Двойник

Суровый и лютый март давал знать о себе. Вьюжные ночи, воющий ночной ветер и белые сугробы предвещали бессмертие зимы, плотно окутавшей Москву. Ночи казались вечными, рассвет наступал нескоро а сумерки виднелись в самом начале вечера. В эту ночную пору мало кто выходил на улицу даже в начали одиннадцати часов позднего вечера. Кое-какие автомобили проносились по Ленинскому проспекту, затем по Садовому и Бульварному кольцам, мимо Дзержиской площади и трёх вокзалов, наконец мимо Красной площади, отцепление которой разрешало только въезд правительственным машин и то - до 9ти вечера.
Лаврентий Павлович закончил свой доклад поздно, намного познее того времени, в которое он пологал уложиться. Его задачей было проверить двух задержанных накануне врагов народа, один из которых распостронял политические анекдоты, а другой - занимался чёрной торговлей с США. Но к сожалению его буквально ломило в сон. Все эти ночи недосыпа плюс возраст давали знать о себе. Жена ждала его к половине десятого, но он не хотел возвращаться к себе домой. В конце концов Галя бы поняла его и приняла Лаврентия у себя дома, но дело было и не в этом.
Почёсывая свои ещё крепкие и просящие удара, но в то-же время уже сникающие под весом возраста кулаки он намеренно шёл по едва освещённому корридору кремля. Из его рта пахло рюмками коньяка и табаком, а толстые очки его потели. Он забыстрил шаг и повернул за угол, во второй корридор, надеясь застать бюро докладов открытым, но уже сомневаясь в этом.
- Везёт-же Иосифу! - подумал он - Я тут должен отдуваться а он рванул к себе на дачу с болезнью, ссылаясь на старость и был таков...
Ещё один поворот, ещё одни чёрные окна Кремля и маленькие лампочки, отражающиеся в его очках. Снежные бураны за окнами усиливались, ветер выл словно сумасшедший. Пульс Лаврентия Павловича увеличивался, он чуть-ли не бежал к злорадной двери бюро. Вдруг ветер ударил по окну и оно открылось наружу прямо перед ним.
- Ух чёрт! - промолвил тот едва дыша. Кремль и март не шутили.
Внезапно произошло нечто действительно странное. Свет на этаже выключился под напрягом порванных ветром проводов и пара лампочек треснули от холода, внезапно вошедшего в помещение и давшего Леврентию озноб. Лицо его побледнело, но он всё-же сделал несколько шагов вперёд и замер. Из последующего корридора вдруг доннёсся звон ключей и лёгкое насвистывание. Ветер дул всё больше и больше и волосы Павловича плясали на холоде, как и занавески.
- Сторож? Это ты? - решительно произнёс он.
Но в ответ послышался лишь свист ещё сильнее и звон ключей. В этот момент из-за поворота выскочила старческая фигура в кепке и с трубкой во рту. В руках её звенели ключи и пока она приближалась, свет, теперь приходящий из окон, слегка падал на неё и освечивал очертания в кромешной тьме Кремля. Лаврентий сделал шаг назад. Он догадался кто это был, но не мог поверить своим глазам.
- Так позьдно а ви не спите, Лаврэньт? Как нихорошо!
- Иосиф Виссарионович! - доклад выпал из рук Лаврентия, его очки перестали потеть и медленно покрывались инием. Холод и ветер из открытого окна увеличивались по мере приблежения фигуры в кепке. Наконец она сравнялась с открытым окном и свет полностью упал на неё. - Не может быть!
- Вь чём дэло, Лаврэньт? Ви пачему здесь?
- Но Иосиф Виссарионович, я думал что вы уехали на время из Кремля...
- Какая чипуха! Я паражаюсь, дарагой мой! - Иосиф похлопал Лаврентия по плечу - Ви стареете... Никуда я не уизжал, я всэгда бил тут!
- Извините меня - По его бледному лицу всё ещё тёк пот, но уже начал успокаиваться - Простите, не узнал вас, Иосиф. - На его лице появилась улыбка к стоящему человеку с трубкой - А я тут доклад один написал, вот сейчас отнесу его и домой, честное слово!
Но Иосиф продолжал смотреть на Лаврентия хитрыми глазами и загораживать ему дорогу. Синее лицо его казалось не чувствовало никакого холода в то время как Лаврентий дрожал. Иосиф затянул трубку и посмотрел на валяющийся доклад.
- Лавреньт, галубчик, тибе бы отдахнуть надо, подумать о симье, о дэтях, ти весь отдаёшься партии...
- Я бы с удовольствием, Иосиф Виссарионович, особено раз уж вы вернулись в Кремль. - он нагнулся и поднял с пола доклад, потом помялся немного - Тут темно и холодно, вам не кажется?
Но Иосиф ничего не ответил, он лишь снова задымил трубкой и снял с плеча Лаврентия свою руку:
- Шэвились!
- Ладно, Иосиф Виссарионович, как скажете... Спокойной вам ночи!
- Ступай - ступай, тибя дома жена и дэти ждуть, а партия пока потэрпит. - он слекга хихикнул и Лаврентий тоже засмеялся с ним заодно по привичке.
Лаврентий Павлович развернулся и последовал по корридору, отдаляясь от вождя. Здесь было что-то не так. Он не чувствовал ни обычную строгость Иосифа, ни признаков его болезни, даже ни запаха табака из его трубки. Но он не осмеливался сказать это, так-же как и закрыть окно, открытое нараспашку. Хотя с другой стороны он был рад внезапному возвращению Виссарионовича в правительственную часть. Он решил быстро вернуть доклад и, следуя совету, всё-же поехать на дом к семье чем к молодой Гале.
Иосиф тоже отдалялся, звеня ключами от своего кабинета и присвистывая на ходу. Прежде чем оба повернули за углы корридора, Иосиф окликнул Лаврентия:
- Лаврэньт, а какой у нас завьтра дэнь?
Тот бесприкословно подчинился, словно ходящий календарь:
- Пятое марта...
- Нидолго асталось, савсэм нидолго... - с этими словами Иосиф удалился за угол и вскоре шум его шагов и вовсе пропал. Лаврентий остался некоторое время, ломая себе голову над странным вопросом вождя, но потом всё-же решил забыть эту внезапную встречу и направился к бюро. К его счастью, оно было открыто, но Лаврентий с трудом нашёл его. Когда-же он рассказал про эту встречу вахтёру, то тот обомлел и сначала сказал, что никого не видел в корридорах Кремля после 10 вечера. Но почувствовав запах коньяка изо рта Павловича, рассмеялся ему в лицо и громко высказал:
- Пить надо меньше!
Наконец оба расстались и Лаврентий поехал к себе домой. Он проезжал по улице Горького, потом по Цветному бульвару и наконец скрылся в темноте мартовских ночей и падающей метели. Пурга скрыла след колёс его машины и город погрузился в ночь Москвы, по которой следующим утром пронеслась досадная весть, вводя одних в грусть, других в радость, а третьих - в индифферентность...

Станислав Королёв
29/11/2003