Марианна

                И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
                Она возникла из ночных огней
                Без всякого небесного знаменья…
                Пальтишко было лёгкое на ней.
               
                Б. Окуджава.


      Она родилась вовремя. По прошествии времени осознала это и потянулась к сигаретам. Наверное, пыталась заглушить дымными ядами счастье. Кстати, её звали Марианна, но все почему-то предпочитали – Маша. Как-то один её университетский знакомый сказал: «Машка, да ты счастливая!», а она не поняла, почему. Ей было  девятнадцать – видимо, поэтому и не поняла. Счастье не шло с ней параллельно, не жило в ней, даже не плелось где-то сзади, наступая на пятки, она сама была счастьем и не выносила конкуренции.
   В  двадцать два Маша переехала в квартиру около метро и шумной автострады. Обязательным условием проживания был балкон, двухместная кровать, санузел, кухня и фортепьяно. Балкон – для курения, кровать – для сна, санузел – так положено, кухня – для прочих людей и готовки, фортепьяно  - для подсвечников и игры. Играть научила тётя ещё в то время, когда Мария не курила, хотя этот период помнится с трудом, зато ноты всё так же копошатся в голове. Какие чудесные вещицы!
   Она никогда не жила в роскоши. Она жила в себе, и это было роскошно. Её тело легко исполняло как длинные музыкальные произведения, так и короткие половые акты. Её голова целовалась также правильно, как и мыслила. Она приглашала к себе на кухню девушек также непринуждённо, как и мужчин на двухместную кровать. Но вот только мужчины приходили охотнее, наверное, потому, что в доме всегда была запрятана бутылочка спиртного или травка, аккуратно завёрнутая в клетчатый листочек? Сама она не употребляла. Она только курила «Честер» и иногда фруктовые кальяны. Мария считала мужчин рыбами. Забросила удочку – и на кровать. Мужчины считали Машу – человеком. Они приходили поговорить с ней, но и без секса не обходилось, естественно. А главное -  поговорить. Она проникала в их мысли и розовым ногтем наводила порядок там, куда не ступали их собственные ноги. А мужчины ходили по карнизам, пускали кровь, глотали экстази и снотворное в неразрешённых дозах для того, чтобы женщины, такие же живые и чувствующие, приняли их ЛЮБОВЬ, как подарок к Рождеству. ЛЮБОВЬ, которой суждено остаться запахом вымытых волос и куском общей жизни, погребённой на дне бутылки. Мужчины спивались и вешались. Они знали, что смерть необходима СЕЙЧАС, но не получалось…Они понимали необходимость завершения убогой жизни без той самой, заветной и единственной в другой «подходящий» МОМЕНТ, но – снова осечка. После третьей они шли к Марии, если конечно знали о ней. И на кухне, под красным абажуром, она, закинув ноги на стол, внимала, почти не улыбаясь, спокойному голосу очередного знакомого. Он немного хрипло (всё из-за сигарет) рассказывал банальную последовательность встреч и расставаний, поцелуев и актов совокупления, ссор и примирений с той, которая СЕЙЧАС, в тот МОМЕНТ была самой главной, без которой «зачем жить?». А Марианна слушала и не вникала, вникала и не рассуждала, рассуждала, но не говорила. Она вертела зубочистку и вычищала ею грязь из-под розового ногтя. А потом забиралась ногтем в мысли и наводила там порядок. Любовь отступала,  и двое из красной кухни перемещались в зелёную спальню. На четвёртую попытку суицида не оставалось ни сил, ни времени, ни желания. Слишком ясный открывался горизонт, слишком сильно хотелось жить и ДЕЙСТВОВАТЬ.  А на следующее утро Мария стояла на балконе в рыжем халате, повернувшись спиной к просыпавшемуся мужчине, курила, не забыв закрыть балконную дверь на защёлку. До неё невозможно было достучаться, она отказывалась отвечать или хоть как-нибудь реагировать. Мужчине приходилось просто одеваться и уходить. Через неделю он находил интересную работу, через две – начинал писать книгу, через год уже публиковался и зарабатывал приличные деньги, а через два  - находил женщину,  к которой привыкал, и которая становилась матерью его детей. Была ли там любовь? Наверное, да. Вперемешку с жизнью.
    В одну из ночей пришёл мужчина с коробкой. Обычной, из плотного картона. В коробке оказался щенок ретривера. Он тут же описал все кухонные углы и обгрыз ножки стола. Породу собаки Мария определила во время открывания коробки, а вот героя дня узнала не сразу.  Привыкшая к мужскому вниманию она, широко улыбнувшись, легко провела гостя на кухню. Однако,  пропустив одну сигарету через пожелтевшие лёгкие, Маша начала узнавать в человеке напротив университетского знакомого. Того самого, который десять лет назад вдруг тихо сказал: «Машка, да ты счастливая!». Разговор продвигался по накатанной дорожке:  общие знакомые, преподаватели, гуляния, трудовые будни, экзамены…  Всё то, что было пережито вместе. Всё то, что их объединяло.  Через пару бутылок «Мартини» Мария, взяв зубочистку из стаканчика на столе, начала медленно, но сосредоточенно  вычищать остатки чего-то зелёного из-под ногтей. Готовилась. Ждала спокойного хриплого голоса, порезов на руках и секса в зелёной спальне.  Но обычный распорядок дня был нарушен:  человек, подаривший щенка, который в ту минуту перекатывался с боку на бок на двухместной кровати и грыз покрывало,  не имел ничего общего с суицидами. Он любил счастье. Он любил быть счастливым. Он любил Марианну.  А после часового водопада слов, пачки сигарет и очередной бутылки молодой ретривер удивлённо наблюдал процесс зарождения новой жизни. Утром зима показала свою силу, завалив город снегом по горло, а ночной гость достучался-таки до Марии на балконе. Она вступила в комнату с непотушенной сигаретой.  Окинула взглядом ЕГО влюблённое тело. Вышла с Бонифацием на улицу (имя рыжему существу она придумала, когда ещё не рассвело) и, пройдясь по кусочку заснеженной Москвы, вернулась. Гость по-прежнему стоял около балкона, но уже одетый и причёсанный. Помыв Боне лапы, она вошла в зелёную комнату и сказала:  «Ты не прав! Я не могу быть счастливой. Я и есть счастье». «Я знаю, Маш», - шепнул мужчина и ушёл, поцеловав Боню в узкую щенячью морду.  Самое страшное -  гость обещал вернуться.
   А ближе к ночи ей позвонили и сказали, что ОН погиб.  Какая-то драка на улице…охотничий нож…похоже, что били в сердце. Откуда звонившие узнали её номер, Мария так и не поняла, хотя это было единственное, что её волновало.  На похороны она не ходила. Ей было всё равно.
   Через несколько месяцев у неё случился выкидыш.  Врачи говорили, что всё из-за злоупотребления никотином, абсолютного пренебрежения  режимом беременных  и, возможно, ряда венерических заболеваний. Марианна знала – это совершенная ложь. Даже смешно стало, и она от души расхохоталась. Бони ждал её дома.
    Прошёл год. Мария отдала Бонифация одной сентиментальной знакомой и переехала в Питер. Там ей исполнилось тридцать. Там она стояла и дышала Невой. Там закрыл глаза её последний день  - первый день четвёртого десятка. Нева приняла это невыносимо несчастное счастье. Её кремировали.
    Сентиментальная знакомая как-то пыталась разгадать тайну, которую теперь хранили волны Невы. В один из дней она наткнулась в газете на объявление. Несколько строчек рассказывали о ясновидящей, колдунье в пятом поколении… Однако после просмотра трёх пачек фотографий и экскурсии по квартире самоубийцы, «колдунья» проронила всего два слова: «Плохая карма». Воды трепетно хранили тайну Марианны.
   Было только одно живое существо, знавшее всё об этой женщине. Нет! Он знал больше! В день смерти Маши он был уже отцом, главой собачьего семейства,  но собаки редко узнают о гибели своих прежних хозяев. Крайне редко. В новой семье его окрестили Боном. Какая ужасная кличка! Так вот он знал всё:
    …Мария не могла любить никого, кроме себя! Она была счастьем. Счастьем отца своего ребёнка. Ребёнка, который не смог выжить в утробе женщины, неспособной любить. В ту ночь первый хозяин Боньки был предельно счастлив, и его жизнь перестала стоить того, чтобы её продолжать. Так, видимо, решили где-то наверху. Боже? Ты здесь?
   Следующие пять лет тянулись долго. Бонифаций сдох, оставив после себя  крупное потомство. Его старшую дочь кто-то предложил назвать Марианной. Она ни разу не смогла ощениться…