Болезнь

В последнее время Николай стал себя чувствовать более-менее сносно. Просто лежать в кровати теперь оказалось тяжело и скучно. Ворочаясь в мятых и до ужаса надоевших простынях, он предавался разным мыслям, преимущественно трепетным и лирическим. Последние несколько дней он вспоминал Дашу. Дело было давно и порядком забылось. Николай старался вспомнить, а вспоминалось плохо. Иногда подробности былых дел вдруг неожиданно вырисовывались, от этого все екало внутри, было очень приятно. Вспоминалось вдруг, какие у нее были духи, какие сапожки, какую книжку она несла в руках и тому подобное. Многие вещи, которые не удавалось вспомнить, Николай придумывал сам. От этого воспоминания становились еще жгучее. Николай отчасти понимал, что он себя обманывает, но его это ничуть не беспокоило.
Особенно печально было сопоставлять те дела со своим нынешним положением. Как хорошо было бы сбросить с себя одеяло, оторвать эти идиотские трубки, ощутить себя здоровым, полным сил, и пойти вон из больницы, в большой бескрайний город!  В одном из домов, где-то там живет Даша... От этого идти в город хотелось еще сильнее.
Короче, нашло. Прямо, как раньше.
Болеть надоело просто кошмарно. Сейчас Николаю было трудно даже представить, как раньше он мог свободно перемещаться в различных направлениях различными способами и делать вообще что угодно. Особенно обидно было то, что делалось это как-то обыденно, перемещаясь, можно было даже заскучать, что сейчас казалось просто невозможным.
Маргарита Павловна недавно разрешила Николаю подниматься с постели. Докторша была очень молодой и пыталась выглядеть строго. Это у нее очень хорошо получалась. Своими манерами она вполне походила на скалообразную заведующую отделением, серьезную, но очень добрую женщину в некрасивых очках. Николай стал ходить по коридору, преимущественно в туалет, а иногда в процедурную. Здесь он сталкивался с несчастными помятыми людьми с мешочком на поясе. Такой же мешочек был и у Николая.
Однажды рано утром Маргарита Павловна разбудила Николая и сказала ему, что надо, надо идти на УЗИ в четвертый корпус, там ждут, надо. Это было очень странно, потому что рано. Николай накинул куртку и пошел. Идти было легко и приятно, мешочек на поясе почти не мешал. Гулким эхом отозвались шаги на лестнице, Николай спустился вниз и пошел по коридору. В конце присутствовала дверь, она была открыта, яркий свет резал глаза и подсвечивал очертания углов, косяков, каталок и прочего унылого содержимого больницы. Пройдя по коридору, Николай вышел на улицу. Оказывается, наступила зима. Снег лежал на ветках, было очень тихо и солнечно. Казалось, что должно что-то звенеть, но ничего не звенело. Четвертый корпус маячил в какой-то дымке, будто бы парил. Идти туда совсем не хотелось. Николай решил прогуляться. Мимо кустов, мимо горки с навесом, куда заезжают машины “скорой”, мимо стоянки и помойки, в обход. Показался больничный забор, а дальше уже был город. Его ровные белые очертания влекли со страшной силой. Вспомнилась Даша, очень захотелось уйти. В заборе была лазейка. Придерживая мешочек, Николай протиснулся в нее и оказался на улице. Предстояло идти вдоль забора. Николай накинул куртку так, чтобы мешочка не было видно и пошел по пустынной улице.
Было волнительно и неспокойно. Все-таки, нарушение больничного режима, Маргарита Павловна может заругаться. Забор почти кончился, с непривычки Николай устал. За углом начинался город. Серая башня с черными швами показалась Николаю исполинской. Он подошел к подъезду и сел на лавочку. Все это было очень необычно. “Что-то людей мало, вот бы автобус проехал”. К остановке тут же подкатил “ЛиАЗ”, сложил двери, постоял, загудел, притих, щелкнул, загудел и еще долго маячил вдали. Кто-то прошел по улице. Это и был огромный, необъятный город, в одном из домов которого жила Даша. Николай вдруг заметил, что совсем не чувствует признаков своей болезни. Он подвигался на скамейке и почувствовал себя на удивление здоровым. Проклятый мешок, казалось, можно выбросить, и совсем ничего от этого не будет. Подумалось, что вообще-то можно встать и идти дальше, мимо домов, магазинов, перекрестков. Можно идти аж до того самого дома. Но это теоретически, такая мысль просто промелькнула где-то на задах мозга. Казалось, что можно встать, широко раскинуть руки и обнять всю окружающую обстановку. Но Николай не знал, как осуществить подобный жест. Движения почему-то выходили вполне земные, примитивные и хорошо знакомые. Хотя все равно было приятно. Николай вдруг вспомнил, что ушел из больницы, что нужно вернуться, что Маргарита Павловна может заругаться. Однако подобные рассуждения не всколыхнули сознание Николая. Здесь, сидя на лавочке, обо всем этом хотелось думать меньше всего.
Маргарита Павловна и не думала ругаться. В это время ее переполняли совсем иные чувства. Она была ужасно расстроена, ее щеки покраснели, глаза приобрели сверх печальный оттенок. Заведующая отделением вдруг сменила гнев на милость:
- Ладно, где его история болезни ?
Маргарита Павловна подала ей папку. Та взяла, открыла, стала смотреть. Не поднимая головы, спросила:
- Уже увезли ?
- Да, еще рано утром.
- Ладно, можешь идти.
Маргарита Павловна вышла в коридор. Дверь в палату была открыта, никто не спал. Около стены стояла пустая кровать. С нее уже стащили простыню. Голый матрац выглядел неприлично, был в застарелых желтых и не желтых пятнах. Матрацы не стирают, как вообще его постираешь. Маргарита Павловна закусила губу и стала думать.

5 декабря 2003 г.