Ритуал

Наташа проснулась от тягучего, неприятного звука. Что это? То ли стон, то ли плач… «Пение, или ветра вой?!..» - вспомнила она в полусне цитату и тут же улыбнулась, внезапно поняв, что означает этот жалобный скрип. Так плачет старенькая гладильная доска под твёрдой рукой бывшего оперного администратора Марка Матвеевича.

Марк Матвеич поднялся сегодня раньше всех. А как же! Ведь нынче особенный день: ему предстоит поездка в банк. Он получит там пенсию и торжественно вручит дочери свою долю в плате за жильё. Да-да! Он не какой-нибудь пенсионеришка-нахлебник, а настоящая опора для молодых. Если бы не его помощь, не жить бы им всем в красивом просторном доме. Ютились бы как дураки в какой-нибудь убогой квартирёшке…

И вот он стоял – уже при полном параде – и яростно наглаживал свой носовой платок. Брюки от румынского костюма, купленного в семьдесят третьем году (беречь надо вещи! Тридцать лет, а сносу нет!) уже были наутюжены до хруста, до ломоты. Серый пиджак украшала орденская планка: а что, нам есть, чем гордиться! Про рейхстаг врать не будем, а Вену брали, да…Брали.

- Привет, папа!
- ДобРое утРо, девочка!

Легче всего было бы получить деньги самой: забежать в банк в перерыве между учениками, благо у Наташи была доверенность на пользование отцовским счётом. Но разве же можно лишить Матвеича ежемесячного ритуала, к которому он каждый раз начинал готовиться за неделю. А что поделаешь? Маловато разнообразия в жизни вдового старика: им с мужем некогда его развлекать, всё суета-беготня по работам да по халтурам. В Израиле ритм жизни жёсткий. А у внуков свои проблемы.
А тут такое приключение! Поехать с дочкой на машине в соседний город... Событие! Вон он как вырядился, точно на парад. Даже галстук не поленился повязать. А уж одеколону-то не пожалел, хоть противогаз надевай! Кстати, это недурная мысль…

- Я готов. Когда выезжаем?
- Сейчас, папа, только быстро кофейку глотну.
-    Коне-ечно, девочка! Я тебя не тоРоплю,  - протянул Марк Матвеич, становясь у входной двери в позу немого укора. – СобиРайся, сколько тебе нужно. ВРемя есть, мы не спешим. Выпей кофе, позавтРакай. СобеРись спокойненько, не тоРопись. Я подожду. Вот тут постою у двеРки, мне не тРудно. Я уже готов, так что тебе меня ждать не пРидётся. Подумай, что тебе нужно взять, да смотРи не забудь ничего, чтоб не пришлось потом возвРащаться…
-    Пап, ты извини, но так я и вправду что-нибудь забуду.
          -    Всё-всё-всё! Молчу! Молчу-молчу… Я тебя не отвлекаю, собиРайся спокойненько, не волнуйся и ни в коем случае не тоРопись.
Матвеич сильно напоминал пса, которому уже было сказали «Гулять!», а теперь пытаются обмануть и прогулку отменить.
«Кофе не будет», - вздохнула она.
- Ладно, поехали!

Наташа вела машину осторожно. Мысли уже пустились в свой невесёлый утренний бег.
Старший сын ушёл от жены. (Плохо, очень плохо!)
Мужу обещали парочку концертов в Австрии. (Хорошо. Если только организаторы не надуют…)
Младший сын учится в Берлине. Как-то он там? Вспомнила поездку на Рождество и пёстрые, но какие-то очень холодные огни этого их знаменитого Курфюрстендамма...

-    Вот ты музыковед…
«Ой!..» - испугалась она.
-    Скажи мне как музыковед. Какой самый гРомкий инстРумент симфонического оРкестРа. Восемь букв, пеРвая «К». КонтРабас не подходит.
- Ну при чём тут контрабас…
-    Восемь букв. ПеРвая «К». Так и написано: самый гРомкий. ИнстРумент. Симфонического. ОРкестРа.
Музыковед сердито нахмурилась.
-     Вопрос сформулирован абсолютно некорректно…
-     Ты мне тут не виляй! – прицыкнул на неё Марк Матвеич. – Не знаешь – так и говоРи «Не знаю».
-     …но имеется в виду, по-видимому, ксилофон.
Губы Матвеича зашевелились. Подсчитав, он одобрил:
-     Молодец, дочка! Не зРя я тебя выучил! ТепеРь утРу нос Соломошке!
Соломошка – то есть Соломон Абрамыч – был соседский дедушка. Старики соревновались друг с дружкой в разгадывании кроссвордов. Проигравший горе-эрудит получал щелбан по лбу.


Наташа щёлкнула кнопкой радиоприёмника. Классический канал «Голос музыки» дудел что-то мутно-невразумительное.
-    Вы слушали девятнадцатую атональную симфонию Арнольда Крупмана…
-    Что-о-а? Ты слышишь?! Нолик КРупман!! Да это же я его из говна в люди вывел! Он, что, здесь, в ИзРаиле?
-    Папа, он ректор музыкальной академии, – терпеливо объяснила Наташа.
-    Достань мне его телефон. Или нет! Лучше я сам к нему поеду.
Наташа тихонько вздрогнула. Вспомнила холёное надменное лицо господина ректора – встречались пару раз, доводилось – переставшего с некоторых пор понимать русскую речь.
-    Я откРою двеРь ногой… - Марк Матвеич скосил глаза, чтоб проверить, не слишком ли,  и по промелькнувшему на лице дочери лёгкому прохладному ужасу понял: нет! в самый раз!
-    Я откРою двеРь ногой, – с наслаждением повторил он, - и скажу: «Нолик!!» ПРосто скажу: «Нолик!» - и всё! Он сРазу всё поймет. Вот увидишь. Он же знает, кому он всем обязан. Погоди-погоди... Руки мне будет целовать. Ну, понятно, что тут же твоему шлимазелу работу даст в акадЭмии. Сами-то вы без меня…
-   Папа, пожалуйста не трогай Мишу.
-   Подумаешь, какая цаца! Слова не скажи.
-   Не цаца, а мой муж.
-   Твой муж. Х-ха! Голь пеРекатная. Муж… твой, - Матвеич уже входил в раж.
-   Папа прекрати!
-   Плебэй.
-   Ну а ты, конечно, граф Шереметьев! – Наташа тоже начинала раздражаться.
-   Да кто его пРедки?! – старика откровенно понесло. – Сапожники! Какие-то задРипанные кРасноаРмейцы! Он же пРолетарий хРенов! А я – потомственный интеллигент. Сын раввина.
-  Сын раввина?! – дочь заводилась всё больше и больше.
-   А то ли ты никогда не слышала, что твой дедушка МоРдхе был раввином?! – напыжился старик.
-   Как же это ты, сын раввина, на русской женился? – она чувствовала, что говорит что-то совершенно не то, злилась на себя и уже жалела, что ввязалась в перепалку.
-   Да что ты понимаешь в жизни?! Девчонка! Соплячка!
Пятидесятилетняя «соплячка» обиделась и замолчала. Марк Матвеич понял, что переборщил.
-   Ну ла-адно… Чего ты, - завёл он примирительно. – Ты же знаешь, что я Мишку в пРинципе люблю. Мишаня – парень что надо!
«Хотя, конечно, тот ещё поц!» - добавил уже про себя.

В банке было пусто; только в одном кресле дремала беременная негритянка в немыслимом балахоне.
-   Сейчас, папа, подожди минутку. Мне нужно кое-что спросить.
Но ждать старик как раз-таки и не любил. Он рванул к свободному окошку. Напора ему вообще было не занимать.

(В N-ском оперном театре, например, до сих пор помнят, как маленький, убористый Марк Матвеич - рост один метр и пятьдесят три сантиметра - зверски избил и изувечил баритона Альфреда Расстегаева, высокого и плечистого красавца. Подвыпивший великан, неосторожно обозвавший администратора «жидовской мордой», настолько оторопел от пресловутого матвеичева напора, что даже забыл, что в драке можно иногда давать сдачи. Он стоял, ошеломлённо опустив руки, пока Матвеич азартно уродовал его полное красивое лицо. Очнулся баритон уже в областной травматологической больнице.)

-   Шалом! Хочу деньги со счёта снять.
-   Слиха, адони, ани ло мевин русит.*)
-   Их вилл аройснемен гелд**), - Матвеич с удовольствием перешёл на идиш. Но парень в окошке лишь трагически моргал. Повисла хмурая пауза. Беременная негритянка замерла в напряжённой позе.

-   Какая же это на xyi евРейская стРана, - возопил потомственный интеллигент и сын раввина, - если ни одна бляdь не говоРит по-евРейски!
Но тут на выручку прибежала Наташа. И вскоре дело было сделано, торжественный акт вручения денег деловым кормильцем-отцом милой, но непутёвой дочке - состоялся. Ритуал был почти завершён, и пора была возвращаться к обычной жизни: к соседу Соломошке, кроссвордам, газете «Панорама» и сериалу «Бандитский Петербург»… К обязательной субботней рюмке водки в компании зятя, выпив которую, можно намекнуть ему, Мишке – не грубо, а так, на полутонах – что парень он, конечно, по-своему неплохой, но при этом слегка мудаковатый.
Праздник заканчивался. Оставался ещё мелкий штрих: традиционный совместный завтрак.
Они зашли в аргентинскую пиццерию, где дочке принесли наконец выстраданный ею кофе, а отцу – громадную дымящуюся пиццу на деревянной доске и большой бокал ледянющего пива.

-   Эх, ибёнть!.. – гаркнул Матвеич, довольно хлопнув в свои маленькие ладошки - так, что два солдатика напротив и толстушка за стойкой синхронно обернулись, а Наташа густо покраснела.

-   Люблю хоРошо пожРать!

----------------------------
*) Извините, господин, я не понимаю по-русски (иврит)
**) Я хочу снять деньги (идиш)