Оборотни цикл Сказы Капкыдадыча

Подле одной деревни объявилась напасть - стал пропадать скот. Поначалу подумали, что это дело рук цыган, но по первым морозам пропала жена председателя. Её пустые возки нашли подле самого леса, а рядом с ними на свежевыпавшем снегу отчётливо виднелись звериные следы.
До приезда следователя сильно озадаченные колхозники принялись выстраивать версии происшедшего:
- Ето что за такая большуша собака тута пробежала? Верно, размером с телка.
- Сама ты собака! Это ж волчьи следы.
- Ой-ой, охотник нашёлся. Ты, Ефим Трофимыч, когда в последний раз ружо-то своё со стенки сымал?
Ефим Трофимович, отставной лесник местного леспромхоза, на подначку не обиделся.
- Ты, дурында, языком чеши поменьше - зубы сотрутся. Я хоть и здоровьем обделён, но навык не потерял. Волк это! Да такой, что отрадясь не видывал.
Колхозники долго судачили, но поверить бывшему охотнику никто не решился, так как в окрестностях из-за бурной деятельности леспромхоза не то что волка, зайцев и тех давно не видели.

По району поползли слухи - один жутчей другого. И хоть председательская жена потом обнаружилась в объятиях заезжего кавказца, страсти разгорелись нешуточные и этим конфузом не закруглились.
Последней каплей терпения стала пропажа всего куриного выводка у Заслуженной Пенсионерки Республики, в прошлом доярки-ударницы, Марии Поликарповны Ананьевой. Обездоленная пенсионерка, выйдя по утру на своё подворье, обнаружила следы чудовищной расправы над своими пеструшками в виде пятен крови на снегу и сиротливо витающих по ветру пёрышек.
Колхозники немедля собрались на сход. Слово, понятное дело, начал держать председатель. Говорил он долго и убедительно, призывая односельчан “разом покончить с обрушившейся на их трудовые головы бедой”. Благо, что лес близко, а у каждого в хозяйстве топоры да вилы ещё не перевелись.
Но односельчане на призыв не откликнулись, явно ожидая поддержки из района. Правда, каждый понимал, что в столь трудное для страны время “району не до них”. Это и подтвердил Валька Федотов, недавно вернувшийся из мест заключения.
- Аха, ждитя, ждитя. Щас районные пузыри ОМОН пришлют или всё охотничье хозяйство в придачу. Больно им много дел, как из-за ваших курей по морозу в лес таскаться.
Ефим Трофимович, не любивший Вальку, потому что он был Федотов, а значит, как все Федотовы, гулёна и лентяй, сейчас с ним согласился.
- Эка придумали. Да хто ж на волка с вилами ходит?! Ево, серого, как увидете меж деревьев, так и удерёте - душа в пятках. Ну кто из вас, бабоньки, кишкой не тонковат?
Над сходом повисла гнетущая тишина, которую прервала председательская свояченица Любка Старовойтина.
- А чё ты нас волком пужашь, а, Ефим Трофимыч? Ты сам лесник в прошлом, вот и организуй наших мужичков. Нешто нам, бабам, ещё и по сугробам прикажешь таскаться? Вон возьми тово же Вальку Федотова, ему всё одно на свободе недолго ходить, опять кого-нибудь задерёт по пьяне. Пущай хоть како полезно дело сделат.
Валька, с напускным достоинством лузгавший семечки, демократично промолчал. А Ефим Трофимович, вспомнив следы от громадных волчьих лап, вяло отрядил:
- Тут неча с кондачка решать. С моею пукалкой такого зверя не завалишь. Ежели волк на людей вышел, знать, лихо в лесу с живностью и он ныне лют до всякой добычи.
Председатель сделал несколько попыток урезонить колхозников и призвал “решать проблему всем миром”, но его агитация должного эффекта не произвела. Народ было потянулся до дому-  до хаты, как раздался голос смурного мужика Василия Никитина, совсем недавно объявившегося в здешних краях.
- Я пойду на волка, и помощников мне не надо.
Деревенские чужаков не жаловали, тем более таких, как Василий - нелюдимого и скупого на общение. Но сейчас его поступок возражений не вызвал. Председатель даже посулил выдать ему свой карабин, от которого тот отказался.
- Не нада. Своими силами обойдусь.
Судачить ни у кого охоты не было. Поэтому сход сразу прекратился, быстро освободив темнеющую в сумерках улицу для беспечного озорства зимней позёмки.

  Ефим Трофимович не угомонился. Взыграла в нём какая-то застарелая уязвлённость, что исподволь не давала покоя для утверждения чувства собственного достоинства. Всё у него в жизни выходило недоделанным. Вроде седьмой десяток пошёл, а вспомнить-то и нечего. Ни детей, ни внуков, ни иных подвигов бывший лесник на своём счету не имел. Войну и ту всю в тылу просидел на торфоразработках сменным мастером.
“Тьфу”.
Ефим Трофимович несколько дней следил за приготовлениями Никитина, и, когда тот вышел ранним утром на дорогу к лесу, попытался сговориться о совместных действиях.
- Человек Вы в здешних краях новый, а я энти леса как свои пять пальцев знаю. Все вдоль и поперёк исходил-изъездил.
Но Василий наотрез от помощи отказался.
- Лес - он везде лес, сам управлюсь.
Ефим Трофимович раздосадовался, но навязываться не стал.
Пару раз он видел, как Никитин возвращался под вечер в деревню, хотел подойти, поговорить, но угрюмый вид чужака его всякий раз останавливал.
Наконец, воспользовавшись возросшим любопытством односельчан, Ефим Трофимович решил вновь подкатить на кривой. Выслушав путаные речитативы старика, облачённого “интересом народа”, Василий с неохотой проговорил:
- Следы в лесу лосиные. За сохатым волк приходил. Теперь лоси вглубь подались, и хозяин за ними.
Ефим Трофимович даже обмяк от неожиданности.
- К-к-какие лоси!? Да тут во всей округе лосей отродясь не было. Нешто так может быть?
Но Василий, не впустивший гостя даже на двор, уже затворил перед его носом ворота.

Возмущённый столь непочтительным обращением, Ефим Трофимович до глубокой ночи вышагивал по своей маленькой светёлке, а когда успокоился, вдруг озарился смутной догадкой.
- Тут чё-то не чисто.
С этой поры он не выпускал деревенского приблуду из виду, контролируя буквально каждый его шаг.
Валька Федотов сидел возле телевизора и лениво слушал базлание ведущего популярного шоу про всякие проблемные семьи. Его мать, “Федотиха”, с соседкой Нюркой втихую квасили водовку на кухне и о чём-то вполголоса судачили. Валька их происки давно раскусил, но, впав в вялую хандру, продолжал бессмысленно пялится на черно-белый экран.
Дверь в сенках тихо скрипнула, и на пороге возник Ефим Трофимович.
- Доброго вечера, сударушки. Хлеб да соль.
Гость попытался деланной весёлостью утаить свою озабоченность, чтобы избежать излишних расспросов. Захмелевшая Нюрка игриво подбоченилась и, забыв о сидящем в горнице Вальке, в тон Ефимовичу заголосила:
- А-а, вот и хахаль на огонёк! Слышь, Матвевна, а ты говорила, што на наши целки не найдётся нынче чьей-нибудь хотелки. А вот те женишок! Ой, да ты не смотри, Матвевна, что с Трофимыча песок сыпится, при хорошей-то бабе и пенёк сучками топырится.
Бабёнки зашлись в хохоте, но Ефим Трофимович в перепалку не вступил.
- Эта... Кланя, Валька твой дома?
Федотиха, заведённая подругой, попыталась выбраться из-за стола, однако, покачнувшись, бухнулась на место.
- А тебе на што мой Валька-то? Ра-а-абочий день кончился. Вишь отдыхаем... веселимся.
Из горницы показался Валька и снисходительно оглядел гостя.
- Чё те?
Ефим Трофимович сглотнул сухой комок в горле и проговорил с нервной хрипотцой:
 - Пойдём-ка, паря, потолкуем. Не будем понапрасну мешать труженицам села... вечерять.
Уже не прощаясь, Ефим Трофимович покинул ненавистный ему дом. Валька Федотов с неохотой накинул полушубок, вышел следом.
- Ну, чё те? Никак на разборки позвал?
Ефим Трофимович подавил в себе свербевшее внутри раздражение.
- Ты, коли имеешь како-нибудь оружие, бери, и айда со мной, по дороге скажу.
Валька хмыкнул.
- Эвон чо! Я тебе што - шестёрка? Канай отсель, старичок, а то огорчу чем-нибудь тяжёлым.
Трофимович вздохнул.
- Не гунди, пацан, слышь, как собаки заходятся?
Валька было рыпнулся, но собачий вой донимал его уже второй день. С самой зоны их хвостатое племя он ненавидел всем своим гнилым нутром. Первое, что сделал, когда вернулся с зоны - удавил дворовую шавку матери.
  - Ну, базарь, дедок. Если толково изложишь, уйдёшь отсюда целым.
- Чужак-то наш, Валя, не простой оказался... Гость у него оч-чень странный. Надо их обоих, голубчиков, успеть прищучить.
- Чё ты на него катишь? Никак срубить хочешь, что тот тя на толковище подсидел?
- Ты, Валя, свои зэковские замашки засунь куда подальше. Я таких героев за жизнь вдоволь насмотрелся. Если кишка тонка, так и скажи. Время дорого.
Валька снова рыпнулся, но очередная волна совершенно дикого собачьего воя заставила его остановиться.
- Ладно, дедок, пойдём, пощупаем твоего фраерка.

У столбушки ворот Ефим Трофимович подобрал своё старое охотничье ружьё и под ироничным взглядом Вальки спрятал его за полу.
- О, дедок, да ты без балды на разборки собрался. Ща-ас, верняк, всех замочим... при таких-то двух стволах.
Возле приземистой избёнки Никитина они остановились. Тускло светящиеся оконца были наглухо задёрнуты занавесками. Изнутри никаких звуков не доносилось.
Ефим Трофимович сдвинул ушанку набок и прислушался. Валька Федотов, несколько растерявший свой гонор по дороге, осторожно спросил:
- Ну, чего там?
- Чево, чево? Сам посмотри.
Старик вынул ружьё и двинул к воротам.
- Подожди-ка, дед, тут вот щелка есть. Дай я сперва посмотрю, партизанить потом будешь.
Пока Валька вглядывался сквозь найденную щелку в занавеске, Ефим Трофимович попробовал открыть калитку, но та была чем-то подпёрта со стороны двора. Краем глаза он заметил, как Федотов резко отпрянул от оконца и на корячках начал отползать от избы.
- Ты чо, Валёк, а?
Но тот сноровисто развернулся, и, уже не оглядываясь, кинулся прочь. Ефим Трофимович бросился следом. Федотова он нагнал уже возле его дома. Парень находился в невменяемом состоянии: глаза  бегали, рот кривило от неконтролируемых судорог.
- Стый, слышь, оглоед, стый! Да куда ты, заполошный? Нешто в таком состоянии на глаза людям покажешься?
Но Валька ничего не соображал. Ефим Трофимович ухватил его за шиворот и силком потащил за собой.
 
- Во-от, а ты боялся.
После нескольких глотков самогона Вальке немного полегчало, и, хотя зубы выстукивали о края стакана неровные ритмы, в глазах появилась осмысленность.
- Ш-ш-то это было?
- А чё разглядел-то?
Вальку передёрнуло.
- Да морду... волчью, бля!
Ефим Трофимович усмехнулся.
- И-и, паря, а ты с кондачка хотел разобраться. Толковал же тебе: дело тут тёмное.
Валька отдышался и замотал головой, словно она у него отвязалась.
- Дак, Троф-фим-мыч, а чё ж волк-то... у эт-того хмыря... в избе...
Ефим Трофимович пожал плечами.
- Того не ведаю, Валёк. Я, как собаки-то завыли, выбежал на улицу и сразу к Никитинскому дому двинул... Там их и застал.
Федотов недоумённо уставился на старика.
- Кого “их”?
- Да Никитина с энтим самым волком. Здоровенный, знашь, такой. Будто телок.
Вальку вновь передёрнуло.
- Да-а, морда на меня выскочила... Думал, показалось.
Ефим Трофимович отобрал у потянувшегося к бутылке сотоварища стакан.
- Ты погоди, надоть дело до конца довести.
- Какое дело, какое дело?! Ты што, хочешь со своею пукалкой этава волка завалить? Не смеши. Тут пару карабинов надо, не меньше. А так нечего и соваться.
- А я думал, у тебя что...
- Думал, думал... Индюк тоже думал. В селе один карабин был, да и тот председатель этому Никитину хотел отоварить...
Валька от мелькнувшей у него неожиданной мысли даже забыл обидеться на Ефимыча за отнятый самогон.
- Слушай, дед, а как же этот фраер с волком-то закорешился?
Ефим Трофимович поднял указательный палец кверху и многозначительно проговорил:
- Во-от, Валя, тут-та весь фикус и зарыт. Не иначе энто волколак.
- Кто-о-о?
- Волколак... оборотень!

 “Чего ты взбеленился?”
Волк неотрывно смотрел в окошко.
“Там люди”.
“Да какие в такую пору люди? Может, пьяный прошёл”.
Волк втянул в себя воздух и отошёл к печке.
“Не пьяные”.
Василий Никитин приводил в порядок карабин и с безмятежным спокойствием совершенно уверенного в себе человека смазывал затвор.
“Пока собаки не угомонятся, на улице делать нечего”.
Волк зевнул.
“Они не успокоятся”.
“Ничего, Коля, устанут пасть рвать, успокоятся. Шавки - они и есть шавки”.
Ближе к полночи волк снова потянул носом.
“Тебе лучше спать лечь”.
Василий в ответ зыркнул в его сторону с нескрываемым пренебрежением.
“А ты мне не указывай. Если б тебя, шалопая, здесь не разыскал, то через неделю-другую какой-нибудь хмырь подстрелил бы или подранил...”
“Не мог я больше среди людей”.
“А сам-то ты кто? А, Коленька? Никак себя уже в волки записал? Ты, братец, ежели около людей не ужился, то и в лесу чужим будешь”.
Волк тяжело вздохнул всем своим огромным телом и смежил веки.
“Эхх, Вася, в волчьей шкуре совсем по другому жизнь ощущаешь... Свобода, что ли? Но полная! Без всяких придумок. Словно у меня две жизни или крылья. В школе про эволюцию рассказывали, что человек - венец природы. А по мне ничего лучше нет, чем волком быть. И обратно перекидываться совсем не хочется”.
Василий досадливо качнул головой.
“Да-а... Дура ты! Что есть, полная дура. Батя же говорил, что не надо без нужды оборачиваться. Волком проще быть, оттого наша пугливая натура просит евоной свободы. Человек и есть “венец”, только горки, на которые он взбирается, такие крутые, что взобраться на них не каждому даётся. И все, кто, подобно тебе, со своей дороги сворачивает, становятся бездушными... демонами. Ты вот сколько времени в шкуру влезаешь?”
“Сейчас дня три, а раньше неделю уходило, после приходилось где-нибудь отлёживаться”.
“Во-от, Коленька, дальше ещё быстрей будет, только в человека возвращаться станет всё трудней и трудней... Пока вовсе не расхочется. То, что Надя от тебя ушла, ещё не повод мир охаивать. С таким характером много горького нужно испить, чтобы людьми не хворать... А Надя, как узнала, что ты пропал, так от меня не выходила. Всё у телефона сидела, ждала, что из милиции позвонят”.
Волк поднял голову и оглядел человека со снедающим вниманием.
“Да ей то что? Всё равно бы маялась”.
Долгое время братья молчали каждый о своём. Собачий вой на самом деле стал постепенно затихать. Уже под утро Василий поднялся и полез на полати.
“Утром же пойду звонить в район, договорюсь с машиной. А ты покамест начинай очеловечиваться... Я сказал”.
Волк безмолвствовал.

Ещё не рассвело, а Ефим Трофимович был возле Фетодовской избы. Но Кланя с похмельным возмущением его отбрила, сказав, что ни свет - ни заря Валька укатил в город и ничего родной матери не сообщил.
Ефим Трофимович чертыхнулся.
- Эх, молодёжь-оказия! Ничего-то с нынешними не сваришь.
Он развернулся и в тяжёлых размышлениях пошёл до дому. Нужно было срочно придумать, как справиться с нечистью. Долго она на одном месте сидеть не будет, утечёт - не заметишь.
Но вплоть до самого полудня Ефим Трофимович провёл в стариковском ворчании и бесплодном фантазировании, с тоской выглядывая на заснеженную дорогу.
- Ах ты ж, старость - не радость. Мыслёв много, а толку... толку никакого!
В отчаянии он сострогал в мелкую крошку свой нательный серебряный крест и засыпал стружку в оба патрона. Сжимая верную берданку трясущимися руками, Ефим Трофимович заплакал.
- Нешто нет справедливости на свете. В первый раз пришлось один на один с нечистью стакнуться, а и он комом выходит!
Когда безутешное горе и разочарование чуть было не сомкнулись своими тёмными пучинами над душой отставного лесника, к его дому подрулил милицейский “уазик”. В избу ввалился Валька Федотов, а следом за ним незнакомец.
- Здорово, Трофимыч! Никак подумал, что я лыжи сделал? Э-э! А я вот за карифаном своим в город мотался. Он хоть и ментом стал, а мы с ним всё одно одной партой повязаны. Почитай восемь лет вместе школярили.
Растроганный старик едва удержался от слёз. Скрывая предательски заблестевшие глаза, он засуетился в коротких сборах.
- В самое время, ребятки, в самое время. Тут они, причинники, тут. Никуда не утекли. Никитин-то ходил в сельсовет. Видать звонил. Но возвернулся.
По дороге к дому Никитина Ефим Трофимович познакомился с объявившимся помощником.
- Младший лейтенант Сорокин... Сергей. Я уж думал, што Федот рехнулся на зоне. Он мне всё про оборотней каких-то, да про здоровых волков. Бери, говорит, пушки, и поехали. А я смотрю, занятки у вас всамделишные выгорают.
Валька Федотов горделиво выпячивал грудь и всем своим видом демонстрировал новенький карабин, небрежно болтавшийся за плечом.
 - Гонишь! Я ж тебе говорил, Серяня, что базары - без балды. Я как увидел евоную пасть, чуть языка не лишился. Ладно Трофимыч самогоном отпоил.
Возле избы они остановились. Сергей сделал отмашку.
- Валёк, двигай к огородному углу, там встань на стремя, только если чо, без нужды не пуляй.
Подойдя к воротам, Ефим Трофимович с замиранием сердца обнаружил, что калитка приоткрыта.
“Неужто успели?”
Изба тоже оказалась пустой. Осмотревшись, охотники обнаружили в заметённом снегом огороде следы огромного волка, которые вели через изгородь в сторону леса.
- Ах ты, окаянныя! Упустили!?
- Не боись, дед, щас лыжи наденем и догоним. От нас не уйдут.

Охваченные горячкой преследования, охотники до самой ночи шли по следам человека и волка, которые то расходились, то сливались единой тропой. С наступлением темноты было решено остановиться на привал.
Костёр развели в самом центре открытой поляны, с трёх сторон прикрытой непроходимым кустарником. Робевший Федотов, напряжённо вслушиваясь в звуки леса, жался поближе к огню, а карабин для спокойствия держал на коленях.
- Вот ты скажи, Трофимыч, как же это человек способен в волка-то перекидываться? Не может ведь такого быть! В сказках - я понимаю, но тут же реальный расклад.
Ефим Трофимович смерил Вальку снисходительным взглядом.
- Сказках!? Вы вот поколения, воспитывались без бога и без чёрта, оттого маетесь. Ты с зоны не вылазишь, а дружок твой вынужден тебя имать, как того же волка. Никого не уважаете: ни старость, ни малость. На жизнь смотрите только через длинный рубль, да как бы где на халяву чего срубить.
Валька по привычке дёрнулся на ворчливые речитативы старика.
- Гнилой базар, дед. Трави по делу.
- Во-во, одни скаженности на языке. Скоро вобще русский язык позабудете, не то что своих предков. Я ещё помню настоящего колдуна, жил у нас на селе до репрессий всяких. Село-то, не в пример нынешнему, бо-ольшое было. Народу много, в город никто не уезжал. Дак старших уважали, здоровались...
- Ты, дедок, опять туфту гонишь. Меня учить не нада. Партия и правительство научит.
Ефим Трофимович сокрушённо вздохнул, и, глядя на вялые языки пламени, тихо проговорил:
- Иногда кажется, что настоящая жизнь где-то рядом проходит, а ты в мороке пребываешь. Токмо песок сквозь пальцы. Отгородились от истины чем-то несуразным и ослепли. А ведь я помню, как дед мой учил с домовыми общаться: не обижать, на первые морозы стакашку бражки с корочкой в угол ставить...
Милиционер “Серяня” заинтересовался:
- А вы домовых-то сами видели?
Ефим Трофимович пожал плечами.
- Щас уж и не помню. Вроде видел, и не токмо домовых. Но теперича будто другая жизнь. Одна серость осталась... пепел.
- Дак ты скажи, дед, как в волка-то перекидываются?
- Как перекидываются? ...Да я при том не бывал! А дедушка про оборотней сказывал, что те рождаются по линиям волхвов, что тайными знаниями владели. Многое нам, простым смертным, неведомо, что в яви бывает. Ровно как ничего на самом деле и не знаем. Вот мне иногда снится, будто я птица, летаю под облаками, да так всё знакомо... Просыпаюсь и плачу, что человеком оказался.
- Ну-у, это и со мной бывает...
Серяня хохотнул.
- Ты, Федот, верно, себя каким-нибудь жирафом видишь, чтобы за девками подглядывать. Помню, ты всё под юбки им лез, да в щелки душевой зырил.
Валька не успел ответить, как среди полной тишины ночного леса раздался волчий вой, на который тут же отозвался ещё один волк, только его голос был глуше и страшней.
- О, и Никитин перекинулся. Теперя их двое. Стало быть, он тоже оборотень.
Морившая до этого дрёма разом слетела с охотников. Едва дождавшись, когда немного развиднеется и станут видны следы, они бросились вдогонку за волколаками.
К полудню обнаружилось, что волки соединились. Теперь они бежали след в след. На коротком привале милиционер озадачено проговорил вслух своё сомнение.
- Никак не пойму, куда эти звери направляются? Вроде ж в глубь леса должны тикать, а они по кромочке, по кромочке.
Ефим Трофимович, переводивший из последних сил дыхание, ответил:
- Чё ж непонятного? В город они стремятся, а там и затеряются.
- В город-то им зачем?
- Дак где ж они, по-твоему, живут? Никитин в нашей деревне наверна и появился, чтобы своего дружка разыскать. Может, тот сбёг, а может, в беду какую попал?
- Тогда скоро уже трасса будет. Волки остановятся. Дальше до самого города дачные посёлки.
- Правильно думаешь, милиционер. Видно, скоро мы с ними стокнёмся. Нужно в цепь переходить.
Федотов зябко передёрнул плечами.
- Аха, они ж нас по одиночке захавают.
Ефим Трофимович зло сощурился.
- А у тебя ружжо-то зачем? Ворон пугать, што ли?
- Дак то, если б они обычные волки были, а эти... волшебные.
Но его сетований во внимание не приняли, и Вальку пришлось занимать место в центре поисковой цепи.
Вскоре волчьи следы исчезли, но сквозь поредевшие деревья обозначился просвет близкой опушки. Идти сразу стало веселей. Охотники уже не так частили с перекличкой, словно главное дело они сделали.
Вконец растерявший свой гонор, Федотов даже позволил себе уйти чуть вперёд и скрыться из виду. Ефим Трофимович, напротив, впал в состояние повышенной чувствительности. Ему показалось, что вот-вот случится развязка, в которой победитель будет только один. Саму возможность проиграть в битве с нечистой силой старый лесник не исключал. Но это была его Последняя Охота в промелькнувшей быстрым всполохом жизни, поэтому он ей отдаст всё, на что способен...
Где-то впереди раздался оглушительный выстрел, потом ещё один. Следом дико завизжал Валька Федотов. Теперь палили без разбору. Осторожно подобравшись ближе, Ефим Трофимович заметил его на открытой полянке, совершенно ошалевшего от собственного ора и беспорядочной стрельбы.
Укрывшись за могучим стволом сосны, Ефим Трофимович пальнул из ружья в воздух, а затем громко окликнул Вальку по фамилии. Выстрелы прекратились.
- Слышь, парень, ты в меня часом не шмальни. Я к тебе щас выйду.
В глазах Федотовского отпрыска застыл ужас. Казалось, человек совсем перестал понимать, что с ним происходит. Он позволил подойти Ефиму Трофимовичу к себе вплотную и забрать карабин.
- Ну вот... и хорошо... Чего запужался-то? Увидел кого?
Валька вместо вздоха всхрапнул и, очухиваясь, замотал головой.   
- Дак вроде мелькнул кто-то...
Ефим Трофимович, не упуская из виду окрестности, ласково похлапывал горе-охотника по спине и продолжал ободряюще бормотать:
- Ну-ну, так ить и подстрелить кого-нибудь можно... невзначай. Вишь, никого нету...
Валька автоматически повторял услышанное.
- Подстрелить... кого-нибудь...
- Да-а, паря, подстрелить. Ну как, оклемался? Пошли, вон и опушка впереди. Чай, Серяня наш обалдел от твоево шуму.
Тут до Ефима Трофимовича дошло.
“Где ж милиционер? Нешто не расслышал?”
На оклик тот не отозвался. Вблизи открывшегося поля лесник наткнулся на следы Сергея, совсем рядом с ними виднелись отпечатки волчьих лап, тут же валялся брошенный карабин и лыжи.
- Эвона, как же так?
В спину, словно несмышлёный телок, уткнулся Валька. Он по-прежнему пребывал в состоянии неконтролируемой паники. Ефим Трофимович досадливо сплюнул.
- Ах ты ж, Аника-воин! Понту в те много, а пользы никакой. Слюни утери, надо твово товарища выручать... Ежели тот ещё живой.
На просторе открывшейся взору снежной целины отчётливо обозначились неровные тропки свежих следов волка и человека. Прищурившись, Ефим Трофимович заметил вдали три силуэта. В мареве предзакатного солнца они выглядели довольно безобидно, словно из леса вышел охотник с двумя своими громадными псами.
- Ах ты, едрёна корень, уводят они ево!
Валька Федотов тут же отозвался прилипшим эхом:
- Кого уводят?
- Дружка твово уводят - “ково”. Видать, в заложники взяли. Не иначе до трассы хотят успеть. Ничего, мы им наперерез. Далеконько без лыж парня не уведут. Слышь, кулёма? Ты держись щас рядом.
Валька неловко уцепился за плечо лесника.
- А мы куда?
- Куда надо. Айда, шевели копытами.
Пару раз Ефим Трофимович прилаживался для выстрела, но оборотни будто угадывали его намерения, тут же скрывались за спотыкающимся милиционером.
Несмотря на сокращающееся расстояние, старик всё больше ощущал наваливающуюся усталость. Силы оставляли его. Хотелось упасть в снег и уснуть. Скрипя остатками зубов, он продолжал упорно двигаться за беглецами.
Показалась тёмная полоса асфальтовой дороги. Федотов безнадёжно отстал, но Ефим Трофимович о нём не думал, а сбросил с себя котомку и пошёл дальше налегке. Только он ступил на обметаемый позёмкой асфальт, как метрах в двухстах впереди него притормозил грузовик. Сквозь заливавший глаза пот старик заметил, что беглецы забрались в кузов.
- Ничо, не уйдётя...
На ходу, перехватив милицейский карабин наперевес, Ефим Трофимович из последних сил побежал к замершей машине.
“Никак водитель меня заметил? Тогда...”
Но грузовик мигнул тормозными огнями и начал плавно трогаться с места.
- Жди, жди-и... родимай!
Казалось, сердце вот-вот разорвётся от напряжения, но на его беспомощные култыханья Ефим Трофимович не обращал внимания.
“Впярёд, только впярёд...”
Время замерло, колёса будто перестали совершать своё вращение, и охотник за нечистью начал улавливать бензиновый выхлоп.
“Не-ет, не ус-пе-ва-ю!..”
Остановившись, Ефим Трофимович вскинул карабин.
“Всё, теперь не уйдёте!”
И тут из фургона раздался перекрывающий все шумы жуткий вой. В нём было столько звериной тоски и человеческой безысходности, что палец сам собой снялся с курка.
Ефим Трофимович остолбенел и опустил карабин. Газанувший грузовик обдал его облаком мокрого снега и тёплого воздуха. Брезентовый полог фургона хлопнул незацепленным концом, заколыхавшись на неровностях дороги. Вскоре машина исчезла в сумерках, оставив одиноко стоявшего на пустынной дороге человека посреди шуршащей тишины зимнего вечера.
По лицу Ефима Трофимовича бежали слёзы, смешанные с талой водой и потом. Но при этом его глаза светились странным огнём понимания.