожарилось. До хрустящей корочки жарю, а? - Бармен, наполовину повернув голову к шедшему к лестнице Дугу, вопрошающе поднял брови. Слова давались ему с трудом. Через каждое слово он делал секундную паузу. Большой Дуг и вида не показал, что что-то слышал. Той же походкой он скрылся за поворотом у края стойки. За ним распутно вышагивала проститутка.
Но...
- Оставь всю жратву моему другу, последовал неожиданный ответ бармену из-за угла, где-то на лестничном марше.
- Хоршо... хоршо! - запинаясь, воскликнул бармен и занялся приготовлением пищи. Его лицо немного просветлело.
- А мне свиной окорок с любым хлебом и любым гарниром, пожалуйста. Что-то есть захотелось.
- Только одну минуту, будьте добры...
Понимая крайнюю озабоченность парня, я не стал возражать, а двинулся к самому ухоженному столику, поскольку таковым тот и являлся. Молодой человек и девушка, что ютились за самым загаженным, к моему удивлению, ничего не просили им подать. Они сидели и перешептывались, вдобавок строили друг дружке глазки и, конечно же, целовались. Я пренебрежительно фыркнул. Глянул на Грязного Билла, одиноко дожидавшегося доставшийся ему от Дуга завтрак, мрачно уставившегося на стоявшие на его столе бутылку с пивом, которую ему поставили сразу же после ухода из зала Виллсона, и бутылку с высококачественным американским виски. Сейчас он выглядел, честно говоря, жалко. С миной, какая у него была, он здорово смахивал на спившегося неудачника. Он сидел лицом к влюбленным с челом, исполненным печали многой и тягостных раздумий. Его анфас мне был прекрасно виден, ибо я сидел за столом, соседствовавшем с тем, за коим восседали парень и девчонка. Билл был в моем поле зрения, потому как между нами значилась какая-то пара футов, подмеченная мною на глазок. Сидел он по отношению ко мне наискось, по левую руку от меня, парочка (я имею в виду ту, что - не разлей вода) - она - по правую.
Бармен справился с бифштексами и, спешно выбравшись из-за стойки, взялся расставлять перед Биллом заказ, дополненный какой-то экзотической рыбиной и салатом. Сохраняя неподвижность, я невольно начал облизываться. Тогда я посмотрел направо. Презрение, гнев и отвращение стремительно выступили на первый план. Где-то за их массивными фигурами мельтешили разочарование и, что удивительно, сочувствие. Ребята находились здесь вдвоем, ВДВОЕМ! Они, верно, уже ни о чем и не мечтали, их жизни сплелись в одну, иные мечты исчезли или померкли в свете одной, сбывшейся, быть может, случайно.
Грязный Билл с каким-то самоуважением, взявшимся невесть откуда и отчего, легко читавшимся в его серо-голубых, но мутных глазах, пользуясь столовыми приборами, неторопливо расправлялся с завтраком. Я в очередной раз поймал его взгляд на себе. Он нагло рассматривал мое облачение, видавшее виды: черную шляпу с загнутыми полями и багровой окантовкой по краям и с полукруглой тульей, опоясанной такого же цвета лентой, синий двубортный жилет, белую льняную рубашку с открахмаленными примерно с неделю назад воротниками женщиной, у которой тогда я находился на постое, серый макинтош (штаны и сапоги, судя по всему, оставались ему не видны; сапоги, кстати, не в пример остальной моей одежде, были очищены практически до блеска, до чудного глянца на одном из немногих переулков в окольном городишке, таком же захолостном как этот, малолетним чистильщиком обуви, по-моему, постаравшимся на славу. За его труды он был вознагражден всеми тремя остававшимися у меня, видимо, с какой-то сдачи мелкими, но не самыми мелкими, монетками. Все равно лежали без применения.
Негодяй Билл налил себе в бокал пива и теперь попивал его и, осторожно разрезая на кусочки, поедал рыбу. "Черт возьми, - пронеслось, словно ураган, в моей голове, - я хочу умереть. Он ест и пялится на меня, а это раздражает, очень раздражает. Неужто он что-то замыслил против меня, он изучает меня, будто какую-нибудь точную дисциплину наподобие прикладной математики."
Бесталанный тапер, прищурившись, посмотрел на пюпитр, вроде бы прикидывая в уме, что бы ему сыграть на этот раз. пролетело несколько тихих, а потому и болезненных мгновений, и он заиграл что-то похожее на деревенские мотивы. Вдруг перестал играть и, застыв на своем вертящемся табурете, как оглушенный, уставился недоумевающим взором в ту сторону, где скучковались (если можно так выразиться) посетители салуна, то есть мы: я, Билл Монтгомери, девчонка и ее парень. Буфетчик, содрогнувшись, заскрябал ногтями по стойке, подозревая наихудшие последствия развернувшегося действа. А в воздухе висела нестерпимая напряженность.
Я и сам не заметил, как все произошло. Грязный Билл даже не почесался, чтобы ввязаться в историю.
Бармен, которому я сделал новый заказ, касавшийся главным образом свинины, видать, в спешке с заказом Виллсона запамятовал о моем...
Но у меня на столе валялись столовые принадлежности. Рановато их выложили, преждевременно. Надеюсь, понятно, о чем это я? Если непонятно, скажу коротко. Преждевременно не потому, что я не собирался ничего принимать, а потому, что посуду, а таковая наличествовала, можно было украсть или использовать не по назначению. Среди всего добра, в том числе и пепельницы, я нашел и нож. С первого взгляда трудно было назвать его кухонным. Скорее я бы назвал его метательным.
В общем, нож показал в себя в деле. От лучей заглядывавшего за моей спиной через потускневшие стекла прямоугольного окна блеснуло взятое со стола лезвие. Секунда-две-три. Острие ножа, вонзившись в горло юноши, вышло из его затылка. Кровь, брызнувшая из раны, оросила ковбойку парня на груди и немного задела джинсы. Само тело безропотно рухнуло со стула.
"По заслугам! - ворвался в мои мысли чей-то голос, прозвучал он твердо и оправданно, - по заслугам воздастся им всем, всем, всем..."
Грязный Билл поперхнулся.
"Ну что, видал, как я его, дурачина, - не бросая на самого Билла взгляда, подумал я, - понял, с кем дело иметь, если что, придется, понял?"
Похоже, бандюга не хотел, очень не хотел этого понимать.
Девчонка, с ненавистью в глазах, чуть исподлобья воззревшись на меня, разразилась отборными проклятьями.
Я отнял у не самое дорогое, что у нее было, - предмет беспредельной любви, такой беспредельной, что я не мог и предположить, какой. Я сделал ее несчастной. Но при этом я помнил, что самый-самый несчастный человек на всем земном шаре лишь я.
Грязный Билл, от коего следовало ждать поношения и обидные словеса, подозрительно безмолствовал.
- ...ЧТОБ ТЫ СДОХ, НЕГОДЯЙ! ТЫ УБИЛ НИ В ЧЕМ НЕ ПОВИННОГО ЧЕЛОВЕКА! ЧТОБ ТЫ СДОХ, СКОТИНА!
Эти последние слова гневной тирады нахальной девчонки особенно въелись в мою память.
- Прекрати свой словесный понос, мелкая тварь! Пошла вон отсюда, пока и тебе не поздоровилось! - Сказав это, я показал смазливой красотуле дуло своего "Смит-и-Вессона". - Слыхала?! Пошла вон!
Надо было отвлечься. Хоть немного, но отвлечься. Ненависть все-таки настояла на своем. Она полностью завладела моим разумом. Если бы кто-то сейчас спросил меня о чем-то, я бы угрохал его на месте. Слезы неуемно накатывались на глаза, но я их сдерживал. Если бы кто-то осмелился посмотреть мне в лицо, то увидел бы у нижних век едва заметную красноту.
Пальцы по-прежнему с силой сжимали металлическую рукоятку грозного 5-зарядника. Локоть покоился на столе, изогнутая в запястье кисть, сердце готово было вырваться из груди - так бешено оно колотилось. Собака пока еще оставалась на поводке. Стоило отпустить его из рук, и...
- Эй-эй, ты куда это пошла? - с наисерьезнейшим видом спросил я, уже избавившись от мыслей, оставшуюся без милого, девчонку, так и не набравшуюся хороших манер. Она встала из-за стола и направилась...
- Убийца!
- Не понял, - растерянно проговорил я.
ЧТОБ ТЫ СДОХ!
"Чтоб ты сама сдохла!"
Глухой выстрел. Девка, как подкошенная, повалилась на пол. Пуля попала ей в живот, почти под ребра. Лежа на полу, она тяжело дышала, что-то бормоча. Спереди у нее подвернулось платьице темного цвета, достигавшее колен, и которое ей так шло. Она была ранена. Мне надо было перевязать рану, сперва, конечно, обработав, и девчушка принадлежала бы мне. Однако вторым выстрелом в сердце я ее прикончил.
Когда-то давным-давно, еще в раннем детстве, я очень мечтал иметь при себе огнестрельное оружие, мечтал палить из него в живые мишени. Можно сказать, мечта моя осуществилась, НО ПОЛУЧАЛ ЛИ Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ ОТ ТОГО, ЧТО КОГО-ТО ПОСЛЕ МОЕГО ПЛАВНОГО ИЛИ РЕЗКОГО, НЕРВНОГО НАЖАТИЯ НА КУРОК... НЕ СТАЛО?
Револьвер был прекрасен. Он был так чертовски красив и притягателен. Вроде дамской бижутерии.
- Приятель, - донеслось до моих ушей, и настолько неожиданно, что мое сердце вновь учащенно забилось, - бросай свою игрушку! Бросай, бросай!
- Хм, как скажешь... приятель.
- Вот именно. Повернись ко мне лицом.
Я повернулся. Передо мной стоял Грязный Билл.
- Вот что, - сказал он. - Я не хочу, чтобы следующим у тебя на прицеле оказался я, ясно?
- Конечно.
- Ты не бросил свой револьвер.
- Да.
- Что "да"? Брось.
Нехотя я бросил. Билл угрожал мне "прескоттом" 32-го калибра.
Сколько же, боже мой, сколько же раз за день мне хотелось умереть? Но еще больше мне хотелось кого-нибудь убить.
- Не знаю, кто ты такой, - продолжил Билл, с чего-то усмехнувшись, - не знаю, зачем ты здесь, чего добиваешься, но ско... Стой, где стоишь!
Недавняя его усмешка сменилась сильно оттопыренной губой.
- Стой, где стоишь! Твои поползновения ничем хорошим для тебя не увенчаются. Стой, и я тебя оставлю в живых. Может быть.
- Я всего-то и хотел, что заправить штанину в сапог. Чего тут такого?
- Только не надо, НЕ НАДО мне лапшу на уши вешать! Со мной этот номер не пройдет!
- Какой "номер"? Я же сказал, что хотел...
- Я тебя пристрелю, понял?! Я не отвечаю за себя! Я тебя пристрелю! - Билл явно сегодня был не в духе, такой весь на взводе, взмыленный, в пене. Чего доброго, сожрет заживо.
- Ладно, ладно, будь по вашему. - Я виновато потупился. - Я мог бы вам рассказать кое-что, мистер... э-э-э...
- Монтгомери, но это не важно. Ну...
- ...кое-что интересное.
Я по-идиотски хихикнул. Из-за мыслей, которые пришли мне сейчас в голову. Мой собеседник не подал вида. Интересное! Еще бы! Ты получишь от меня по носу, мистер Монтгомери. Что может быть интереснее? Да, будет очень-очень интересно увидеть твое новое личико. Или не менее интересно (и занятно) будет рассказать тебе историю про Пекоса Билла, твоего тезку, и то, что ты, недоделанный кусок дерьма, позабыл получить от меня хорошего смачного пенделя. Слюнтяй, этак развязно произнес бы я, ты слюнтяй, потому что это выгравировано у тебя на лбу! Или...
Я остановил ход этих мыслей. Грязный Билл следил за моими движениями и внимательно слушал меня. Серьезность счетовода, занявшегося поголовьем скота на фьорде весьма богатого ранчера, застыла на его бровях и мощных скулах. Не такие уж и мохнатые брови образовывали сплошную линию. На скулах поигрывали желваки. Наконец он заговорил:
- Присаживайся. Присаживайся за мой столик. Выпей виски. Виски, которое обязательно развяжет тебе язык. - Это он так срезюмировал.
Неудобно было как-то ему отказывать. Я присел.
Он поглядел на меня, вероятно, задумавшись: "А не двинет ли меня он (то есть я) по затылку, когда я буду нагибаться, чтобы поднять с пола его (мой) гребаный ствол, который валяется совсем рядышком? Вон, почти в ярде от него (меня)."
Я показал ему два ряда желтых, но ровных и не гнилых зубов.
- Пересядь! - беспристрастно с угадывающимся уэльским акцентом приказал он.
- Куда? - с незамаскированным раздражением выдавил я. Столики стояли едва ли не вплотную друг к другу. Билл беглым взглядом осмотрел зал, переполненный ими.
- Туда, - тут же после просмотра указал он соответствующим пальцем на столик моих первых здесь жертв, и осклабился. Видя, что я уже пересел и что теперь вряд ли успею бесшумно, а главное - быстро пробраться к нему через баррикаду круглых столов и расставленных вокруг них стульев, когда он будет наклоняться за моей пушкой, он поспешил сделать все поскорее. Наклонился и с явственным хрустом в позвоночнике поднял с покрытого мелким сором, уличной грязью, пылью и песком дощатого пола мой, МОЙ родненький револьвер, моего друга, мою верную собаку.
Теперь он приближался ко мне с двумя громадными револьверами в одной и другой руке. Приближался.
Проклятье! Я слишком долго страдал. Слишком долго. Чего я только не натерпелся. Я страдал в детстве. В отрочестве. В юношестве. И по сей день я страдаю. А как же младенчество? Я был уверен, что страдал и в младенческие годы. Руку на отсечение даю, так оно и было.
Либо совсем нет бога - истинного, потому что истинный бог не позволил бы мне так долго и напрасно страдать.
Либо он есть, и он на самом деле сатана. Но тогда бы он был один, а без двух субстанций или чего там не могло бы существовать того же движения во вселенной, не было бы меня, моих родителей, бросивших меня с самого моего рождения, иных существ и предметов... но...
- Руки на стол, живо! И без всяких там фокусов-покусов. Не успеешь дернуться, как я раз-два и отпрвлю тебя в преисподнюю. Ясно?
- Погоди, ты же сам сказал, что не знаешь меня, в том смысле, что...
- Ясно, я спрашиваю!?
Ясно?
Черт бы тебя побрал, возьми же горсть пепла из пепельницы, что прямо перед твоей мордой, и швырни же ему в глаза, постарайся попасть в глаза. Швыряй же! Он уже близко.
Пепельница была пуста.
Тогда тебе конец, сокрушенно, словно и впрямь за меня беспокоился, произнес внутренний голос. Один из множества других голосов, беспокоивших меня в самых критических случаях.
Пусть.
Швырни саму пепельницу, не унимался голос.
Два чернейших отверстия расширяющимися зрачками, в которых ничего не отражалось, как будто сказали: "Поздно. Увы, но уже поздно. Нам придется проделать в тебе много, много похожих на нас отверстий. Тебе представился шанс отойти в мир иной. Умереть - не этого ли ты хотел?
Да, хотел. Но потом, позже, когда не останется запасного пути. Первая моя миссия - убивать!
Скольких ты уже убил? А скольких ты еще собираешься убить? Не пора ли угомониться, остепениться? - Другой голос.
Нет, не пора! Не пора, не пора!.. Мало ли я страдал? В конце концов я всего лишь человек. А человеку свойственно ошибаться. Я понимаю, всем людям суждено страдать. Одному так, другому иначе. Но страдать. Я же, небось, не бог, чтобы все это терпеть. Почему кому-то должно быть легче, чем мне? Чем я такую несправедливость заслужил? Мне, конечно, больно наблюдать за чужими бедами, но и за радостями чужими - тоже. Я не желаю, чтобы кругом все это было. Преходящие радости и беды, которые не очищают и не учат, а просто так происходят. Нет! Я не хочу всего этого, не хочу! Нет, нет и нет!
- Так ясно тебе или нет? - Грязный Билл.
- Ясно.
- Так-то лучше. А теперь говори.
Кое-что интересное.
Я нервно облизал пересохшие губы.
- Я извиняюсь, вы англичанин, верно?
По лицу Грязного Билла проскочила тень удивления, потом удивление сменилось неприязнью, близкой к ненависти. Может, мне и почудилось, но неприязнь эта еще не скоро сползла с его лица, она даже успела на какой-то миг дополниться легким испугом, да-да, испугом. И я догадывался, испугом чего, определенно догадывался.
В зал ворвался порыв знойного ветра. Створки дверец на входе тихо колыхнулись. На улице было пустынно. Только тот же знойный ветер стелил за собой ковер песка.
Билл тяжело просопел, но ничего не сказал. Да! Правда вот, дуло моего же револьвера, что держал он в правой руке, уставилось мне точно в лоб. А его "прескотт" уже покоился в кобуре.
- Говори! - прорычал он, теряя всякое терпение. - Скоро спустится Дуг. Знаешь его? Боюсь, что нет. Он не такой терпеливый, как я. Он не выносит насмешек. Он сразу же возьмется за тебя, сразу. Он обожает мучить людей, особенно беззащитных пентюхов, Говори, зачем ты убил их? Зачем? Кто ты такой? С чем сюда прибыл?
Я провел ладонью по лицу. Кожа напоминала кожицу переспелой сливы. Рука перескочила к шее с завязанным на затылке одинарным узлом темно-синим платком так , что треугольник платка прикрывал такой же примерно треугольник выглядывавшей из-под жилета рубашки.
Я думал было задать ему встречный вопрос: "А ты бы их разве не убил, разве ты бы их не убил? Ты держишь свой указательный палец на спуске, так спусти курок, выстрели в меня, попробуй вышибить мне мозги, а потом спроси себя: ох, зачем же я это сделал, зачем я убил его?!" Но вместо этого я просто строго посмотрел на него в упор, с укоризной, с категорическим протестом.
Говори, настаивал Грязный Билл.
Ничего я тебе не скажу, сволочь, ничего!
- Пить, сперва мне надо попить.
- О да! - Губы англичашки растянулись в широченной улыбке. - Тебе нужно виски.
- Нет, воды.
- Неужели?
Раболепный бармен нескромно выбрался из-за стойки, за многие годы сохранившей статус "укрытия от летающих предметов и не-предметов", направил свои стопы к столику, где сидели Дуг и Билл (уличная шваль с ними не сидела, она все больше стояла), взял бутылку с виски, коричневатым столбцом бултыхающимся в ней, и, подойдя к нам, заискивающе встал у правого плеча Билла. Костлявый тапер экстравагантно прокрутился в один оборот на табурете и по-приятельски гаркнул:
- Выпей, дружище, тебе не повредит. А то сдается мне, кроме коктейлей, ты ничего и не пробовал. Выпей! - Прозвучал его гнусавенький голосишко крайне необстоятельно, тем более - нагло; наверное, он думал, что я решу, будто он меня приободряет. Однако, в его рыбьих глазенках я уловил тот проблеск тщеславия, равнодушия и продажности, а может, и еще бог знает чего, от этого проблеска на душе почему-то стало как-то уж совсем грустно.
- Ну... хорошо. Что с того, что я отнял их жизни? Жизнь - чересчур неприятная вещь, чтобы ее терпеть. А вы как мыслите, мистер Монтгомери? Или я в чем-то ошибся?
- Замолчи!
- Нет, вы мне ответьте.
- Замолчи же!
- Вы затрудняетесь мне ответить? А, мистер?..
- Заткнись!!
Ни пощечины, ни часто встречающегося удара в челюсть или нос, ни выстрела, ничего. Я вовремя остановился. Обычно-то если уж меня понесет, то действительно понесет. Но учитывая тот нюанс, что на меня был наставлен мой же револьвер и меня разве что трясучкой не трясло, погасить искры кичливости все-тки было необходимо.
Я сдвинул шляпу кбоку и почесал голову.
- Пей!
- Это приказ?
Буфетчик поставил бутылку на стол, нескладно поклонился (???зачем???) и... так же нескладно с широко распахнутыми глазами поцеловался с полом.
Удивляться не приходилось.
- Ну что, нравится? - Голос Билла ехидно прошелестел чуть ли не под ухом. Зловонный перегар подступил мне ко рту и к носу. Ибо не вдыхая воздух носом, надо было дышать через рот, но мой зев аналогично носу сопротивлялся вобрать невыносимый запах (не воздух!) - чувствовались пары запаха, потому-то я старался сдерживать дыхание.
К моей радости, скоро рожа лиходея убралась от моего лица.
- Че ты такой молчаливый? Всегда такой? - Грязный Билл расхохотался и приложился к горлышку лоснящимися от жира бифштексов губами.
Мне оставалось только надеяться, что Мэт окажется здесь раньше (пусть будет намного раньше) Большого Дуга.
- Ты знаешь, у нас так не принято. Не принято, понимаешь? Кстати, может, ты мне наконец скажешь о мотиве своего преступления, а?
- А ты держишь меня за преступника?
- А как же!
Билл не заметил, как я перешел с ним на "ты". Он напивался. Причем серьезно напивался. Рука с моим "смит-и-вессоном" лежала на столе.
Мне показалось странным то, что он сейчас делал. Еще бы мне это не показалось?! Совсем недавно он тыкал мне в лоб моим же оружием, угрожал мне расправой, неоднозначно ухмылялся, теперь же он, похоже, собирался нажраться до чертиков, а потом?.. Все было более чем странно.
Я напрягся.
Раскрылись дверцы. В салун вошел Долговязый Сэм, безработный пьянчужка, сидевший на шее у своей жены, несчастной прачки.
Сэм вошел, и первое, что бросилось ему в глаза, было тело себялюбивой девчонки, которая, между прочим, была отнюдь не дурна собой. На ее милом мраморном личике застыло время, вся ее недолгая жизнь как быдто бы ждала реванша, вроде бы она хотела взять его у смерти, той ипостаси покоя суть острая как миг и вразумительная как смысл, она жаждала-таки взять его, чтобы возыметь власть, перевес на своей чаше весов, чтобы длиться вечно. Смерть, что принесла ей вечность, вряд ли измерялась в каких-либо единицах, на то она была и смерть.
Долговязый Сэм, не успевший еще налакаться, засмотрелся, но не на личико девицы (почти ангельское), а на то, что вылезло у нее из-под задравшегося подола платьица, и споткнувшись об тело, упал, приземлившись на одно предплечье, он запричитал.
Билл с ленцой взглянул на него, и снова приподнес принесенную барменом бутылку ко рту.
- Почему ты сразу не вмешался, когда я проткнул паренька, словно цыпленка перед тем, как его распотрошить, но уже после того, как вывернута шея? - вдруг услышал я собственный голос. - И зачем ты убил, мать твою, буфетчика? Что он тебе плохого сделал?
- Хмм, с какой стати я должен отвечать на твои глупые вопросы, к тому же, ты ведь не хочешь отвечать на мои вопросы?
- А твои не глупые? - оскорбленно произнес я.
- Нет, - спокойно ответил Билл, - не глупые. Суди сам: я - преступник, и на мои поступки худо-бедно можно найти объяснения, а вот на твои у меня что-то не получается. Если бы ты был больным неуравновешанным человеком, но ведь это не так? Ты вполне трезво рассуждаешь, да и объвлений о розыске твоей персоны я пока еще расклеенными на стенах не замечал. Так что твои поступки совершенно, извини меня, и-ик, не подчиняются никакой логике вещей, следовательно спрашивать тебе о том, что очевидно, глупо. Или я не прав?
Билл улыбнулся, и снова приложился к бутылке. Интуиция мне подсказывала, что без выпивки ему плохо. Он, видимо, пил, чтобы заглушить какую-то боль, которая его сковывала, чтобы почувствовать себя как все люди. Но что же не давало ему нормально жить? И что ему мешало пристрелить меня?
- Что здесь происходит, хотелось бы мне знать? - Пьянчуга с выпученными глазами, похожими болььше на матовые стеклянные шарики для той детской игры, где нужно ловким щелчком выбить ими из центрального поля такие же шарики, только другого цвета, встал как вкопанный. - Что здесь происходит? Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь произошло? - повторил с некоторым изменением в построении предложения Сэм и не без удивления заметил, что в зале определенно попахивает пороховыми газами. На полу он насчитал целых три трупа. Нализаться-то он еще не успел, так что троиться в глазах у него не могло. Тапер не играл. Все вместе и по отдельности ему не понравилось. Перед ним сидели два мужика, один из них покручивал барабан револьвера и уже допивал виски (Сэм узнал бы это виски где угодно - высший сорт, черная этикетка), другой сидел напротив первого , держа руки на коленях в недвижимости. Сэм оглянулся, и увидел, как к нему ринулся его друг Стэн, пианист, игравший тут на фортепьяно любимые композиции как по нотам, так и без нот. Сначала он, Долговязый Сэм, подумал-то , что не туда зашел, не в то заведение, точнее не в то здание, но сейчас он понял, зашел он как раз туда, куда надо, но в удачный ли час?
- Знаешь, больше ему не придется обслуживать неугодных ему клиентов, больше он никогда не скажет: "Я вас слушаю, сэр" или "А не предпочтете ли вы... этой курице свиную отбивную", звенящим, как колокольчик, голоском.
- У него не было голоска, звеневшего, как колокольчик.
- Разве? - попытался уточнить я.
Билл промолчал. Потупил свой помутненный взор. А тем временем нахлынула новая волна вскриков Долговязого Сэма. Звучала эта волна примерно следующим образом: О Боже! Святый Боже! Кровавые лужи... О Боже! Тут кровавые лужи! Я вижу их! О не-е-ет!!! Генри! Убит Генри! (Это было имя бармена, достоинства и недостатки личности которого отныне не имели никакого значения; стоит добавить, что Сэм как-то не обратил внимания на детей, он даже не помнил, кем и кому те приходились) Господи! Он не записывал на мой счет лишнюю стопку, лишний стаканчик... Мы же с ним играли в карты! - Внезапно Сэм вздрогнул. - Кто сие сотворил?! Кто? Кто это сделал?
Долговязый Сэм кинул взор на сидящих в зале.
- Перестань! - Тапер задел приятеля за плечо.
- Кто сие сделал? - не унимался Сэм. - Я повторно спрашиваю, кто... сие... сде... лал? Я вас спрашиваю!
Пьянчужка сначала указал на меня, а затем и на Билла.
- Ради Бога, Сэм, перестань.
Сэм припадочно дернулся.
Музыкант по имени Стэн дрожал мелкой дрожью. Я всмотрелся в его лазки и увидел в них то ли испуг, то ли легкое волнение.
А может быть, и не легкое.
Мне послышалось, что он чего-то говорит себе под нос, чего-то вроде: "За что же мне такое наказание, этому идиоту, похоже, жить надоело, за что мне такое наказание? За что?"
Меня тапер видел только второй раз, и в сущности меня он не боялся, он боялся Грязного Билла, ведь это у Грязного Билла был в данный момент револьвер, ведь это онразгуливал по всей округе и оскорблял кого не лень, не боясь заключения под стражу, позволял себе бесплатно питаться и...
- Ну ты даешь, брат, не успел ввалиться в салун, а уже вдрызг пьяный, не хорошо, не хорошо. - Не выдержал я и решил подшутить. - Не хорошо, бочка с колодезной водой у коновязи, прогуляйся-ка туда, а то выглядишь, как сам понимаешь, не впечатляюще, как обормот какой-то! Сделай ми...
- Аааааааа... кхх... э...
Разъяренный моими речами, Сэм принял боевую позу и двинулся прямо на меня. Хотя нет, не двинулся, побежал, потому что все разворачивалось чрезвычайно быстро.
Да, он побежал, но не успел он проделать и три беговых движения, как был тут же отброшен назад меткими, идущими подряд, выстрелами. От каждого выстрела на груди Сэма появлялись алые-алые пятна, правда, проявлялись они на его расстегнутой и выпущенной на штаны рубахе уже растекшимися.
Взгляд тапера Стэна, обращенный на Грязного Билла, а точнее даже на его правую пятерню, скосился на Сэма, спившегося дальше некуда, верхние конечности которого сейчас вместе с головой обрушились на один из незанятых столиков. Вскоре взгляд его заметно померк.
Столик, скособоченный теперь с того края, где получилось падение, подогнулся в ножках и слышно перевернулся.
Обмякшее тело Долговязого Сэма легко сползло со столешницы, перевернутого на торец столика. Сполз со стула и Грязный Билл, заглядевшийся на убиенного им Сэма.
Тапер отступил на два или три шага назад. Он видел, чья рука опустила на голову Билла бутылку с недопитым виски.
Остатки виски разлились по светлой шевелюре Билла, расколовшееся на кусочки стекло посыпалось к его ногам. Несколько самых мелких кусочков застряли у него в волосах. На столе тоже были стеклышки, и они сверкали при свете полуденного солнца. Свет процеживался через нагретое окно.
От макушки и по всему лицу у Билла струилась кровь. Не долго думая, я присел на колени возле него и, деланно покачав головой, забрал то, что по праву принадлежало только мне. И надо отметить, вовремя, ибо ко мне вниз спускался сам Дуг Виллсон. Бежать было поздно, прикидываться непричастным - тоже. Оставалось уповать лишь на свои собственные силы.
Виллсон вошел в нее, прижав ее к двери, захлопнутой незадолго до этого. Когда его кореш наедался от пуза, он уже кувыркался в мягкой чистой постеле, истошно вопя от удовольствия. Она спрашивала его, как он справился с последним своим делом в Эль-Пасо, а он отвечал ей одним благозвучным словом "отвали!" и начинал трахать ее с еще большим рвением, давая понять, что ему нужно от нее и что не нужно.
После непрестанного полуторачасового траханья Кэрол (так звали проститутку) удивленно взглянула в глаза Дуга, лежавшего на ней всей своей тушей и неразмеренно вставлявшего в ее лоно "дружка", и прошептала:
- Что это было? Ты слышал?
Дуг произнес довольно внятно:
- Нет. Ты сдурела шо ли, ни черта я не слышал! Единственное, что я слышал на протяжении нашего соития, так это твои стоны и оханья, раздери диавол твою душу!
- Странно, я слышала либо слишком сильный хлопок в ладоши, либо... либо...
- Либо - что?! - взревел Дуг.
- Либо... либо... ВЫСТРЕЛ. - осенило ее. - Точно! То был выстрел. Или даже два выстрела, не знаю, может, и три. Внизу стреляли!
- С чего бы и кто бы! Пойти проверить шо ли. Да, я схожу проверю. И если ты права, я тебя не трону, но если ты соврала, чтобы избавиться от меня, чтобы я кончил, тогда держись!
- Да что ты такое говоришь?! - вскричала она, как не на шутку встревоженная неуспеваемостью ученика учительница. - Я обожаю, когда ты делаешь это со мной, понимаешь?
- Ладно, лежи здесь, не вставай!
Дуг сбросил с себя край одеяла, поднялся с постели, представ перед Кэрол во всем великолепии: грудь, равно как и его руки, сплошь волосатая, живот выпирает и вдобавок свисает до кое-чего тоже волосатого, толстые кривые ноги, огромное кое-что поднято до предела, затрагивая свисающий живот.
- Лежи тихо, а я пойду накину на себя чего-нибудь. Не голым же выходить на всеобщее обозрение!
Кэрол протяжно захихикала. Ее позабавила мысль о том, каково будет людям увидеть этакое чудовище в лице Большого ("скорее Страшного" - этим эпитетом Кэрол заменяла про себя настоящий) Дуга и попробовать сдержаться, чтобы не прыснуть от смеха. Хотя, решила она, вряд ли одежда когда-либо скрывала его телеса, во всяком случае - в полной мере.
Да, да, да. Ей не нравился здоровяк Дуг Виллсон, она не питала к нему никаких чувств, кроме как отвращения. Она просто пользовалась им как человеком, способным обеспечить ей крышу над головой и хлеб насущный, что ей от него и было надо, поскольку сам Большой Дуг был премного известен своей отнюдь не благовидной репутацией, правда, во многом помогавшей ему, а значит и ей, если на то пошло. У нее же и подавно репутация была не ангела. Как не крути, продажная женщина, путана, уличная девка... но в ней было уж поменьше спеси, чем у Большого Дуга, ее, так сказать, покровителя, жирного невоспитанного кабана.
Жирный невоспитанный кабан уже накинул на себя почти неношенный махровый халат невероятно броского - ярко-желтого - цвета. Ему он был впору, и по душе. И прихватив с собой свой кольт, вышел за дверь и энергично (Кэрол поняла это по тому, с какой учащенностью совершались шаги) начал спускаться на первый этаж.
Пока спускался, он подумал о том, что здорово, должно быть, его охватила страсть, что он совершенно не расслышал того, что творится внизу, в зале. Его девочка расслышала, а он? Ничего, разберемся, решил он, взводя заранее курок. Разберемся!
И не зря взвел, сукин сын! Чувствовалось, парень не промах. Замешкайся я хоть на одну десятую секунды, и не было бы меня на этом свете. Спас меня мой же инстинкт самосохранения, добравшийся до моего сознания гласом мудрого Гейла, старейшины из пандорианской деревушки, ныне сожженной до тла: Никогда, слышишь, никогда не забывай об опасности, особенно тогда, когда ее ниоткуда и не ждешь. Она сама придет, и придет незаметно. А если ты и будешь знать, что она вот-вот нагрянет и приблизительно откуда, тогда тем паче запасись мужеством и постарайся встретить ее во всеоружии. И помни вот еще что - иногда лучше атаковать раньше должного, а иногда, напротив, лучше обождать. Все зависит от того, как настроен твой враг.
Настроен враг был решительно.
Не бойся смотреть ему прямо в глаза, обескуражь его и обезоружь!
"Господи, почему я не помер при родах?!"
Помни о долге...
Большой Дуг сразу же понял, в чем дело, понял на самых последних ступенях. Его мысли о Кэрол выветрились моментально. Образы их постельного совокупления тоже пропали, будто бы образов этих и вовсе не было. Только одна мысль успела промелькнуть у него в мозгу: "Все! Покончено с безукоризненно тихой жизнью!" Противной же ей мысли не возникло. Наверное, потому, что он слишком свыкся с его т и х о й (отрадной, райской) ж и з н ь ю.
Под топанье собственных ног он с ходу навел на меня свой проклятый револьвер 45-го калибра.
ЛОЖИСЬ!!!
На этот раз проревел отец. Но я не повиновался. Словно полевая мышь, я юркнул
(в норку)
за тот самый столик, за которым давеча сидел сам, дожидаясь еды, за тот, что так ненарочно перевернул Долговязый Сэм; пуля, выпущенная Виллсоном, прорезала пространство у моего правого плеча и, угодив в окно, издала скрежещущее "бззз", добавив тем самым к уже имеющимся стеклышкам от бутылки осколки (вполне большие, чтобы смертельно ранить) стекла из рамы. К счастью, большие попадали на пол, только мелкие полетели, брызнув во все стороны. Какие-то попали и на меня.
Позабыв о предосторожности, я высунул руку со "смит-и-вессоном" из "укрепления" и попытался пальнуть в надвигавшегося на меня оппонента.
Щелк.
В барабане не осталось ни одного целого патрона.
Я резко убрал руку и начал перезаряжать пистолет, слепо надеясь на то, что пока я буду перезаряжать, Дуг - Большой Дуг - не успеет меня прикокнуть.
- Вылезай, скотина, я засек тебя!
Голос Дуга отзвенел очень близко, однако не настолько близко, чтобы я чувствовал его всем своим естеством. - Следующим выстрелом я разнесу тебе твою поганую бошку! Слышишь меня, чужестранец?! ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ТВОЮ МАТЬ, ПЫЛЬНАЯ ЗАДНИЦА, ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ? - И расхохотался - свободно так, непринужденно.
Пдыфф.
Пуля выстрогала на ребре стола щепы древесины прямо над моей головой, поскольку же я сидел едва не в три погибели, то пуля пронеслась надо мной в восьми-девяти дюймах от верха тульи и благополучно вогналась в половой настил, видимо, оттого, что не потеряла много в своей невообразимой скорости.
Я поблагодарил в уме судьбу за то, что она пожалела меня (но ради чего?).
Да ради того, чтобы еще вдостоль помучить тебя, вдоволь поглумиться над тобой, дураком! Неужели ты никак не можешь этого понять?!
Набравшись смелости (к сожаленью, я всегда набирался смелости не без какого-либо ущерба себе), я вслушался в шаги Дуга (малыша Дуга - во-первых, я так подумал о нем потому, что он топал аккурат как малыш, а во-вторых, я перестал его опасаться, да-да, настолько у меня помутнился рассудок), вслушавшись, я выглянул из укрытия и...
Мэтью был сиротой. Так говорил мне он сам. Правда это или нет, я не знал, не знаю и сейчас и, наверное, никогда этого не узнаю. Про свою никчемную жизнь он рассказывал редко и неохотно. Скорей всего только из благих побуждений, лишь бы меня не обидеть. А я по прошествию какого-то времени и вовсе перестал касаться этой темы, как часто бывает, мне просто не хотелось задевать его за живое, вот и все.
Он рос в семье своих опекунов, истиныых законопослушных янки, Джонсонов, - кажется, такая у них была фамилия. По словам самого Мэтью, из них обоих одна лишь миссис Джонсон вела себя по отношению к нему как настоящая мать. И Мэтью ценил в ней ее любовь и материнские чувства, он даже после того, как выяснил, что никакой он ей не сын, продолжал ради приличия называть ее своей мамой. Но, несмотря на это, думаю, он сразу же пустился выяснять, кто его первые родители, где они теперь, если еще живы, - мнимые родители ему были уже ни к чему, - стоило ему лишь только перешагнуть во взрослую жизнь. Так или иначе он первым делом сменил фамилию (вместо Джонсона он стал Донахэном, - не столь благозвучная фамилия, как Джонсон, зато своя личная). Перебрался в Канзас (в городишке какого штата он проживал в семье Джонсонов, по настоянию самого Мэтью, так и осталось для меня загадкой), там ему нашлась подходящая работенка. По крайней мере, для такого, как он. А работал он скотником и уборщиком навоза, работал, не сомневаюсь, не покладая рук. Да он и сам мне говорил: "Лучше, Джо, уничижаться перед тварью в животном обличьи, потому как те же лошади, надо полагать, животные, готовы ответить тебе лаской за твою доброту и уход за ними, нежели уничижаться перед тварью во человеческом обличьи. Поверь мне, Джо, это прописная истина, ничего мудреного в ней нет. Такие истины не проверяют, на то они и истины, Джо.
Я полностью разделял его точку зрения.
В Затерянной Долине, где он, собственно, тогда жил и работал, его уважали немногие, и я думаю, не ошибусь, ежели скажу, что убрался он оттуда (убрался он эффектно: дождался платежного срока, получил свои деньги, вывел из конюшни самого резвого жеребца и... прямиком к ближайшей границе штата, деньги, правда, он оставил брошенными в грязной луже в свинарне, где, по его же выражению, "им было самое место!") именно поэтому.
Встретились мы с ним на границе. Так уж получилось. Чего уж тут говорить - с у д ь б а! Она и есть. Мэтью лишил меня одинокого пути ни по чьей иной воле, как по Ее. По Ее же воле мы оказались здесь, в Мертвом Городе. Да и по чьей же еще? Ведь не мое же сердце звало меня сюда. Нет. В городе проживало настолько мало людей, что всех их можно было пересчитать на пальцах, а то и просто прикинуть в уме. Было две улицы, при этом обе были никакими другими как Главными: одна - Главная улица №1, вторая, как не сложно догадаться, - Главная улица №2. Вместе они образовывали некое подобие односложного перекрестка явственной Т-образной формы. Десять домов из деревянных панелей составляли весь город (я бы сказал, городишечко) так, что на каждой стороне улиц стояло по три здания, большим числом двухэтажных. При чем два-три, по-моему разумению, все же три, как я узнал от супруги Долговязого Сэма, Шейлы, и вовсе нежилые, наверное, еще со времен окончания Гражданской войны, а то и с более ранних лет. Скажем, с тех самых времен, когда был незаслуженно повешен смельчак Джон (имеется в виду фанатик-освободитель негров-рабов Джон Браун (1800 - 1859) - прим. авт.). Да будет земля ему пухом во веки веков и да останется его прах нетленным! Аминь! Вот был действительно раб божий, что ни говори.
Так, возвращаясь к начатому, стал бы я по своей воле или даже по чужой, - человечьей, не божьей, - отправляться в такое место как это? Да ни за какие коврижки! Ни под зияющим дулом самого крупнокалиберного револьвера! Здесь, в этом проклятом богом городишке, за весь мой постой мне не раз уже леденило кровь в жилах и мутилось сознание, я ведал, куда ехал, не хотел, да случилось. Доброму моему спутнику, Мэтью Донахэну, тоже приходилось несладко. Что ни ночь ему как по заговору снились кошмары - один ужаснее другого. Казалось, их череда никогда не прекратится. В одном из кошмаров ему привиделось то, что наяву выступило, наверное, все-таки, как натуральное предзнаменование. По крайней мере, такова моя догадка.
И сейчас та ужаснейшая картина из его кошмара возникает перед моими глазами, будто бы сам кошмар видел той страшной ночью я, а не он.
То был как будто день. Человек, как две капли воды, похожий на Мэтью, шествовал тихой поступью по Главной улице №2, которая шла перпендикулярно входу в салун, настороженно глядя по сторонам. Улица была пустынна настолько, насколько может быть пустым карман нищего и башка недоумка. Кроме него одного, вообще никого вокруг не было, ни единой души. Только ветер - один он - щедрыми пригоршнями взметывал серый песок с земли; взвихриваясь, песок разлетался в разных направлениях, но все больше вперед - на мужчину с лицом Мэтью Донахэна, злобливо вкрапляясь в его сапоги и одежду, а главное - в открытую грудью и щеки. Однако, это нисколько его не тревожило, потому что он все равно продолжал идти к салуну, как ни в чем не бывало, по пути бросая целеустремленные взгляды влево и вправо. До тех пор, пока в двери одного из домов (нежилого) не мелькнула чья-то очень проворная тень, но не такая проворная, чтобы он не смог уловить ее явного движения, а значит и ее присутствие здесь. Ему ничего не оставалось, как взять и сломя голову броситься за ней следом в дверь и... (что должно было быть дальше, он, конечно же, не знал) Дверь была раскрыта настежь, и он беспрепятственно проник в ее проем.
Стоило ему очутиться внутри дома, как в его глазах сразу же стало темно. Ему не показалось даже странным то, что в помещении все померкло не оттого, что внутрь не попадал свет (свет как раз запросто мог попасть внутрь, если бы не одно "но"... кстати окна не были ни зашторены, ни заколочены), а оттого, что он зашел туда, где его считали незваным гостем (кто считал?) и лишь потому.
Он двинулся наощупь туда, куда, по его мнению, скользнула пресловутая тень, еще не подозревая, что через несколько мгновений он не только не вспомнит об этой тени, но и напрочь позабудет о ней (во сне, разумеется). Точно жена Лота, он соблазнился узнать то, что не следовало бы ему никогда знать (по библейскому преданию, жена Лота обернулась назад и, увидев горящий город, превратилась в соляной столб. - прим. авт.).
Нет, нет, нет - опять это сердцебиение. Тревога, непонятное опасение непонятно чего. Все вокруг в блуждающих скверных тенях. Сколько нужно уговаривать себя, чтобы поверить в желаемое, тогда как это желаемое отнюдь не подпадает под действительное.
Очевидное...
Страх-таки завладел им.
Он бросился назад, встрепенулся как потревоженная чьим-то приближением птица, но в последний момент заколебался и остался на месте.
В коридоре налево издевательски захохотали.
Человек, чем-то внешне похожий на Мэтью, настороженно перекрестился. Очень уж ему не понравился этот сардонический хохот. Словно сам Дьявол ждал его за темным поворотом, там, в вязкой гуще затхлости и беспорядка ждал и давился от неудержимого смеха, с красными, полыхающими алчностью и пьяным злорадством, глазами.
Прочь, наваждение, прочь! - пытался успокоить себя он. - Я во сне... и... и мне все можно. Ведь так ведь, да? - мысленно спросил он у обветшалых стен холла.
Стены ему ничего не ответили, они только равнодушно наблюдали за ним. Пустяки, махнул рукой двойник Мэтью Донахэна, он и сам понимал, куда ветер дует, и сомневался в истинности своих предположений.
Отступать поздно, слишком поздно, и если впереди тебя ждет смерть, значит надо отбросить все страхи куда подальше и смело идти ей навстречу. Умереть в бесстрашии, с гордо поднятой головой - это ведь тоже своего рода героический поступок!
Музыка. Ему прислышалось или нет: в доме заиграла какая-то странная вагнеровская мелодия, отдававшая крайним упадничеством символизма.
Вдохнув пыльный и в некотором смысле спертый воздух, а затем быстро выдохнув его, он сделал свой первый шаг в сторону коридора.
Музыка неожиданно прекратилась. Теперь слышался один лишь пронзительный скрежещущий звук иглы, сошедшей с последней дорожки граммофонной пластинки.
- Ау, есть тут кто живой? - окликнул двойник Мэтью и тут же ощутил, как от сказанных слов ему стало не по себе. Еще чуть-чуть, и он переступит ту грань, что разделяет территорию гнетущей тревоги от территории вечного страха.
А что будет потом, одному богу известно.
Знаете, как обычно бывает в пустых и полупустых помещениях: стоишь, сам ничтожно мал, пробуешь сказать что-нибудь, а отовсюду отражается эхо твоих слов чужими (чуждыми?) недружелюбными голосами: то каким-то приторно-елейно-сладким, то грозно-обескураживающим, а то и вовсе не пойми каким!
- Живой?! Живооой? Вой! - бессовестно передразнило эхо.
- Отлично! Значит получается, что в доме никого нет! - сказал он и бодро зашагал по коридору. Помедлил.
- Нет-нет-нет! - распространился сердитый отзвук. В то же время где-то наверху, на втором этаже, скрипнула половица.
- Эй, я не шучу, отзовись, кто есть!
- Есть-есть-есть! Съесть! - восторженно отозвался некто.
"Ну, ладно, подумал он, кто бы ты ни был, пеняй на себя, я шутников, понимаешь, не терплю." С этой мыслью он отправился дальше.
Через пару минут он был уже в зале для гостей.
Потухший камин. Люстры без свечей. Пыльные дырявые портьеры на слепых окнах. Заместо удобных кресел и диванов груды ломаного дерева и мусора сомнительного происхождения. Кое-где у отбитых плинтусов - уродливые мышиные (крысиные?) норы.
Человек подозрительно огляделся.
Никого.
- Эй, - с вызовом бросил он пустой зале, - как тебе это полюбится?
Он чинно прошествовал к камину (тот был весь покрыт черной сажей и многолетней копотью, важно раскрыв рот, молчал). Незамедлительно разжег его, и камин заговорил.
Треском, шуршанием пожелтевших бумаг, трухлявых полений...
Ему стало теплее (???) и комфортнее. Но что побудило его так поступить? Ах да! Как же он мог позабыть!? В доме-то было темно - темнее, чем в гробу, находящемся в семейном склепе. Общий интерьер украшала довольно самостоятельная густая серая дымка.
Приблизившись к огню, лже-Мэтью поднес к нему свои ладони и тяжко вздохнул. Чтобы выйти из гнетущего состояния прострации, ему следовало хотя бы немного развеяться... но колющая боль в правом ухе! - она не утихала, напротив, она возростала, словно лавина, катящаяся вниз с вершины высокой горы.
На верхнем этаже сильно хлопнула дверь.
С огромным неудовольствием он оглянулся.
Опять никого.
Сквозняк? Почему бы и нет? Однако стоило проверить.
Взяв с собою бесхозно валявшуюся на полу кочергу, он оценил ее на вес. Поняв, что та достаточно тяжела и легка в обращении, чтобы, если чего, размозжить неприятелю голову - для этого она годилась более чем (против нечисти она не стоила и ломаного гроша), он направился к полуразрушенной лестнице. Чего греха таить - насколько ступеньки этой лестницы выглядели старыми и потому давно уже прогнившими, настолько же они были и сомнительны в их надежности. Господи, да они прямо-таки дышали на ладан!
Левой рукой двойник нашел грубую планку перилы. Делая шаг, он оперся на нее, перенеся половину веса на это более или менее крепко державшееся на стояках ограждение. Перед тем, как поставить ногу на очередную ступень, ему всякий раз приходилось проверять ту, ступень, на прочность. Ничто не вечно под луной - псевдо-Мэтью оставалось преодолеть еще каких-то 8 ступеней, когда одна из них не выдержала, доска треснула и он по пояс провалился внутрь. В отчаянии он задергался и затресся. И напрасно - это привело лишь к тому, что он полностью застрял в образовавшемся разломе.
По словам самого Мэтью, сон далее обрывался. Что касается моей точки зрения по этому поводу, то я думаю - сновидец что-то явно не договаривал. Иначе это был бы не кошмар, я хочу сказать, - настоящий кошмар! Как пить дать, дальше сон продолжался примерно так: псевдо-Мэтью не провалился вниз, он нашел способ выбраться из трещины и поднялся на второй этаж. Там он осмотрелся и привел себя в порядок. Возможно, после этого он даже слегка растерялся - куда теперь идти? Коридор, который начинался за поворотом направо, вызывал несколько отрицательные ощущения и эмоции. Да и спуск вниз, хоть и по периле, тоже не предвещал ничего хорошего. К тому же, сама мысль о необходимости выбора наверняка подействовала на его целостное восприятие не только пугающе, но и подавляюще.
Он мог почувствовать собственную беспомощность перед разродившейся якобы действительностью, увидеть нечто из ряда вон выходящее, что-то настолько кульминационно поразительное, что впоследствии немедленно проснулся. Как кажется мне, все обстояло немного по-другому.
В сновидениях зачастую забываешь о каких-то мелочах, ты можешь быть не "ты" , привычное и иррациональное взаимодополняются, а действия разворачиваются просто-таки моментально, если не молниеносно.
Не помню, кто высказал такое предположение, оно следующее: спящий всегда идентифицирует себя с неким идеальном образом своего "я" и ведет себя так, как хотелось бы личнр ему. Думаю, поэтому-то мнимая обстановка и спровоцировала его поступить согласно желаниям.
Предположительно он все же решился повернуть за угол, и тогда...
Беспочвенные домыслы! Какой резон гадать, что было потом, тогда. Я ведь не настолько могущественен, чтобы еще и постигать чужой внутренний мир (или миры?). Даже если бы мне и привелось увидеть этот сон самому, он все равно был бы моим и никак не походил на сон Мэтта.
...я выглянул из укрытия и
(!!!усмехающийся призрак - идентичная копия Мэтью - разжигает огонь в камине заброшенного дома, то, что можно было бы назвать лицом, видно в профиль!!!)
я был обескуражен: кроме валявшихся трупов и забившегося за стойку тапера (его выдавали частое дыхание и излишний шорох), в зале салуна никого и не было - ни Большого Дуга, ни... ни... ни Грязного Билла, которого я по ошибке принял за жмурика. Вот уж действительно - попал так попал, с горечью подумал я, когда это они успели (уйти, спрятаться), (куда? где?), а главное (как?).
Ради своей же безопасности я взвел курок. Взял рукоятку в обе руки. Прислушался. Присмотрелся. А что? В таких вот ситуациях особая бдительность не может помешать, да и глупо было бы утверждать обратное, не правда ли?
Окончательно убедившись в том, что бандюги покинули зал питейного заведения, я смачно себя выругал и, спрятав револьвер в кобуру, выскочил на улицу. Выругал я себя за дело - ведь я же позволил себе расслабиться и удалиться во воспоминания (нашел времечко!), если я тогда вообще не уснул. Только сейчас меня озарило - они же запросто могли меня того - пришить!
Не пришили.
На улице по-прежнему было слишком ветренно, да и прохладно, следует заметить, тоже. Неприхотливая вывеска
САЛУН
мерно покачивалась из стороны в сторону. Кстати, ни прачечная Шейлы, ни столярная мастерская мистера Томаса Арчифилда, специализировавшегося на изготовлении столов и дверей, даже такой таблички не имели.
Проклятье! Я ждал подмоги со стороны Мэтта, а тут вон как все развернулось - он сам куда-то пропал, не дай бог мне еще придется самому его спасать. И вообще, где весь город, ах да, извиняюсь, поселок (железной дороги и той нет в ближайших 200-ах сухопутных милях!)? Где жители? На каком-нибудь таком же заброшенном ранчо? Но сейчас не тот сезон. Впрочем, я как всегда мог и ошибаться. В городке неспокойно, вот все и попрятались где-нибудь в одиноком фермерском доме. И потом, куда подевался тот старик в протертом и запачканном химикатами комбинезоне и одетой набекрень соломенной шляпе? Его, помнится, как ветром сдуло. Подумав так, я сухо посмеялся себе в шелковый платок, - ветер и впрямь разгуливал по округе нешуточный. А почему сдуло-то? Да потому что кое-каким моральным уродам пришлось не по нраву его присутствие в кабаке. Не больно много-то они о себе возомнили?!
Мне казалось приятным осознавать себя героем. В нашей нелегкой жизни кто-то ведь должен им быть. Но сначала надо совершить хоть мало-мальски полезный для общества подвиг – просто почитать себя оным наивно и больно. Пусть это останется уделом тщедушных мечтателей и трусливых забияк.
Внезапно воздух повлажнел, а в небе набежали тучи. У меня же заныла поясница – не к добру. В сером, давящем, беснующемся небе рваной, разрозненной стаей на высоте в 40 ярдов, не так уж и высоко, летели черные вороны. Где-то на юге в 5 милях от городка тянулись бескрайние прерии. Что-то знакомое улавливалось в каркающем громогласии этих предвестников несчастий, пособников мистического зла. В гнетущей безликой тишине их бестолковые пересуды вселяли мне в сердце лишь унылое безумие да безрассудное отчаяние.
Зачем я шел туда? Там меня ждала смерть. Но бросить друга в беде и поскорее покинуть эту дыру означало бы такое обыкновенное малодушие и обывательскую ничтожность, что лучше бы было умереть без надобности. А мне и впрямь было трудно побороть в себе стремление к самосовершенствованию. Правда, так же сложно искоренить в себе привязанность к домоседству, когда ты – изнеженный юнец, которого с младенчества холили и лелеяли, кормили и оберегали. А у меня, так уж вышло, с рождения никого и не было, кроме себя самого, разумеется. Отовсюду я только и слышал, что «приютский найденыш», «попрошайка», «нахлебник», «деревенский выкормыш», будто я один был такой. Гнусные прозвища, хотя и справедливые. Честно говоря, мне больше льстило другое – «герой». Льстило бы – меня так еще никто не называл.
Д Е Р Е В Е Н С К И Й В Ы К О Р М Ы Ш!
Замолчи.
З А Х Р Е Б Е Т Н И К!
Заткнись же.
Н Е У Д А Ч Н И К!
Я – Герой. Я добрый человек.
Д О Б Р Ы Й?
- Стой, где стоишь, мерзавец! – Возможно, крикнул не я. Но если не я, то кто же? Кому могли прийти в голову такие слова?!
Закричал я, потому что за ограждением веранды дома, к которому я приближался,..
Это ловушка!
…мелькнула чья-то кряжистая фигура. Дуг Виллсон собственной персоной!
- Попробуй поймай меня, странник.
С галереи донесся жалющий хохот.
Машинально, совершенно себя не контролируя, я выхватил с бедра револьвер и выпалил наугад. Всего лишь два одиночных выстрела.
- Тебе выклюют глаза вороны! Видишь, они уже слетаются в предместья. А тело сожрут койоты и стервятники. Все они ужасно охочи до падали! – Мужчина, в котором явно угадывались отрицательные черты характера Большого Дуга, вновь разразился смехом, а затем спешно исчез в каком-то темном проломе.
- Твоя участь, не моя. Ты не прав. – Все это я хотел гаркнуть ему в ответ, спрятавшись за ненадежной поилкой у коновязи. Почему-то у меня получился только хриплый шепоток. – Я позабочусь о том, чтоб так оно и было, ****ский выродок! – Чуть громче, но все равно – жалко, будто я застенчиво оправдывался, точно набедокуривший ребенок, не желающий признавать своей вины.
Медлить нельзя. Поторопись же. – Это был голос Мэтью. Он звал меня.
- Вы собираетесь убить их?
За моей спиной стоял тапер.
- Как ты?..
Я не договорил. А музыкант уже продолжал, как ни в чем не бывало.
- Он… Дуг… он водит вас за нос, мистер.
- Что? – Я обернулся.
- Пойдемте обратно в салун. Он надеется на то, что вы клюнете на приманку.
- Здесь есть потайные ходы?
- Есть, - коротко ответил тапер.
- Я должен был бы поблагодарить тебя… з-э-э…
- Стэн Таунси. Или просто Таунси. К вашим услугам. Да, зовите вы меня по фамилии. Так мне больше нравится.
- Хорошо, Таунси. Я тебе много обязан.
- Не надо фанфар! Этот ублюдок белобрысый убил двух моих лучших друзей!
- Они были вашими друзьями?
- Не будем об этом, ладно, мистер?..
- Свордшилд. Джо Свордшилд. Можно просто Джо. – И ненавязчиво улыбнулся.
Таунси отчего-то облизал губы, согласно кивнул. Дескать, заметано, приятель. Я не стал спрашивать его, намеревается ли он предавать мертвых земле, сейчас меня тревожили более насущные интересы. Посему я задал тот вопрос, что беспокоил меня больше остальных:
- Таунси, скажи мне, ты знаешь, где проходят эти потайные ходы?
- Нет.
- А откуда появятся подонки?
- Что за детские вопросы! Естественно, нет. Если бы я знал, то давно бы подстроил им какую-нибудь пакость.
«Ну да, конечно, подстроил бы, как же! – посудил я, однако вслух комментировать не посмел».
- Погоди, а с чего ты решил, что нам нужно в салун? Ты ведь сказал?..
- Я действительно не знаю, где ходы. Я не сообщил: в здании, на втором этаже, сидит подружка Большого Дуга. Да ты, верно, и сам помнишь, как он и она поднялись наверх, дабы уединиться.
- Да, помню, ну и что дальше?
- Я подумал, что неплохо было бы взять ее в заложницы. Она ему очень дорога. В городе всего три женщины. С Шейлой, я полагаю, ты знаком?
- Жена Сэма?
- Да. – Стэн Таунси вроде как приуныл. – Миссис Мэри Карсон прикована к постели и, к тому же, она стара. Кэрол ты тоже знаешь.
- Ну, шлюшка могла тоже уйти.
- Исключено.
- Я подозревал подружку Дуга.
- Вот-вот. Я слышал шум наверху. Пару минут назад. Именно поэтому нам и следует поторопиться.
Поторопись, Джо!
- Так чего же мы ждем?! Пошли.
- А я о чем толкую!
Несмотря на некоторые сомнения, в целом идея показалась мне достаточно привлекательной. И это было по-своему честно. Он мне Мэтта, я ему его девку. Баш на баш. Сейчас как никогда раньше я должен был быть предельно осторожен. Риск чересчур велик, напоминал себе я. Я впутался в серьезную авантюру, и, безусловно, мне не хотелось дважды наступать на одни и те же грабли. Один раз я себе позволил оплошать – накинулся на парочку молодых любовников, вместо того, чтобы сперва разобраться с Грязным Биллом, и вот результат – я не контролирую ситуацию. Вроде бы все складывалось отлично – беру с собой шлюшку, прикрываюсь ею, спасаю друга, потом хватаем лошадей и сматываемся к чертям собачьим. Но что странно – зачем, спрашивается, Большому Дугу было оставлять в номере свою бабу, если он допускал, не мог не допустить, что я нагряну в любой момент туда и сцапаю ее? К чему ему были лишние проблемы? Об этом я сразу не подумал, и тем поплатился.
Удивило ли меня то безынтересное обстоятельство, что мой новый знакомый тапер Стэн Таунси не побоялся и вошел первым? Если и да, то это произошло в далекой глубине моего подсознания. Для того, чтобы перешагнуть порог питейного заведения вперед меня, ему даже не пришлось меня оттолкнуть. Я не воспрепятствовал ему, и он бесстрашно проник внутрь.
Маленькие дверцы почти бесшумно сомкнулись, некоторое время до этого они сопряженно шатались туда-сюда, и я завороженно следил за их движением (пытался ли я тем самым как-то себя загипнотизировать, может быть, успокоить?). Раздвинув локтями только что застывшие дверцы, я вошел следом.
В зале по-прежнему царил чудовищный беспорядок, по крайней мере, особых изменений в обстановке я не обнаружил. До вечера было все еще далеко, но солнце, как я уже убедился, высунувшись наружу, скрывало плотное полотно туч, а потому все здесь погрузилось в разлитый полумрак, что, правда, не помешало мне разглядеть в нем сгорбившегося на своем крутящемся табурете Таунси, а также отдельные признаки жестокого кровавого беспредела, часть вины за который лежала и на мне. Я представил себе, что было бы, если бы на моем месте оказался Мэтью. Перед моим мысленным взором предстали сцены возможных событий. Ни одна из них мне не понравилась.
- Вы, верно, боитесь слабого пола, да?
Признаться, поначалу я и не понял, к чему такой вопрос задал мне этот хлыщ-музыкантишка, откуда ему известно про мою феноменальную застенчивость, ведь я и впрямь чурался знакомств и откровенных разговоров с представительницами не сказать чтобы всегда слабого, но уж точно прекрасного пола? Да, слова были столь компрометирующего содержания, что мне захотелось пристрелить мерзавца, тем более, что тот еще имел наглость как-то хитро ухмыльнуться. Потом я припомнил о виллсоновской шлюхе – вот что он подразумевал – план действительно был отличным, за такую идею стоило и воздать по заслугам, чего я и сделал, простив сукину сыну его дерзостную ухмылочку. Именно она послужила причиной моего недовольства, именно ею ублюдок подвел черту между нашими отношениями, нет, скорее даже он поставил на них крест. Обидел ли он меня тем самым, оскорбил ли, надсмеялся ли надо мной, задел ли за живое, плюнул ли в душу?! И более чем.
Скрестив руки на уровне груди, я будто встал в позу:
- А сам-то чего уселся?
- Мне с нею не совладать, - с грустью в голосе признался Таунси. – Месяца два или три назад я этой особе невзначай поранил палец, по-моему, мизинец, да, ей, видишь ли, надумалось сыграть со мной в четыре руки. Да и когда!? Когда я закрывал на инструменте крышку. Спросила бы разрешения сперва, а не подкрадывалась б сзади, все бы обошлось, так нет же! Еще и накинулась на меня, как фурия.
- Понятно, - сказал я и, решив отплатить негодяю той же монетой, ехидно ухмыльнулся. Пусть не рассчитывает на мою поддержку и сострадание – их не будет.
Отпихнув, чтобы не мешалось, тело мертвой девушки под ближайший столик и изменив выражение лица на тактично-серьезный, я двинулся к лестнице. Прежде чем проверить обойму и снять револьвер с предохранителя, я скинул с плеч тяжелый макинтош и снял шляпу, сложив плащ вдвое, я бросил его на стойку бара, а сверху накрыл шляпой. Иногда чрезмерная наряженность вовсе ни к чему. Потому-то я и снял с себя кое-что из верхней одежды. Я и так еле держался на ногах. Не хватало мне еще свалиться в самый ответственный момент. Нет уж, спасибо. От голода в животе у меня то кололо, то бурлило, то щемило, то сжималось. Дабы избавиться от мучительных болей, мне надо было определенно чем-нибудь перекусить и желательно поживее. Не в состоянии бороться с упрямыми нервными импульсами, я без всякого стыда экспроприировал из запасов Генри два внушительных куска мяса и с помощью лопатки разместил их на решетке жаровни. Раздув в тлеющих угольях огонь, я достал с одной из полок бутылку какого-то французского вина, откупорил ее и налил в заранее приготовленный бокал, отпил, завинтил пробку обратно в горлышко. Мельком я глянул на притихшего что-то тапера и увидел, что тот не отрываясь наблюдает за всеми моими манипуляциями. Когда мясо, покоившееся на прутьях, зашипело, а потом затрещало, музыкант открыто, хоть и с легким равнодушием, потянул через ноздри запах жареного и, причмокнув, облизнул губы.
Я дождался, пока у бифштексов не появится тонкая корочка, затем же перевернул их на другую сторону. Помимо вина я пропустил полдюжины порций виски, чтобы не так скучно было ждать. Где-то после четвертого стакана меня сморило; опершись локтями о стойку и позабыв о безопасности, я расслабился и уронил голову себе на плечо. И сам того не заметил, как набрякшие веки мои плавно сомкнулись. Однако окончательно соскользнуть в полудрему мне не удалось, ибо вырвал меня из нее чей-то упреждающий глас:
- Горят! Грят! Грят!! Джо, они горят!
Верещал Стэн Таунси. Пробудившись, я повернулся. В глазах его читался карающий упрек. Я поторопился воспользоваться лопаткой, сняв с огня подгоревшие куски говядины, я аккуратно распределил их на жестяной тарелке. Увидав сосредоточенный на ней взгляд тапера, я, смягчившись, вздохнул и улыбнулся приветливой улыбкой:
- Будешь?
- Пожалуй.
- Пожалуй, да, или пожалуй, нет? – неудачно попытался пошутить я, прекрасно понимая, что парень был голоден ничуть не меньше меня.
- Да, - похоже, обидевшись, уточнил он.
«Ну тогда лови! – едва не сорвалось с моих поганых губ». Бывает, на меня здорово находит: дурачком становлюсь что ли? Смолотив в один присест свою законную долю, я еле сдержался, чтобы не покуситься на долю Стэна.
- Давай угощайся. – Я пододвинул тарелку к приблизившемуся ко мне Стэну Таунси, оставив на ней еще дымящийся шмат мяса. – Ничего, что бифштекс подгорел?
- Ничего.
- Ну я пошел.
- С богом.
Я кивнул. В бога я, конечно, не верил, но напутствие все-таки принял. Чувствовалось, человек пожелал от чистого сердца – вон как благодарно блеснули глаза. Мне всегда казалось это очень важным. И потом – мне не так уж и часто доводилось слышать от кого-либо теплые слова в свой адрес.
Весил я мало, сравнительно, правда, к примеру, тот же Виллсон значительно опережал меня по этому пункту, исхудалым и заморенным его тоже назвать было трудно, иное дело я – у меня оба показателя вполне друг с другом вязались. В некоторых ситуациях, таких как ближний бой, они, безусловно, могли быть сильной помехой, и я это признавал, но сейчас вкупе с настороженностью и умением, когда нужно, не издавать громких звуков, мои недостатки в конституции стали для меня преимуществами.
Поднявшись по лестнице, крадучись, как кот, я взял свой родимый «смит-и-вессон» на изготовку. Оглядел коридор – все вроде бы как спокойно. Коридор как коридор: голые обшарпанные стены, цепочка дверей, ковровая дорожка, лужа крови на ней.
Лужа крови!? Кровь, откуда здесь кровь?
Кажется, на последний мой вопрос ответ нашелся если не сразу, то довольно-таки скоро. Первый же вопрос и не вопрос-то был вовсе, а чисто эмоциональным проявлением. Он-то, собственно, и повлиял на эту мою секундную заминку.
Честно говоря, эта идиотская лужа порядком сбила меня с толку. Вот что мне теперь оставалось делать? Она и манила, она и отталкивала. Не то чтобы я испугался (наложил в штаны!), нет, хотя и особой радости по этому поводу я тоже не испытал.
В О Т О Н А Л О В У Ш К А!!!
Л О М А Й Д В Е Р Ь!!!
В Е Р Н И С Ь!!!
И Д И!!!
Т А М - Т В О Я С М Е Р Т Ь.
С М Е Л Е Й!
В Е Р…
Я постарался заглушить в голове навязчивые голоса, олицетворявшие мои амбивалентные чувства, обратившись к рассудку, решив про себя то, что, может, он подскажет что-то дельное. Кроме банального «будь начеку!», он мне так ничего и не подсказал. Ну и ладно. Снова придется расчитывать только на самого себя, ну и на везенье, конечно. Ладно, невпервой.
Я осторожно подошел к «указанной» двери и легонько подтолкнул ее, так, ради любопытства – откроется или нет. Дверь оказалась не заперта, и я беспрепятственно вошел в комнату. Вскользь осмотрев помещение, я обнаружил три вещи: комната была абсолютно пуста, обстановка преобладала на удивление комфортная, пусть и скромная по содержанию, она, по крайней мере, не угнетала, а тело – я почему-то решил, что кровь у порога принадлежала уже мертвому человеку, - если здесь и находилось, то было надежно упрятано. Где-то поблизости мог прятаться и сам убийца. А мог и не прятаться. Мне также пришло на ум, что убийц могло быть и несколько. Тогда…
Домыслить мне не удалось. Прямо в затылок мне уперся посторонний предмет, какой-то необычайно твердый и холодный… и еще, я подумал, смертельно опасный. Тупой. Округлый. Я понял, что это был за предмет, то есть почти понял – самого необходимого я как раз и не знал. Запрокинув голову чуть назад, я прижался кожей к дулу теснее прежнего, таким образом мне стало проще вычислить его калибр. Нельзя сказать, что я выгадал бы для себя тем самым каку-то пользу. Впрочем, кое-что вызнать мне случилось. Не бог весть какая информация: преимущества перед противником она не дала, зато позволила остепениться и рассчитать последующие, ежели на таковые можно было надеяться, шаги для моей победы. Итак, оружие, которым угрожал мне мой неприятель, как ни прискорбно, не было ни дамским пистолетом, ни пепербоксом, ни уж тем паче какой-либо европейской экзотикой. Один мог дать осечку, с другим слишком много возни, ну а третья категория, насколько я знал, подчас использовалась и вовсе не по назначению. Вариант с винчестером показался мне наиболее подходящим, поэтому на нем я и остановился.
Молчание длилось всего секунд тридцать. И их хватило на то, чтобы убедиться в том, что за спиной у меня стоит отнюдь не женщина. Ну или женщина с мужским характером. Ствол совсем не дрожал. Бабы в такую серьезную минуту обычно позволяют себе чуть-чуть понервничать. Эта догадка меня нисколько не вдохновила. Но сдаваться я пока еще не собирался.
Меня терзали два главных вопроса: Кто сзади и что у него/нее в руках? Задавать компрометирующий вопрос «я знаю тебя, да?» я счел бессмысленным. Вместо этого я решил поступить иначе – бессмысленно… И кто бы мог подумать, мой план сработал.
Конечно, рано или поздно злопыхатель раскрылся бы сам (убить, не поговорив с жертвой, - нонсенс). Однако, тогда бы я не сумел воспользоваться эффектом неожиданности.
Для того, чтобы подлая вражина допустила ошибку, я совершил одну маленькую хитрость. Нет, я не прибегнул к обычным действиям, я не стал выжидать, пока негодяй отвлечется, и пытаться спрятаться, также я не рискнул идти на переговоры. В первом случае у меня не было ни единого шанса опередить ублюдка и нанести решающий удар первым, во втором случае мне грозила опасность не успеть, но даже если бы я и успел, ничто не гарантировало мне того, что выбранное местечко не будет занято кем-то, кем-то из моих неприятелей, ну а о бегстве я и не помышлял (да и куда бы я побежал, а главное – как?), в третьем же случае аналогично первому и второму мне опять же ничего не предвещало хорошего – кому охота будить зверя? Но я схитрил. Выждав затянувшуюся паузу, я заревел, не захныкал и не заплакал, а именно заревел, стараясь уподобиться обиженному ребенку. Тем более, что мне это было близко. Обижали меня в детстве часто.
- Ой-ой-ой! Какие мы недотроги! Брось револьвер, я справлюсь с тобой голыми руками,.. нытик. Брось и повернись.
Так и есть – голос грубый, хриплый, гавкающий. Но чей он? Где-то я его уже слышал. Где?
- Ты выстрелишь в меня, - как можно жалобнее пропищал я.
Тут мой недруг зычно рассмеялся.
- Я? В тебя? О нет. Но от пули тебя это не спасает, так что ты вполне можешь быть застрелян.
- Как так? – Настал и мой черед удивляться.
- Кэролайн, милая, ты же позволишь нам выяснить отношения в честном поединке?
Сзади последовал нежный женский голосок:
- Так, так, так. Дай-ка поразмыслить. Ага! Что ж, если это будет зрелищно, я согласна.
- Это будет зрелищно. Милая, даю слово, ты не пожалеешь.
- Ага! (прозвучало как «аха!») Давай, дорогой, отделай его как следует.
- Вас двое! – От обиды у меня на глаза навернулись слезы. Теперь уже настоящие. – ВАС ДВОЕ!!!
- И что с того?! Вершить правосудие буду я один. Все честно. Все по-джентльменски. – Казалось, ублюдок с истинным наслаждением смаковал свое господство надо мной, вкладывая в каждое сказанное им слово неприкрытую ни чем ненависть, которую он ко мне испытывал. И так оно и было.
- Правосудие? Ну уж нет. За что? Что я вам сделал?
- Что я вам сделал, что-о?! – передразнила меня проститутка. – Я скажу тебе – ЧТО, мразь! Ты сразил мою… нашу дщерь. Усек, мудила? Усек?! – Тоненький голосок шлюшки, которую я совсем недавно намеревался взять в заложницы, стал еще тоньше и визгливее.
- Спокойно, спокойно, детка. Сейчас он нам за все ответит. Отложи пока винтовку (в чем-то я все-таки был на правильном пути). А ты – бросай свою игрушку! Кретин патлатый! Недаром говорят, волос долог, да ум короток. Извини, милая, ты тут ни при чем. Ну, бросай-бросай, она тебе боле не понадобится.
«Кретин, значит! Может, и патлатый, но никак не кретин. Ростом я повыше вашего буду, да и интеллектом не обделен. Эта ваша девка сама виновата, нечего было нарожон лезть!»
Выпустив из пальцев, крепко, до пота на ладони сжимавших рукоять – «За игрушку он мне сам ответит!» - моего револьвера, я произнес всего одно слово, и его хватило, чтобы удивить подонка во второй раз:
- Спасибо.
- Это за что вдруг?
- А за то, что предоставил мне отличную возможность отправить и тебя, и твою «милую» вслед за дочуркой.
Я демонстративно безбоязненно повернулся.
Я повернулся, и сразу же позабыл и про слезы, растекшиеся на впалых щеках, и про Мэтью, которого собирался спасти, еще не ведая, требуется это или нет, и про все прочее. Но после минутного отрешения вспомнил.
Передо мной возникли два человека: писклявая шалава и ее хахаль… мистер Флэтчер, тот самый господин, племянник миссис Карсон, что владела соседним домом, домом, в котором мы с Мэттом дневали и ночевали. До сегодняшнего дня, естественно. Мы снимали запаршивенькую комнатушку. Мы взяли ее не потому, что нам так очень хотелось или потому, что вели аскетический образ жизни, вовсе нет. Номера в салуне не сдавались, ибо они, равно как и сам салун, принадлежали Большому Дугу и предназначались лишь для него и его прославленной шайки. Последние три недели люди Дуга отсутствовали, нет, их не повесили и не отправили в колодках в тюремные камеры, просто они выполняли поручение своего босса: собирали дань с честного трудового населения западных и южных краев штата. Но не только… они получали пай там, где свободно могли его получить. Там, где были золотоносные прииски и рудные шахты, там, где зрел урожай на богатых земельных угодьях, там, где проживали зажиточные фермеры и высокопоставленные господа. Бандиты не опасались переездов, даже наоборот, старались долго не задерживаться на одном месте, ведь так было намного безопаснее. И их всегда, где бы они ни оказались, ждала звонкая монета и сытый желудок. Вы спросите, откуда мне все это известно. А я вам отвечу: слухами земля полнится. Есть проверенные источники. Не столь трудно добыть информацию, тем более, если ты действительно этого хочешь.
Не выдержав давления тишины, я тихо вымолвил:
- Хмм, не знал, не знал, что вы, любезнейший и достопочтимый сэр, идете на поводу и поощряете выходки негодяя Виллсона. Постойте, а может, вы состоите в его банде?
- Расстанься с этой патетикой, чванливец! Ни в какой банде я не состою и негодяев вроде кобеля Виллсона не поддерживаю! Скажу больше, я был бы безмерно рад поглазеть, как из его жирного пуза полезут кишки в то время, как сам он будет захлебываться кровью, что польется из его мясенистой глотки. Но ничего – когда-нибудь сему не миновать. А пока я, пожалуй, довольствуюсь тем же на твоем примере.
- Ну это уж вряд ли. Придется подыскать для такого примера кого-нибудь другого или подождать… - Я не договорил, потому что яростный кулак Флэтчера рассек воздух в непосредственной близости от моей левой скулы. Мне пришлось отвлечься от разговора, чтобы переориентироваться, сосредоточившись на одном поединке. Сказать честно, это сосредоточение отнимало у меня уйму внутренних сил.
Перехватив одной рукой запястье недоумка, а второй – его локоть, я чуть пригнулся и, взвалив тело себе на спину и резко рванув на себя, перебросил оппонента через плечо. Все произошло чисто рефлективно, видимо, кое-какие приемы ближнего боя оставались в памяти еще относительно сохранными – образы возможных атакующих движений начали всплывать один за другим.
Поначалу я, правда, решил, что на этом везенье мое и закончится, но нет, я продолжал наносить противнику все новые и новые удары: я нещадно лупил его то в живот, то по лицу, то по груди с тем, чтобы тот не очухался и не восстал. Паршивец, конечно, пытался прикрывать те места, куда наносились побои, но – всуе, слишком уж непредсказуемыми были мои действия.
Достаточно!
- Ладно, приятель, думаю, с тебя хватит, - произнес я с одышкой и, прекратив избиение беззащитного человека, я присел на корточки, чтобы подобрать с пола оброненный пистолет. Он валялся рядом с телом мистера Флэтчера, точнее – прямо за его головой. Еще перед тем, как мои пальцы притронулись к витиеватой монограмме, сзади послышалось предупреждение угрожающего характера:
- Оставь! Если не желаешь умереть тотчас же, советую оставить эту никчемную затейку! Встань и обернись, сволочь!
Спорить я не осмелился, а потому встал и обернулся, как мне приказали. Настроена женщина была крайне решительно. В суженных глазах ее плясали дьявольские огоньки, рот ее ширился в свирепом оскале, улавливались и иные признаки помешательства, разве что пар из ушей не валил. В руках она держала Ремингтон образца 1864 года. Модель была мне весьма знакома, особенно у ружья выделялся откидной затвор.
- Испужался?
Секунды две я не находил, что и ответить. Проследив за ее манипуляциями с оружием: сначала она нацелила мне в лоб, выбрала удобную позицию, затем ее указательный палец лег на спуск; я подумал, подумал, да и сказал:
- Ну и за чем дело стало?! – бросил я. – Стреляй, сука!
Время застыло.
Время исчезло.
Складывалось такое впечатление, что вокруг меня какая-то густая непроглядная масса, точно меня затянуло в трясину, но не обычную, на вид она походила на туман. Первой моей мыслью было то, что меня парализовало. И действительно – я не мог ни двинуться, ни даже пошевелиться. В сознании я еще находился, но вот накатила болезненная волна забытья, и мне уже стало не по себе. С каждой же такой волной мне становилось все хуже и хуже: легкое онемение, слабость, ступор… а дальше?
Дальше все как-то внезапно прошло – я избавился от кататонии и вернулась ясность сознания, но – какой ценой? Я взвизгнул – да, да, взвизгнул, - от острой боли… эта яркая вспышка боли обожгла мое левое предплечье. Так, словно из чана с крутым кипятком окатило. Похожую, да куда более щадящую, боль я ощутил однажды в юности. Объезжая первого своего ретивого жеребца на ранчо, название которого давно уже не в состоянии вспомнить, я на полно скаку вывалился из седла и, неудачно приземлившись, повредил себе голень, главным образом, голень, потому как на той же самой ноге была еще вывихнута лодыжка.
Конечно, рана не несла за собой серьезных последствий и жизненно важных органов не затрагивала, однако хлопот она мне доставила немало. Я зажал рану ладонью, чтобы хоть как-то приостановить кровотечение, стиснув зубы, я терпел, успокаивая себя тем, что пуля прошла навылет, а значит и нечего опасаться заражения. Вон и рука прострелена левая, а я как-никак правша. И рана ерундовая, так себе, укус комара. Такие вот утешения я повторял вновь и вновь.
Про себя, разумеется.
Я сделал уверенный шаг вперед, приставил ногу. Дуло ружья, глядевшее мне в пах, сразу же вспорхнуло вверх: прицел оказался снова на уровне лба. Положение мое от этого ничуть не улучшилось, зато улучшилось настроение – в налитых кровью глазах бестии я заметил что-то вроде испуга, руки же ее явно дрожали, будто оружие было не у нее, а у меня.
Глядя куда-то мимо меня, она произнесла:
- Стой смирно.
А потом добавила:
- Мерзавец. Чем же она тебе не угодила? А ведь ты мне в начале приглянулся.
- А ты мне, малышка, тоже приглянулась. И я хочу просить твою руку и сердце.
- К-кэрол, с-сзади!!!
- Джером, а-кх…
- Ха-ха-ха-ха!!!
- …х-х-х… Помоги.
- Кэрол.
- А ты куда лезешь, щенок!
- Отдай, это мой долг.
- Заткнись, неумеха! Все – вниз!
- Не выйдет.
- Еще как выйдет. Все – вниз! Быстро-о-о!
Какая-то путаница голосов, возмущенно скажите вы и будете правы. Без подробностей здесь не обойтись. А потому расскажу, не тая.
Задолго до того, как я получил ранение, но гораздо позже моего вынужденного появления в комнате, мне стали слышаться тихие и упорядоченные, хотя и разные, шорохи в коридоре. Сперва я рассудил, что все это мне только мнится. Когда же к моему затылку поднесли ствол, я успокоился (в том плане, что разобрался в происхождении шорохов) и приписал их Сладкой Парочке №2 (тогда еще я не знал, кто у меня за спиной).
И вот теперь, когда в мой адрес посыпались угрозы и поношения, а сам я был на волосок от гибели, подозрительные звуки повторились. Они напомнили мне шаги неловко крадущегося пацаненка. Такого, например, как Дуг Виллсон.
Ну что ж, кто предупрежден – тот вооружен.
Когда шуршание по ковру я услышал совсем близко, я понял – пора действовать.
Стоило Большому Дугу ворваться в комнату и заграбастать Кэрол, как я уже лежал ничком на полу, прикрывая животом свой пистолет. После того, как я упал, на ноги поднялся мистер Джером Флэтчер, и до моих ушей донесся запоздалый его крик:
- К-кэрол, с-сзади!
Молодчина, отвлекай громадину Дуга, обрадовался я. Давай-давай.
- Джером, - выдавила из себя Кэрол, начиная задыхаться. Не сама по себе, это уж точно. Вероятно, в роли душителя выступал все тот же старина Виллсон, потому что в следующий миг раздался его заливистый смех.
Честно говоря, меня этот смех едва не сбил с толку и я едва не натворил кучу глупостей. Я-то грешным делом решил, что он, чертяка, обнаружил мое притворство и теперь смеется, довольный своим открытием. Нет, пронесло.
Я лежал в весьма удобном положении, если не в выигрышном, - правая моя рука покоилась между животом и полом вместе с револьвером, голова же была повернута на бок, из-за чего кое-что из происходящего все-таки попадало в мое поле видимости. К примеру, я засек такой важный момент, как спасительное – спасительное для меня – самопожертвование Джерома Флэтчера, иначе не назовешь. Хрипя и сипя, его ненаглядная воззвала о помощи, мол, сделай же хоть что-нибудь, любимый, ради нашей чистой любви. И «любимый» сделал… самую опрометчивую ошибку, на какую был только способен. Произнеся каким-то потухшим и жалобным тоном имя дорогой ему женщины, он наткнулся на безжалостное дуло винчестера, за чем неминуемо последовал заносчивый глас Большого Дуга:
- А ты куда лезешь, щенок!?
И тут до меня наконец доперло, вот он мой звездный час, единственный мой шанс на спасение, он настал! А то в самом деле, не век же мне лежать и истекать кровью! Нащупав под пузом заветное оружие, я немедля перекатился на спину и, плотно сдавив в здоровой руке, направил его на чересчур зарвавшегося бандита. Ноль внимания – как со стороны самого преступника, так и со стороны его жертвы и ее верного заступника. Тогда я поднялся.
И меня увидели. Все трое. Ишь, вылупились! Поздно спохватились, возможно, кто-то из вас еще раскаится и кинется на колени, дабы испросить у меня прощения… А не кинется никто, что ж, такая, значит, ваша планида!
Все трое обратили на меня осторожные взоры. Кто-то смотрел с ненавистью, кто-то – со страхом, кто-то – с надеждой и слабым интересом, но никто – с симпатией. Каждый из них пробовал расшифровать меня, мои побуждения, уловить в моем взгляде что-то, что сняло бы с них излишнее напряжение и помогло бы убедиться в том, что я не представляю собой ровно никакой угрозы. Особой живости на их лицах не отразилось. Затянулось молчание, долгое молчание, после которого, пару раз кашлянув, соизволил заговорить наш бабский угодник – мистер Флэтчер:
- Отдай, - умоляюще пролепетал он. – Это мой долг!
«А то чей же!? Конечно, твой,» - мелькнуло у меня в голове. Вполне достойно, несколько нагловато, правда. Ответил я почему-то вообще как-то грубо, с некоторой долей сальности:
- Заткнись, неумеха!
Мордень его скривилась от бессильной злобы.
Я же продекламировал:
- Все – вниз!
И приподняв вопросительно брови, подушечкой пальца ласково погладил взведенный заблаговременно курок револьвера, как бы вопрошая: «Может, есть возражения?» Словно прочитав мои мысли, Большой Дуг набрался наглости высказать свое возражение. Прильнув ближе к бедрам проститутки и приблизив ружье к незадачливому защитничку, он прошипел:
- Не выйдет.
- Еще как выйдет, - парировал я. – Все – вниз! Быстро-о-о!
Я и он впились друг в друга испепеляющими взглядами. Он следил за мной, а я – за ним.
- Что, странник, недобрый у тебя сегодня выдался денек, - брякнул после задержавшегося молчания он.
Неужели он и впрямь надеялся сломать мою волю? На что он вообще… надеется?!
- Значит так: во-первых, опусти винтовку, бандит, во-вторых, отпусти женщину (назвать деревенскую курву мисс у меня язык не повернулся), а в-третьих,.. э-э-э, кидай ружьишко мне, да, давай его сюда!
- Не много ли требований? Не жирно ли будет, ковбой?!
- Да нет, в самый раз. И кстати, я не закончил.
- Не понял!
- Перечень моих требований, он продолжается.
- Ну-ну.
- Не «ну-ну», а в-четвертых. Итак, в-четвертых,.. – Я осекся, на мгновение задумавшись, чего резоннее предложить теперь, когда ситуация вроде бы под контролем и заботиться не о чем. Я сомневался – вот в чем беда! Это пресловутое «вроде бы». Ну, погоню я их всех вниз, а что потом? Потом… О, это мы сейчас и выясним. – Слушай ты, лиходей, - гаркнул я. – В-четвертых, ты расскажешь мне о моем друге, где он, как он, а также какие козни затеваешь и куда подевались твои прихвостни, а в-пятых,..
- Не спеши. Все, что знаю, я расскажу.
- Валяй. Но сначала исполни первые три мои требования. Пойми, в кого бы ты ни выстрелил… условно, так и так тебе не жить. Прихлопнешь его, и тебе достанется на орехи от меня, в обратном же случае… Впрочем, ты уже, наверное, и сам догадываешься, что тогда тебя ждет.
- А почему «условно»?
- Почему «условно»? – повторил я,невинно улыбаясь Я предвидел этот вопрос. – Да потому что я могу опередить тебя в любой момент! Если сочту необходимым, конечно.
Спорить Виллсон не посмел, опустив Ремингтон, он согласно кивнул:
- Хорошо. Как там по списку? Освобождаю женщину, сдаю оружие, да?
- Именно.
- Знаешь, из тебя бы получился отличный рейнджер!
- Я жду.
- А я и не задерживаю никого. Ловите!
Ловите???
Рефлекс сработал отменно. Я даже успел почесать макушку. Какой рукой? Естественно, той, в которой у меня был револьвер. А вы что думали?! Вот такой вот я профессионал!
- Ловите! – воскликнул Большой Дуг и, толкнув на меня притихшую Кэролайн, выпалил в ничего неподозревавшего мистера Флэтчера в упор.
- Тебе и тебе!
- И тебе, спокойно сказал я, уворачиваясь от валившейся на меня красотки и спуская курок.
От грузного веса Дуга Виллсона содрогнулись половицы. Вторым рухнул выскочка Флэтчер. Третьей по счету упала эта сучка Кэролайн. Фамилии ее я не знал Ну и черт с ней.
В отличие от мужчин она грохнулась живая. Пока.
Спрятав револьвер в кобуру, я поднял бесхозный винчестер и, передернув на нем затвор, присел на одно колено рядом с обворожительной особой, стеная, елозившей по полу.
- Поднимайся! – властно приказал я.
- Сжалься, - удрученно попросила она. – Я тебя ублаготворю. Обещаю, не пожалеешь.
- Я уже жалею, что о сю пору от тебя не избавился. Мне твоих ласк не надо. А еще я жалею, что поторопился убить подлеца Дуга. У меня к нему, твою мать, была цельная прорва вопросов! – взорвался я. – А какой спрос с тебя?! Все равно ведь ничего не ответишь.
- А вдруг отвечу?
- Ну, попробуй. Помочь встать?
- Сама, отрезала женщина. Вставая, она явила изодранные локти и печальное изможденное лицо.
- O'k, леди, я весь во внимании. Обойдемся без повторений?
- Обойдемся. – она, похоже, поняла, о чем я. – И без колкой высокопарности, между прочим, тоже.
- Договорились. Я слушаю.
- На начальный вопрос, касающийся твоего товарища, я отвечу кратко: он мертв, равно как и Шейла, мистер Арчифилд…
- Где он? Вот какой был мой начальный вопрос.
- Извини, запамятовала. А так ли уж это ныне важно?
- Я их всех захороню.
- И мою дочь?
- Где, как и когда приключилась трагедия?
- Зачем тебе? Ты же палец о палец не ударишь, чтобы выполнить обещание! Если уж на друга наплевал…
Я дал ей пощечину, однако та ее ничуть не отрезвила.
- Ха! Тоже мне Сиско и Панчо нашлись! Ты, получается, Сиско, а он, выходит, Панчо. – Тут она задрала голову и засмеялась, как полоумная.
- Заткнись! – Я расщедрился на дополнительную оплеуху. И… никакого результата.
- Да уймись же!
Третью затрещину я залепил от души. На этот раз потаскушка вняла моему призыву и утихомирилась. А я заново озвучил свой последний вопрос. Покусав нижнюю губу, она заговорила:
- Позволь мне покурить. – Метнула намекающий взор на бывших любовников. – А то меня мутит, понимаешь?
- Я понимаю. Кури.
Невесть откуда она выудила полированный мундштук и портсигар. Присела на ухоженную кровать. Вынула из-под резинки портсигара изящную сигариллу, вставила ее в мундштук.
- Огонька? – галантно предложил я. В нагрудном кармане рубашки (он был застегнут на пуговичку) у меня лежал фабричный коробок спичек. Не дожидаясь ответа, я подошел к ней и дал прикурить. Жадно затянувшись, она начала:
- Дуг никогда не посвещал меня в свои планы. На днях же его что-то проняло и он признался…
- Тьфу ты! Е-е-е!..
- Что, щиплет? Давай перевяжу. – Оторвав от платья приличный лоскут и перевязав им рану, она продолжила: - …он признался, что вы – ты и твой приятель – крайне неуравновешанная парочка, дескать, от вас можно ожидать любые неприятности, а потому и желательнее было бы вас укокошить от греха подальше. И чем раньше, тем лучше. Всюду ему враги чудились. Я не удивлюсь, ежели он и ведьму пристукнул, эту старую перечницу.
- Ведьму? Что еще за ведьма?
Кэролайн шаловливо хихикнула.
- Миссис Карсон, тетушка Джерома, - не вдаваясь в подробности, ответила она. Взглянув же на убиенного мною преступника, она неожиданно переменила тему и заявила: - А каков прохвост! Это он убил твоего друга! В точности я не скажу тебе, что да как. Я не свидетельница тому. Пока ты здесь прохлаждался, он, видать, и пошустрил. На кой тогда секретные лазы, коль ими не пользоваться?! Он ведь отлучался от меня куда-то. Сказал только, что перестраховываться идет, а куда, зачем, промолчал. А я сразу поняла…
- Это все?
- Да. Остальное, как сам мыслишь, мерзавец унес с собой на тот свет. Пойдем вниз. Я себе горло промочу.
- Пойдем.
Спускаясь по ступенькам, я думал лишь о том, что скоро, очень скоро отсюда уеду. Хватит с меня чужих страстей, хватит с меня собственных переживаний! Хватит! Сегодня я буду ночевать в прериях и в полном одиночестве. Я уже и спускался один. Почти умиротворенный. С того момента, как я разрядил в нее ее же ружье, меня перестали волновать какие бы то ни было вопросы. Теперь это действительно уже было не важно. Теперь, когда я наконец прозрел и увидел за их личинами мерзостные хари. Она попросила пойти в зал первым, она-де догонит меня, сослалась на плохое самочувствие, мол, захотелось ей ни с того ни с сего побыть наедине со своим «любимым». Захотелось – будь. Но без меня. Мне еще моя жизнь дорога и в пекло лезть рановато.
Выбить из ее руки кольт пулей мне не составило никакого труда. Я даже и не прицеливался. Бросив винтовку к стреляным гильзам, я вытащил «смит-и-вессон».
Внизу, за самым видным столиком, сидел Грязный Билл. Руки его были пусты.
- Сдаешься? – полюбопытствовал я, покидая пролет лестницы и присоединяясь к компании Билла.
- Нет, не сдаюсь. Будем стреляться.
- Будем, - согласился я. – Где?
- Неподалеку отсюда есть заброшенная часовня. Там.
- Когда?
- Завтра в полдень.
- Почему не сегодня.
- Поздно. Да и устал я.
- Нет.
- Нет?
- Поздно будет завтра.
- Имей совесть. Гляди, какую шишку ты мне набил! Да и дурно мне что-то. Повременить никак нельзя?
- Хмм, ты вот говоришь, имей совесть, а известно ли тебе, что я и есть совесть. Твой босс, Виллсон, все же был прав, сравнивая меня с рейнджером. Я – служитель Закона! Я – жрец Фемиды! Я – Высшая Справедливость!
- Я не ослышался? Ты сказал – «был»?
- Ну да, я судил его.
- ЧТО-О-О?!
Завершено 17 мая 2003 года.
Вопреки судьбе
© Copyright: Сундучок, 2003
Свидетельство о публикации №203113000035
Свидетельство о публикации №203113000035
Рецензии