- …Famine, Pestilence, War, Disease and Death! They rule this world.
- There is also love and life and hope.
- Very little hope I assure you. No. If a god of love and life ever did exist... he is long since dead. Someone... something rules in his place.
“And when he falleth” Theatre of Tragedy
* * *
Prologue
После смерти его оставили таким, каким он командовал на поле брани. Тело его было заковано в латы, а покрытое шрамами и морщинами лицо – устремлено вверх, к высокому и скрытому тенями своду собора. Его руки, сложенные на груди, сжимали меч, тот самый дарованный королем меч, с которым он вел армию к победам. Облаченные в доспехи рыцари в молчании стояли перед его гробом. Головы их были опущены, и монашеский хор возносил ему скорбь.
Он не был убит – не копье, клинок или стрела забрали его жизнь.
Это сделало время.
Оно серебрило его черные как смоль волосы, пока они не стали белее льна; оно медленно заставляло его слабеть, пока тяжесть ратного снаряжения не стала для него непосильной; оно подкралось к нему – и он не мог его избежать, ибо был невмочь сесть в седло.
Время настигло его в постели.
Рыцари короля и Орденов смотрели на него – это был последний день, когда они видели герцога Андельского. Королевство прощалось со своим Железным Орлом, втаптывавшим в грязь копытами кавалерии захватчиков-делфаров, смертоносным вихрем преследовавшим их войска, бравшим их крепости и отнимавшим провинции.
Лица стариков, его ровесников, были непроницаемы. Глаза же молодых горели горячей готовностью доказать свою доблесть - то, что они достойны принять его славные знамена, сокрушить врага и закончить войну полной и окончательной победой великой Тиреннии.
- 1 -
Дверь, перед ним отворили, и он вышел на крыльцо. Остановился, расправляя плечи и выпрямляясь во весь рост.
Гул голосов разом стих. Все смотрели на него – и согнанные в плотную толпу крестьяне, и стоящие по ее краям воины. Его взгляд на мгновение задержался на черноволосой крестьянке - такой надеждой переполнялись ее глаза… Держит одного хныкающего выкормыша на руках, а еще двое цепляются ручонками за холщовую юбку.
Усмехнувшись, сэр Тонгрод повернулся к старосте, и тот торопливо заговорил, обращаясь к толпе:
- Отныне, - торопился он, - Сэр Тонгрод Ледитир – наш законный господин. Мы обязуемся…
Сэр Тонгрод не слушал, глядел на свиней, роющихся в грязи в углу площади. Жирные, не то что в Ледитире, где простолюдины жрут конский щавель и лебеду…
Три дня назад удача принесла ему отличный подарок – это небольшое, но совсем неощипанное, и главное, никому не принадлежащее поселение. Немудрено скрываться в этих дебрях, в этих дремучих лесах, принимающих порою безвозвратно не только одинокие путников, но и целые обозы.
Он поднялся в седло и положил ладонь на свою новую, затейливо расшитую попону.
Тот, кто помог удаче подарить сэру Тонгроду лесной хутор, остался в доме старосты – за столом, не набравшись духу выйти наружу и предстать перед всеми своими односельчанами. Зеленый юнец по имени Вальт, не успевший отрастить зубы, чтобы брать то, что принадлежит ему по праву сильного, и потому не имеющий этого права. Захотел жениться на дочке старосты, но тот не пожелал отдавать ее за него… Но Вальту уж больно дочку старосты хотелось заполучить… И пришел он к сэру Тонгроду, показать, где прячется который десяток лет это разжиревшее стадо.
Староста смолк. Его голос перестал скрипеть, перечисляя, сколько именно ячменного пива, соломы, птицы, мешков муки, репы, бобов и всякого прочего должны теперь отдавать бывшие вольные жители хутора, нынешние данники, сэру Тонгроду.
- Да будет так! – провозгласил сэр Тонгрод, подняв руку, сжатую в кулак.
Толпа заволновалась, некоторые воины переглянулись между собой. Селяне глядели на них и на рыцаря, ставшего их господином – желая уловить его настроение.
Староста снял с головы свой войлочный колпак и поклонился. За ним поклонились и те, кто стоял ближе всех к сэру Тонгроду. Следом в поклонах согнулись и остальные – и он довольно глянул на их спины, прикрытые овечьими безрукавками.
Но тут его взгляд наткнулся на единственную неподвижную фигуру.
- Нездешний, - сказал один из воинов, прищурив глаза и пытаясь определить, что он из себя представляет.
Это сэр Тонгрод видел и сам – тот, кто не кланялся, был облачен в темную хламиду, скрывавшую фигуру так же надежно, как глубокий капюшон прятал его лицо. В руке незнакомец держал высокий резной посох, через плечо его была переброшена сума.
Рыцарь двинул к нему коня.
Он всегда делил людей на тех, кто сильнее, на тех, кто должен ему служить и на тех, кто представляет собой лакомую - или не очень - добычу. Этот был непонятен.
«Колдун?» - подумал рыцарь и вытащил меч. Крестьяне испуганно метнулись в стороны.
На груди незнакомца что-то сверкнуло, и сэр Тонгрод остановил коня, не доехав до него несколько шагов.
Золотой амулет; диск, висящий на цепи толщиной в большой палец. При его виде рыцарь остолбенел.
Он ощутил, как на его спине выступил пот – кто не знал о колдунах, могущих превращать людей в камень, бесить лошадей, насылать порчу или чуму, или же просто проклинать, отвращая навеки удачу. Колдун мог вредить и после своей смерти, он мог лишить жизни, завладев телом. Потом сам будешь привидением, шатающимся вечность по лесу с протяжными стонами. А есть ведь еще этот призрак, кошмар лесных путников! Благородные люди в него не верят, но простолюдины… Призрак Колдун – у кого еще может быть такая вещь?
Сэр Тонгрод оставался на месте – с взглядом, прикованным к амулету.
Колдун повернулся и зашагал прочь. Воин, стоявший на его пути, шарахнулся в сторону, споткнулся и упал навзничь. Другой нерешительно поднял лук – но так и не стал стрелять.
Ни разу не оглянувшись, колдун скрылся за ближайшим домом. Неотрывно следя за ним, сэр Тонгрод оставался все так же недвижим – точно на самом деле окаменел.
Прошло немало времени, прежде чем он очнулся.
С мрачным, почерневшим лицом, со злобно изогнутым ртом, он развернул коня. Тяжело дыша, поднял голову и остановил на старосте свой сделавшийся страшным взгляд.
Тот попятился перед конем. Не останавливаясь, сэр Тонгрод подъехал вплотную, молча ударил его ногой. Клювообразный носок солерета попал старосте в глаз, и он с истошным воплем рухнул наземь. Тренированный конь затанцевал на месте, топча его копытами.
Толпа смотрела на это с немым ужасом. Жена старосты дико закричала.
Все так же молча, сэр Тонгрод спешился и поднялся на крыльцо дома убитого. Коротко размахнулся, разом обрывая вой старухи, ударил ее ладонью в латной перчатке по лицу.
Затем толкнул дверь и исчез за нею. После него остался только меч, глубоко вонзенный в доски крыльца.
- Ааа!!! - заорал Бен Поджига, спеша следом за господином.
Спустя несколько мгновений он выскочил наружу, обматывая палку промасленным мешком.
- Где жил колдун?! – завопил он, бросаясь к горящему на площади костру.
Его вопль заглушили крики разбегающихся.
Меч, вонзенный в крыльцо, являлся знаком; воины настигали всех, кто не успевал спастись с площади, перепрыгнув через плетень, или же скрывшись за одним из домов. Когда Бен зажег свой факел, несколько человек уже валялись на земле – кто неподвижно, а кто со стонами. На них не обращали внимания. Все воины глядели на тот дом, на который указал крестьянин с разбитой головой.
Бен забегал вокруг него, подпаливая соломенную крышу. Когда с нее упал пылающий кусок, он остановился, раскрыл пинком дверь и швырнул в нее факел. Хлипкая соломенная крыша в минуту занялась и упала внутрь. Вверх полетели искры, из окон повалили клубы дыма.
Сэр Тонгрод сидел за столом в доме старосты, выпивая один жбан с пивом за другим. Перед ним громоздилась гора дичи, колбас, окороков и ячменных лепешек – все лучшее, что нашлось в крестьянских погребах, лежало на столе. Снаружи доносились вопли, хохот и женский визг – звуки, привычные уху рыцаря.
Вальт, приведший чужаков в хутор, сидел на лавке с окаменевшим лицом – в таком виде он оставался все время.
- Ну, так где там твоя невестушка? – ожесточенно жуя, спросил у него сэр Тонгрод через некоторое время.
В ответ Вальт промямлил что-то невнятное. Запахло дымом – в дом заскочил закопченный Бен Поджига. Бросив взгляд на лицо сэра Тонгрода, Бен понял, что предводитель порядочно хлебнул крепкого пива и уже отошел. Чертыхаясь, он полез по стремянке на чердак.
- Дурень, - махнул Вальту рукой захмелевший рыцарь, - Сидишь тут млеешь… Ничего, еще послужишь мне, станешь ничем ни хуже Тэла-Мечника…
Наверху послышался девичий вскрик и шум борьбы.
- Ану! – пьяно подняв бровь, крикнул сэр Тонгрод, - Кто там?
Бормоча ругательства, в чердачном проеме показался Поджига, понукающий темноволосую девушку.
- Пряталась в соломе, - пояснил Бен, спустившись, и толкнул пойманную к сэру Тонгроду.
- Хороша… - подмигнул тот Вальту, - Хороша дочка старосты… Как зовут?
Рыцарь поднялся, пристально и с усмешкой поглядел в ее перепуганные глаза.
- Виалита… - промямлил Вальт.
- Виалита… - словно пробуя слово на вкус, повторил сэр Тонгрод и с треском разорвал ее сорочку, - Хорошее имя, сейчас посмотрим, стоит ли его запоминать… Ох, белогрудая прелестница!
Поджига кинул на Вальта косой взгляд. Тот не дернулся - сидел на лавке, оцепенело наблюдая, как сэр Тонгрод с хохотом тащит его возлюбленную в хозяйскую спальню.
- Право первой ночи, - пояснил ему Поджига.
Плеснув себе пива, он как бы невзначай выложил свой широкий кинжал на стол и устроился на стуле поудобнее - так, чтобы хорошо было видно происходящее в спальне.
- 2 -
- Твой старший брат не вернется, мой сын, - тяжело вздохнул барон, - Делфары разбили армию нашего сеньора, графа Мотрала. Эта роковая битва при Нонте отняла у нас, мотральцев, многих – и твоего брата тоже. Ни он, не бывшая с ним дружина не вернется…
Фирдан увидел, как в глазах отца заблестели слезы. Суровый старик не хотел, чтобы это видели, и потому быстро обернулся к камину и указал на шлем-армет, лежащий на его полке.
- Мне доставили только его шлем… Сын нашего соседа барона Роальда сражался рядом. Самого его привезли домой живым. Глаза его выбиты, он прикован к постели четвертый месяц и если и не умрет от раны в боку, то никогда не сможет ходить. Вместе с твоим братом и еще многими рыцарями он пересек вброд реку… тогда делфары и ударили по ним. Сын барона поведал, как бился мой сын – даже когда конь его пал, а доспехи были пронзены стрелами и иссечены алебардами. То был его смертный час, но он сумел убить еще троих делфаров. И теперь…
Голос старика задрожал, и он поспешно смолк, продолжая смотреть на помятый и изрубленный шлем.
- Отец… - помолчав, тихо произнес Фирдан, - Я скорблю о нем вместе с тобой. Я не был дома десять лет… но брат остается моим братом. Я скорблю о нем и обо всех тех, кто ушел. Сейчас он близко к солнцу – в небесных чертогах нашего Творца. Верь же, что он принял из Его рук награду за свою смерть. Своей отвагой и бесстрашием он завоевал себе особое место в раю.
Некоторое время все они сидели безмолвно – больной и седовласый старик, Фирдан и его сестра. Горел камин, и в треске его поленьев чудились отголоски минувшей битвы. На столе скорбно оплывали свечи, и их капли воска были горячими слезами, пролитыми по погибшим. Углы же холла оставались темны – за его окнами уже сгустился вечер.
- Война далеко на юге, - спустя некоторое время заговорил старик, - Но мы все равно воюем, мой сын… Замки пусты, ибо рыцари отправились в королевскую рать вместе со своими дружинами. Вот и ты здесь – лишь потому, что священник, а не воин… Мотрал опустел – здесь остались лишь немощные старики. По нашим деревням бродит смута, по лесам рыщут шайки разбойников, и некому дать им отпор. Некому, к примеру, раз и навсегда образумить нечестивого Тонгрода. Герб Ледитиров запятнан грязью. Тонгрод налетает на окрестные поселения, грабит, жжет, насилует… Ну а потом отходит в свой Ледитир, который он, поправ честь предков, превратил в настоящую берлогу головорезов… Король же ввел новые, тяжелые и невиданные доселе поборы, должные прокормить армию. Крестьяне пухнут от голода… да и у нас, сеньоров, мало что остается. Такова наша жизнь.
Потому, сын мой, прости меня… Ты закончил свое обучение в монастыре, стал достойным. Но я не могу дать тебе золота, чтобы ты продолжил свой путь, купил сан и приход и стал аббатом.
На галерее послышался шум. Звеня кольчугой, в холл спустился капитан барона.
- У ворот рыцарь, - сказал он, - Сэр Гилан Лоан, едет с войны и просит гостеприимства.
- Лоан? – удивленно, переспросил барон. Лицо его ожило. - Впустите же его и проводите сюда!
Он замолчал, что-то припоминая.
- Лоан… - повторил он Фирдану и Найвенне, - Я бился с ним плечом к плечу в Танийской битве, в самом начале войны. Как молоды мы были! Лоан был одним из самых отважных рыцарей, каких я знал. Он успел завести сына?.. Удивительно – при его-то обете целомудрия… Значит, он все же выполнил его, поверг двадцать делфарских рыцарей. О, как я рад, что этот славный род не пресекся! Ну где же он, я хочу его видеть!
Сопровождаемый слугой рыцарь уже прошел по галерее и спускался к ним. Он оказался столь же молод, как Фирдан, но черноволос, а также куда более высок и широкоплеч. Доспех его не был полным - только длинная кольчуга. Плащ покрывала пыль, так что было ясно, что он провел в дороге немало дней.
- Приветствую вас в Брантарде, сэр Гилан! – барон с улыбкой поднялся и подошел к нему, - О, у вас отцовский меч! И этот шлем, как он мне знаком… «Рукой Творца» - вот что должны означать буквы на его ободке. Садитесь же за стол… – он повернулся к слуге, - Достаньте лучшего вина! Сэр Гилан, давайте я представлю вам моих детей – достойного служителя Творца Фирдана и Найвенну.
- Благодарю вас, барон, - с улыбкой поклонился хозяину сэр Гилан.
Удостоив Фирдана вежливым поклоном, он прошел к Найвенне и склонился перед нею, целуя протянутую руку.
- Пожалуйте же за стол и рассказывайте! – усадил его барон и подождал, пока слуга наполнит кубки, - Что нового на войне? Какие вы везете вести?
- Вы знаете, что война проходит с переменным успехом, - поклонившись и сделав глоток, произнес сэр Гилан, - В общем, сейчас дела у делфаров идут куда хуже, чем у нас…
При упоминании о делфарах взор старого барона мимо воли обратился к шлему погибшего сына. Пелена набежала на его выцветшие глаза – приезжий рыцарь что-то говорил, а перед ними оживала молодость.
Он выезжал из ворот этого замка на войну в начищенных доспехах. Полсотни пеших ратников он вел на своем копье под знамя графа. Сборы, турнир в столице… Поход, первый бой… Как и остальные рыцари, он пришпорил коня, ломая строй, ринулся вперед, за славой. Трубящие рога и копье, нашедшее цель в густых клубах пыли.
Первый бой, за ним последовали еще и еще. Стычки, осады, преследования и отступления… Пиры, опять турниры…
Он вспомнил те полгода, что провел в столице. Перед ним ожила та, чьи волосы и глаза казались темнее ночей, которые они проводили в пустой часовне. Она явилась лишь на мгновение, и тут же снова вернулась в прошлое.
Душа ее отлетела на небеса, а тело телега увезла за стены – к черному дыму чумных костров, на которых сжигали раздувшихся, покрытых черными пятнами мертвецов. А он спешился и остался стоять у ворот.
Делфары вышли навстречу их армии, измотанной чумой… но не дошли, будучи выкошены ею же подчистую. Снова война. Враги – он впервые рухнул в кровавую грязь, к копытам, с тяжелой рубленой раной. Победы – трофеи, вываленные кучами перед знаменами. Поражения – поля, заваленные трупами. Вонь выворачивала наизнанку, когда остатки армии отступали дорогой, бывшей дорогой славы…
Перемирие он снова провел в столице. Другая женщина… Эта не была благородна, как та, когда он был совсем молод. Вилор вспомнил, как она плясала, и звон бубна мешался со звоном монет, которые летели ей под ноги; пьяный, он сломал пьяному сопернику руку булавой и остался с нею на ночь. Что еще он помнил о ней? Ее кожа была смугла, и ночи с нею наполнял тот жаркий огонь, что горит в жилах южанок. Ночи с нею закончились вместе с перемирием, и на прощание он просто отсыпал ей серебра.
Война завершилась для него через семь лет. Он вернулся домой, трясясь в обозной телеге, окруженный горсткой уцелевших воинов. Слепой и немой, на грани смерти, накрытый грязной и изорванной попоной вместе с изуродованными доспехами.
Тогда в его жизни и появилась Найвенна. Сирота, дочь павшего на войне отцовского вассала, она жила в Брантарде и взяла на себя нелегкие заботы сиделки и врачевательницы. Два года он провел лежа, и каждый день Найвенна находилась подле него. Он чувствовал нежность ухаживавших за ним рук, слышал звонкий девичий голос, рассказывавший ему новости и сказки…
Руки Найвенны избавили Вилора от боли, ее истории и песни приглушили предсмертные вопли, топот, звон и скрежет стали, оставшийся в его ушах после той битвы, когда он был изувечен. Сквозь мрак кошмарных видений, в которых не было ничего, кроме смерти, проступил ее образ – точно принадлежащий ангелу, посланному во спасение самим Творцом.
Никто и никогда не был для него так дорог, как она. И когда наконец зрение к нему вернулось, он узрел ее пленительную красоту, столь же светлую, как тот образ, что вывел его из тьмы.
Вилор встал на ноги, но той силе, что он имел раньше, возвратиться было не суждено. Его война завершилась, и, взяв Найвенну в жены, он остался в своих владениях.
Они прожили вместе немало, у них родились сыновья - Дорлин и Фирдан. И через семь лет после рождения Фирдана Найвенна умерла - родами, оставив после себя дочь.
Вилор долго скорбел, но пережил и это. Жизнь научила его стойко принимать любой ее удар; жизнь матери воплотилась в жизни дочери – и то, что в ней возродилась красота Найвенны, было наполнено глубочайшим смыслом. Вилор назвал ее именем жены.
Найвенна…
Молодой приезжий рыцарь, сэр Гилан, глядел то на барона, то на Фирдана, и затем его взгляд неизменно возвращался к ней:
- Наша победа при Аллене была славной, сделавшей возможной взятие Таррона… Но тот успех перечеркнут битвой при Нонте.
При упоминании о Нонте барон Вилор вздрогнул и оторвался от своих размышлений.
- Пока наша армия шесть месяцев изматывала себя осадой Таррона, - продолжал сэр Гилан, - делфары успели оправиться после Алленского разгрома, а в наших провинциях началась чума. Но без Таррона нам бы никак было не обойтись… он остался бы в тылу, наступай мы дальше. Войска в нем собралось множество – разбитые делфары большей частью скопились в этой крепости. К тому же, как оказалось, в Алленской битве участвовали не все их знамена – в их армии случился раздор, и к Аллену выступили не все. Те, кто не выступил, опять же находились в Тарроне… Нет, без Таррона мы бы не обошлись. Блокировать же его частью армии не хватало сил… потому и получился Нонт.
Сэр Гилан тяжело вздохнул:
- Их свежее, более многочисленное войско против нашего - поредевшего, усталого, лишенного подкреплений…
- Это последнее, что я слышал о войне, - заговорил барон Вилор, - Но что произошло дальше?
- Наши отступающие войска заперлись в Тарроне, - поведал сэр Гилан, - Сам я был дважды ранен при Нонте, а попав в Таррон, я получил еще одно ранение – тяжелое, арбалетный болт. Два месяца пролежал и, увы, встал на ноги уже после того, как делфаров отбросили от крепости. От моего отряда мало что осталось после Нонта, а остальные погибли при обороне Таррона…
Поэтому я и покинул его - чтобы оправиться после ранения… и заодно набрать и обучить новых воинов. Чтобы вернуться на войну с новыми силами, и привести на копье хотя бы два десятка ратников… Когда я отъезжал, Таррон оставался в наших руках.
- Хорошие вести, - выслушав, произнес барон Вилор.
- Крепость наша, и это главное… - согласился сэр Гилан, - А в целом на войне все по-прежнему. По пути же домой я видел перемены, произошедшие на родине. Много нового, но ничего хорошего. Эта смертоносная чума… Некоторые поселения полностью вымерли. Сплошные беды и беззакония, повсюду расплодились разбойники. Но если в средних провинциях они гроздьями висят на каждом перекрестке, то у нас, в Мотрале, чувствуют себя куда вольготнее. Смерть и скорбь, чума и беззаконие… За недельный путь по родному Мотралу вы первый сеньор, оказавший мне гостеприимство. Остальные же встречали меня запертыми воротами.
Сэр Гилан сжал губы.
- Это потому, что наше графство всегда отдавало на войну слишком много, - сказал барон Вилор, - В замках остались только старики - немощные, отвоевавшие свое, окруженные увечными воинами. Сил обуздать разбой нет ни у кого. Даже в нашей округе промышляют злодеи, взять одного сэра Тонгрода… или Куккольда, лишенного рыцарского звания…
Барон Вилор сделал знак слуге снова наполнить его кубок, и Фирдан воспользовался этой паузой, чтобы встать.
- Простите меня, - смущенно улыбнулся он, касаясь рукой высокого воротника сутаны, - Я хочу покинуть вас и отправиться к себе – давно наступило время моей вечерней молитвы.
- 3 -
Поднявшись с колен, Фирдан сел за стол и прикоснулся к кожаному переплету одной из своих книг. Посидев некоторое время неподвижно, он начал рассеянно листать ее страницы, скользя взглядом по строкам.
«Я начинаю свое служение Творцу… Учителю Олдану столько лет, что кажется, будто он ровесник Тиреннии. А братьям не больше семнадцати, в основном, шестнадцать, как и мне. Завтра мы прощаемся с монастырем и начинаем свои странствия. Нас двадцать человек, Олдан поведет нас на запад…»
Эту запись Фирдан сделал девять лет назад.
«…Олдан сказал, что его тело Альгерта принадлежит земле, а душа – Творцу. Со слезами на глазах мы молились за умершего брата всю ночь и утром обратили его в прах на отдельном костре…»
Через полгода после того, как братья покинули монастырь, погиб первый из них. Западные города и селения, охваченные чумой; они лечили, облегчали страдания и предавали огню усопших. Альгерт заразился и умер первым, и еще шестеро последовали за ним. Прикосновение чумы было прикосновением смерти.
Но она прошла мимо Фирдана.
И он овладел основами врачевания.
Он перевернул толстую пачку страниц и продолжил читать:
«Жители этой деревни оказались настоящими язычниками. Окраинные, живущие без сеньора, поклоняющиеся каким-то деревянным идолам… Мы спасались от них бегством; ни о каком обращении в истинную веру не могло быть и речи. Брату Листару досталась стрела в ногу, и мы тащили его несколько миль по лесу. Только потом мы осмелились передохнуть… »
Это происходило уже пять лет назад, в полудиких восточных землях, наполненных верой в ложных богов. Тот первый случай, когда удалось убедить жителей деревни от нее отказаться, был по большей части заслугой отряда одного странствующего барона. Рыцарь отнял у язычников скотину и имущество, и заодно велел им вверить свои души Олдану... Тогда Фирдан понял, что вера должна на что-то опираться… этим кем-то стал тот рыцарь и его люди. Они отыскали в лесах еще два небольших поселения, и сделали и тамошних жителей приверженцами Единого Творца. Но потом их миссия закончилась: другие язычники прослышали про рыцаря и монахов и устроили им засаду. Трое братьев остались там, но остальным удалось уйти. Будучи загнанными в глубокую чащу, они блуждали две недели. Еще одного загрыз медведь…
Смерть была так близко, но пощадила Фирдана.
Уже вдесятером они возвращались в срединные провинции Тиреннии. Там два брата сговорились и убежали – зная, что теперь Олдан поведет на юг, где идет война с делфарами.
Но на юг Олдан не пошел; кормясь подаянием, их группа пришла в столицу; там они устраивали проповеди на площадях, а кров им предоставил один из монастырей.
Те четыре года, что Фирдан провел в столице, стали лучшими в его жизни. Он научился держать речь и писать стихи. Он гулял в монастырском саду и глядел на работу иконописцев.
И смерть, пришедшая в столицу вместе с восстанием, забрала с собой полгорода, но Фирдана оставила в числе живых.
Олдан привел их, - четверых, - обратно в родной монастырь; там их посвятили. Отдохнув полгода, молодой священник Фирдан отправился домой, чтобы найти у отца средства для обретения прихода, и тем самым стать аббатом…
«У каждого из нас, живущих на земле, есть свой Путь. – читал он свежие строки, написанные уже дома, - Путь священника есть путь служения Творцу. О, как много я перенес, идя по нему. Годы суровой жизни в монастыре сменяли годы странствий. Иногда я даже начинал роптать… или впадал в отчаянье… но лишь теперь я понимаю мудрость Храма. Мы должны были заплатить эту цену, ибо только Путь, его преодоление, только лишения во имя Творца могли сделать меня и братьев посвященными; мы прошли испытание, и обряд лишь закрепил наше звание. Старик Олдан знал, когда нужно возвращаться – когда мы все поняли… Лишь четверых из двадцати избрал Творец и защитил от смерти. И мы, младшие сыновья владетельных сеньоров, отправились домой, за помощью наших отцов. Чтобы стать аббатом, надо иметь приход…»
Лицо Фирдана было мрачным. Отец отказал ему – золота у него не нашлось. Фирдан в растерянности перелистывал исписанные страницы, тщетно стараясь найти в последних строчках ответ на то, что делать дальше.
«Я пережил чуму и смуту. Я слышал вопли мятежников, сжигаемых королевскими латниками прямо в их домах, я чувствовал тошнотворных запах горелого мяса. Стоны чумных… В ужасе покидая дома, родные их бросали. Помочь им было нельзя – тогда наших сил едва хватало, чтобы жечь жилища, и мы не всегда находили время удостовериться, что там уже все умерли, а не еще умирают… Ребенок, неведомо почему не заболевший вместе со всеми, оставшийся у холодного тела матери; он разрывал нам души своими криками, когда хижина запылала… Тех, кто бежал с запада, встречали на дорогах шайки разбойников. Я знаю, как они оставляли беженцев растерзанными и отступали в свои логова, догола обобрав убитых, пощадив только девушек и женщин, представлявших собой хоть какую-то ценность. А затем чума вспыхивала и среди этих ненасытных псов, ибо они уносили ее вместе с награбленным золотом и тряпками, уводили за собой вместе с пленницами.
Я познал тьму, я видел ее в горящих фанатичным огнем глазах лесных язычников и в глазах не успевших остыть мертвецов.
Ее тень давила на меня, даже когда до дома оставались последние мили, последние шаги…
И здесь случилось чудо.
Едва отворились ворота, едва мои ноги коснулись камней мощеного двора, будто солнечный луч, передо мною промелькнуло светлое воспоминание. Нет, видение! Как бы со стороны, я смотрел на себя, маленького мальчика, играющего на нагретых солнцем камнях. Когда это было? Было ли это когда-то?
Солнце сверкало золотом в моих волосах. Очарованный, я сделал к себе шаг – и мальчик исчез.
И тогда тень беспросветной тьмы отступила; ее отогнал всепобеждающий свет. А я смотрел на родной дом и вспоминал.
Он оказался таким, как в моих снах там, на чумном западе или на языческом востоке. Я думал о нем, прячась от язычников в пустом логове лесного зверя. Я мечтал о нем, меся сапогами грязь бессчетных дорог. Грезил им, наполняя свежеотрытые рвы телами казненных мятежников. Тянулся за ним, погрязая в беспощадной трясине, жаждал его, тщетно вытряхивая из фляги последнюю, несуществующую каплю.
Я шел к нему сквозь тьму долгих десять лет.
Я наконец дошел. Вот она – моя цель, моя мечта, пронесенная сквозь бесконечные страдания. Моя награда, дарованная Творцом за мой тяжкий Путь, с которого я не свернул.
Высокие серокаменные башни и крепкие дубовые ворота; просторный двор, стрельчатые окна и узкие бойницы; полный студеной воды, бездонный колодец и подвалы с припасами; большой холл и тихие опочивальни; ковры и гобелены; настенные факелы и оружие… И то, чего не было раньше.
Маленький садик, выращенный посреди двора.
Улыбаясь, она стояла там. Невероятно белоснежная кожа, легкая фигура, тонкие и мягкие черты лица. Золотые волосы Найвенны достигали поясницы, и в ее глазах лучился тот свет, что бывает только в глазах небесных существ.
Мне не было мало, чтобы понять, что это – Его знак, что дом – это будущий рай, который будет мне дарован, если я продолжу Путь.
Меня привечала Найвенна, и Творец придал ей облик ангела».
Дочитав, Фирдан счастливо улыбнулся. Затем достал перо и чернила: его мрачность исчезла без следа, и он начал писать дальше.
- 4 -
Следующим утром старик барон долго уговаривал сэра Гилана остаться, отдохнуть и поправиться. Раны рыцаря хоть и были зажившими, но от долгого пути разболелись; потому он согласился задержаться. Гостеприимство барона Вилора пришлось очень кстати.
Барон оказался несказанно рад. Весть о гибели старшего сына его сломила. И без того слабый, согнутый хворями, изувеченный давними ранениями, Вилор жил скорбью. Завладев им за мгновение, горе добивало четыре месяца – словно умелый безжалостный палач, неторопливый от осознания полной власти над жертвой.
Дни его подходили к концу. Он перестал покидать за ворота, не мог заснуть полночи, а потом встать полдня; стал совершенно безразличен к окружающему миру. Ссутулив плечи, едва переставляя ноги, старик шатался по замку, а когда выбивался из сил, то падал в свое кресло и долгими часами неотрывно глядел на шлем сына. Разговаривая сам с собою, он твердил, что хочет скорее последовать за ним.
Найвенна старалась помочь отцу, чем только могла – исцелить травами, отвлечь разговорами… впустую. Вилор умирал.
Но, нежданно-негаданно, у Найвенны появились помощники. Фирдан целыми днями пропадал в окрестных лесах и возвращался с огромными связками трав. Отобрав лучшие, он готовил сложные снадобья. Знания молодого священника помогали куда лучше тех, что пробовала девушка. Он лечил и молился, а сэр Гилан отвлекал старика, как мог. Рыцарь требовал советов, как лучше вооружить и обучить дружину, рассказывал о столице, слушал о тех местах Делфарии, где побывал Вилор и они обсуждали, какой оборот примут события, если война вновь переместится туда.
Их совместные заботы возымели действие. Старик воспрянул силами и духом. Дело едва не дошло до учебного поединка с сэром Гиланом: Вилор грозился показать, «как владели мечом в его молодости», и заодно «подучить молодца хитрым приемчикам»…
До поединка, естественно, дело не дошло, зато оно дошло до того, что барон Вилор впервые за четыре месяца покинул стены Брантарда. В сопровождении сэра Гилана, своего бывшего оруженосца, нынешнего капитана стражи, Фирдана, Найвенны и нескольких увечных ратников он объехал свои владения. Заехал в свое селение - Бран, - и в оба хутора, побывал у прудов и на пограничной с бароном Роальдом просеке. Потом, порядком уставший и непрерывно шутящий, он вернулся домой.
Найвенна выглядела счастливой. Сэр Гилан смеялся шуткам барона, переводя глаза с одного собеседника.
Лишь Фирдан ни разу не улыбнулся. Мрачный, думающий о чем-то своем, он сказал за все время лишь несколько слов, а по возвращению сразу же отправился в свою комнату. К обеду он не спустился, сказав слуге, что будет молиться.
Радостная, Найвенна этого не заметила, но это не ускользнуло от внимания сэра Гилана. Покончив с обедом, он отправился к нему.
Он оторвал Фирдана от вороха раскрытых книг и свитков из замковой библиотеки. Собранный и серьезный, священник встал, и жестом предложил рыцарю сесть.
- Я знаю, зачем вы пришли, - хмуро сказал он, едва сэр Гилан опустился на стул.
Сэр Гилан молча взглянул на книги, целиком покрывавшие стол.
- Вам кажется, что вы чего-то недопонимаете, - невозмутимо продолжил Фирдан, - Вы удивлены, что я не радуюсь вместе со всеми поправке отца… Что ж… Думаю, я смогу ответить на все вопросы, которые вы себе задали. Но для этого мне придется рассказать о том, чего вы не знаете… О том, что я подозревал и в чем уверился буквально перед вашим приходом.
Он отошел к окну. Рыцарь смотрел в его закрытую строгой сутаной спину и не торопил.
- Еще в детстве я услышал эту легенду… одну из страшных историй, рассказываемых няньками на ночь детям. – помолчав, начал Фирдан, - Легенду о Крингоне.
Два с половиной века назад в окрестных землях находилось владение некоего барона Крингона. Все знали его как кровавого злодея. Никто кроме Творца не мог и не сможет подсчитать его преступления, как никто кроме Него не смог бы измерить их поистине нечеловеческую жестокость. Черная слава о Крингоне распространялась на все окрестные земли; путники обходили его баронство десятой дорогой, а торговые обозы ходили здесь только под охраной крупных отрядов воинов… Что спасало не всегда, ибо шайка негодяев, собранная разбойником, была многочисленна.
До поры до времени никто не знал, что больше золота Крингон жаждет только бессмертия, что в его замке живет беглый монах, продавший за черные знания душу Нечистому, что ночами барон и этот чернокнижник спускаются в подземелья и совершают жуткие ритуалы.
Они приносили в жертву Нечистому младенцев и невинных девушек… но все оказывалось напрасным. Бессмертие так и не приходило к Крингону, зато Нечистый завладевал им все больше, и все более безумной становилась его жестокость. Как пламя, пылала его ненависть к людям. Бессмертие – или хотя бы продление жизни, - за это барон был готов на все, что только скажет чернокнижник.
И тот говорил. Его требования становились все более изощренными: сам дьявол говорил его устами, управляя Крингоном, как послушной марионеткой. Дьявол и не думал давать ему никакого бессмертия, он просто унижал человеческий род, жаждал крови и наслаждался властью над бароном… Повешенные гроздьями висели на стенах, воротах и окрестных деревьях замка; крестьяне бежали из когда-то богатейшего баронства; награбленное золото непрерывным ручьем текло в карманы тех, кому чернокнижник платил за ингредиенты; преданные пыткам, рассеченные на куски дети и девушки сгорали на колдовском костре. А чернокнижник, «потерпев очередную неудачу», направлял обпившегося крови Крингона на очередное дело. Мертвенно бледный, закованный в черные латы, барон покидал со своими прислужниками замок лишь для того, чтобы совершить новое преступление…
В конце концов, ему потребовалась девушка благородного рода. Только на такой он мог жениться… изобретенный дьяволом ритуал требовал, чтобы Крингон принес в жертву не простую девушку, а свою невесту, в день свадьбы. «Чем она будет знатнее, - говорил дьявол, - чем будет красивее, тем больше будет шансов на успешный исход ритуала».
Крингон слышал о красоте Миалины, дочери барона Утхальда. Послав к ее отцу шпионов, он прознал о том, что ее готовятся выдать замуж; собрав шайку, он устроил засаду на пути к Мотралгарду, в чьем соборе должно было состояться венчание. Дьявол помогал Крингону – охрана Миалины была перебита, а сама она захвачена.
Но если Крингону помогал Нечистый, то Лингару Брантарду, моему дальнему предку, жениху Миалины, помогал Творец. Один из ратников, павших вокруг Миалины, оказался тяжело ранен, но не убит. Он и рассказал Лингару, прискакавшему на следующий день на место побоища, кто командовал нападающими головорезами.
Святая ярость охватила Лингара; как Крингон, не принадлежащий себе, а дьяволу, так Лингар – ведомый Творцом, - пришпорил коня к владениям злодея. Его дружина, отнюдь не бывшая малочисленной, спешила за ним.
У замка кровопийцы Творец вновь помог Лингару: стены крепости были крепки, и взять их не хватило бы сил, но неподалеку жил лесник. Он знал, где находится вход в подземный лаз, ведущий в замок; видел он и черные дела, младенцев и девушек, которых Крингон приводил в подземелья тайно, через этот лаз. Лингар и дружинники спешились и поспешили этим путем.
А в замке полным ходом шли приготовления. Наряженная в свадебное убранство Миалина рыдала и тщетно молила о пощаде, видя участь, которую ей готовили. Она находилась в подземелье, в том самом застенке, где должно было состояться венчание, и где приносили в жертву. Она видела дрожь, бьющую Крингона, чернокнижника, вопящего заклинания и чертящего на темном алтаре запретные знаки, его прислужников, суетящихся вокруг жертвенного костра, палачей, готовящих орудия пытки, ибо перед смертью жертве полагалось доставить как можно большие мучения.
Стены подземелья загрохотали, когда чернокнижник произнес первые слова кощунственного обряда. Обезумевший Крингон повел Миалину к венцу – он думал, что сам Нечистый грохочет, поднимаясь к ним из своего подземного царства.
Но то был не дьявол, а Лингар и его дружинники, выносящие тараном каменную дверь. Разбив ее, они оказались прямо в подземелье.
Смерть от клинков настигала разбегающихся прислужников и палачей. Не щадя злодеев, дружинники вошли в главный подземный зал. Лингар лично схватился с Крингоном, поверг его, отсек ноги и голову, а тело забросил в пылающий костер. В него же он швырнул живого, дико визжащего чернокнижника. Затем они пошли наверх – вышибая двери, и карая сталью всех, кто только попадался на пути.
Паника охватила уцелевших негодяев. Умирая повсюду, не имея возможности спастись в замке, они отчаянно пытались его покинуть. Некоторые преследуемые, лишившиеся рассудка от ужаса, прыгали с высоких стен, чтобы, корчась и вопя, упасть на колья или в глубокий ров. Остальные же, - и их было большинство, - добежали до ворот, отворили их и выбегали наружу, где их поджидала вторая часть дружины Лингара. Ведь там, выстроившись полукольцом, стояли лучники – и вал истыканных стрелами тел рос, пока не заполнил весь мост.
Никто из них не выжил. То был священный день правосудия и день славы рода Брантардов. Лингар выезжал, держа голову Крингона на копье, и освобожденные им, изможденные узники подземелья возносили хвалу Творцу и его рыцарю-спасителю.
Замок одержимого барона был разрушен до самого основания, а подземелья завалили камнями… Свадьба Лингара и Миалины состоялась в срок. Она родила ему пятерых детей, двое из которых стали славными рыцарями, а один – аббатом, чье благочестие помнят до сих пор. И еще Миалина соткала гобелен, на котором Лингар освобождает ее из лап дьяволопоклонников. Он висит на стене, в восточном крыле… Таков конец истории Лингара и Миалины.
Фирдан обернулся к сэру Гилану – на протяжении всего рассказа тот сидел, глядя в пол. Кулаки рыцаря были сжаты – он представлял все, что содержала легенда, и жалел, что его не было вместе с Лингаром.
Таков конец истории Лингара и Миалины, - вздохнув, повторил Фирдан, - Но не конец всего, что я хочу вам рассказать.
Словно очнувшись, сэр Гилан поднял голову и вопросительно взглянул в глаза священнику.
- В наших дремучих лесах много темного и неизведанного. - промолвил Фирдан, - Есть истории о троллях, о Говорящем Медведе… и о Колдуне. О том, кто ходит туда-сюда, большей частью по ночам… Кто, или что он, никто не знает. Одетый в темную, бесформенную хламиду, с лицом, закрытым капюшоном, с посохом и сумой… Он может прийти ночью к костру одинокого путника и поговорить с ним. Никто потом не помнит, что именно говорил Колдун, беседа их проходит будто в тумане. Последствия такого разговора – беда дома. Вернувшись, путник узнает, что жена родила мертвого ребенка… либо пожар уничтожил все его имущество и жилище. Но рассказать о своей семье – не самое страшное, куда страшнее увидеть лицо Колдуна.
Говорят, в лесу находят мертвых – у привального костра. Многие их них уже превратились в кости. Причину же смерти других, умершие незадолго до обнаружения, невозможно понять. Не яд и не оружие… Считают, что Колдун злится на тех, кто не сумел не поддаться на его чары, не расслабиться и не рассказать о близких. Таким – спасшим благополучие семьи, Колдун показывает свое лицо.
Охотники, знающие леса, могут рассказать об этом больше. Причем, некоторые утверждают, что все же можно удержаться от рассказа о семье без вреда для себя, что Колдун показывает лицо тем, кто хочет поднять на него руку… Но все, к чьему костру он приходил, рассказывали. Остальных, получается, он убивал…
Несмотря на то, что ни один рыцарь не видел Колдуна, а простолюдины могут врать сколько угодно, я считаю, что это не их выдумки.
Вот хроники Брантардов, я просмотрел все со времени барона Лингара… Вот общие хроники здешних земель. Сопоставляя их, рассматривая хронологию событий, многое становится ясно.
Впервые Колдун появился через несколько лет после смерти Крингона. Нашли тело путника, в пределах его владений. Потом – рассказы охотников о бедах дома… Потом опять мертвецы… Заметьте – Колдун никогда не отваживался выйти к рыцарю.
- Вы думаете – это Крингон? – сэр Гилан смотрел на рисунок в раскрытой книге, изображающий Колдуна.
- Зло редко можно искоренить одной лишь сталью, - помолчав, ответил Фирдан, - Всякое зло простирает свои корни к Нечистому. Они тянутся к нему… Не знаю, почему Крингон сумел вернуться. Один из тех бесчисленных ритуалов, что совершались над ним, возымел такое действие? Или дьявол нашел своему прислужнику другое дело, чем просто гореть в аду? Не знаю…
Вот что еще становится ясно. Я смотрел общие хроники, всей Тиреннии. Крингону не так просто покидать ад. Он может это сделать только во время всеобщей скорби, в черную годину… Даты нахождения свежих трупов в лесу полностью совпадают с датами горьких событий. Смерть любимого всеми короля Нольда Доброго… восстания и поражения на войне с нечестивыми делфарами, гибель полководца, бывшего надеждой Тиреннии… Такие вот события, всеобщее горе и позволяют ему приходить в наш мир… чтобы снова вернуться к своему хозяину.
Дело в том, что недавно простолюдины снова видели в лесу Колдуна-Крингона. Он шел, опираясь на посох… увидевший его парнишка спрятался в зарослях, и зло его не обнаружило.
- Что-то случилось? – спросил сэр Гилан, - Но на войне события складывались в сторону затишья… в любом случае, в сторону Тиреннии… Восстаний и мятежей не предполагалось…
- Не забывайте, где мы сейчас, - вздохнул Фирдан, - В эти глухие места не доходят не то что новости, но и королевские законы… Может, кто-то умер? Неизвестно…
Зато известно другое. То, что и побудило меня искать в рукописях ответы – болезнь отца. Она загадочна – говорю вам, как целитель. Травы, которые должны были поднять отца на ноги за несколько дней, не помогли… Что только я не пробовал.
- Скорбь по погибшему сыну… - начал сэр Гилан.
- Которую вы ослабили своими беседами… - горько усмехнулся Фирдан, - Благодарность вам, но нет, ни беседы, ни травяные снадобья… Они помогли делу, конечно, но отец встал на ноги на следующий день после того, как я заподозрил неладное и совершил обычную защитную службу, ограждающую от Нечистого… Помните, как внезапно он пошел на поправку?
- Да. Но при чем тут Колдун или Крингон?
- Испуская дух, Крингон кричал, что еще отомстит – если не самому Лингару, то его потомкам… Легенда умалчивает об этом, зато это упомянуто в хрониках нашего рода. Я думаю, что именно сейчас он имеет силы, чтобы попытаться. Повторю, что произошло, мне неизвестно… Есть еще одно… Не буду уводить вас в дебри экзорцизма, выскажу лишь свои выводы. Замок на двери темницы Крингона, - страх перед рыцарем, полученный из-за смерти от руки одного из них. Поэтому он не мог вредить благородному роду. Значит, он получил ключ. Такое могло произойти, если он встретил рыцаря с темной душой… Это дало ему ключ, он больше не боится.
Именно потому он сумел изводить хворью моего отца. Именно потому я не радовался вместе с вами. Ибо этот успех – лишь временный, но не окончательный. Рано радоваться. Я не знаю, что делать – пока что. Пока что я буду ограждать отца своей верой и силой светлых обрядов. И искать оружие, искать способ нанести Крингону ответный удар. Нужно найти средство, которое отправит зло обратно в изрыгнувшую его преисподнюю, на этот раз, навсегда… Я надеюсь, что Творец наполнит мой ум ясностью, чтобы принять правильное решение и силы, чтобы сделать все нужное… искренне надеюсь.
Ходивший по комнате Фирдан внезапно остановился и, разгладив озабоченные морщины, устало сел на постель.
- Я рассказал вам все – и хочу отдохнуть, - слабо улыбнулся он, заканчивая, - Пять ночей я почти не спал, работая над рукописями… И сейчас, когда отцу стало чуть лучше, хочу наверстать упущенное.
- 5 -
Пустой коридор кончался высоким стрельчатым окном. Солнце уже клонилось к закату, и потому льющийся в окно свет был неярким; переплет отбрасывал на пол длинную тень. В центре ее креста, лицом к стене, стоял сэр Гилан.
Он смотрел на гобелен. Крингон, в черных доспехах, лежал навзничь, простирая руки вверх; на его груди стояла нога Лингара. Синий орел на белом поле – таков родовой герб Брантардов, и он победно возвышался надо злом. Пылал костер, на полу вперемежку с телами палачей валялись орудия пыток. Черный алтарь, опрокинутая набок жаровня и один из злодеев, засунутый в нее головой – Миалина изобразила даже такие мелочи, как эта… и даже рассыпавшиеся угли. Ее спаситель заносил меч, для удара – чтобы отсечь Крингону голову. Его воины бежали по лестницам, ведущим из подземелья наверх. Один из них тащил к Лингару цепляющегося за ступени чернокнижника – его можно было узнать по просторным одеждам. Судя по всему, его настигли уже на лестнице…
Сэр Гилан сосредоточенно изучал лицо злодея. Гобелен выцвел, столетия разбавили его разноцветье, сделали краски блеклыми. Одно лицо Крингона не поддалось времени – здесь, состоящее из нитей, выделявшихся на фоне остальных мертвенно белым пятном, а ночью в лесу – призрачным, грозящим путнику смертью ликом Колдуна.
Когда сэр Гилан подумал об этом, ему показалось, что свет солнца стал слабее, и тени сгустились.
Едва слышный шорох за спиной заставил его вздрогнуть и резко обернуться, хватаясь за рукоять кинжала.
- Леди Найвенна… - удивленно произнес он, отпуская оружие, - Вы подошли так неслышно…
- Моя опочивальня находится здесь, - улыбнулась она, указывая на открытую дверь, из которой неслышно вышла, - Я вижу, вы увлечены нашими фамильными реликвиями. Глядите на этот гобелен так долго… Не желая отвлекать, я смотрела на него вместе с вами. Вам неизвестна связанная с ним история, легенда о Крингоне…
- Я слышал ее, - качнул головой сэр Гилан.
Он помолчал, возвратив взгляд к Крингону.
- Чернокнижник сгорел в распаленном им же костре. – негромко промолвил он, - Палачей наградили за их зверства скорой смертью в их собственном застенке. Никто из прислужников Крингона не избежал расплаты, так же, как и он сам… Но он сумел вернуться. И увы, сейчас он - не просто старая легенда. Он здесь, ночной призрак, бродящий по лесам… Сказание ожило вместе с ним. Крингон мстит всему вашему роду и начал с барона Вилора. Хворь вашего отца – его рук дело.
Найвенна слушала его с недоумением.
- Да, это так… - вздохнул сэр Гилан, - Стоит рассказать вам все, до чего удалось докопаться Фирдану…
…Позже, засыпая, он долго ворочался, перебирая всё в голове, и стараясь найти выход. Но это не удавалось ему, как Фирдану, а потом Найвенне… Как бороться с потусторонним злом?
Наконец, далеко за полночь, он заснул – и немедленно оказался во власти кошмара.
…Он стоял перед опушкой леса. Густые сумерки, теряющиеся в тумане верхушки сосен – эти деревья походили на столбы, уходящие недосягаемыми вершинами в мрачное марево.
На него, из чащи, шагала рать. Его меч рассекал врагов одного за другим – но им не было числа. Не воины, а колдуны шли на сэра Гилана – и под их рвущимися хламидами плоти. Тряпье вспыхивало ослепительным огнем, не открывая рыцарю ничего, кроме пустоты.
А те, кто не падал, шли мимо – уходили в туман, и поток их был бесконечен.
Сэр Гилан рубил без отдыха – неведомо как долго, пока клинок не стал настолько тяжел, что вывалился из рук, а вес доспехов не заставил его пасть на колени. А колдуны по-прежнему выходили из леса и, не обращая на обессиленного рыцаря никакого внимания, проходили дальше.
И тогда он, осознавший, что ничего не сможет поделать против этого бесконечного потока, сэр Гилан безумно захохотал и, собрав остаток сил, поднялся во весь рост.
Сделав шаг навстречу одному из колдунов, он сорвал с его лица капюшон.
В глаза ударила вспышка, и все исчезло.
Когда он снова обрел зрение, то увидел совсем другое.
Кладбище. Унылое серое небо нависало над склепами и надгробиями, воздух был тяжел и недвижим – мертв, как и темная трава меж могилами. Кладбище покрывало все поле, простиралось, насколько видел глаз. Монотонно бил колокол – и в промежутках меж его ударами звенела тишина. Сэр Гилан стоял, без оружия и доспехов, и удары гудели все чаще.
Вдруг послышался шорох – и сэр Гилан увидел, как плита надгробия перед ним дрогнула. Один раз, потом еще и еще.
Что-то рвалось из могилы наверх.
Другая плита с грохотом лопнула, осколки камня полетели вверх. Третья постепенно отъезжала в сторону, являя яму под собой.
Из могил вставала нежить. Взрослые мужчины и ветхие старики, малолетние дети и юные девушки – все они копошились, выбираясь из своих вечных спален, дергались в такт призрачному колоколу.
Ударил порыв ветра – и они двинулись к сэру Гилану. Истлевшие лохмотья саванов развевались, открывая взгляду тела. Сквозь белую кожу просвечивали сети вен – и мертвая плоть оттого была синей. Но глаза этих людей не были мертвы – полные ненависти у всех, даже у месячного младенца на руках матери.
Они жгли рыцаря адским огнем.
Впереди всех шла старуха – костлявая, будто целиком состоящая из морщин. Ветер трепал ее седые космы. Она остановилась. Тяжелое, растянутое мгновение ничего не происходило, а затем ее рот разверзся черным и бездонным, подобным могиле провалом - и этот вопль был безмолвен.
Сэр Гилан ощутил будто вихрь, выдавливающий душу из тела, и в тот же момент неодолимую воронку, затягивающую ее в себя. Все замерло – он противился, сколько мог. И вечность снова сменилась временем, когда это его пересилило.
Душа рванулась наружу – летя вперед, в разинутый рот старухи.
Последовала тьма.
А потом перед сэром Гиланом появилась Найвенна.
- 6 -
Утренний туман рассеялся, а дождь, обещавший пролиться с самого утра, никак не начинался. Низкое осеннее небо прятало солнце, добавляя в природные цвета оттенок серого и наделяя медленные речные воды своей свинцовой тяжестью. Вытекая из леса на юге, речка проходила рядом с селением и, обогнув на почтительном расстоянии холм замка Брантард, уходила на севере обратно в чащу.
Могилы начинались на некотором отдалении от небольшой, оставленной после вырубки дубовой рощи – и в ее глубине стояла древняя заброшенная часовня. Там никто никогда не бывал – и стены, выстроенные даже не Брантардами, насчитывавшие больше столетий, чем камень самого замка, оставались пустынными.
Надгробия, высеченные из того же серого камня, что и замок, лежали ровными рядами. Эти массивные плиты по-родственному походили друг на друга. Лежащие ровными рядами, доходящие до пояса, они различались лишь резьбой и возрастом.
Время на кладбище представляет собою не что иное, как память. Деревянной вехе, отмечающей могилу простолюдина, суждено простоять недолго. Дети помнят и исправно его поправляют. Внуки еще помнят, но поправляют уже реже. Уже при их жизни эти вехи неизбежно косятся набок – пока время и забвение не заставят их упасть и исчезнуть без следа. Вечен лишь покой – и пусть память высоких родов облечена не в убогие деревянные доски, а в камень склепов и пергамент генеалогических древ, время властно и над этим.
Потому некоторые из надгробий фамильного кладбища Брантардов раскрошились – под ними покоился прах тех, кто строил фундамент самого замка. Другие надгробия потрескались, но еще не начали рассыпаться – там лежали те, кто века тому назад его перестраивал, расширял и чинил разрушенные во время междоусобиц стены. На третьих же время успело всего лишь затереть углы и линии, сделать менее четкими барельефы – тех, память о которых уже не была жива, но тех, кто видел замок таким, каким его знала Найвенна.
Она стояла в центре кладбища, перед совсем молодой могилой – насчитывавшей столько же лет, сколько она.
Ее матушка умерла родами. Носящую ее имя Найвенну воспитывала тетка. Даже когда она сердилась, сквозь ее строгость просвечивала доброта и любовь к дочери своей умершей сестры. Род матери полностью погиб, во время вторжения делфаров; тетка так и не вышла замуж – лишившись не только владений, но и крова, жила с тех пор в Брантарде, и не кто иная как маленькая Найвенна стала ее смыслом жизни. Тетка любила ее больше всего на свете – и трудилась без устали над ее воспитанием. Слагать песни и баллады, уметь вести себя в благородном обществе, вышивать и врачевать – и еще много чего успела она передать племяннице, прежде чем Творец призвал ее душу к себе.
Многие умения Найвенне не понадобились – в отличие от тетки, бывавшей в молодости при дворе герцога Ниллемского, Найвенна никогда не покидала границ отцовских владений. Охоты и турниры, балы и торжества – все это она знала только со слов. Сама же ее жизнь проходила вдали от этого.
Она приходила сюда часто – еще и затем, чтобы ухаживать за цветами, заботливо выращенными ею вокруг этих могил, и иногда она брала с собою лютню.
Ранее ей казалось, что эту тень отбрасывают сами стены фамильного замка, но рассказанное сэром Гиланом придало всему новый, истинный вид. Крингон Колдун… Как отвести беду? Как это сделать, Найвенна не знала.
Стоя перед серым надгробием, она вглядывалась в высеченные из камня черты, просила совета. В тот день Найвенна простояла там дольше, чем всегда рассказывала камню о своей тоске и одиночестве, надеждах и печали, а потом замолчала, терпеливо вслушиваясь в молчание камня, глядя на то, как неслышно гуляющий меж могил ветер колышет траву и цветы у ее ног. Глядя на красоту, которой она окружила дорогие могилы, Найвенна стояла так неведомо долго – пока резкий в мертвой тишине, неожиданный звук не заставил ее, вздрогнув, очнуться от тяжелых раздумий.
Она явственно услышала звон. Будто кто-то, за десятка полтора шагов от нее, зацепил о камень железом.
Ей не показалось – справа от нее, из-за наполовину ушедшего в землю надгробия, появился человек. Незнакомец, не из замка… На нем темнела кожаная, обшитая металлическими пластинами куртка и открытый шлем. Хищная улыбка изгибала глубокий рубленый шрам на заросшей щеке; железо же покрывали рыжие пятна ржавчины. Клинка он не доставал – поманив к себе пальцем, начал неторопливо приближаться.
Кинувшись было в сторону, Найвенна тут же замерла на месте – ее взгляд наткнулся на второго, снаряженного точно также, только бородатого и одноглазого.
Найвенна поняла, что давно окружена: всего за четыре могилы от нее появился третий незнакомец. На этом красовался дорогой фиолетовый камзол, явно принадлежавший ранее какому-то знатному хозяину. У нового хозяина этот камзол лишился рукавов, зато приобрел несколько пропаленных дыр и темных пятен. Доселе «аристократ» ползком подбирался к Найвенне со спины, а теперь, поднявшись в полный рост, шагал нарочито медленно, хрипло посмеиваясь и перебрасывая из руки в руку устрашающего вида тесак.
Четвертый – здоровенный детина в кольчуге, с торчащими из-за спины рукоятями тяжелого меча и боевого топора, - молча, но как и остальные, уже не таясь, подступал спереди и разматывал на ходу мешок.
Найвенна отчаянно заметалась из стороны в сторону, ища спасения.
И тогда, рядом с «аристократом», вскочил пятый, им – Найвенна мгновенно узнала его, - был не кто иной как сэр Гилан.
Вместе с ним в воздухе что-то свистнуло. Тот, что появился первым, завалился набок. Арбалетная стрела вонзилась в его висок по самое оперение; он не успел коснуться земли, как начал падать «аристократ» - с перерубленной шеей.
В правой руке сэр Гилан сжимал свой длинный меч.
Миг, и его левая рука с двойным арбалетом обратилась к детине с мешком. Во второй раз просвистела стрела – и сломалась, выбив каменную крошку из надгробия за спиной цели. Детина справился с мгновенным замешательством и упал, уходя от выстрела.
А сэр Гилан уже рванулся к Найвенне – она бежала к нему, и одноглазый бородач гнался за ней со всех ног, настигая. Разделенные уже какой-то парой шагов, девушка и преследователь оказались на пространстве меж могил.
Найвенна рухнула, споткнувшись о камни – и несущийся ей навстречу сэр Гилан, взлетая на последнее надгробие, метнул арбалет. Обернувшись в воздухе, это оружие, - разряженное, но увесистое, - ударило противника в грудь. Сэр Гилан прыгнул следом за арбалетом - не замедляя бег, оттолкнулся от надгробия и, пролетев над упавшей Найвенной, в полете взмахнул мечом. Высекая искры, клинок сбил шлем с головы бородача, а его самого – навзничь с ног.
Приземлившись на кучу раскрошившегося камня, сэр Гилан сам упал на землю.
Вскочив, он оказался лицом к лицу с поднимающимся бородачом – глухо рычащим, с залитым кровью лицом, но наносящим мощный удар сплеча. Уклоняясь, не тратя время, чтобы поднять меч, сэр Гилан ударил его изо всех сил снизу острием. Попав меж пластин, длинный клинок пронзил куртку и, войдя глубоко в грудь, застрял меж ребер.
Краем глаза сэр Гилан увидел в нескольких шагах сбоку замахивающуюся тень – и, схватив рукоять и левой рукой, заслонился от нее нанизанным на клинок, хрипящим и выкатившим глаза бородачом. Топор, который бросил подбегавший детина, перебил хребет умирающему сотоварищу.
Сэр Гилан оттолкнул бородача навстречу детине - вместе с застрявшим в груди мечом и вонзившимся в спину топором, - успев лишь выдернуть из-за пояса убитого кинжал. Отпрыгнув назад, он избежал страшного удара детины – тот, отшвырнув бородача, не останавливаясь ни на мгновение, атаковал своим тяжелым мечом.
Детина махал им неустанно, оттесняя сэра Гилана от этого оружия, - и тому приходилось отходить. В глазах детины сверкнула свирепая радость – его замысел удался. Его широкий и длинный клинок против двух кинжалов сэра Гилана. Мечом детина владел умело – отрезав противника от оружия, тут же удвоил напор, желая прижать к его надгробию за спиной и прикончить парой сокрушительных ударов.
Отступая туда, сэр Гилан перехватил оба кинжала обратным хватом и решился на отчаянный маневр – ринулся назад и упал спиной на поверхность надгробия. Яростно рычащий детина нанес первый удар серии – сэр Гилан снял его предплечьем с прижатым плоской стороной кинжалом. Соскользнув, меч детины врезался в камень, а сэр Гилан ударил его обеими ногами в грудь.
Успев повернуться полубоком, детина устоял, будучи лишь оттолкнут – а сэр Гилан, кувыркнувшись через спину, приземлился прямо на ноги на противоположной стороне надгробия.
Разъяренный детина рванулся было, желая во что бы то ни стало настичь его, и остановился, поняв, что будет обманут детской хитростью – когда не обремененный доспехами сэр Гилан кинется в обратную сторону и, поменявшись с противником местами, завладеет оружием бородача.
На несколько мгновений они замерли друг напротив друга. Затем, шумно вдохнув воздух, детина решился.
Выставив перед собой меч, изрыгнув ругательство, он запрыгнул на надгробие.
И сэр Гилан метнул в него оба кинжала.
Первый детина отбил клинком. Второй же, брошенный почти одновременно с первым, достиг цели.
Выронив меч, детина схватился за рукоять, торчащую под подбородком, вырвал кинжал из горла последним усилием и, хрипя и булькая хлещущей кровью, повалился вперед.
Он рухнул с надгробия, под ноги сэру Гилану.
- 7 -
Не в силах усидеть на месте, хромая, то и дело перебивая Найвенну и сэра Гилана, чтобы еще раз поблагодарить рыцаря за спасение дочери, барон Вилор расхаживал по холлу. И лишь когда в третий раз, со всеми подробностями рассказав произошедшее, дочь и гость закончили, он, замолчал и вернулся в кресло. Впав в раздумия, он погрузился взглядом в трещащий в камине огонь; лицо его то наполняла мрачность, то озаряла радость. Разбойники, пытавшиеся похитить его дочь, были перебиты, а сама она, бледная, но целая и невредимая, сидела рядом.
Тогда сэр Гилан, глотнув вина, рассказал остальное – если бы не увиденный ночью сон, его не оказалось бы рядом с Найвенной. Увидев ночью этот кошмар, услышав, что она отправляется на кладбище, сэр Гилан тайно последовал за ней – и, как оказалось, не зря. Разбойники скрывались в роще. Завидев Найвенну, прячась среди могил, они стали к ней подбираться. Не зная, что, покинув небольшой овраг с противоположной стороны, сэр Гилан в свою очередь крадется к ним…
Но тут, остановив рыцаря резким взмахом руки, из-за стола вскочил Фирдан, с глазами, горящими неистовой верой.
- То был знак Творца – не иначе! – охваченный порывом, священник восклицал это без конца и стремительно расхаживал; полы его сутаны яростно развевались, - Это он послал вам знак! Сон - предупреждение, данное свыше. О, Единый Творец, - он резко остановился и вознес взгляд к своду холла, - ты не оставляешь нас одних против прислужников тьмы… Хвала тебе – ты предупредил нас!
Но затем успокоился и он. Опустившись в кресло, сын замолк так же, как и отец. Однако, просидев в тишине совсем немного, снова встал.
- Мне нужно вернуться в комнату… - сказал он с рассеянной задумчивостью, - Кажется, я начинаю понимать…
- Смогу ли я отправиться в сад? – спросила отца Найвенна, когда Фирдан, что-то бормоча и отчего-то прихрамывая, покинул холл, - Мне нужно отдохнуть, прийти в себя…
- Нет! - не думая, отказал барон, но, сделав паузу, смягчился, - Конечно… Но только если с тобой согласится побыть гость, который мне дорог как сын…
Сэр Гилан встал, поклонился, и Найвенна пошла с ним к выходу. Улыбаясь, барон проводил их долгим взглядом и вернулся к своим думам.
Садик Найвенны находился рядом, ближе к восточному краю просторного двора Брантарда, на достаточном отдалении от стены, чтобы она не заслоняла своей тенью растения от солнца.
Найвенна опустилась на нее и облегченно вздохнула – наконец она оказалась в этом спокойном, самом любимом ею месте. Сэр Гилан же разглядывал все, что их окружало. Он был маленьким, всего в четыре дерева. Ветви их затейливо переплетались – в их яркой листве груши мешались с яблоками, а еще не успевшие набрать свой густой цвет вишни алели рядом с темными черешнями. А внизу так же прихотливо как ветви вились узкие, обрамленные крупными камнями дорожки из речной гальки; высокие цветы возвышались над сплошным ковром низких.
Скамья стояла в центре садика окруженная пестрыми клумбами.
- Более, чем эта красота, меня удивляет то, что вы создали ее своими руками, - с улыбкой сказал сэр Гилан, опускаясь на нее подле Найвенны.
- И посадила цветы подле могил… - невесело отозвалась на Найвенна, - Замок наполовину пуст. Его камень заключает мою молодость, окружая ее холодным одиночеством. Я всегда стремилась наружу – но это удавалось лишь моему воображению. Его питают баллады и сказания… Время заполняют заботы об отце и рукоделие, а душу – лютня и цветы. Лишь они способны отвлечь, сделать менее мрачной ту тень, что нависла над нашим родом. Бывало, казалось, что лишь сад, лишь звук струн и моего голоса привносит в это место жизнь. Время шло, и горстью полевых цветов, сорванных и брошенных в реку, уплывали мои надежды… Какое счастье, что отцу стало лучше, что теперь в замке есть брат и вы…
- Одиночество, - понимающе кивнул сэр Гилан, - Вы в безопасности. Думаю, так же, как забываете на время об этой тени, вы позабудете о злодеях навсегда.
- Злодеи… - глядя на розу перед собой, вздохнула Найвенна и задумчиво улыбнулась, - Вы спасли меня, еще раз вас за это благодарю. Все так похоже на одну из баллад…
Сэр Гилан ничего не ответил, некоторое время молча играя камешком носком сапога.
- О да, - заговорил он, обратив взгляд к той же розе, - Все действительно похоже на балладу. Война, победы и поражения… Последний мой оруженосец пал в сече – и, страдая от незаживших ран, я возвращаюсь домой в одиночестве. На моем пути стоит старый замок – и его хозяин не отказывает в гостеприимстве. Там, в печали живет хрупкая дева, она исцеляет мои раны… и пока я там пребываю, оказывается, что над всеми обитателями замка, над всем их родом довлеет рок. Тьма, поднявшаяся из давно забытого, проклятого упокоища… Я спасаю даму, и мгновением спустя понимаю до конца, кем она для меня стала…
- Кем же я стала для вас? – тихо спросила Найвенна.
Сэр Гилан вскинул глаза:
- Вы стали моей любовью.
Найвенна вспыхнула, порывисто встала и, не поднимая глаз, пошла из садика.
- Постойте, - сказал сэр Гилан, и она остановилась.
- Вы стали моей любовью, - повторил он, - А любовь подобна чудесному цветку. Даже если ему суждено вырасти на камне, он вскоре погибнет. Война… Древнее зло… Я не хочу оставлять вас здесь, на погибель. Я хочу увезти вас – в Лоан, туда, где не будет одиночества. Замок, полный господ, воинов и слуг - там не будет тоски и не будет опасности. Я – единственный наследник своего отца, хочу просить вашей руки у барона Вилора… Но буду ли это делать, зависит от вас. Мы столько дней вместе – ухаживали за ним, и узнали друг друга. Он не откажет мне – мой отец его старый боевой друг, и в придачу я перебил злодеев… Вы знаете меня – и теперь все зависит только от вашего согласия.
Сэр Гилан смолк. Найвенна же не поворачивалась, пряча лицо.
- Я отвечу вам, - все так же тихо промолвила она.
И двинулась дальше, оставляя его стоящим подле скамьи и глядящим ей вслед.
В тот день он ее больше не видел и, уйдя после ужина к себе в комнату, долго пытался заснуть. Через несколько часов, поняв, что это не удастся, он принялся глядеть в потолок. Мысли его то становились невесомыми и, взлетев мечтами в сами небеса, кружили вокруг будущего счастья, то начинали тянуться с той же свинцовой тяжестью, что и капли воска оплывающей свечи. И были горькими, как полынь. А ночь все длилась и длилась – и не думая светлеть за окном первыми признаками рассвета.
В конце концов, он все же заснул – и тогда она пришла к нему.
Стоя в дверях, она поманила его рукой. Он удивленно встал и пошел – за нею, до лестницы и дальше, из замка в садик.
Выйдя, он с удивлением увидел, что уже утро, но никого кроме них нет. Ни в замке, ни во дворе.
- Я боюсь одного, - сказала ему Найвенна, когда они дошли до скамьи, - Проклятие Крингона, оно лежит лишь на роде Брантардов. Но коснется и вас, если мы будем обручены.
- Я верю, что Фирдан найдет способ… - ответил сэр Гилан, - Не стоит поддаваться таким черным мыслям. Страх – союзник темных сил, и их же оружие.
- Да, - в глазах Найвенны на мгновение вспыхнула надежда, но потом они опять стали печальными, - Но что если выйдет иначе? Я верю в силу вашего меча, да и убедилась в ней сегодня на кладбище. Но что может сделать сталь против древнего проклятия, черного колдовства?
Сэр Гилан промолчал.
- Уезжайте, - моляще молвила Найвенна, - Уезжай, Гилан. Тебе не спасти ни меня, ни моего отца, ни брата. Ты лишь разделишь нашу участь – а я того не хочу.
- Ты отталкиваешь меня? – спросил сэр Гилан.
- Я всего лишь хочу, чтобы ты сделал правильный выбор.
- Я сделал его. Нам суждено остаться вместе – и будет так. Либо в жизни, либо… после нее.
Он подался к ней, но она осталась стоять неподвижно. Слезы наполняли ее глаза.
- Последний раз тебя прошу… - этот шепот был тих, едва слышим, - Уходи…
- Нет, - твердо сказал сэр Гилан, - Я останусь с тобой, какова бы ни была наша участь.
Он сделал шаг к Найвенне и едва не ослеп.
Ослепительная вспышка молнии скрыла все от его глаз, а раскат грома чуть не сбил с ног. Следом за молнией ударил ветер.
Найвенна пропала – а он стоял там же, в садике. Но это был уже не садик – деревья стали голыми, и их почерневшие ветви уродливо сплетались меж собой, как сухие пальцы истлевших мертвецов. Цветы, трава… все иссохло, наполненное желтизной смерти. Деревянная опора винограда обратилась черной сталью; двигаясь подобно лозе, шипы медленно тянулись от узлов решетки к сэру Гилану.
Поняв, что обречен, он обратил свой взор к небу – темному, нависшему над клеткой, - и увидел, как нетерпеливо кружит там каркающее воронье, знающее, что добыча никуда не денется.
- Выбор сделан, - проговорил сэр Гилан прежде, чем шипы коснулись его.
- 8 -
Лесная чаща закончилась, деревья больше не нависали над дорогой. Она выходила на открытое пространство, залитое золотым светом клонящегося к закату солнца. Здесь тени не было.
Он стоял перед самой границей леса. Посох в руке и сума через плечо. Темная бесформенная хламида от головы до пят. Черный провал капюшона, обращенный к выходу из леса – вдаль, туда, где виднелся замок. Небольшой, четыре башни, одна из которых являлась главной. Высота стен, явно превосходящая ширину узкого двора.
Постояв некоторое время, он двинулся дальше. Неспешно отмеряя шаги посохом, пересек луг. У ворот, перед самым рвом, он остановился – безмолвно и неподвижно, лишь ветер качал тяжелые полы балахона.
Прошли несколько минут – и только потом, из бойницы, донесся голос стражника.
- Что тебе нужно? – крикнул он срывающимся голосом.
- Мне нужен ваш господин, - слова эти прозвучали из-под капюшона глухо, будто из могилы, - Позови его.
Охваченный страхом стражник спрятался, ничего не ответив. Путник же остался стоять все так же недвижимо и безмолвно – пока не послышался наконец голос хозяина.
- Зачем я тебе, Колдун? – спросил он, не показываясь, и грозно прибавил, - Смотри – оружие моих людей заряжено серебряными стрелами.
- Мне оно не повредит, сэр Тонгрод Ледитир, - Колдун хрипло рассмеялся, и рыцарь невольно вздрогнул; будто ворон каркнул ему в лицо, - Но и я не буду тебе вредить. Все, чего я хочу – это просто поговорить. У меня есть к тебе дело.
- Я не хочу иметь дел с дьяволом! – крикнул сэр Тонгрод, и в этом крике уже слышался страх, - Уходи, тебе нечего здесь делать!
- Ты давно с ним имеешь дело, - снова рассмеялся Колдун, - Но я – не дьявол. Страх не к лицу рыцарю, чья слава гремит на все графство. Впусти же меня – я уже сказал, нам стоит поговорить о деле…
- Какое такое дело? – в бойнице показалось и тут же спряталось смертельно побледневшее лицо сэра Тонгрода, - Если ты пришел по мою душу, то нечего и говорить…
- Я не сделал тебе ничего плохого, в том поселении, когда мы встретились впервые… не сделаю и сейчас. Впусти же меня – и мы потолкуем.
Он замолчал, и на несколько минут в воздухе повисла тишина.
Затем раздался мощный рев сэра Тонгрода – решившись, он влепил тяжелую затрещину ближайшему подручному и изверг поток чудовищной ругани.
Когда он смолк, лебедка натужно заскрипела несмазанными блоками и цепями. То зависая, то двигаясь рывками, подъемный мост опустился.
Врата замка Ледитир распахнулись пред Колдуном, и он пошел вперед.
- 11 -
- Отворяй! – с хохотом крикнул сэр Тонгрод, колотя перчаткой в ворота, - Гости пожаловали!
Его люди свистели, гарцевали, вращали на месте коней – перед палисадом.
- Давненько их не было, гостей… - проворчал кто-то из-за ворот могучим хриплым басом, - Добро пожаловать, раз гости.
То был сэр Куккольд – старый сотоварищ сэра Тонгрода. Иногда они объединялись, чтобы напасть на охрану такого обоза, который взять в одиночку не по зубам. Так продолжалось несколько лет. Потом сэр Куккольд навлек на себя гнев самого графа – совершил набег на одно из его собственных поселений. Граф выслал сотню кнехтов с приказом доставить сэра Куккольда живым – для суда, или мертвым. Но тому удалось улизнуть, будучи вовремя предупрежденным. Замок его сравняли с землей, а пришедшее в упадок поместье отдали одному из соседей.
С тех пор сэр Куккольд укрывался в лесах. Про это его убежище – спрятанный в глубокой чаще и окруженный палисадом сруб, - знал только сэр Тонгрод. Заехав внутрь, он отметил, смена жилища мало чем повлияла на сотоварища. То же широкое, грубое лицо, та же густая рыжая борода, сажень в плечах и дюжий рост. Широченные ладони сэра Куккольда покоились на поддерживающем необъятный живот ремне: с его обжорством могла потягаться лишь его жажда к грабежам, и она росла сообразно уменьшению добычи. Дела у сэра Куккольда год от года шли все хуже – это сэр Тонгрод знал так же, как его самого.
- Хе-хе, старина! – смеясь, хлопнул его по плечу сэр Куккольд, - Давненько не виделись!
- Давненько никого не щипали вдвоем! – отозвался таким же могучим хлопком сэр Тонгрод, - Проклятья на каменные головы Старых Богов… В лесах перевелась крупная дичь!
- Ох, не говори, - сжал зубы сэр Куккольд, - Уже второй месяц удача не делает стоящих подарков. Телеги простолюдинов – да и то редки… А о купчинах, как кажется, уже и забыть пора…
- Ну, не кручинься, - сказал ему сэр Тонгрод, - Гляди лучше, что я тебе привез.
По его знаку Бен Поджига распахнул навес фургона, и оттуда со смехом выпрыгнули четыре девицы. Встретив их восторженными криками, люди сэра Куккольда заглянули внутрь и закричали еще громче и радостнее.
Внутри стояла большущая бочка вина.
- О! – воскликнул сэр Куккольд, - Гляжу, ты не с пустыми руками! Ну так пошли за стол.
Оба отряда зашли в постройку – толстые бревна заключали в себе один большой, схожий с конюшней зал; в ближнем его углу дымился огромный очаг, а в центре стоял длинный стол. Дальний же угол занимало пространство, заваленное прелой соломой – она служила людям сэр Куккольда постелью.
На стол опустилась кабанья туша – только что снятая с вертела, - а бочку пристроили рядом.
По стародавнему обычаю выпив ковш, сэр Тонгрод пригласил хозяина – и тот, отведав вина, освободил место остальным.
Началось шумное пиршество – каких у них обоих было в прошлом немало. И потому начались воспоминания этого прошлого – оба то и дело, перекрикивая шум, хохотали, но сэр Куккольд все больше угрюмо вздыхал, хотя и прислуживала ему за столом приставленная сотоварищем Виалита. По взгляду старины сэр Тонгрод понял, что недавно захваченная и потому более свежая девица приглянулась ему более остальных.
- Не все так плохо, - многозначительно ответил сэр Тонгрод на один из тяжких вздохов собутыльника, и хмель на мгновение пропал из взглядов обоих.
Приняв из рук девицы очередной кубок, сэр Куккольд сделал хороший, неторопливый глоток.
- Дьявол! - Мне кажется, у тебя есть на примете какое-то дело, - крякнув, он опрокинул остаток одним махом, - Для нас обоих?
Ожесточенно жуя, он водил рыжей бородой, и с нажимом смотрел на сэра Тонгрода из-под косматых бровей. Тот, отвлеченный веселым женским визгом, глянул в сторону – один из людей сэра Куккольда потащил к куче прелой соломы подвернувшуюся под руку шлюху.
Криво улыбнувшись, одобрительно кивнув начавшейся возне, сэр Тонгрод вернулся к собеседнику и в свою очередь вперил в него взгляд.
- Для нас обоих, - с ухмылкой подтвердил он, и ноздри сэра Куккольда хищно раздулись, - Хорошенькая добыча…
- У тебя не хватает людей, чтобы кого-то похитить? – слегка удивившись, спросил Куккольд, - Три десятка твоих ребят, два моих… Предлагаешь похитить дочь короля?
Он заржал, осушая еще кубок и накалывая на нож еще один кусок мяса.
- Я тоже хотел хорошенькой добычи… - хитро прищурившись, проговорил он с набитым ртом, - Слыхал что-нибудь про эту юную цыпочку, дочурку барона Брантарда? Ее мало кто видел, но говорят, она красивше ангелочка и такая же непорочная… Папаша-старик души в ней не чает, все прячет да прячет… - тут сэр Куккольд смачно причмокнул губами и глянул в сторону прислуживающей ему Виалиты, - Эх, годы молодые, хотел бы я заполучить ее сюда! Проверить ее непорочность и заодно сундуки папаши… Готов поклясться Одноглазым Богом, он выложил бы мне все до последнего гроша! Ну и я не обидел бы его… постарался бы на славу – не только вернул ангелочка смирным и объезженным, но и с наследничком под подолом.
- Так за чем стало дело? – засмеявшись, поинтересовался сэр Тонгрод, - Так хорошо прячется?
- Я послал пятерых своих лучших людей! – сэр Куккольд рявкнул так, что Виалита испуганно отскочила в сторону, и пьяно выругался, - Они выслеживали ее неделю, прячась в роще у тамошнего кладбища. И – о, проклятье! - четверых из них уложил какой-то гостящий у барона рыцарь. Чуму на его душу и весь его род! Он подлинный дьявол – сопровождал ее на кладбище, прячась не хуже Рогатого…
- Ну, - успокаивающе поднял ладонь сэр Тонгрод, - Не всех юных девиц нам дано заполучить… - он хохотнул: - К этому стоит стремиться, но не нужно забывать и про то, что под боком…
Он заговорщицки подмигнул на привезенную Виалиту и указал на веселье в углу на соломе. То уже достигло самого разгара, с участием троих привезенных девиц и доброй половины людей сэра Куккольда. Двое валялись пьяными до беспамятства возле винной бочки, а остальные, с раскрасневшимися, мертвецки пьяными лицами, орали за столом песню с не менее хмельными людьми сэра Тонгрода.
- О да! – взревел сэр Куккольд, хватая Виалиту и притягивая к себе, - Дела позже… И как я запамятовал, что рядом такое сокровище…
Руки его жадно зашарили под юбкой. Высвободив грудь, он впился в нее ртом – Виалита вскрикнула от боли и попыталась вырваться, чем еще более развеселила сэра Куккольда.
Сэр Тонгрод еще раз глянул на остальных, а потом тихо поднялся. На лице его не оставалось и признака хмеля, а рука сжимала кинжал.
Неторопливо обойдя стол, он схватил сэра Куккольда за волосы и вонзил клинок в бычью шею. Хохот прервался на полуноте – заливая Виалиту, хлынул фонтан крови. Сэр Тонгрод ударил еще раз, и проревел, перекрывая перепуганный визг и общий гвалт:
- Бей их!!!
Но люди его уже повскакивали на ноги, вонзая ножи в сидящих рядом собутыльников. Никто из них не был пьян – они хитрили, выпивая меньше, и теперь резали людей сэра Куккольда, как беспомощную скотину.
Большая их часть полегла на месте – другие успели вскочить, но на каждого из них бросалось по нескольку человек, сбивая с ног и закалывая уже на полу. Затем настал черед тех, что веселились с девицами – один из них оторвался от вопящей шлюхи и, схватив вилы, успел вогнать их в живот ближайшего противника. И тут же зашатался – его кололи ножами со всех сторон.
- Бей их!!! – рычал сэр Тонгрод, распаляя резню.
Схватив одного недобитого за волосы, он с ревом впечатал его лицо в стол – несколько раз, пока не размозжил совсем. Затем, перерезав горло и отшвырнув обмякший труп, он обернулся к соломе – его люди завершали там дело, приканчивая последних – уже не сопротивляющихся, отчаянно просящих пощады.
Истошно выл тот, чьи потроха проткнули вилы. Из остальных никто уже не стонал. На полу, на лавке, на столе – всюду валялись неподвижные или агонизирующие тела. Шлюхи беспрестанно визжали, лихорадочно собирали свои тряпки, копошась в окровавленной соломе. С застывшей ухмылкой глянув на девиц, - голых, залитых чужой кровью, - и их бывших любовников, распростертых тут и там со спущенными штанами, - сэр Тонгрод неторопливо вытащил меч, подошел к еще подергивающему ногами сэру Куккольду и одним ударом отсек ему голову.
Подняв ее за волосы, торжествующе посмотрел в глаза. Они не выражали ничего, и на лице сэра Куккольда застыло перекошенное выражение.
Спустился Корган-лучник – доселе он сидел на крыше, пуская стрелу за стрелой. Дозорный на бревенчатой башне умер первым, привратника он пристрелил вторым, а последнего – вышедшего по нужде и при звуках резни побежавшего прочь, - стрела догнала у самых ворот. Он вцепился в засов – и испустив дух, так и остался висеть со нею в спине.
- Эй, все! Больше не пить. - распорядился сэр Тонгрод, - И принесите мешок для головы почившего рыцаря. – он ухмыльнулся, еще раз заглянув в выкаченные глаза сэра Куккольда, - За дело, остолопы, вытирайте ножи! Добычу – в кучу, падаль - на телеги. Кто голый – приодеть. Не жадничать – приодеть как следует! И оружие сложить туда же… Лошадей забираем тоже.
…Когда они покинули стены, крыша постройки полыхала вовсю – и, ловя носом любимый запах пожара, закопченный Бен Поджига неотрывно глядел за палисад. Довольно улыбнувшись, сэр Тонгрод закрепил мешок с головой у седла и отдал приказ отъезжать.
- Почин есть, падаль раздобыли… - довольно пробормотал он себе под нос, покидая поляну, - Посмотрим теперь, что сделает с нею мой союзничек.
- 9 -
Постучав, Фирдан вошел в комнату сэра Гилана, когда тот уже встал и умылся. Глаза священника были красны – ночи он проводил за книгами, а днями по-прежнему бродил в окрестностях замка, выясняя что-то, понятное только ему и собирая травы для отца.
- Я вижу, вы задумчивы, - отметил он, пристально поглядев в лицо сэра Гилана, - Что-то привиделось во сне?
Действительно, тот впал в раздумия – проснувшись, он без перерыва размышлял над тем выбором, что сделал в кошмаре.
Но Фирдану он ничего не ответил, лишь неопределенно пожал плечами.
- Творец не оставил нас, - кивнул священник и улыбнулся, - Он дал мне сил и разума отыскать решение. Теперь знаю, как можно низвергнуть Крингона обратно в Преисподнюю.
Сэр Гилан …
- Недаром едва не случилась беда на кладбище… - сказал он уже спокойнее, - недаром Творец послал вам предостережение. И тем самым он наконец натолкнул меня его служителя, на верный путь… О, как легко было догадаться, сопоставив тех четверых псов, которых вы осилили там, на кладбище и этим страшным призраком.
- Вы нашли меж Крингоном и злодеями какую-то связь?
- Все зло сковано меж собою одной цепочкой… - задумчиво глядя в окно, проговорил Фирдан, - Лишь добро разрознено… Это пришло мне в голову, когда я думал над нападением на Найвенну. Признаться, меня часто одолевают тяжкие мысли, от них спасает лишь вера.
Он подошел в кольчуге сэра Гилана и тронул ее рукой.
- За всяким следствием есть причина. Каждое звено зла цепляется за другие, спрятанные во Тьме… Тьма нужна дьяволу, чтобы укрыть их от нас. Но сила Творца превыше всех хитросплетений Рогатого, и он пришел нам на помощь. Он предупредил вас сном, чтобы вы смогли спасти Найвенну. Он вытащил на свет одно звено зла – чтобы мы смогли остальные.
- Прошу вас, расскажите мне! – воскликнул сэр Гилан, - Вы говорите слишком мудро – все, что ясно для вашего ума, для моего сокрыто в тумане.
- Я рассказываю, будьте лишь терпеливы, и вы поймете все, что открыл мне Творец. Главной моей задачей было определить логово Колдуна. Да, призраки тоже имеют логово. Чаще всего – в том месте, где лежит прах. Они возвращаются туда, чтобы переждать день и набраться сил.
- Логово Крингона – в заваленных подземельях, оставшихся от его замка, - предположил сэр Гилан.
- Нет. Я тоже изначально предположил так, когда понял, что Колдун и Крингон одно и тоже… Но мысль о подземельях была преждевременной и простой – и потому неверной. Он был там - раньше. Но сейчас он покинул те места.
- Почему вы так думаете?
- Потому что понимаю, каков он.
Он всегда возвращался от какого-то черного, горестного события. Одно из крупных поражений на войне, смерть короля либо прославленного военачальника… Общая скорбь, и мы не знаем о ней, находясь в такой глуши. Приходя в мир, он был призраком, полным ненависти к Брантардам, но бессильным им повредить. Да, дьявол мучил его и здесь – бьющей подобно молоту огненной жаждой мести. Крингон корчился, не в силах избавиться от ужаса перед рыцарями, как кусок железа на наковальне. Барон Лингар со сверкающей, беспощадной сталью – вот что оказывалось перед ним, едва он приближался к любому из благородного рода…
Такова была судьба этого духа – приходить вместе со скорбью в наш мир и шататься по лесу, боясь всякого рыцаря, и вымещая свою злобу на простолюдинах… Пока он не встретил рыцаря с темной душой. Лишь так его оковы спали. Увидев родное зло, он избавился от страха и преисполнился силы.
Именно так он обрушил на моего отца хворь…
Но за все надо платить – избавившись от страха, он стал ближе к нашему миру. Чужой призрачный мир, и его законы для нас такие же чужие. Они стали понятны мне благодаря времени, проведенному над оккультными трактатами в монастырской библиотеке. Законы же нашего понятны всем… и Крингон стал больше от них зависеть. Вместе с избавлением от ужасного видения, барона Лингара, Крингон приобрел свободу творить зло его потомкам, но утратил возможность переноситься на большие расстояния. Такова плата – и став менее бесплотен, он не может вредить из своих подземелий. Они слишком далеко…
- Вы думаете, он где-то поблизости? – сэр Гилан взялся за рукоять меча, - В замке?
В ответ на это Фирдан молча достал из кармана блестящий, доселе невиданный рыцарем инструмент. Рукоять его заканчивалась несколькими шестернями, и вбок от них отходил стержень. Благодаря шестерням он мог свободно вращаться вокруг рукояти. На конце его находилась небольшая медная чашечка.
- В нее наливается священная вода, - пояснил Фирдан, - И, прочитав нужную молитву, по скорости вращения стержня можно определить, близко ли какие-то призрачные, невидимые глазу темные силы. Но в этих стенах не было и следа зла. Стержень ни разу не двинулся, хотя я облазил все уголки замка. Лишь возле отца он вращается – медленно, едва заметно… Так я понял, что за его хворью стоит нечто сверхъестественное.
- Вы проверяли…
- Я проверял всех, доставая прибор во время трапезы – незаметно, под столом. Лишь отца пока что поразила хворь… Ни до Найвенны, ни до меня черед еще не дошел…
- Найвенна… - вырвалось у сэра Гилана, и глаза его сверкнули решимостью, - Если зло не обосновалось в замке, и находится поблизости, значит, оно в лесу.
- Я ходил и туда, - отрицательно покачал головой Фирдан, - Ходил везде, достаточно глубоко… не столько за кореньями, а разыскивая логово, признаюсь вам теперь… Но и там я ничего не нашел.
- Где же он?
- Вот почему я начал так издали, сэр Гилан, - лицо Фирдан просветлело, - Звенья зла скованы одно с другим. Псы, напавшие на Найвенну на кладбище, указали мне след – оставалось только идти по нему.
Взгляд его снова помрачнел.
- Они появились из рощи – а ее я до того не проверял… Как я бранил потом свою глупость! Я ведь знал, что там, в середине рощи, остались руины древней часовни… никакая это не часовня, а капище идолопоклонников, истинная вера пришла в наши земли куда позже чем его строили… Внутри я обнаружил Одноглазого Идола – старого, забытого… Ошеломленный находкой, я стоял неподвижно – а стержень вращался так, будто хотел вырваться из руки. Трудно передать, какой величины зло он учуял – скажу лишь, что священная вода, которая всегда целебна и никогда не может протухнуть, потемнела в чашке…
- 10 -
- Но что делать дальше? – взволнованно спросила Найвенна, - Пусть известно, где прячется зло… Но как его одолеть?
Облаченный в доспехи сэр Гилан перевел взгляд с нее на заходящее солнце. Оплечья его панциря спускались заходящими друг за друга пластинами почти до локтевых элеронов. Колени тоже закрывали элероны. Предплечья и голени – покрытые зеленой эмалью наручи и поножи. Кольчуга была поддета под панцирь и прикрывала набедерники до середины. Под кольчугой скрывалась набитая конским волосом бригандина. Ступни защищали солереты, кисти – латные перчатки, шею – горжет, и на грудной его части сверкал вытравленный золотом грифон.
Найвенной сидела на садовой скамейке – в белом платье и жемчужными нитями в волосах.
- Фирдан выполнил свою часть дела, - сказал сэр Гилан и положил ладонь на рукоять меча, - А завершить его предстоит мне.
- Почему? – воскликнула Найвенна, поднимаясь со скамьи.
- Потому что только я могу победить Крингона. Раньше он боялся рыцарей, но рыцарь с темной душой дал ему избавление от страха. Рыцарь… Только воин благородного рода возможно его уничтожить. Мне. Фирдан – священник, и отправился бы туда сам… Но он не рыцарь. – сэр Гилан задумался: - Крингон настолько силен, что может ходить не только ночью, но и днем… Однако сил его хватает ненадолго – и он должен возвращаться к тому источнику темной силы, где свил гнездо. Единственный способ его найти – подстеречь там. И найдя – уничтожить.
- А у нас хватит сил? В замке всего полтора десятка воинов, и некоторые из них старше отца…
- Нет, - покачал головой сэр Гилан, - Не все так просто. Я должен уничтожить Крингона самолично.
- Сэр Гилан, никто не сомневается в вашей отваге, - перебив его, начала Найвенна, - но…
- Именно в этой отваге и дело… - продолжал он и слегка улыбнулся, - Только на нее и ни на что другое придется уповать. Крингон уже не человек, он призрак. Колдуна не уничтожить сталью, как это сделал четыреста лет назад ваш предок, барон Лингар. Сейчас все по-другому.
Вы знаете, как он убивал раньше лесных путников – страхом. Показывал им свое лицо… Они умирали не потому, что его облик ужасен: так он завораживал их, погружая в призрачный мир, где он властен растягивать время и посылать любые наваждения. Стоит испугаться – и его сила возрастает для нового морока, и так продолжается, пока он не вытягивает вместе со страхом из своей обезумевшей жертвы всю жизнь. Лесных путников находили неподвижными, умершими неизвестно отчего – их убивал ужас.
Схватка с Крингоном будет испытанием отваги, но не силы. Потому воины вашего отца ничем не помогут. Убоявшись, они лишь бессмысленно погибнут и, усилив адское отродье, погубят меня. Страх – союзник зла и его оружие, и я надеюсь, что противопоставленной ему моей смелости будет достаточно.
Осилив Колдуна в призрачном мире, я загоню его назад в Преисподнюю, уже навеки. Едва зло будет уничтожено, как ваш отец поправится, и угроза вашему роду исчезнет. Вчера, на этом самом месте, вы говорили мне о довлеющей над вами тени… Ее тоже не станет.
Он смолк, и они долго сидели так – сэр Гилан, задумчиво глядящий на гарду меча, и Найвенна, побледневшая, нервно перебирающая бахрому на рукаве.
- Нет, - наконец решилась она, - Вы не должны этого делать. Вы должны уехать – сегодня же.
Он вопросительно поглядел на нее.
- Да. Вы должны уехать. Это дело моего рода… Вам нельзя вмешиваться. Вам не победить Колдуна в колдовском поединке. Вы будете бессильны.
- Это испытание, - твердо сказал сэр Гилан, - И я его пройду. А больше рассчитывать не на кого, да и нет времени. Вашему отцу сегодня стало хуже… он лежит в постели с самого утра. Это значит, что сегодня Крингон вне логова и тратит свои силы… он вынужден будет вернуться предстоящей ночью. Силы его растут… Фирдан рассказывал мне, что сейчас их уже может хватить на другие виды ужасного колдовства – на поднятие мертвых, к примеру… Выйдя из логова восстановившимся, он может сотворить и это. Или убить вашего отца, вложив в него еще хвори… Чтобы спасти барона Вилора, нужно встретить Крингона этой ночью, когда он будет заходить. Или позже, подождав неведомо сколько, когда он будет выходить. Но выходить он будет полным сил, а сейчас обессилен колдовством. Значит, его можно победить сейчас – или никогда.
Сэр Гилан отвернулся от солнца и посмотрел в глаза Найвенне:
- Вы не хотите, чтобы я подвергал себя опасности. Но если я не сражусь с Колдуном, вы погибнете. Я знаю, что делать - отправлюсь и уничтожу его, хотите вы или нет. Только тогда я вернусь и спрошу вас снова о том, о чем спрашивал вчера…
- Нет, - вздрогнула Найвенна, - Я готова дать ответ сегодня.
Ее ладонь раскрылась, и сэр Гилан увидел в ней кольцо. Тонкое, и с еще более тонкой, едва видимой сложностью выгравированного узора.
Принимая его, он сделал шаг вперед, и Найвенна подалась к нему. Свободной от шлема рукой он коснулся ее. Застегнутая латная перчатка не закрывала его кисть с внутренней стороны - и он ощутил нежность и тепло ее ладони.
- Я уверен в победе.
Найвенна грустно улыбнулась, и последний луч солнца коснулся ее волос, наполняя их золото сиянием. Держась за руки, они долго стояли, не говоря ни слова.
- Времени до темноты осталось совсем немного, - наконец нарушил тишину сэр Гилан, отпуская ее ладонь, - Я должен поспешить. Выбор сделан.
- 11 -
Найвенна простояла на башенной площадке, провожая его взглядом, пока он не превратился в точку. Руки ее задумчиво гладили шершавый камень крепостного зубца. Солнце уходящего лета нагрело его за день, в один из последних разов даря тепло. Надвигалась осень, а за нею зима, когда ветер будет кружить метелью в воздухе, выть в трубе камина, а она, Найвенна, будет сидеть перед ним в кресле, в подбитой мехом накидке, и украшать ткань узором вышивки. Найвенна молила Творца, чтобы то, о чем поют в балладах, ожило в ее жизни, чтобы сэр Гилан вернулся, победив зло, и чтобы они поженились.
Девичья надежда и мечты мешались в ее душе со страхом и тоской. Теперь судьба всех остальных зависела только от ее возлюбленного. Что же касалось ее лично - она понимала, что жизнь ее связана с жизнью сэра Гилана еще сильнее, и если его ждет поражение, Колдуну не придется тратить чары и проклятья на нее, потому что она попросту этого не переживет.
Он скрылся за линией рощи, оставляя Найвенну в одиночестве. Она вздохнула и повернулась к лестнице.
Отец лежал в своей опочивальне, пожелтевший и вытянувшийся, впавший с самого утра в странную дремоту. Она его не оставляла, и пульс едва прощупывался. Найвенна взяла зеркало и поднесла его ко рту барона.
Блестящая поверхность едва затуманилась.
- Ему чуть лучше, чем утром, - шепнула сиделка Найвенне на ухо.
Кивнув, та отпустила ее и опустилась на стул подле отца.
Его тяжелые веки медленно приподнялись, и он с трудом повернул голову к Найвенне.
- Сиди… - прошептал он дочери, видя, как она приподнимается, - Сиди… Слышала ведь, что сказала служанка? Мне лучше… Хотя, тяжеловато…
- Отец… - она взяла его за руку.
- Тяжеловато… - повторил он, - Как когда-то, когда вот так возле меня сидела твоя мать… Но я должен успеть сказать тебе…
- Отец, ты обязательно выздоровишь, ты говоришь со мною не в последний раз. Мы…
- Надежда есть всегда, - прервал он ее своим слабым шепотом, - Но о твоем будущем нужно позаботиться сегодня. Я не могу уйти, не позаботившись…
Найвенна слушала его со слезами на глазах.
- Я видел, как вы говорили с сэром Гиланом… - сказал он, - Несколько дней назад. Вы любите друг друга… Думаю, он до сих пор не попросил у меня твоей руки лишь потому, что я болен… Он решителен, как и его отец… И единственный сын… Они богаты, Лоаны, и владения перейдут к Гилану, больше не к кому… К ним присоединятся наши, и наш титул… Возможно, вы уже не успеете попросить у меня благословения, потому я даю его сейчас.
Последнюю фразу барон Вилор произнес отчетливо, во весь голос, и даже приподнялся на подушке. Но тут же упал обратно.
- Будьте счастливы, и пусть ваших детей ждет такая же счастливая судьба, - зашептал он, обессилев, - Будьте счастливы…
Он вновь провалился в забытье, и плачущая Найвенна напрасно ждала, что он скажет что-то еще.
Тогда, не в силах вынести тишины, она встала и позвала сиделку.
Ей нужен был кто-то, кто выслушает. Оставаться сейчас одной было настолько мучительно, что Найвенне казалось, что вот-вот она сойдет с ума.
В комнате Фирдана, куда она пришла, горело множество свечей и витал запах благовоний. Священник молился – просил у Творца победы над прислужниками Рогатого.
Но, окинув своими проницательными глазами вид Найвенны, прервал свое занятие и усадил ее в кресло.
- Творец не оставит нас, - произнес он раньше, чем она успела что-то сказать, и устроился напротив нее, - Рано придаваться горести, нужно верить, нужно надеяться… Ты знаешь, как защитил Творец тебя на кладбище – послал знак сэру Гилану и дал силы победить псов. Что это, как не его рука? Он под опекой небес, и никакие адские силы ему не страшны.
- Я молилась… - кивнула Найвенна, - Но отцу совсем плохо…
- Все случится по воле Творца, - смиренно свел ладони Фирдан, - Его хворь пройдет без следа, едва будет уничтожен Крингон. Посмотришь, наш отец еще встанет на ноги.
Он улыбнулся, и Найвенна почувствовала, что ей становится чуть легче.
Он дал мне благословение на нашу женитьбу с сэром Гиланом, - призналась она Фирдану.
- Вот как! – удивился тот, - Признаться, я думал, что вы будете прекрасными супругами, но никак не ждал…
- Сэр Гилан попросит у него моей руки, когда вернется из рощи, - улыбнулась Найвенна и тут же вновь опустила лицо, - Если вернется…
- Вернется, - пообещал Фирдан, поглаживая переплет книги на своих коленях, - Ему покровительствуют высшие силы.
- А что это за книга? – спросила Найвенна, и по ее лицу было видно, что она уже чуть успокоена.
- Это мой дневник, я записываю в него все, что со мною происходит, а также важные мысли. Давно, еще с того дня, как покинул монастырь.
- Жаль, что я не умею читать и писать, - покачала головой Найвенна, - Мне бы хотелось узнать о твоих странствиях. И возможно, я что-то написала бы сама…
- Грамота – удел монахов, - улыбался Фирдан, - Немало розог изломал мой учитель, прежде чем чему-то меня научил… Если хочешь, я прочту тебе кое-что, это тебя ободрит.
Найвенна кивнула, и он раскрыл дневник на последнем, не исписанном до конца листе.
- «Любовь – чудо. Она подобна цветам, выросшим на камне. Никакому садовнику не под силу такое, одному лишь Творцу; исключительно по Его воле в этом жестоком мире возникает любовь, и тот, кто ею награжден, награжден свыше. Но любовь в этот момент уже лишена Его опеки, она вверена другим рукам – невыразимо хрупкий, драгоценный Дар.
Наш мир таков, что зачастую ему не суждено жить долго. Наш мир темен. Бесчисленное множество опасностей угрожает человеку. А даже если они его миновали, над любовью нависает другая угроза. Обстоятельства людской жизни зачастую сложны, как неразрешимо сложный, сплетенный из множества веревок узел…»
- Как это страшно… - вырвалось у Найвенны, - И так странно…
- Для священника? – с улыбкой договорил ее фразу Фирдан, - Нет, не странно. Я давно заметил чувство, возникшее меж вами с сэром Гиланом. И надеюсь, буду вас венчать… Я думал над всем этим, и написал эти строки, совсем незадолго до твоего прихода. Дай же я тебе их дочитаю: «Но прошедший через множество испытаний, послуживший Творцу человек получает не просто этот Дар – Творец покровительствует ему и далее, Он милостив к тем, кто верен Ему. Желания таких исполняются – на то Его воля. Они избегут опасности и развяжут узел».
Фирдан смолк, поднимая лицо от строк, видя глаза Найвенны, горящие светлой надеждой.
- Так и будет… - проговорил он.
- Я верю в это, - прошептала Найвенна, - Благодарю тебя, брат…
- Твой брат всего лишь священник, - покачал он головой, - Возносить же хвалы нужно Творцу.
- Да… - будто спохватившись, поднялась Найвенна, - Мне нужно молить его об этом. Я пойду к себе.
- Ступай же. Ты будешь не одинока – я тоже устремлю к небесам молитвы, пусть не такие горячие, но полные не меньшей веры.
Обернувшись на пороге, Найвенна еще один раз с благодарностью взглянула на Фирдана и ушла.
Он же вернулся к дневнику.
«Ангел, чистый ангел – продолжал читать Фирдан, - Дар, посланный мне с небес за годы мытарств и верного служения - с того самого момента, как я увидел сияние в ее глазах, я ощутил это. И лишь вечером того дня я понял, что это такое.
Я понял все, понял, какой путь указывает мне Творец – как служить ему дальше. Я должен стать аббатом, и мне нужно для этого золото. Творец давал мне его. Но чтобы принять это золото, я должен был отказаться от сыновней любви. Какое испытание! Но я прошел его, принес и это в жертву – очередную, во имя указанного свыше Пути.
То искусство врачевания, что дал мне Творец взамен смерти в чумных провинциях, он дал для этого. Барон – стал чужим, и его старческая немощь требовала лекарств. Я изготовил их так, как был должен.
Но и так владения не перешли бы ко мне, ибо это означает, что после смерти оно будет передано Храму. Законы наследования таковы, что золото прошло бы мимо, Найвенне. Потому мне следовало отказаться и от братской любви.
И здесь Творец тоже указал мне Путь – все было предначертано Им заранее. Еще сбившись с дороги домой, я заночевал в диком хуторе, в лесах. Утром туда приехал сэр Тонгрод, с дружиной. То, что он убоялся ударить меня мечом и, окаменев, позволил уйти, было знаком.
Он принял меня за Колдуна… Древнее, еретическое поверье. И если еще в лесах язычников тогдашний мой наставник Олдан научил меня использовать такие поверья в целях миссии – то и это было предначертано Творцом. Священный трепет охватывает меня от Его премудрости…
Этот рыцарь, сэр Гилан – для него требовались эти поверья, слитые моим разумом воедино со сказаниями о Крингоне Кровопийце. Я сделал Колдуна и Крингона одним лицом… и объяснил его колдовством усиливающуюся немочь барона.
Потом я явился в обличье этого самого Колдуна, в своих дорожных одеждах, в замок сэра Тонгрода. Золото манило его, и узнав, что я не Колдун, он все равно согласился с моим замыслом. Хотя мысли этого рыцаря темны и суеверны – понимая, что я не Колдун, он все равно почему-то меня побаивается. Как бы там ни было, этим утром он должен раздобыть тела своего былого сотоварища, разбойника Куккольда и его шайки. Он доставил их на телегах в рощу Одноглазого Идола, и ждет там сигнала вместе с тремя десятками своих людей. Я дам сигнал, отворю им ворота, и они войдут в Брантард. Никто из обитателей замка не должен уцелеть. И, сделав это дело, его дружина привезет на телегах мертвые тела. Утром все будет выглядеть так, будто Куккольд и его головорезы сумели внезапно ворваться в замок. Я же сумел вырваться, побежал за помощью, и встретил сэра Тонгрода. Он влетел в Брантард следом за Куккольдом Рыжим, и покарал убийцу и его прислужников заслуженной смертью – тела будут выложены правдоподобно, а голова главаря негодяев будет возвышаться на копье сэра Тонгрода.
Граф, держащий давнюю обиду за налет Куккольда на его поместье, будет рад голове, которую мы позже отвезем в столице графства.
Но есть еще сэр Гилан… От него необходимо заранее избавиться, он силен, закален в войне с делфарами, и здесь, возглавив оборону, может отбить сэра Тонгрода. Но в роще, куда я его отправил, он попадет в засаду, и одному против всей дружины сэра Тонгрода ему не устоять.
Ему не помешать сейчас как воину, не обратить позже дело прахом, как свидетелю. Судьба сама указала на него перстом, заронив роковое влечение к Найвенне. Так хочет Творец.
Ибо это мой ангел, прекрасный душой и телом. Это совершенное формой, белоснежное тело, эти золотые волосы, все это только мое… О, как бы я хотел запереться с ней в этом замке, прожить вместе до конца, братом и сестрой для всех, мужем и женой друг для друга. Сложив сан, предаваться тайной любви…
Каюсь в искушении со слезами на глазах… Я должен поступить иначе – сам Путь ведет меня. Творец желает иного – его продолжения. У меня нет выбора, если душа ангела останется на земле, ею завладеет сэр Тонгрод. Насильно женив на себе Найвенну, он заполучит все владения… Едва захватив ее, я стану ему не нужен, как законный владелец, и он уничтожит меня. Я ненадолго переживу сэра Гилана.
Нет. Я не могу оставить душу ангела на земле. Нужно ее освободить раньше, чем до нее доберется мой помощник на Пути, становящийся в таком случае врагом.
Вот он – великий смысл. Творец дает мне в руки Дар, но я должен идти дальше. Мне не суждено пересадить этот прекрасный цветок с камня на благодатную почву, такую, как в том садике во дворе. Садик погибнет, как и цветок. Но этой ночью – в первый и последний раз – я смогу прикоснуться к его невесомой пыльце и вдохнуть неземной аромат. Творец вознаградит меня, подарив еще при жизни то, что будет мне даровано после нее навечно в Небесных Садах».
Дойдя до конца, Фирдан вздохнул и мечтательно посмотрел вверх. Так и сидел он, неподвижно, и лишь быстрое щелкание четок в его руке отражало то, как мечутся из стороны в сторону его мысли.
Внезапно послышался топот в коридоре, и в дверь отчаянно заколотили кулаком.
- Барон умирает! – кричал слуга.
- Началось… - прошептал Фирдан, вскакивая с каменной решимостью на лице.
Отброшенные четки полетели на пол. Набросив на себя дорожную хламиду, он распахнул дверь, оттолкнул слугу в сторону и помчал со всех ног к выходу из донжона. Золотая регалия священника, диск, символизирующий солнце, болтался на его шее из стороны в сторону.
Выскочив наружу, Фирдан ринулся к привратной башне. Взбежав по ее лестнице на самый верх, оказавшись на площадке, выхватил факел из рук оторопевшего стражника.
Вращая им, он вычерчивал в воздухе защитные магические знаки, отчаянно метался от одного зубца к другому, выкрикивая слова заклинаний. Его голос охрип, когда он наконец остановился.
Тогда, чуть отдышавшись, Фирдан бросился дальше.
- Откройте! – надрывно крикнул он стражникам у ворот, - Откройте же ворота – только тогда духи Тьмы покинут замок, оставив моего отца живым! Именем Единого Творца, помогите мне их изгнать отсюда!
Стражники торопливо завозились с деревянным брусом, служившим засовом, а Фирдан поспешил обратно в донжон.
Створы ворот скрипнули, отворяясь.
И, сбивая с ног стражников, во двор замка влетели вооруженные всадники.
Их предводитель спрыгнул с коня у главной башни как раз тогда, когда из ее распахнутой двери выбегал на шум однорукий стражник. Разделавшись с ним двумя ударами меча, сэр Тонгрод оказался внутри – и тридцать его людей следом за ним.
Рог с привратной башни затрубил тревогу, но вскоре замолк – нападающие были уже и там.
- 12 -
Массивная статуя стояла на цельной каменной плите. Ее рогатую голову отсекли, и она лежала неподалеку, буравя небо своим единственным, полным ненависти глазом. Четыре отбитых руки валялись подальше, предварительно расколотые на части, но пузатый торс низвергателям языческой веры не удалось не только разрушить, но и сдвинуть с места. Разбив алтарь, обезглавив и предав проклятию Идола, торс оставили стоять, и он, пережив последних жрецов на многие сотни лет, по-прежнему возвышался над поляной – необъятной глыбой в три человеческих роста. Деревья держались от него на отдалении, столетия не стерли память о временах, когда их листва и ветви содрогались от воплей и стонов жертв. Деревья будто рассказали об этом своим потомкам, и те, предупрежденные, так же сторонились нечистого камня, в прошлом напоенного досыта человеческой кровью, в настоящем – потрескавшегося от жажды.
Здесь все заросло густым и высоким папоротником, пробившимся сквозь искрошенные плиты, бывшие невесть когда полом. Свод и стены капища обвалились, выстояли лишь пять его углов – и лишь они, подобные осколкам зуба, окружали останки Одноглазого Идола.
Их касалась лишь луна, ночная владычица, одинаково ласковая ко всему, и светлому, и темному, стирающая меж всем грани своим даром – серебристым светом, окрашивала все в серое. Но влекомые слабым ветром облака то и дело застилали лунный свет, и лишенные его валуны, медленно наливаясь чернотой, были вынуждены являть свою душу.
Широкий клинок сэра Гилана был заточен лишь на верхнюю треть, остальная его длина предназначалась для того, чтобы отражать тяжкие удары, не зубрясь. Тяжелый меч, боевой, передающийся в роду Лоанов из поколения в поколение. От более легкого меча сэра Гилана, которым он бился на кладбище, фамильный меч отличался так же, как его как его нынешнее снаряжение от тогдашней кольчуги.
Клинок на локоть был вонзен меж плит, в сырую землю, и сэр Гилан сидел пред ним, положив руки на крестовину. Его скрывали заросли и тень от руин. Коня он оставил на опушке, с восточной стороны рощи, а шлем подле себя – чтобы лучше слышать. Глаза его неотлучно следили за поляной – он выбрал такое положение, что приблизиться к Идолу незамеченным было невозможно.
Так, погруженный в темноту, растворившийся в тишине, он просидел неведомо сколько – час, два, или три… Время тянулось, как черные, ползущие по беззвездному небу облака, и лишь редкий шорох нарушал его осязаемо тяжелый ход.
Каждый крик совы заставлял сердце сэра Гилана биться сильнее. Мысли его слоились, наползая одна на другую – он думал одновременно то о предстоящем испытании и прошлых битвах, то о Найвенне и будущем. Последнее от него было сокрыто – спрашивая свое предчувствие, он получал уверенность, что эта ночь важна, как никакая. Если раньше случалось, что он рисковал жизнью, то сейчас он должен был либо погибнуть, либо обрести счастье. Но чему именно суждено произойти – первому или второму, - предчувствие ему не говорило.
Конец ожиданию положил треск, раздавшийся из непроглядной темноты меж деревьев с северной стороны поляны. Затем сэр Гилан заметил, как папоротник там качнулся. Потом еще, ближе к руинам.
Движение прекратилось, и ухо рыцаря уловило нечто, схожее с шепотом.
Заросли у края поляны зашевелились снова. Кто-то еще полз к капищу. «Помоги мне, Творец» - прошептал рыцарь и опустил на голову шлем.
Встав, он вытащил клинок из земли и, не таясь, двинулся навстречу неизвестному. Меч его был поднят – и он был готов к чему угодно.
Но не бесы в призрачно-зеленом дыму, и не змееголовые чудовища из древних преданий вскочили на звон доспехов. Насланные Колдуном мороки походили на людей, пусть и походящих в темноте на тени – двое.
Зарычав, передний ринулся в атаку – меч в его руке метил сэру Гилану в шею. Рыцарь без труда отбил удар – неосознанно, потому что разумом он понимал, что мороки бесплотны и ничем не могут ему повредить. Нападающий ударил вновь, на этот раз торопливой серией – и она так же разбилась о защиту сэра Гилана, сам же он не сделал и шага. Второй тоже оставался на месте – не вступая в бой.
«Это и есть Колдун» - понял сэр Гилан, отражая очередной удар.
Он был спокоен – понимая, что все происходящее не опаснее сна. Если не бояться.
Но тут он услышал свист и удар в спину – стрела третьего противника, подобравшегося со спины, пробила панцирь и кольчугу, но застряла в бригандине, уколов лишь кончиком острия.
Этот укол ворвался в голову сэра Гилана – ощутив боль, он понял, что это никакие не наваждения, а реальные противники. И он тут же обрушился на мечника.
Меч раз за разом сплеча обрушивался на незнакомца, и тот, теснимый, успевал лишь с трудом защищаться. Смяв его, сэр Гилан размахнулся от самого левого уха – и рассек противнику грудь вместе с кольчугой.
Вторая стрела вонзилась в его спину – но отчаянно торопящийся лучник ни натянул до конца тетиву, и потому эта стрела пробила только панцирь.
Пятясь, отбросив лук, лучник рванул из ножен меч.
Отбросив всякую защиту, сэр Гилан не дал ему времени воспользоваться преимуществом в проворстве – противопоставив узкому и недлинному клинку противника крепость своей брони. Лучник дважды успел рубануть его, в плечо и грудь, но оставил лишь вмятины и завыл, брызжа кровью из культи. Вой тут же оборвался – отняв по локоть руку с оружием, следующим ударом сэр Гилан разрубил ему шлем, разбил череп и сломал шею.
При виде того, как скоро и беспощадно разделался с двоими незнакомцами рыцарь, третьего охватил ужас. Силы покинули его – не только в руках, выронивших оружие, но и в ногах, отказавшихся бежать. Сделав несколько шагов, он рухнул ниц. Сэр Гилан подошел и занес меч.
- Умоляю, пощадите! – голосил незнакомец, закрывая голову и катаясь по земле, - Я не с ними!
- Кто вы такие? – грозно вопросил сэр Гилан.
- Я Вальт, - скулил пленный, и его голос был голосом юнца, - Они захватили мое селение и заставили уйти с собою…
- Кто?
Луна вышла из-за облака, освещая его насмерть перепуганное лицо.
- Люди сэра Тонгрода. Не убивайте, я все расскажу! Тэл и Кордил должны были убить вас… а мне приказали идти с ними, чтобы помогать…
- Зачем?
- Вы единственный настоящий воин в Брантарде… остальные старики и калеки. И среди вас есть изменник, он заключил с сэром Тонгродом договор… Он нападет на Брантард этой ночью, с ним все тридцать его людей. Изменник хотел, чтобы они ждали вас здесь, но сэр Тонгрод не доверяет никому. Опасаясь, что его хотят заманить в засаду, он послал за вами лишь троих…
- Кто изменник? – глухо спросил сэр Гилан.
Губы его едва слушались, а земля уходила из-под ног.
- Священник… - ответил Вальт.
- Лжешь, дьявольское наваждение, - прошептал рыцарь, поднимая меч для смертельного удара.
И в этот момент со стороны замка донесся хриплый рев рога.
Обхватив голову, сэр Гилан заскрипел зубами. Искажаясь через шлем, этот рев вливался в уши, заполняя его сознание отчаянием, а душу – безумной яростью.
Вальт же, увидев, что позабыт, перевернулся и торопливо полез на четвереньках прочь; достигнув деревьев, он выпрямился во весь рост и со всех ног припустил наутек.
Затем рог смолк, и разум вернулся к рыцарю.
- Если Творец есть, я успею, - прохрипел он.
Он бежал, не ощущая тяжести доспехов, ломая их сталью преграждавшие путь ветви и попадавшиеся на нем кусты – лишь сердце гулко стучало под ставшей горячей броней, и воздух с шумом врывался в отверстия шлема. Добежав до опушки, сэр Гилан выдернул из земли копье, влетел в седло и пришпорил коня к замку.
Его врата оказались распахнутыми, и за ними лежали двое убитых стражников. Головорез, спустившийся с башни, со всех сил бежал, чтобы затвориться, но не успел – столкнувшись, с сэром Гиланом. Копье рыцаря было опущено, древко зажато меж торсом и верхней частью руки. Вся скорость и масса коня и закованного в сталь рыцаря влились в удар, пробивший щит, панцирь и тело насквозь - так, что острие копья выскочило из спины головореза на два локтя. Оставив копье в его теле, сэр Гилан пронесся дальше – по пустому двору к двери в донжон.
Спешившись подле лежащего на пороге стражника, он забежал внутрь и заглянул в кордегардию. Пятеро стражников оказались изрублены, едва успев вскочить с лавок – настолько неожиданным оказалось нападение врагов.
Сэр Гилан кинулся дальше и, наткнувшись на лестнице на заколотого кинжалом слугу, забежал в галерею холла. Здесь капитан и полдюжины стражников преградили врагам путь, но их сопротивление оказалось тщетным – все они лежали мертвыми, вперемежку с несколькими нападавшими.
Переступая через их тела, сэр Гилан поспешил из холла и остановился, окликнутый.
- Сэр Гилан… - услышал он слабый голос за спиной.
Обернувшись, он увидел, как капитан шевельнулся – он умирал, но дух его еще не покинул.
Рыцарь склонился над старым воином, защищавшим господина до конца, и истекавшим кровью с пробитой с нескольких местах грудью.
- Их было около тридцати, с рыцарем во главе… - кашляя кровью, прошептал капитан, - Бегите, спасите Найвенну… возможно, вы еще успеете… Они двинулись не туда, а в западное крыло…
Сэр Гилан кивнул, поворачиваясь к восточному.
- Постойте… Потайной ход на площадке, в коридоре, где комната дочери барона… Поверните там настенный факел.
Потратив последние силы на эти слова, старик захрипел, вытянулся и замер – мертвый. Проводив его взглядом сэр Гилан побежал дальше – на большее времени не было.
Но не все головорезы отправились в западное крыло – некоторые из них, отстав от шайки, побежали в восточное. Здесь рыцарь столкнулся с ними – пятью – в небольшой комнате, рядом с лестницей. Грабители суетились: сорвав со стен гобелены, обдирали позолоченную бахрому.
Появление сэра Гилана оказалось неожиданным и разрушительным – как огненный вихрь, он ворвался в комнату и первым же ударом отсек одному голову. Остальные атаковали – четверо против одного, достаточно опытные бойцы, закаленные в десятках разбойных стычках и набегах. Удары частым градом сыпались на сэра Гилана со всех сторон – но даже те из них, что пробили латы, не смогли повредить кольчугу. Его же ярость хлестала неудержимым потоком, делая страшными взмахи тяжелого меча.
Подрубив ноги под коленями второму головорезу, сэр Гилан свалил на него третьего, с вмятым в лицо забралом шлема. Атакуя секирой, еще один сбил рыцарю оплечье и, припертый к стене, отчаянно защищаясь, выставил пред собой топорище. Дерево треснуло, ломаясь под клинком; обрушивая обеими руками меч, сэр Гилан нанес еще шесть ударов, каждым ломая шлем и наплечники, и кромсая плоть.
Пятый – последний, бывший сбитый с ног в самом начале, попытался отступить в холл – и, настигнутый, отлетел в угол, с болтающимися на ремне обломками разбитого в щепы щита.
Обменявшись с ним несколькими ударами, сэр Гилан схватил одной рукой дверь и, раскрывая настежь, изо всех сил впечатал ее дубовые доски в противника. Прижатый дверью к стене, тот сделал отчаянное усилие, пытаясь вырваться, но не успел – пронзив кольчугу, сэр Гилан вогнал в его бок лезвие до середины.
Кровь хлынула по клинку, сбегая до рукояти, и делая ее скользкой; залитый ею, в смятых доспехах, сэр Гилан огляделся: комната более походила на бойню. Забрызгавшей стены крови больше всего было на полу – она текла из пяти тел, и сорванные гобелены не успевали ее впитывать, оставляя лужами.
Прикончив того, что был ранен в ноги, сэр Гилан ринулся дальше и, покинув место побоища, начал стремительно подниматься по лестнице.
Этаж Найвенны был третьим – и сразу, на лестничной площадке, сэр Гилан выдернул факел из настенного крепления и надавил на него, поворачивая. Пришлось поднатужиться, но механизм со скрипом поддался. Что-то щелкнуло за стеной, и она с каменным скрежетом отъехала в сторону, открывая проход в темноту. Посветив туда, сэр Гилан увидел ведущую вниз винтовую лестницу и затянутый паутиной рычаг.
Не тратя времени, он побежал к комнате Найвенны – желая одного, чтобы она находилась в ней. И, сделав первые шаги, услышал звон доспехов и топот множества ног, приближающихся с противоположного конца коридора.
Заполняя его толпой, головорезы бежали из западного крыла – они были здесь все, и с ними был их закованный в доспехи предводитель.
Латы его были полными и шипастыми. Литое «ожерелье» закрывало шею и нижнюю часть головы, а верхнюю – шлем, оставляя таким образом для обзора узкую щель.
Завидев сэра Гилана, предводитель остановился, а с ним и вся свора.
Они стояли, разделенные двумя десятками шагов, и дверь к Найвенне была меж ними барьером. Сэр Гилан – один, сэр Тонгрод – с шайкой разъяренных головорезов.
Сэру Гилану стоило сделать шаг в спасительный проем и нажать на рычаг, отсекая от себя их стеной. Но он сделал шаг в другую сторону.
- Я сделал свой выбор. – тихо промолвил он, шагая с поднятым мечом к рычащей своре.
- Прикончим его! – прорычал сэр Тонгрод своим людям, двигаясь навстречу.
Они сошлись рядом с дверью Найвенны, и мечи их скрестились.
Сэр Тонгрод ринулся в схватку не из доблести. Но и трусом он не был никогда. Его смелость всегда питала не жажда славы, - на нее ему всегда было плевать. Жестокость и злоба были частью его напоминающей звериную натуры, заставлявшей порою дрожать даже его подручных. Эта натура – жаждущая не славы, а крови, и повела его вперед.
Атаковать сэра Гилана могли лишь трое одновременно, больше не позволяла ширина коридора. Сэр Тонгрод выдвинулся вперед, решив с двумя помощниками сокрушить его и поскорее ворваться в комнату Найвенны – допросив слугу в западном крыле, он узнал, где она.
Но его расчет недооценил силу сэра Гилана. Рыцарь бился, как никогда – выйди он прежний сам против себя этой ночью, потерпел бы бесславное поражение.
Сэр Тонгрод атаковал стремительно, рассчитывая вместе с остальными смять противника. Бен Поджига стоял по левую руку от него, подставляя под удары сэра Гилана щит, справа же вращал палицей Громила Лон.
Но, будучи тяжелым как молот, меч сэра Гилана оказался быстр, как молния – он поспевал повсюду, отражая и нанося удары. Отбив атаку сэра Тонгрода, он перешел сам в атаку – обманную, отвлекшую Бена на защиту господина. Факел в руке сэра Гилана ударил в лицо Поджиги – удар оказался столь силен, что тот упал навзничь и завопил, ослепленный, с охваченными огнем волосами и бородой. Частично закрытый от паличника сэром Тонгродом, рыцарь атаковал его уже по-настоящему, перехватив меч обеими руками.
Клинок трижды уязвил противника – прорубил левую наручь, оставив вмятину на «ожерелье» и ударив сбоку по голове с такой силой, что крепления шлема лопнули, и он слетел.
Наполовину оглушенный, едва не упавший, сэр Тонгрод попятился, отступая за подручных. Увидев, как досталось их предводителю, те перестали напирать и тоже пятились, с выставленными щитами.
Лишь вошедший в раж Громила Лон продолжил бой. Парирующий его палицу меч скользнул по рукояти, срезая пальцы. Оружие упало на пол, и обезоруженный Громила следом за ним, получив таранный удар в нагрудник. Пластины его выдержали, но товарищи не пришли на помощь – и следующим взмахом рыцарь прикончил Лона.
- Тащите копья и алебарды! – повернув голову назад, заорал сэр Тонгрод из-за спин.
Этот крик приободрил толпу – задние кинулись к западной лестничной площадке, где находилась стойка с оружием.
А сэр Гилан колотил кулаком в толстую, имеющую крепкий засов дверь возлюбленной – но дверь не отворялась, будучи запертой изнутри.
- Найвенна! – в последний раз, в отчаяньи крикнул он и снова схватился с врагами.
На этот раз они вооружились алебардами. Сэр Тонгрод держался за висок, и кровь текла из-под его руки – не выдвигаясь более вперед, он командовал с тыла. Сэр Гилан едва успевал отражать удары – его одновременно атаковали пять противников, задние били через плечо передних. Но он не отступал ни на шаг – отчаяние окончательно охватило его. Надежды спасти Найвенну больше не было, и не было шансов сдержать натиск.
Сражаясь с яростью обреченного, он перерубил два древка, прежде чем алебарда опустилась на то его плечо, где не было наплечника. Рука повисла плетью, кровь хлестала из разрубленной ключицы.
Не чувствуя боли, сэр Гилан ринулся вперед – и неимоверным напряжением сил сумел ранить ударившего, в лицо. Но рана его была роковой, с какими не устоять на ногах. Копья уперлись в его грудь, одно их них попало в пробоину панциря и пронзило левое легкое. Ощутив сгоряча лишь укол – как иглой, - сэр Гилан был отброшен назад.
- Добейте его! – заорал сэр Тонгрод.
Но этот приказ был лишним - видя, как слабеет дважды раненый противник, головорезы сами усилили напор. Теряя кровь, сэр Гилан вяло отбивал копья и алебарды – пред его взором уже возник туман. Затем он пошатнулся.
Осыпаемый ударами, он схватился за древки, и попытался устоять. Несколько бесконечных мгновений – наполненных тьмою и ударами, молотящими по шлему, длилось это последнее противостояние.
И затем рыцарь рухнул.
С криками радости головорезы подскочили к нему – обрушивая сверху вниз удары, взламывающие доспехи. Но их сэр Гилан уже не чувствовал.
- Стойте! – приказал сэр Тонгрод, отталкивая своих людей, колющих уже бездыханное тело, - Снимите его шлем!
Выбравшись в первые ряды, он остановился, глядя в лицо противника. Тот был мертв, и кровь под ним растекалась.
Резкая боль от полученного вначале стычки удара кольнула в висок сэра Тонгрода. Задыхаясь, он отвернулся, пачкая окровавленной перчаткой гобелен, оперся рукою о стену.
Справившись с болью, он повернулся к комнате Найвенны.
Дверь ее отворилась, и в коридор вышел Фирдан; лицо его скрывал капюшон.
Сэр Тонгрод удивленно замер на месте. Его взор приковало к тому, что показалось из-за спины Фирдана.
Найвенна оставалась там, распростертая на кровати, и алая кровь расползалась по прикрывавшему ее покрывалу.
Фирдан же бросил взгляд на тело сэра Гилана, захлопнул дверь и двинулся по коридору прочь. Головорезы расступались на его пути.
- Дело сделано, - не останавливаясь, сказал он, - Идемте.
Epilogue
«…Это давно стало ритуалом – писать такое в важные моменты. Писать лишь для того, чтобы перечитать, а затем вырвать из своего дневника и сжечь. Эти вещи должно остаться тайной, навсегда, а не стать однажды достоянием чужого ума.
Толпа бы меня осудила... Главное, что в этом осуждении не было бы ничего, кроме зависти – чувства, естественно питаемого людьми толпы по отношению к личностям. Ведь только ненавистным толпе личностям, единицам удается то, что для нее невозможно. Бесчисленное множество тупых, слабых людей, неспособных хоть чем-то возвыситься над себе подобными.
Они следуют придуманным для них законам и заповедям не потому, что это истина – нет. Они так осуждают убийство, оно для них преступление и грех, ибо так говорят закон и религия, придуманные, чтобы позволить стаду жить и дать над ним власть.
Правила для толпы, придуманные теми, кто изначально должен был стать другим. Истина в законах и заповедях – для толпы. Король имеет власть светскую, я – духовную, мы диктуем для них все их истины, а потому имеем свои…
Как бы удивился, к примеру, какой-нибудь добропорядочный лавочник, узнай он, кого именно доставляют под покровом темноты через тайный ход в королевскую опочивальню, и куда потом девают тела этих невинных девиц. Девали… но стоило мне шепнуть его величеству, что в женских монастырях недостает молодых послушниц и прозрачно намекнуть на его ночные шалости, как их тела перестали сплавлять в реку. Конечно же, дело не в недостатке молодых послушниц - бескрайнее поле старшего аббата Пастарра и многих подобных ему почтенных прелатов. И не смешная жалость к бедным девицам одолела меня на склоне лет, вкупе с трогательными воспоминаниями о детстве. Просто нужно во всех мелочах и оттенках знать скромные слабости государя, его столь причудливо меняющиеся настроения…
Не только главным духовником Тиреннии ограничивается моя роль, приходится быть и царедворцем… По этой и еще по многим причинам король меня слушается, доверяя всё – и дела политические, благо они не так приятны ему, как развлечения. И отец его доверял. Правда, его тайной слабостью были мальчики… Впрочем, яблоко от яблони падает недалеко, у сына в потехах с пажами просто добавились еще эти девицы…
Вот бы удивлялся добропорядочный лавочник, не понравились бы ему такие государи. Будто ему по вкусу другие, сильные и интересующиеся государственными делами, потому ведущие войну не только с Делфарией, но еще и зачем-то с Радаронским султанатом. Тогда бы не только старший сын лавочника, но все его сыновья остались на чужих полях, а горечь их оплакивания утешили бы мятежники, подняв папашу на копья.
Для толпы - одно, для сильных мира сего - другое. Здесь, на вершине трона и Храма, правят другие правила.
А я не просто сильный мира сего, я избранный. Я мыслю шире и вижу как никто, что сейчас Ночь этого мира. Того, что зовут милосердием, так мало, что оно присутствует лишь для контраста с черным. Всюду ужас, чума и смерть. Ночь – таково время, которым правит Тьма, сам дух ее наполняет всех и каждого.
Творец дарит надежду не человеку, а человечеству. Есть надежда на то, что однажды взойдет солнце, и его Восход прогонит Ночь. В этом моя Вера. Я не в силах ни приблизить Рассвет, ни его удалить – я могут только верить.
Потому Вера – единственная вещь, имеющая значение. Те, кто ее не имел, были сожжены – и будут и впредь предаваться священному огню, изгоняющему дух тьмы, освобождающему душу, дарованную Творцом. И есть Путь Веры.
Я оглядываюсь на самое его начало. Тогда мне все удалось… Прибывшие на место резни соседи не сомневались, что все так, как я рассказывал - вид и расположение трупов не вызывали сомнений, а голова сэра Куккольда возвышалась на копье сэра Тонгрода, с выпученными глазами и окровавленной рыжей бородой. Эта голова и даровала ему прощение графа. Не за кару разбойника простил он Тонгроду налеты на обозы, а за кару налетчика на графские поместья. На то и был мой расчет - сэр Тонгрод был чист перед правосудием. А свои унаследованные владения я продал графу – говоря, что скорбь не даст мне жить в Брантарде, я принял от него семь тысяч золотых монет.
Доигрывая роль скорбящего сына и брата, я похоронил отца и сестру на фамильном кладбище. Сэра Гилана погребли там же, рядом с Найвенной – так я распорядился, проливая горькие слезы. Соседи тоже плакали на похоронах, настолько трагичным казалось им произошедшее…
Через два месяца я купил приход в самом центре Тиреннии, стал аббатом. Сэр Тонгрод последовал за мною - он слепо мне повиновался с тех пор – и в том, что в моей руке оказалось такое послушное, жаждущее крови оружие, я вижу волю Творца. А что, как не Его воля, может вознести на саму вершину Его Храма? Что позволило сделать мне все, как не данное Им право?
Долгие тринадцать лет я продвигался по ступеням Храма до звания главного аббата, за которым только высшая ступень. И тогдашний Святой Аббат уже повиновался моей воле… Огладываясь на Путь, я даже удивляюсь, сколько всякого в нем было, и каждый раз, чтобы подняться выше, приходилось пройти через испытание, схожее с пройденным в отцовском замке. И каждый раз я получал небольшую награду, знак будущего блаженства в раю. Найвенна в Брантарде, или графиня Астальда в восточном Кьерте, или эта дочь герцога-еретика… Вехи Пути, сколько их было?
Сэр Тонгрод возвышался вместе со мною. Кем он был вначале? Обычным разбойником, мелким, и не особо удачливым главарем шайки в три десятка молодцов, половина которых полегла в Брантарде, а остальных, знающих слишком много, пришлось спустя некоторое время отравить. Творец, а не кто иной послал на землю Ночь. Он дал мне в руки ее право, и вместе с ним огонь и железо. Позже, когда я стал главным аббатом, выполняющий мои приказы Тонгрод был уже граф и имел под знаменами двадцать тысяч наемников. И это было только начало – ибо его жизнь предварила возникновение шести духовных рыцарских Орденов, союз рыцарства и Храма. Ранее Тиренния состояла из удельных провинций, чьи правители зачастую перечили королевской власти. Пришлось пролить немало крови мятежников и еретиков – имея армию, Тонгрод великолепно с этим справился. Сегодня десятки юношей были посвящены в рыцари у гроба этого великого военачальника, они трепещут от его свершений вместе с обывателями.
Как его хоронили! Какие почести были возданы ему сегодня!
Шестеро представителей Орденов, шестеро доблестных, прославленных своей силой, закованных в полные латы комтуров несли на плечах тяжесть гроба, тела Железного Орла и его снаряжения. Их поступь была медленной, они шли в ногу.
Тяжелые и размеренные удары главного колокола гласили скорбь далеко окрест, с вершин собора в каждый уголок столицы, и стальные солереты рыцарей звенели о камень мостовой в такт погребальному звону.
Монахи несли Священную Хоругвь Тиреннии впереди гроба, а позади колыхались бесчисленные знамена знати и Орденов. Процессия брала свое начало от паперти собора – и дальше, из каждого переулка, вбирала в себя все новых участников. Конца ей не было видно.
И народ, толпящийся вдоль обочин улиц и идущий за гробом, подавленно молчал.
Это и нужно – им не стоит знать, что «несметные армии еретиков» всегда были во много раз меньше наемничьего воинства Тонгрода, а вторгшаяся с востока «двухсоттысячная орда варваров» насчитывала всего десять тысяч, включая женщин и детей – согласно скрупулезному подсчету трупов, произведенному моими эмиссарами.
Теперь неважно, ибо теперь все иначе. Не непрочным союзом герцогств, а единой и истинной Верой объединены все земли Тиреннии. И пламенеющая Вера, ведущая армию Тиреннии, сокрушит Делфарию, как развеяла пеплом мятежников западных графств.
Близится битва, схожая с тою, что будет в конце времен. Кара настигнет всех врагов истинной веры. Преисподняя разверзнет свою алчную пасть, и они с воплями покатятся в нее, унося с собою навечно всю свою ересь и гнойные язвы, изъевшие тело и душу. Так Ад клеймит тех, кто поддался на его соблазны; лишь пожрав всех до единого, закроется его пылающая пасть.
И на то место, где твердь сомкнется, хлынет животворящий, возрождающий дождь. Вместе с ним небеса прольют райскую музыку; она возвестит начало Новой Эры. Завороженные ею и шелестом белых крыльев, достойные будут ждать, как парящие ангелы в лазурной броне спустятся ниже, неся им награду. Озаренная солнцеподобным сиянием нимбов, благодать благоухающим венком опустится на чело каждого из воинов Храма, всю жизнь шедшего по Пути.
И затем они поднимутся с колен и снимут измятые в битвах с неверными доспехи. Они больше не будут нужны – земля преображенная станет их новым домом, и их жизнь будет длиться вечность - без бед, старости и болезней.
Но сейчас Ночь… Я устремил свой взгляд к небесам и думаю, что мой славный Тонгрод уже далеко, где-то там, в чертогах Единого Творца. Его жизнь была примером служения Ему. Не лицемерного, а истинного служения по праву Ночи.
И я, как и он, всю свою жизнь, всегда и всюду верно служил Творцу. Не лживо, лицемерно, а истинно. Не рассматривать свои поступки, а вести – вот зачем я родился. Родился Ночью – и прошел сквозь ее мрак.
Душа Тонгрода вознеслась на небеса, и не боль, а священный подъем, триумф и небывалое ощущение величия Творца мешаются в моей душе. Пока она находится здесь, означает, что я еще нужен Ему, означает, что данная мне миссия не окончена.
И все же, мой Путь уже подходит к концу. Мне уже восемьдесят шесть лет. Я до сих пор крепок, я без всякой помощи поднимаюсь каждый день на самый верх этой башни, самой высокой в столице и Тиреннии. Мои слух и зрение так же остры, как в молодости, и разум так же незамутнен. Приняв в начале Пути большие лишения, я закалился и сохранил здоровье до этого возраста. Смерть забирает других с мучениями, ибо причиной ей раны, либо болезни. Но в моем возрасте она награда за долгий Путь, приходит в постели, будто сон… Сейчас на мне эти белоснежные, шитые золотом одежды, они останутся на мне и посмертно. Я знаю, какая память останется обо мне, какой след, ибо после смерти я буду Святым Фирданом, и мне будут молиться – высшая земная награда, но получить ее можно только после смерти…
Я к ней готов. Перечитывая эти тайные строки, я оглядываюсь назад и понимаю, что прошел все так же, как Тонгрод. Да, я прошел свой Путь непогрешимо, и не ведают греха все те, кто следовал за мною. За наши дела нам повсюду была дарована награда. Я верю, что не оступлюсь и в самом конце - и как Тонгроду, мне будет дарована великая награда. Воистину так».
Право Ночи
© Copyright: Лакрис, 2003
Свидетельство о публикации №203121000067
Свидетельство о публикации №203121000067
Рецензии