О поэзии

Поэзия очень просто делится на два основных потока.

Первый из них определяет состояние искусства вообще, носит традиционные формы и наполняет псевдосмыслом само понятие поэзии.
Носители такой поэзии передают по кругу изжеванные штампики эмоций, выцветшие листки с определениями из немыслимой давности архивов словесного наследия. Их восторг друг от друга сводится к одинаковости этих листков: «ах, как здорово, я тоже так чувствую!». Да без сомнений, все они чувствуют одинаково-заученно, все они обмениваются одними и теми же захватанными монетками стихотворных образов и стихотворных размеров одних и тех же номиналов заданной эмоциональности. Совершенно непонятно, как они друг друга отличают. Высшим достижением в такой поэзии считается самая мелкая монетка, которая доступна всем.

Второй поток авторов – это оппозиция.
Их поэзия – сплошь черные квадраты, над которыми необходимо медитировать. Такие поэты используют буквы и слоги вовсе не в пошлом их назначении. Они строят их в геометрические фигуры и перемешивают их с другими доступными символами на клавиатуре.
О такой поэзии замечательно сказал Чарльз Буковски.
«в сущности, всеобщим признанием пользуется нынче поэзия, находящаяся как бы под стеклом, гладким и скользким, сквозь которое солнце высвечивает объединение слов в лишенную человечности металлическую совокупность или весьма загадочную точку зрения. Это поэзия для миллионеров и толстых бездельников, по причине чего она действительно имеет поддержку и действительно способна выжить, ведь разгадка известна лишь посвященным, лишь узкому кругу, и пускай остальные катятся ко всем чертям. Но сама поэзия скучна, очень скучна, столь скучна, что скуку принимают за скрытый смысл – смысл, конечно, скрыт, какие сомнения, скрыт так умело, что его попросту нет. Но если ВАМ не удается его отыскать, значит, вам не достает души, восприимчивости и прочего, так что ЛУЧШЕ НАЙДИТЕ ЕГО, А НЕ ТО ВАМ НЕ СТАТЬ ПОСВЯЩЕННЫМ, а коли так и не найдете, ПОМАЛКИВАЙТЕ.»

Все это происходит от того, что авторами обоих этих потоков движет какая-то стыдливая травоядность, их эмоциональная сфера есть лишь безжизненное мелководье, стерилизованное светом внешних звезд. Их чувства трепещут в диапазоне плюс-минус маленькое единичное измерение, известное каждому муравью. Упираясь муравьиным лбом в эту ничтожную единицу, они плачут о Великой Любви или Великой Депрессии. За пределами этого мизера для них разверзается пугающая черная яма, не подлежащая дифференциации и приравненная бесконечности, думать о которой человеческим языком для них либо философски неприлично, как в первом случае, или можно только при помощи механической мешанины символьной бессмыслицы, как в случае втором.

Кстати, к прозе все вышесказанное тоже имеет непосредственное отношение.