Верность

               Верность



Сегодня она опять пришла ко мне. Я открыл дверь, а она стояла передо мной, смущенно улыбалась и виновато глядела мне в лицо.
– Привет, – сказала она и потупила взгляд.
– Здравствуй, – сказал я. – Проходи.
Я пропустил ее в свою квартиру, помог ей снять пальто, повесил его на вешалку и стал молча наблюдать, как она разувается. Она подняла глаза, увидела, что я с хмурым выражением лица, сложив руки на груди в высокомерной наполеоновской позе, взираю сверху вниз на нее, и спросила чуть испуганно:
– Что-то не так? Я не вовремя?
Да, черт подери! Как ни печально это признавать, но она крайне не вовремя! Сегодня мне необходимо как следует поработать, а для этого мне нужна полная тишина, абсолютный покой. Тишина и покой. Впрочем, я знал, что никогда не скажу ей этого. Я никогда не посмею даже отдаленными намеками показать ей, что она сегодня пришла некстати. Не потому что я такой деликатный и вежливый, а потому что я просто не мог ей сказать этого. Не ей. Только не ей. Любому другому, но не этой женщине. Ей я всегда рад, и плевать на чертову работу, которая жестоко пытается отобрать у меня драгоценные и счастливые минуты, которые я могу провести рядом с этим ангельским существом, так добро, так виновато и смущенно взирающего на меня бездушного!
Я улыбнулся и словно сбросил незримое напряжение со своих плеч, тяготеющее надо мной и моей гостьей.
– Нет, нет. Все в порядке. Я просто немного заработался и совсем не ожидал, что ты можешь прийти.
– Я тоже не ожидала. Сегодня я этого от себя совсем не ожидала. – Она вздохнула, опустила грустный взгляд, взяла свои туфельки и поставила их в самый уголок прихожей.
«Вот так и она сама – всегда в уголочке, всегда в сторонке, – подумал я, с сочувствием наблюдая за своей гостьей. – К некому придти, поплакаться, кроме, разве что меня. Меня – черствого и мрачного чурбана, думающего только о своей работе».
Как обычно из прихожей мы прошли на кухню. Гостья моя присела возле окна, наблюдая за ним печальный, но по-своему прекрасный осенний пейзаж. Я поставил чайник на плиту, открыл холодильник и с неудовольствием обнаружил, что еды никакой нет. Вернее сказать, еда была, но эта скромная пища предназначалась исключительно для меня, а женщине, к тому же такой, как та, что сейчас сидела у окна, мои черствые, неаппетитные закуски вряд ли придутся по вкусу. Что ж, можно попытаться наскоро приготовить что-нибудь из оставшихся запасов…
А вот початая бутылочка вина оказалась как нельзя кстати. Я поставил ее на стол, нарочно громко стукнув дном о стол, чтобы оторвать милую мне женщину от унылых картин за окном, и сказал:
– Ты, наверное, голодна, я сейчас что-нибудь приготовлю. А пока вот – вино и хлеб с сыром. И печенье. Чудесное сочетание. Для меня, во всяком случае, – добавил я, улыбаясь.
Она тоже улыбнулась, но как-то измученно. Все ясно – дела действительно плохи. Что ж, так случалось и ранее. А бывало и хуже. Ничего, сейчас пообедаем, и проблемы и беды, надеюсь, отойдут на второй план.
Через десять минут по кухне витали соблазнительные запахи, дразнящие нос и желудок, вызывающие обильное слюноотделение. Я сидел напротив окна, со спины любуясь гостьей, а сама она в это время стояла у плиты и что-то помешивала то в сковороде, скворчащей маслом, то в кастрюльке, в которой булькала кипящая вода, и плавали в ней, изредка поднимаясь на поверхность, желтые полоски картофеля, салатовые листья капусты, красная морковка, кружочки репчатого лука, укроп и что-то еще, что удалось разыскать в холодных недрах моего холодильника.
И уже менее чем через полчаса мы сидели вдвоем за столом, потихоньку пили чай с печеньем, ощущая, как приятная, теплая волна сытого блаженства разливается по всему телу. Гостья моя немного оживилась, щеки ее порозовели, но глаза по-прежнему оставались грустными и печальными.
– Так что же случилось в этот раз? – спросил я, зная, что этот больной вопрос так же неприятен, как и неизбежен. Но я не мог его не задать. И более всего необходим он был именно ей, моей неожиданной, но в глубине души всегда горячо ожидаемой гостье. Она ждала моего вопроса и не могла не ответить мне.
– Он снова ушел, – сказала она, и пустая кружка стукнула по столу. Она подняла на меня свои большие грустные глаза, заблестевшие влагой, но я был уверен – слез не будет. – Пообещал, что вернется вечером, но вот уже как второй день…
Она всхлипнула и прижала сжатые кулачки к губам.
– А идти я больше не знаю куда, вот и пришла к тебе, – проговорила она, сдерживая изо всех сил слезы. Она сильная женщина.
– Все ясно, – сказал я, протянул руку к бутылке вина, открыл ее и налил красного хмельного напитка нам обоим в кружки. – Он опять принялся за старое.
– Я не уверена… – действительно неуверенно проговорила она и с надеждой поглядела на меня.
Надеяться бесполезно, и она это прекрасно знает. Ведь подобная ситуация случается уже не в первый раз. Пора понять, что такого пропащего человека, как ее муж, ничто не изменит, не заставит оглянуться назад, туда, где он оставил свое будущее. И он не увидит все те несчастья и беды, что он доставил этой прекрасной и милой женщине. Он никогда не раскается и не постарается – даже не попытается! – изменить свой курс движения в никуда и никогда не попросит прощения. Какие тут могут быть надежды…
– Ты пей, пей, – сказал я, пододвигая кружку с вином моей опечаленной подруге.
Она послушно взяла кружку обеими руками и быстро выпила. Поперхнулась и закашлялась. Виновато улыбнулась, взглянув на меня. Ну что за день, Господи, сегодня такой! Неужели она до сих пор считает, что каким-либо образом обременяет меня? Да ни в коем случае и никогда в жизни!
– Это хорошо, что ты пришла ко мне, – сказал я, слегка касаясь кончиками пальцев ее руки. – Это хорошо. Это правильно.
Наш совместный обед подошел к концу. Я убрал со стола, вымыл грязную посуду и, вытирая руки кухонным полотенцем, обернулся. Она по-прежнему сидела у окна и пальцем, длинным ногтем выводила неясные мне фигуры на клеенчатой скатерти. Но по ее опечаленному лицу было ясно, что мое присутствие и дружеское сочувствие ей нисколько не помогают. Однако ничего другого я предложить не могу, если только еще немножечко хорошего винца…
Уйдя из кухни, мы прошли в гостиную, где я включил телевизор, чтобы его громкие, веселые и в большинстве своем бессмысленные звуки разгоняли тишину и пустоту квартиры, и заодно не позволяли дурным мыслям овладевать сознанием и настроением моей гостьи. А она плюхнулась на диван, схватила с журнального столика первый попавшийся журнал и вперила в его красочные страницы свой затуманенный взор. И, скорее всего, так она просидит до самого вечера, практически не обращая на меня внимания, правда, все же вежливо отвечая на мои вопросы, замечания и прочее бренчание, извергающееся из моих уст только с одной целью, – чтобы успокоить эту женщину, дать ей понять, что она не одна, что наверняка в будущем все наладится, и что, в любом случае, у нее есть хорошие и верные друзья, к которым она может обратиться в трудную минуту. Этим единственным другом, конечно же, был я. Но с приходом темноты на улицы города, она все равно всколыхнется, обеспокоено посмотрит на маленькие часики на своем нежном крохотном запястье и неизменно скажет, что ей пора домой. Ведь очень может быть, что этот бессмысленный человек, ее муж, этот пустоголовый олух, заставляющий свою прекрасную и верную ему женщину страдать, наконец возвратился домой… И почему она вышла замуж за него? Что же их связывает, почему она так рвется к нему, почему так горячо переживает, почему так больно страдает, ведь это не может быть любовь?.. Что такое вообще любовь? Неужели это то терзание, что сжигает грудь и душу, взметая тебя над обыденностью словно дым от пепелища?
Нет, я отнюдь не злорадствовал, я искреннее сочувствовал ей, но я никак не мог понять, чем же ОН лучше МЕНЯ. Сколько раз она приходила именно ко МНЕ и именно по ЕГО вине! Неужели я только для того и нужен, чтобы успокаивать печальную жену развратника мужа? И ведь она прекрасно знает, что я к ней неравнодушен. Господи, да я ведь всегда, с первой нашей встречи только о ней и мечтал! Как давно это было, но как по-прежнему прекрасна и единственна для меня она. Но нет, мы всего лишь друзья. Мы всегда всего лишь друзья, а ведь это так скучно, пускай и глубоко важно для нас обоих. Дружба – это тяжелая обязанность, требующая взаимопонимания и взаимного доверия, но я бы хотел, я бы смог, я страстно желаю взвалить на свои плечи обязанность более серьезную, обязанность святую, которой так подло пренебрегает никчемный человечишка, называющий себя мужем столь прекрасной женщины, супругом поистине ангельского существа!
И я всегда был уверен в том, что дружбы, простой дружбы – не более, между мужчиной и женщиной быть не может. Всегда кто-нибудь да перейдет ту незримую, но хорошо осязаемую черту, за которой лежит лишь взаимное раскаяние, скорое расставание да глубокое презрение если не друг к другу, то к самому себе – это уж точно. Правда, порой бывает, что отношения приобретают новый смысл, переходят, так сказать, на новый уровень, на уровень выше, но это случается очень редко и уж явно не произойдет в моем тяжелом, хроническом случае. К счастью или к сожалению, кто знает…
Шли минуты, истекали часы… Телевизор утих, чтобы не беспокоить задремавшую на диване женщину. Журнал выпал из ее рук и теперь лежал, глядя яркой глянцевой обложкой в белый потолок. Я, стараясь не шуметь, осторожно укрыл пледом подругу и уселся неподалеку в кресло, любуясь ею спящей.
Никто из нас не заметил, как на город с его извечной суетой навалилась вечерняя тьма. Вдоль дорог протянулись тревожной цепочкой тускло-оранжевые огни уличных фонарей. Серая мгла влилась в окно и затопила гостиную.
Я не хотел будить ее, мне нравилось наблюдать за ее безмятежным, нежным лицом, скинувшим в этот момент тихого спокойствия тяжелую печать грусти и печали. Наверное, это был первый раз, когда я видел ее спящей. И она была так прекрасна, мила и обворожительна, что мне в ту же секунду безумно захотелось подойти к ней как можно ближе, коснуться ее волос, почувствовать их на своей коже, ощутить влекущий запах, ласково прильнуть губами к нежной бархатистой коже, услышать тихое, почти неуловимое дыхание, доносящееся их полуоткрытых манящих губ… Господи, неужели это еще одно испытание? Неужели я в очередной раз должен доказать свою верность себе и ей? Это трудно, чертовски трудно!
Я, не дойдя до горячо желанной мною женщины два шага, резко повернулся и быстро вышел из комнаты. На кухне я налил себе полный стакан вина и залпом выпил. Напрасно. Алкоголь не должен замутить мое и без того воспаленное присутствием любимой, но недоступной женщины сознание. Я должен, я обязан держать себя в руках, чтобы не предать ее, чтобы не предать себя.
Квартира заполнилась плотным мраком, утонул в ночи и двор под окнами, и временами оттуда, из густой тьмы, доносился веселый молодой смех, а временами и непристойная, грубая ругань. Бились пустые бутылки об асфальт. Дома напротив наполнились желтыми огоньками и мелькали в светлых окошках темные фигуры и лица.
Я стоял у окна, держа в одной руке пустой стакан, в другой – бутылку вина и смотрел на черное небо, где едва-едва сверкали тусклые звездочки, соперничая своим блеклым светом с яркой иллюминацией огромного живого города и явно проигрывая ему. Но это здесь, на земле, мы не замечаем звезд, но что же там, в глубинах космоса? К тому же одна звезда всегда рядом с нами – Солнце. Оно нас греет, дает нам жизнь и ничего не требует взамен. Как любовь… Настоящая, самодовлеющая любовь никогда ничего не требует, она и существует только для того, чтобы согревать, давать жизнь человеку любящему и любимому. Но как же иногда тяжело, как больно бывает от осознания того, что безответная любовь сжигает тебя безжалостно и дико, и нет от нее никакого спасения. Такой, видимо, и мой удел в жизни – сгореть в мучительном пламени чистого блаженства, и я не ропщу на жизнь, лишь искренне жалею, но не себя, а ту женщину, что мирно спит сейчас на моем диване, которой досталась судьба, полная невзгод и разочарований, судьба куда печальней моей. Но почему же мы не можем остановиться и выбрать правильный путь, путь к взаимному счастью? Что нас останавливает от единственно верного выбора?..
Я отвернулся от окна, убрал бутылку в холодильник и прошел обратно в гостиную. Она все еще спала, подложив, как ребенок, под щеку ладошку.
Что если она останется у меня ночевать, ведь это не будет изменой? Наверное, нет. Ведь ничего страшного не случится, о чем мы в дальнейшем будем сильно сожалеть. Во всяком случае со своей стороны я никогда не допущу этого.
Она спала, уставшая духовно и физически. Моя бедная, любимая подруга, которая никогда не будет моей. Как же трудно тебе приходится, как жалею я тебя! И обещаю, я всегда буду предан тебе, никогда не обижу и не позволю усомниться в моих искренних, добрых чувствах к тебе. Спи, и пусть ничто не тревожит твой сон, пускай проблемы, беды и волнения на этот короткий миг оставят тебя. А я постараюсь в трудные для тебя моменты, моя милая, всегда находиться рядом и, быть может, когда-нибудь ты оценишь мою верность и возьмешь, разделишь со мной часть той горячей звезды, что жжет меня прекрасно-яркими лучами. Быть может… Но я никогда не предам тебя, будь в этом уверена. Спи спокойно.