Богоявление

                Coz It’s always raining
                In my head
                Aaron Lewis, Staind

День первый – причины
Меня заинтересовала гостеприимная теплота стен этого кафе. Нежно-жёлтые обои  с какими-то детальными вставками. Придётся сощуриться. Только бы ОНА не увидела.
Она не видит, она смотрит в свою чашку чая, ожидая, что ответы всплывут на поверхность, а проблемы растворятся, как сахар.
Блин, она ещё и говорит. Говорящая зверушка нашлась. Ах, она рассказывает какую-то историю, но говорит как обычно тихо и загадками. Показывает, что она не такая как все. Аня, чёрт её подери.
Я пытаюсь обратиться во внимание, но слова просто исчезают.
На её лице нежно  проступают тени, отбрасываемые тусклой лампочкой, ведь на улице достаточно пасмурно. И лицо у неё пасмурное, вот. Я думал, что такое красивое карамельное личико не может быть таким страдальческим, но вот видите, ошибся.
Да, она красивая, как красиво стадо поп-певичек, но к сожалению , не видя её неделю, забудешь черты лица вообще.
Она рассказывала какую-то историю, но говорила так быстро и так сложно, что мне не удалось до конца проследить за ходом её мыслей.
-А что бы ты сделал, окажись ты на моём месте?
  Я? Что бы я сделал?
 Я не делаю, я просто по большей части думаю, чем совершаю какие-либо поступки. Ну, например, вот это пирожное за соседним столом, интересно, какая у него начинка? Иногда людям бывает лень заглядывать внутрь , некоторым просто неинтересно, некоторые боятся.  Из-за этого возникает столько проблем в отношениях.
-Это твои проблемы, - гордо заявляю я.Хорошая фраза. Действует безоговорочно. Люди, которые меня любят, уже привыкли, а те , кто привык ко мне, любят эту фразу.А Анетт ко мне не привыкла. Я её всего лишь приручил.Что может сделать человек с засохшем гелем на отросшем ирокезе, огромной ссадиной на нижней губе, заплывшими глазами и плотно сжатыми губами? А она не потеряла времени даром, пока я думал.
-Подонок!И керамическая кружка с рисунком под цвет обоев разбивается о мою руку, осколки безделушки впиваются в пальцы, кровь капает на жёлтую скатерть. Чай  стекает по моей белой рубашке (была выглажена специально для неё). Я вышел на улицу. Дождь решил, что сможет выстирать эти страшные коричневатые пятна, поэтому он лил изо всех сил. Мои кеды  тут же стали намокать,  я с трудом шёл. Я направлялся к Невскому, думал затеряться в толпе людей. Парни не плачут, верно? Значит, это струйки воды стекали по моим щекам. И конечно же, это были подкрашенные малиновым  капли дождя, что стекали с моей руки на джинсы. Это был самый настоящий ливень, и Невский медленно тонул.А люди маялись от скуки, меняя своё место положения, от кафе к другому кафе. Мозги, ум, тактичность, независимость, уважение-здесь все теряло свое значение. Не только сам проспект тонул, в нём тонули люди, поток машин,любимые кафе и кинотеатры-островки, последние остановки.Но почему-то все прохожие нацепляли на лицо  улыбку, притворяясь, будто всё хорошо, будто жизнь продолжается.Для меня жизнь остановилась вместе с часами на моей руке, которые пострадали от чая. В моей голове всегда дождь, я даже слышал его монотонный стук, но не за окном, а в моём сердце. Завтра…Завтра я найду её и продолжу отгадывать её загадки, признаюсь, что прокурил всё, и сердце, и душу, и мозги.Рука всё ещё чуть-чуть кровоточила, я не хотел накладывать швы. Согласитесь, иногда приятно показывать следы боевого прошлого… мне так всегда казалось,  что поэтому я не ношу пластырей и повязок. Порез,ранка? Йод,зелёнка! Сильный ушиб – приложил лёд и пройдёт! И никто не будет спрашивать тебя: что с тобой? Что произошло? Было больно?Нет, хоть на улице и льёт как из ведра, в кровати оставаться невозможно. Надо подышать свежим воздухом и отвлечься от мыслей о ней.Невский проспект в одиннадцать вечера представляет из себя нечто существенно отличающиеся от дневного варианта. Точно также я не стал одевать чистую футболку на утреннюю прогулку до- Макдональдса. Несмотря на ливень, народ всё равно циркулировал. С зонтами, в плащах, но с желанием оказаться там,  где их не ждут. Терпеть не могу такие большие компании. Дождь заставляет быстро-быстро моргать, и от этого приветливый неон кафешек и ресторанов, кокетливые раскраски зонтиков, галоген встречных машин, апельсиновые таблички, гордо сообщающие «такси» и серая, как альбом Staind*,мостовая  сливаются в одну импрессионистскую картину. Каждый сияет и смотрит на меня сверху вниз, тем самым давая понять, что я окурок только что  выкуренной мной сигареты, сейчас валяющейся около  призывной рекламы плоского мультимедийного телефона. Моя мама всегда говорила, что я выкурил всё до мозгов. Я бездумно продолжал уже привычный путь от «МАКСА» до «Фабрики», так ничего и не решив. О, да, моя мозговая дилемма стоила того, чтобы с вами поделиться.Я заснул в своей кровати, хотя мысленно я желал оказаться в её.


День второй – обстоятельства.

Левая рука беспомощно упала на соседнюю подушку, испачкав это символ чистоты и непорочности. Подушка в свою очередь впитала красную жидкость, в изобилии сочившуюся из раны, будто она и предназначалась для этого. Ане бы не понравилось, если бы я запачкал ей лоб кровью, но её же здесь не было. «Где она?», - вопрос,который я задал высокому штукатурному потолку. «Почему она не здесь?» - предназначалось полу ,усыпанному дисками и вырезками из газет и журналов. На «Что было вчера?» должно было ответить закрытое (скрытное) окно. И наконец, «Вернётся ли она?» - было выплюнуто ,как потерявшая свой вкус жвачка, в кровавую подушку. Моя мама всегда говорила, что сталкиваясь с трудностями, я веду себя как маленький ребёнок. Поэтому я изо всех сил постарался не ожидать ответа моей мебели и направился прямиком в центр Питера, надев при этом чистую рубашку.
В метро люди, я боюсь сказать,  те же самые, что вчера развлекались всю ночь, смотрели, вернее, сканировали меня.
Один из них, очередной надменный тусовщик, в гламурно-красной олимпийке, подошёл ко мне. Он посмотрел мне в глаза, я устало увидел в его очах затылок. Он слегка прищурил их, совсем как она, собираясь обнять меня, что-то вспомнить или рассмотреть. Но его глаза стали закрываться. Если бы не чёрные до плеч волосы, я решил бы, что передо мной Том Йорк. Человек чуть-чуть помигал, чтобы восстановить картинку, неуклюже поздоровался, и, не дожидаясь ответа, сквозь зубы процедил: «Тебе следует показаться врачу»
 Ах, кровь на моей руке? Что, истекаю? Оставило уже 3 лужи, свидетельствующие о моих перемещениях по вагону? А мне пофигу! Да, панк!
Я вышел на следующей остановке. Опять Невский, ст. М Маяковская. Было часов одиннадцать утра, воскресенье, и притом достаточно пасмурно. Вчерашняя переполненность проспекта очень быстро забывалась, людно практически не было. Странно, ведь обычно в такое время…
Ломая голову над статистикой и графиком посещаемости Санкт-Петербуржской Пятой Авеню, я добрёл до Аничкова моста, опёрся о холодный гранит скульптур, вспомнил, что мы когда-то по 2 часа торчали на этом мосту, держась за руки, заглядывали в ледяную глубину реки, бегали туда-сюда, как малые дети… На все эти безумные поступки толкала меня именно Анька, тёплая и пушистая, а ныне злобная, маниакальная  разбивательница чашек. Я бы позвонил ей, но гордость не позволяла. В конце концов именно  она причинила физическую и моральную боль. Я дошёл до Итальянской улицы, свернул в парк, устало упал на скамейку. Моя мама всегда говорила, что профессиональный спорт не для меня, хотя я до сих пор оставался в прекрасной  форме.
С моего наблюдательного поста я видел детишек, самозабвенно катающих машинки вокруг фонтана, видел ещё двоих постарше, стоящих в сторонке, мальчика и девочку, дерущихся из-за какой-то машинки, которая и гроша ломаного не стоит. А стоило ли нам вообще с ней ссориться? Наш разговор напомнил мне эту детскую ссору, без причин, но с последствиями. Мы вели себя как дети… может, она тоже это осознала.
Я достал мобайл, изучил список неотвеченных вызовов (мама, мама и мама), понял, что бесцельно потратил 3 часа, и засобирался домой.
Весь остаток того дня я слушал музыку и боролся с внутренней дилеммой. Желание позвонить ей было настолько навязчивым, но я не сдавался. Часов в 10 вечера меня опять, словно магнитом потянуло в центр.
Очень много народу – это ещё слабо сказано, дождь прекратился, все повалили развлекаться. Я просто мерил шагами расстояние от Макса до Фабрики, когда вдруг зазвонил мой телефон. Два гудка и повесили трубку. Я посмотрел на часы: одиннадцать пятьдесят семь, маме я не нужен в такое время. Может, ей? Я не мог больше этого вынести, я  хотел вырваться, взять лопату и прокопать маленькую дырку в её сокровенном сердце, дырку для себя…
Что-то вспыхнуло не небе, и тут же погасло, но я не обратил внимания.





ДЕНЬ ТРЕТИЙ: БОГОЯВЛЕНИЕ

Я переходил дорогу 5 минут спустя, но тут я увидел ещё одну вспышку там, на небе, потом ближе ,где-то слева,я подбежал поближе ,потом  был удар. В бреду я видел её. Она спустилась с неба, в белом одеянии, сказала, что всё теперь будет по-другому, вытащила меня из-под обломков машины, положила спиной на асфальт. Я слышал сирены скорой помощи, видел, как на носилках уносили водителя, девушку, лицо которой я не мог разглядеть, ей тут же наложили швы на лоб и забинтовали полголовы.
Утро.Левая рука беспомощно упала на соседнюю подушку и задела её, мою девушку… Я с радостью отметил, что сон ,бывший теперь таким далёким, будто в Гондурасе, и оказавшийся таким длинным, закончился. Только весь её лоб был забинтован и кое-где из под повязки виднелись швы.