Граница

Можно идти долго и далеко, живя моментом достижения, моментом, когда, придя на место, вы осмотритесь, улыбнетесь и сядете на поляне, окруженной стеной непролазных джунглей. Вы прорветесь сквозь эти джунгли, показав пример невероятной веры в то, что она есть, эта поляна, окруженная темнотой, поляна, куда не ступала нога человеческая. Это место по праву ваше. Располагайтесь. Что вас может здесь испугать? Сюда не добраться ни одному из ваших страхов, оставленных вами в непролазных топях и тесных бамбуковых рощах. Здесь вы хозяин. Именно вы. Вздохните полной грудью, напейтесь воды из ручейка, подставьте ваше лицо под разглаживающие и теплые лучи солнца. Можете раздеться до нага, можете беситься, а можете развалиться на горке теплого песка. Радуйтесь и успокаивайтесь – вы недоступны. Вы в безопасности.

Я устал, невероятно устал. Безнадежно устал. Устал той усталостью, когда нет ни злобы, ни смысла, ни желаний. Когда единственное желание, это умереть или заснуть мертвым сном. И только ритм барабана, раздающийся в каком-то сверхфизическом пространстве заставляет тебя, как зомби переставлять ноги. Топ-топ-топ. Твоя усталость не физическая и ты это знаешь лучше всех, ты это проходил. Думаешь, нет сил? Но, вдруг, вдалеке забрезжил просвет в деревьях. Лучи солнца, купаясь в пыли, нанизывают на себя темноту окружающую тебя. Этот голубой горизонт, это твое начало, это обещание омоложения, удивления  накачивают твою душу такими силами! Вскакиваешь и бежишь навстречу, спотыкаешься, падаешь, поднимаешься и снова бежишь. И знаешь, какой цветок распускается в твоей душе?!

 Совы и волки, медведи и лисы, скелеты и егеря, все эти обитатели лесов, излазившие их вдоль и поперек, передающие их так называемую “мудрость леса” из поколения в поколение, все они столь разные и непохожие друг на друга, сходились в одном – лес безграничен.
Мудрая сова учила тебя: лес бесконечно разнообразен, какая флора, а фауна! Сколько видов, а сколько неизвестных! Мудро прищурившись, она спокойно, независимо продолжала: некоторые думают, что лес заканчивается, но они лишь выходят из привычной среды обитания. Живи ты в терновнике, выход в тысячелетнюю дубовую рощу покажется тебе откровением, но лес везде лес. Он разнообразен и безграничен. Найди свою рощицу и живи там!
Совы, мудрые совы. Восседая в своих протертых, удобных дуплах они учат всех своей пассивностью и слова их мудры, бесспорны и спокойны. Речи их не созданы с целью привлекать зверье лесное, они самодостаточны, и поэтому все приходят и слушают, обменивая свою непосредственность на чужую мудрость. Тогда я уже возненавидел вас. Возненавидел за вашу фундаментальность и истинность. За то, что любое стремление приговорено разбиться о ваши лесные законы. К ним нельзя придраться! Попробуйте придраться к своим потребностям, к желанию покушать, поспать, и т.д. Вы положили это в основу своей гребаной мудрости и не было у меня методов против нее, и страдал я, и думал, что дурак и неудачник, пока не увидел границу леса…
Меня не интересуют ощущения, мне важны факты. Ведь это они, в конце концов, рождают наши ощущения, хотя, скорее, не они сами, а их истолкование. Граница леса, в первый раз как я ее увидел, не родила во мне ничего, кроме торжествующей уверенности. Внезапно, с меня свалилось все то, что я накапливал многие годы.
Факт существования границы… Ведь это факт, потому что я видел. Я. Скажи мне это кто-нибудь, я бы не понял или не поверил или не принял. Чистоту и силу факта можно почувствовать только когда наталкиваешься на него сам. Как скальпель хирурга, как пожар, как что-то, что реально ощущаешь. Это факт для тебя. А я ощутил границу леса всеми своими восемью чувствами. Момент торжества. Теперь совы могут сдохнуть в своих прокуренных дуплах, а волки вечно скитаться по лесу, получая удовольствие от своих безобъектных поисков, я отныне вижу сквозь факт границы смысл и предтечу их псевдомудрости и псевдодеятельности.
Я, безвольный глупец, как меня называло враждующее друг с другом товарищество волков и сов, могу стать в их глазах великим гением! Но, я, сквозь тот же факт границы, видел их лицемерие и их неправильно построенное мышление и понимал, на сколь разных землях мы стоим. Я бы мог каждому показать их несостоятельность, и они согласились бы, разводя свои крылья или лапы в стороны, и, сняв с себя всю ответственность за их же несостоятельную логику, сказали бы: “Таков лес”. Нет, ну может они и правы в чем-то, в жизни леса они  точно профессионалы, но они взяли логику за базу и объясняют лес через нее. Если так, то на этом же языке, я ставлю их перед противоречиями, которые они не в силах разрешить, а они лишь разводят конечностями и качают своими мордами. Ну так выкиньте тогда логику нахрен! Скажите честно – мы ничего не знаем. Но нет же, вечно что-то утверждают, вечно пишут законы леса и вечно впаривают их простым обитателям.
Нет, точно, я видел все их лицемерие во всей красе и был счастлив. Я видел степень их зацикленности, в основном благодаря тому, что граница позволяла мне усомниться во всем, даже в том, в чем никто даже не предполагал, что можно усомниться, например, в радости от сытости или в законах естественного отбора, столь чтимого всякой лесной тварью. С каждым разоблачением незыблемого, я поднимался на новый уровень свободы. Я был пушинкой на ветру, которую носило над всем, и этот ветер не желал меня отпускать. Как я благодарен был ему за это! Я был феноменом, необъяснимым и непонятным и обладал вместе с тем властью фактов. Я собой доказывал другое и опровергал их с тысячами разных лиц. Не проходите мимо…

Постепенно в лес просачивался холод. Сначала было непонятно, то ли ветер ускорился, то ли похолодел, но он терял с каждым часом свою ласковость, становясь чужим и настроенным на борьбу. Листья испугались этой скрытой угрозы и поникли, пытаясь сохранить свой здоровый зеленый цвет. Откуда-то пришел тончайший еле уловимый запах тления. Это случилось незаметно - пришли холода. Честное слово, если бы  это не было так ненавязчиво, так скрытно и предательски, я бы нашел ответ, стоило мне только в тепле взглянуть сквозь призму границы, я бы понял, увидел, почувствовал, я бы поставил под сомнение факт зимы, убив смертельную неизбежность ее неоспоримости. Я бы вовлек всю зиму в себя и растопил бы там. И пусть был бы мороз, но в душе была бы вечная весна. Я бы мог полюбить метель и вьюгу, а сугробы вводили бы меня в экстаз... но я не успел.
Внезапно я увидел себя мерзнущего и дрожащего и очень испугался. Вся неоспоримость моего состояния навалилась на меня как сто пудовый камень. Как он меня не раздавил тогда? Внезапно, я стал глупейшим из глупых и слабейшим из слабых. Совы, с их теплыми, уютными дуплами показались мне невероятно умными и счастливыми существами. Я завидовал их продуманности и системности, завидовал и ненавидел их за их правду. Знаете, что самое неприятное? – это когда вам говорят неприятную правду о вас, и вы в это верите. Тогда вы мертвы, даже если еще что-то делаете, то копаете себе могилу, чтобы лечь и умереть. И поделом. Говорили же мудрые совы – хватит летать, опустись, остепенись. Мудрые волки говорили – иди, ищи свою рощу, далеко она или близко. Поживи в одной, потом в другой, авось где-то найдешь покой. Но ищи! Живи в поиске!
А я, дурак, летал и смотрел на них свысока. Зачем, говорил я, к чему стремитесь, чем живете? Вы лицемеры – кричал я им…и не верил, и сомневался в том, в чем сомневаться не стоило. В реальности зимы, например…
Факт убил меня. Да, я знал о границе леса, куда наверное и зима не доходит, но этот факт потерял всю свою силу, он стал такой же частной истиной и чисто риторическим вопросом, как и неотвратимость смерти. Граница есть, ну и что, мне бы было одинаково холодно здесь, если бы ее и не было, так ведь? Существование границы вдруг стало для меня философией, любовью к мудрости, игрой в которую играют довольные жизнью чудовища леса, чем-то манящим, но второстепенным. Холод занял мое существо, а борьба с ним стала моим единственным действием.
Конечно, я кое-как освоился, поселился в роще №65 под деревом с каким-то номером, среди таких же обывателей. Постепенно я успокаивался и деревенел, внутри срастаясь с лесом все больше и больше. Опять вошел в круговорот веществ, из которого так неосмотрительно вышел. В конце концов, лес не казался мне таким уж плохим. Я привык к нему. Сросся.
И все-таки одна мелочь не давала мне покоя, бесила меня, выводила из всякого равновесия. Мелочь, это всегда мелочь, что выводит больше другого. Я миролюбив, и даже удар деревянной палкой может вызвать боль, но вряд ли злость и раздражение, а жужжание комара над ухом способно заставить меня пересмотреть все свои жизненные позиции.  Мелочь…Почему-то все с чем я сталкивался в то время, в общем то счастливое, сколь бы сладостно оно не было содержало какую-то мелочь, которая портила все. Ложка дегтя в бочке меда.
Все мне виделось неполным. Я не понимал, как звери могут радоваться или огорчаться чему-либо. Для меня всегда в огорчении была ложка радости, а в радости ложка огорчения. Ничто не могло завладеть мной, так я и жил в вечной середине, в пустой пассивности или в бессмысленной активности, что одно и тоже.
Но и с этим можно мериться, когда на улице холодно, а в норе тепло и уютно, когда ты знаешь своего врага в лицо, если бы не мягкость и сопливость, так томно проникающая в поры леса и лишающая не только спокойствия, но уничтожающее само понятие, любую структуру и логику, вносящее смятение и разрывающее тебя изнутри. Пришла весна.
Все повыползали из нор, потянулись и начали свои игры. Боже, я видел сов кувыркающихся в пыли как воробьи, волков, столь страшных и грозных, столько раз наводящих на меня ужас своими клыками, бегающих как щенки по воде, катающихся по траве с высунутыми от удовольствия языками. Мир сошел с ума! Это же они вчера мне говорили – опустись на землю! Мне – когда я был счастливейшим из счастливых, сама непосредственность. Они хотели, чтобы я стал серьезным и думал о будущем! Я стал. Я поверил им, поверил в то, что они умнее и дальновиднее, пошел под их барабан и так внезапно они все меня предали. Я смотрел из своей норы и тоска, зеленая тоска и одиночество от тысяч радостных близких и веселящихся лицемеров снедала меня. Я понял, что я всегда не прав. Я понял, что всегда иду не в ногу. Веря им - я не прав, потому, что они сами не верят, не веря им – я не прав, потому, что они не поймут меня, но даже веря себе, просто наплевав на них, закрывшись, озлобившись, осовев – я все равно останусь одинок. Что бы я ни делал, чтобы ни думал, приговор один – хаос и одиночество. Как это подло, как неправильно!
В моих жилах начинала кипеть кровь. Взгляд, уставленный в стенку, начинал сверлить ее, пытаясь вырваться наружу, душа стала иглой, готовой нанизать всю эту пошлость и поджарить на огне шашлык богу. Позвоночник выгнулся сам собой, подбросив высоко вверх белую голову, руки по инерции подлетели к плечам, и опустились. Я стоял прямо и смотрел в стену. Боже, как давно я не чувствовал себя так! Здесь не было уверенности, которую я чувствовал, видя границу, не было знания, не было любви и жалости, не было даже смысла, была лишь злоба вывернутая наизнанку. Было беспочвенное отрицание, деструктивная машина готовая уничтожить все, в чем не было бесспорной ценности. А они сами уничтожили во мне всякие ценности, всякую веру и любовь, своим предательством и лицемерием. Они, говоря одно, были совсем другие, хотя и делали это не по злому умыслу. А я посмел им поверить!
Стена логова разлетелась в кусочки, и я вышел в лес чувствуя себя без эмоциональным, хладнокровным воином единственная страсть которого, даже не страсть, а программа – уничтожать ложь. Спасибо границе – она помогла мне тогда разделить ложь и зверей. Понял я, что я люблю зверей, но ненавижу то, что живет в них, то, что несвойственно им изначально, но что плотно сидит в них, потому что не ведают… Я понял – это лес! Лес со всей  безусловностью и разнообразием путает и пугает зверей своей неопровержимой действительностью. И я теперь знал, что действительность леса сильна и непреодолима. Но я также знал, что лес имеет границы, и возможно там – за пределами леса не будет этой пугающей фактичности, когда чтобы поспорить с лесом, нужно противопоставить себя всем и всему, вывернуть себя наизнанку – внешнее сделав внутренним и наоборот. Я знал, что это неисполнимо. Сколько бы я не боролся с лесом, я останусь в нем и буду кормить его своей противоречивостью. Ведь это именно то, что питает лес – моя борьба с ним. Куда бы я не пришел, кого бы не встретил, что бы ни понял, кем бы ни стал – я останусь в этом дремучем сумасшедшем лесу и буду жить по его законам, выдавая их за свои. Только одно остается мне – это найти то, о чем я  точно знаю, потому что видел, найти границу леса, не просто увидеть, а перейти ее, придти в совсем, совсем другое. В То, что не имеет ничего общего с лесом. Порвать с ним, ибо, думая о границе, не я думаю, а лес, потому, что я и лес неразъединимы сейчас. Все, что я знаю, это его и его границу, а большего мне не дано. Но раз есть конец, то я дойду до него! И тогда отделю наконец чистого себя от гнилого, действительного и абсурдного нагромождения этой вонючей биосферы.
Я осмотрелся. Вокруг почему то были одни кролики. Их белые тела весело прыгали по траве под развесистыми мощными дубами. Я обратился к самому ближнему: “Братец, можно тебя на секундочку?”. Кролик, к которому я обращался остановился, посмотрел на меня своими красными глазами и бодро прыгнул почти вплотную. Обняв своей лапой мое плечо, он деловито посмотрел на меня и молчаливо стал ждать продолжения.
- Слушай, мне срочно нужна бензопила. 
Кролик как-то сразу поник и его деловитость пришла в такую солидную форму важного боса. Он плавно отстранился от меня, завел лапы за спину и в задумчивости еще раз взглянул на меня исподлобья. Наверно нечто похожее было, когда я смотрел на стену своей норы. Впрочем, взгляд был не долгим, а вся деловитость внезапно сменилась королевский беспомощностью; кролик опустился на свои лапы и, не прыгая, по собачьи переставляя ноги, пошел в направлении ближайшего дуба. Какая-то вальяжная пустота была в его движении настолько отличавшихся от этих жизнерадостных прыжков. Я последовал за ним. Бензопила оказалась рядом. Я поблагодарил кролика, который тоскливо посмотрел на меня в ответ, облокотился на дерево и заснул. Так крепко, как будто умер.
Заведя бензопилу, я отпилил себе ноги, они были все деревянные, и корни проросли сквозь весь лес. Боли я не почувствовал, лишь радость оттого, что, наконец, сделал что-то абсолютно логичное, так непохожее на хаотическую логику леса. Ну отпилил себе ноги, ну и что? Они мне не мешали, но я их отпилил. По-моему логика есть.
Все, а теперь на поиски границы…

Сосны, ели, березы, дубы, клены, акации, тополя, буки и тисы, баобабы и бамбук – как много вас и какие разные. Я прошел вас всех. Все вы поили меня своими неповторимыми нектарами, собирали мою душу как кубик-рубик и каждый раз выводили лишь одну из граней.
Как долго я отдыхал среди берез, как долго пил их самобытность и доброту, пока не распробовал их запах и не разложил его, только тогда я уловил формулу вашего спокойствия – наивность и пофигизм – вот то, что я пил, вонзая клыки в нежную кожу березы. Теперь меня тошнило, и я пошел к акациям с их цинизмом и сухостью.
Как я понимал их, как милы были мне угловатость ветвей, венообразность стволов. Стук ветви о камень, как удар молотка, как вопрос живущий для отрицания берез. Эти колючки…даже когда они рвали мне кожу, я воспринимал это как необходимый урок в выживании… в умении дойти… достичь. И казалось, они то знают где эта граница. В их роще ли? Но они застыли в своей злобной скрюченности и, в конце концов, я устал от их сухого неверия. Я сбежал к тополям.
Белые, стройные аристократы. Поджатые ветви и гордый строй. Их подтянутые головы взирали поверх акаций и берез. Их корни ушли глубоко в лесную землю. Вся злоба акаций была настолько низкой по сравнению с величавостью и глубиной этих белоснежных рыцарей. Я сразу же влюбился в них и понял, что уж с их высоты должна быть видна граница леса. Взобраться на самый верх конечно без их согласия и помощи было немыслимо, поэтому пришлось выпрямиться, перекрасить голову и надеть маску нирваны. Только тогда их ветки расслабились и перестали прижиматься к стволу. Выбрав самый большой тополь, я залез на самую его верхушку, и взглянул вниз. Как кружиться голова! Куда не кинь взгляд – всюду необычайная красота и колорит леса, перспективы неведомых далей, где росло что-то чудесное и невиданное – там - трынь-трава, там – заросли гигантских аленьких цветочков, грибные заросли, в тени которых прорастали ели. А чего стоили только зелено-синие мангровые заросли! Я не мог дольше смотреть на это. Высота всегда пугала меня, яркость и пресыщенность красоты вызывает у меня тошноту, меня все время тянет спуститься, но не страх разбиться, а внезапная ненависть к высоте и труднодоступности тополей заставила меня спокойно спуститься вниз. Не хотелось удобрять своим телом их почву.
Границы я не увидел. Может она на той стороне, где было солнце?  Оно слепило меня, когда я туда смотрел. Возможно. Туда и пойду.
За тополями росли клены. Они были добрые, но не приторные как березы, мудрые, но не высокомерные как тополи, достаточно строгие, но не злобные. С ними было уютно и ненавязчиво, с ними мог бы получиться настоящий диалог, умей они разговаривать. Их листья давали густую, уютную тень, в которой тонул весь опыт, все прошлое и ты ощущал себя свободно как никогда, как в компании старых друзей, которые ничего не хотят от тебя и тебе ничего не нужно от них. Сесть на скамеечку, съесть мороженное в этой прохладе и представить, что то сияние солнца, свободно гуляющее среди белых тополей, это и есть граница. Эх, если бы я не только что оттуда пришел, я бы точно сейчас побежал бы туда, наплевав на всю идеальность кленов. Их идеальность – вот их беда. Вот, что я распробовал,  и почему-то сразу вспомнились акации, и очень захотелось страдать вместе с ними, а не нежиться здесь и таять, таять, растворяясь в этой серединности. Боже, страдать это же так жизненно, так сладко, стоит подумать об этом и отдых, само счастье кажутся тебе крестом и непосильной ношей. А злоба и своеобразная страсть акаций дает тебе крылья.
Нет, тут все зыбко, тут все не так, прочь от кленов, подальше от акаций, пойду-ка я дальше.

Дальше, больше и глубже. И с каждой рощей я становился меньше и тоньше. Я поглощал информацию леса, сотни и тысячи оттенков и запахов, миллионы чувств и видов, и чем больше я поглощал, тем беднее и усталей я становился. Граница ускользала. В каждой рощице я думал увидеть ее. Каждый вид убеждал меня в этом, охмурял и завоевывал, а потом подло отворачивался, показываю свою вторую сторону, сторону, которая меня раздражала и бесила. И все они были прекрасны и отвратительны одновременно. Все они имели окончание, но их смена была бесконечной.
Боже мой, сколько раз я отчаивался! Сколько раз я готов был сдаться и поселиться где-нибудь, но я знал столько мест, столько ароматов, что не мог наслаждаться уже ни одним, потому что сразу видел обратную сторону. Я бы наверное умер, если бы точно не знал о границе леса. Если бы точно не знал, что она есть. Иногда я даже видел ее, обычно это случалось когда переходил от одной рощи к другой. Там, на границе видов, мне вдруг виделась граница леса где-то сбоку, и я бежал к ней, бежал как сумасшедший, пока не вступал на одну из территорий. А вы бы попробовали пробежаться по границе чащ? Она настолько тонка, что можно сказать, что ее и нет то совсем. Были осины, стали грабы, были грабы, стали карликовые сосны и т.д. Бежать, пусть бессмысленно, но делать больше ничего. Но где-то же она есть, эта чертова граница этого чертового леса! Она есть, черт побери!

Я устал, невероятно устал. Безнадежно устал. Устал той усталостью, когда нет ни злобы, ни смысла, ни желаний. Когда единственное тянущее побуждение, это умереть или заснуть мертвым сном. Наверное кролики меня поймут.
Вот так мертвецки уставшим поднять голову и увидеть впереди в каких-то 10 метрах то, что уже отчаялся найти. Увидеть конец стремлениям и поискам, увидеть то, что абсолютно, как факт брошенный вам в лицо. Вот оно – прекрасное и близкое.
Силы небесные – вечные путаники – адреналином шипучим, спазмами мощными – мчите меня окаянного к тому, что не дано мне…
Что-то проснулось во мне и рванулось… к границе. Мне оставалось только ликовать! В который раз…
То ли я слишком устал, то ли постарел, поумнел возможно, но что-то внезапно обломалось. Я остановился метров за 5 до границы, слева что-то росло, справа что-то другое, а впереди была граница. Стена света, за которой не было ни дерева, ни кустика, ни твари какой, свет и что-то еще. Что – видно не было. Но что-то совсем, совсем другое. Совсем не лесное. Только слишком много раз я видел эту границу, каждый раз, как одержимый я летел туда в отчаянных до боли попытках доставить себя туда. Просто доставить. Быть там.
И каждый раз не добегал. Граница как будто смеялась надо мной, как будто она была одухотворена. Вот уж сказки. Она дразнила меня, может это я дразнил себя, неважно. Одна единственная вещь, бесспорная и без обратной стороны пленила меня, только ее я хотел, ею жил, изгнанный и неудовлетворенный. Неудовлетворенный, потому, что не верил в базисность основных потребностей, а истинное удовлетворение всегда для меня начиналось с вершины пирамиды, а не с его основания.
Я бежал, а она исчезала. Я стремился, а она вертляво заворачивала за угол, а я как дурак по инерции влетал в какую-то частность, в какое-то дерево. Нетужки. Хватит. Сейчас я спокойно подойду к тебе, осмотрительно и аккуратно, без особых эмоций просто переступлю эту грань…
Шаг, еще, другой. Сколько осталось? Ну, еще добавим спокойствия. 5 шагов вперед… Странно. Но я спокоен. Вперед! К достижению, к обретению. 10 шагов точно должно хватить: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10. Что, солнце глаза слепит? Это нормально для границы. Прищурься. Где ты? Где? В лесу? Все еще в лесу?! Не может быть. Ну что ж шагай дальше… Только спокойно, не сойди с пути.
Пройдет час, пройдет два, сутки, месяц, годы, а я все шагал и шагал… на одном месте за три метра до границы. Подумать только – руку протянуть, такая малость, вот же она – и я никак, никоим образом не способен туда попасть. Не дано. Боже, как больно и обидно. Знать, что она есть и также точно знать о своей неспособности туда попасть. Знать, что все остальное – дребедень и жить в этой дребедени… Как можно? Казалось мне, что вот так всю жизнь свою я был на одном месте в трех метрах от границы и что бесполезно пролазил весь лес, когда на три метра подойти можно было везде! Но дальше никак.
Тут только на меня навалилась вся усталость и опустошение. Последняя надежда угасла. Совсем, совсем, как тлеющий огонек, последний из оставшегося некогда богатого наследия Прометея, и этот угасающий огонек не раздуть, не спасти. Бросим его в холодный, безразличный океан. Пшик и его нет. Исчезли огни в глазах, сила в руках, теперь уже действительно ничего не важно. Остался только неоспоримый и отвратительный факт вашего существования. Бросим и его в море? Пожалуй… только обидно, ужасно обидно, что вся жизнь, все силы положены на то, что недостижимо, на то, что было ценно. На то, во что свято верил, и что тебя так предало. Граница…
Вся жизнь моя была для тебя. Ты отняла мои лучшие годы, ты заставила меня усомниться в лесе, ты лишила меня радости, простой, пусть лицемерной, пусть лживой, но радости. Кто я такой, чтобы защищать правду, все, что я хотел на самом деле это простой радости. Ты, сука, отравила мне ее. Ты, граница, я ненавижу тебя! Ты не ценность для меня больше! Что может быть ценнее моей собственной жизни? Что? Как глуп я был, приписывая важность чему-то внешнему, лесу ли или границе, Я – вот кто настоящая ценность!
Вы бы это видели! Чащи жасмина, благоухающие и чарующие, тайга с ее секретами и упавшими звездами, цветущие папоротники – ни что не может сравниться с живописностью и изумительной неповторимостью пустого человека, из которого вылезла змея веры, оставив его наедине с самим собой. Это стоит увидеть, честное слово! Бунт против насилия.
Красные глаза, в которых приговор, ненависть замешанная на любви, собранная совковой лопатой в один большой нерв выпирающий наружу. Сжатые кулаки и напряженные скулы - я кричал сквозь весь лес, всем в уши, проникая в раздутые внутренности и заглушая пустые звуки:
- Ты научила меня сомневаться во всем, и я был славным учеником, ты забрала мою радость, так чего ты стоишь? Но ты, граница, не учла одного, сомневаясь во всем,  я не смел усомниться в тебе! Тепреь я неверю в тебя! Слышишь граница, тебя нет!
Кровь ударила мне в виски, сладкий вкус ее я почувствовал в горле, из носа потекло что-то теплое и я потерял сознание.
Падая, я увидел свет, подошедший ко мне ровно на три метра…