A. X. Уванович Standard Edition

01.12.2003 – 18.12.2003

- Алло…Алло…Это что там такое?
- Не кричите пожалуйста, Вас прекрасно слышно. Что Вы желаете?
- А, милочка, это Макарчук звонит, хочу продать душу дьяволу…
************************
Морозец легкий такой свеже-утренний приятно пощипывал лицо, чуть даже забираясь под одежду заставлял покрякивая подпрыгивать дабы не замерзнуть. Уванович стоял на полустанке, пуская облака пара над собой, и часто дыша на руки в уже тщетных попытках их согреть. Поезд опаздывал, морозец не давал стоять на месте, Уванович матерился про себя, проклиная всех, кто мог иметь хоть какое-то отношение к опозданию поезда. Наконец до его слуха донесся долгожданный звук, радующий сердце и расплывающийся по телу приятным теплом от того, что скоро он сможет сесть в теплом купе, выпить коньяка с кофеем и полистать свежую прессу. Поезд издал еще один громкий стонущий крик, который эхом разнесся по лесу, путаясь в сиротливых заснеженных сосенках и обдавая паром затормозил. Уванович подхватил свой чемоданчик, с уже успевшей хорошо заиндеветь металлической ручкой и семеня как пингвин заспешил к своему вагону. Подбежав он с удивлением застыл задрав голову, открывать видимо ему ни кто не собирался. Он прокашлялся и неуверенно крикнул, затем постучал набалдашником чудно-резной трости в дверь. Дверь скрипуче открылась, Уванович радостно заулыбался и суетливо затоптался на месте приготовившись войти внутрь, вместо приветливо опущенной к нему лесенки, ему в голову уперлось дуло ружья, холодяще облизнувшее сталью его лоб. Уванович крякнул от неожиданности, чувствуя что ноги начинают подгибаться, став ватно-непослушными, он сделал шаг назад.
Боли особой не было, страха тоже, как такового, пуля вошла точно в глаз, и вырвалась из затылка странно жужжа, унося с собой осколки черепа с соплями комковатого мозга. Противная слизь бухнулась на снег и растеклась, пачкая белый снег. Непослушное более тело грузно опустилось сначала на колени, затем так же неуклюже, но в тоже время плавно на бок.
Дверь захлопнулась, где то впереди жалобно провыл тепловоз, состав дернулся и медленно набирая ход продолжил свой путь, выбрасывая из-под колес клубы молочного пара.

Огромные длинные стеллажи тающие в черноте бесконечности слегка подсвечивались синими неоном, чуть брезжащим, почти расплывающимся в темноте, были уставлены микроскопами, тускло блестящими своими металлическими боками в этом полумраке.
Двое в белых халатах с огромно-нереальными блокнотами обходили эти стеллажи, иногда останавливаясь, заглядывая в блестящие окуляры, кивая одобрительно головой и что-то записывая.
- А вот все таки ошибка есть у объекта № 05021978.
- Ты об Увановиче?
- Да о нем.
- А что там? Стандартный вроде экземпляр же был, а опытная генетическая реакция у нас была изменена на 2000.
- А вот посмотрите, изъян видимо?
Первый подошел и посмотрел в окуляр. Поморщив лоб, он начал крутить ручки, то приближая то удаляя образец, прицыкивая языком, что-то шепча и кивая головой. Наконец он оторвался и посмотрел на второго:
- Более чем забавно. Вторая вылетела не уж то. Странно. Не нравятся мне эти вмешательства в наши работы «Верхних создателей», вечно что-то учудят. В этой модели не было запланировано такое позиционирование, а они внесли видимо свою лепту и начало проявляться.
- Что начало?
- Ээээ… позвольте, вылетело из головы название…, - он нахмурился и почесал переносицу, - Что то такое на «Д»…..Д.Д.Д.Д.Д……Ах ты память моя….
- Душа.
- О, правильно, мой юный друг. «Душа», - он еще раз склонился над окуляром микроскопа, повертел ручки и улыбнулся….., - А вы знаете какую замечательную вытяжку делают в «Нижних барах» из Души. ММММММММ., - он мечтательно закатил глаза.
- Вкус,- Он сложил пальцы щепоткой и чмокнув губами, взмахнул рукой, - Просто не передаваемый. Может быть помните лет эдак двести – триста назад, был чудный коктейль, позвольте…..позвольте, эх память моя…….с таким тонким амброзийным вкусом, чуть разбавленный черной водкой, и сверху такая знаете шапка воздушная сливок добро посыпанная тертым миндалем и шоколадом…..
- А, знаю, знаю, - Второй довольно заулыбался, - Как же, как же.
- Вот из «Души» намного лучше получается, ибо там есть соединение вкусовое, такое что нельзя воспроизвести, надо лишь пробовать. Жаль «Верхние создатели» запретили использовать «Душу» для коктейлей, а то бы я Вас угостил.
Он обнял второго за плечи и они пошли по длинному коридору, вдоль стеллажей с блестяще-холодными микроскопами. Первый продолжал что то рассказывать, его слова эхом разлетались по черноте, тая в потаенных уголках.
Когда они растворились в темноте, и голоса их окончательно затихли, из-за крайнего стеллажа, откинув полотнище тени вышел Уванович, подойдя к микроскопу с образцом № 05021978, он улыбнулся, как то по-отечески, вытащил тонкую пластинку с образцом и посмотрев на нее в холодном свете неоновых ламп, оглядевшись он поднес ее к губам и быстро слизнул…

Солнце медленно догорая падало куда-то за пропасть горизонта, лучами своими уже лениво даже как-то играя в кудрях облаков. На веранде, приятно скрытой тенью разросшегося дуба сидели двое, размеренно покачиваясь в плетенных креслах качалках и попивая жеманно даже как то, как будто просто по случаю, свеже заваренный чай, аромат которого приятно разносился в вечернем воздухе.
Они сидели молча, любуясь закатом, делая маленькие глотки чая и изредка протягивая руку за очередным печеньем.
- Исаак, а Вы когда-нибудь задумывались на тем фактом, что мы живем в абсолютном ничто?
Теплый ветер, легкими руками своими взъерошил их волосы, оставляя на память еще одну песню в дубовых листьях.
- О чем это вы Андре? Что есть ничто, по крайней мере в Вашем понимании?
- Ничто…ничто есть ничто, хотя наверное я поспешил столь опрометчиво озвучить это слово и посему смысл моей фразы приобрел совсем другой контекст чем хотелось бы изночально.
- Ничего страшного, мой друг. Это наша, слишком общая беда. Задайте вопрос по-другому.
- Хорошо, - Андре поставил чашку на столик, достал трубку, забив ее табаком раскурил, на секунду укутавшись в облака табачного дыма, затем устроившись уютнее в кресле, он откинулся: кресло жалобно скрипнуло, дым рассеялся, оставляя в воздухе лишь горьковатый запах табака.
- Хорошо, Исаак. Что Вы скажете, если я заявлю вам, что мир в котором мы живем по свое сути не существует, - он затянулся выпуская на головой очередное облако дыма, - Вернее существует, но выглядит не так.
- Что Вы хотите сказать, Андрэ – что мир который есть вокруг нас – есть ничто. Но позвольте мой друг, что же есть все то что я вижу вокруг себя? Как же закат, этот замечательный дуб, да в конце концов Вы, мой друг - я же вижу вас, и вы не сможете отрицать этого факта.
- Бесспорно, Исаак. Я хочу сказать, что то что мы видим иллюзорно, и порождено флюидами нашего мозга. Мир бесцветен, вернее цвет есть – есть бесконечно белый цвет, он вездесущ – он есть все.
Андре с любопытством посмотрел на Исаака, и хитро улыбнувшись в щеточку своих усов прищурился:
- Ваша последняя работа, о чем она?
- Это очередная глава «Оптики», преломление света.
- И что же? Что сегодня пришло Вам в голову не иначе как с утра, а Исаак?
Исаак скорее ошарашено, чем удивленно смотрел на Андрэ:
- С утра? Ах да, позвольте, с утра я понял, что свет изначально белый – лишь потом преломляясь он распадается на спектр составляющих себя цветов – именно из них, наш глаз составляет картинку о мире, смешивая непостижимым образом на палитре сетчатки все краски того что мы в конечном итоге видим.
- Ха ха, le moment de la verite. Так что же?
- Вы совсем запутали меня.
- Тоже самое сказал мне Рене.
- Мосье Декарт?
- Он самый, мой друг, он самый…, - Андрэ замер словно погрузившись в свои грезы, не моргая смотря на небо, где солнце почти скрывшееся, последними лучами своими бледно-алыми подсвечивало животы облаков, растянувшихся по всему горизонту, - Он почти признал этот факт, пройдя через годы сомнений.
- Почему «почти»?, - Исаак с нескрываемым любопытством смотрел на Андрэ, сверля его взглядом, наблюдая за каждым движением губ, улавливая каждый звук, словно боясь пропустить что-то невероятно важное.
- Когда я сидел у его смертного одра и сжимал его слабеющую с каждой минутой руку, он из последних сил говорил со мной, вырывая с трудом каждое слово у дамы с косой, которая уже костлявой рукой своей отщелкивала последние удары сердца. Он сказал, что не может полностью согласиться со мной – мир не может быть просто белым, если он скажет что это так, значит автоматически должен будет признать что все что он видел за свою жизнь иллюзии и обман, а это не укладывалось в его понятия о строении жизни. Он так и умер. Последними его словами были слова радости от того, что за окном самый чудный закат в его жизни.
Исаак откинулся в кресле, допил уже остывший чай и закрыв глаза задумался. Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Ночь плеснула на небо своей верной и незыблемой черноты, разбавленной лишь блестками одиноких звезд, да монотонно грустящей луны. Стало чуть прохладнее, горничная вынесла пледы, укутавшись они продолжали сидеть молча, вслушиваясь в бесконечную песню цикад…

Стройка грохотала дополняя городской шум несвойственными звуками для обыденной жизни. Огромный экскаватор чуть проржавленным ковшом вгрызался в податливое тело земли, выгребая спрессованную веками массу.
Неожиданно из котлована раздался противно скрежещущий звук, рукав замер и из кабины выглянул рабочий с удивлением пытающийся заглянуть в котлован, что бы разглядеть что послужило источником звука.
- Семенов, какого хера встал, обед уже был.
Пытаясь перекричать гул Семенов сложил руки в рупор:
- Там что-то есть?
Прораб застыл на месте с нескрываемым раздражением уставившись на него:
- Семенов, ты что пил? Конечно там есть – земля там есть, и именно ее, твою мать, тебе надо выкапывать.
«А еб твою мать, хер те что объяснишь», - Семенов сплюнул, и спрыгнув подбежал к котловану. Прораб не обращая внимание на грязь, шумно топая по лужам направился к нему, про себя подбирая слова и выстраивая тираду, которой можно было бы разразиться на беспечного работника. Подойдя к замершему на краю Семенову он не понятно почему не сказал ни слова, что то словно остановило его, он встал рядом с ним и заглянул на дно котлована.
Словно по волшебству, люди как муравьи потянулись к котловану, кучкуясь на краю уставившись вниз, стройка замолкала, вскоре непривычная тишина охватила ее - люди стояли и смотрели, шепотом перекидываясь невесомыми фразами.
На дне котлована, выглядывая из грязной лужи, торчала отполированная металлическая плита, видимо служившая крышкой к чему то, солнце словно найдя себе новую забаву играло солнечными зайчиками на высунувшимся холодном теле.
- Кто смелый?, - прораб удивился своему голосу, в горле пересохло и слова с неохотой покидали его.
Вниз скользя на осыпающимся песке спустились трое рабочих. Остановившись они с опаской уставились на находку, затем подняв головы посмотрели на верх.
- Ну что там?, - долетели до них голоса; фраза словно волной прошлась по всем устам, многоозвучилась, подхватываясь каждым, словно каждый считал своим долгом сказать ее.
- А черт ее знает что тут, - он из рабочих почесал затылок, каска съехала, он снял ее и откинул в сторону, задрав голову он закричал, - Киньте лопату хоть.
По склону заскользила лопата, следом вторая, потом кто-то еще вдогонку пустил по насыпи лом.
Раскидывая песок рабочие вскоре более менее очистили крышку, как оказалось некого саркофага. Тщательно отполированный со всех сторон он заиграл на солнце своими боками.
Топчась в грязном месиве из воды и земли рабочие неуверенно держа лопаты и лом смотрели словно решаясь с какой стороны лучше подойти к этому чуду.
- Ну чего встали, давай поддевай, - прораб чуть попятился назад и спрятавшись за спину одного из рабочих теперь более уверенно и нагло выглядывал, громко раздавая указания, - Давай ломом то поддень, а вы лопаты вставьте, всему учить вас надо.
- Сам бы спустился и поддел, - раздался голос, по толпе прокатилась волна смеха.
- А ну цыц, умники, - прораб насупился, достал платок и вытер вспотевший лоб.
Рабочие внизу собравшись с духом подошли вплотную к саркофагу и теперь уже с детским любопытством осматривали его, ощупывали ища за что можно зацепиться. Через полчаса, после тщательного изучения в сущности безупречной поверхности саркофага, и сальных шуточек тех кто с таким же любопытством наблюдал за всем процессом рабочие воткнули лом в небольшое углубление и с силой налегли на него.
Резкий свист вырвался из образовавшейся щели, и словно невидимый поток воздуха вырвался изнутри и поднявшись вверх по склону обдал стоявших: кто-то тут же упал в обморок, кого-то начало тошнить, кто-то закричав ломанулся через толпу, не разбирая дороги.
Внизу рабочие действовали уже как слаженный автомат: двое всем своим весом давили на лом, третий подставил лопату в образовавшуюся щель и теперь второй лопатой уперевшись как рычагом пытался сдвинуть крышку.
Крышка к удивлению не смотря на внушительный вид поддалась и с легким шипением отошла в сторону, рабочие не ожидав такой быстрой развязки плюхнулись в лужу. Один из них тут же зашелся в жутком кашле, и перевернувшись на колени захрипел, кровь рванула из его рта – он стоял нелепо раскорячившись и наблюдая как она жадно впитывается в песок, растворяется в грязной луже.
Наверху толпа чуть отпрянула, прораб перекрестился и начал боязливо озираясь по сторонам, трусовато верещать: «Ну что там? Ну что там такое?».
Сзади матерясь и расталкивая застывших зевак пробирался старик, старой, обтертой клюкой он колотил не стесняясь по спинам тех кто не успел во время уступить ему дорогу. Толпа расступалась образуя коридор по которому хромая шествовал старик. Это был ни кто иной как местный сторож, дядя Вано – как и откуда он появился на стройке ни кто уже помнил, а кто то и не знал вовсе, но тот факт что с его появлением воровство сошло на нет, а денег за работу он не просил позволил выделить ему вагончик и поставить на довольствие в местной столовой для рабочих. Старик был спокойным, никого особо собой не напрягал, ни с кем по пустякам не общался, может поэтому за ним закрепилась дурная слава – и тот факт что с его приходом перестали воровать списывали не иначе как на ворожбу старика.
Подойдя к краю котлована он закашлялся, затем смачно харкнул вниз, оглядевшись улыбнулся выставляя напоказ свой полубеззубый рот, радуясь поистине только для него привлекательному зрелищу – толпе зевак вылупившихся на него открыв рты, словно убогие завидев Мессию теперь ждали от него слов истины и избавления следующего за ними.
Старик обвел их немигающим взглядом, своих нереальных, бесконечно голубых глаз, не переставая что-то шептать про себя, затем махнул рукой, мол что с вас взять идиотов, посмотрел вниз.
На дне, в луже кровянистой грязной воды стоял саркофаг, крышка которого теперь чинно лежала рядом, рабочие лежали вокруг него, образуя своими телами замкнутый круг, их остекленевшие глаза навечно подаренные небу словно светились изнутри. В саркофаге лежало тело, совершенно целое, словно человек просто спал: угловатое лицо, аккуратная бородка, волосы чуть тронутые сединой на висках и не к месту одетое пенсне на носу, в стеклах которого солнце радостно играло солнечными зайчиками.
- О, бля, так это же Уванович, - сторож начал как то мерзко по-стариковски хихикать, трясущимися от возбуждения руками он начал расстегивать ширинку на своих штанах, - Дайте же я поссу на него.

В баре было еще тихо, не так накурено и довольно свободно, случайные посетители выпив свой бокал пива удалялись дальше по своим делам. Бармен лениво морща лоб протирал в тысячный раз стаканы, иногда пытаясь подпевать модным хитам льющимся из радиоприемника. Вечер только начинался, буквально через пару часов сюда будет не пробиться, и толстые секьюрити у входа лживо улыбаясь будут отшвыривать очередь назад, - один из модных баров будет гулять, как это делал всегда вот уже черти знает сколько лет. Окраина – самое место для баров, минимум внимание блюстителей порядка, разборки в пределах барах уже не случались давно, народ приходил мертвецки напиться, упасть лицом в пепельницу или вообще упасть на облеванный местами пол и спокойно давать толпе топтать твое никчемное тело…
Дверь открылась и в бар по свойски оглядываясь по сторонам вошли две смазливые девки, по боевой раскраске и выпендрежной одежде можно было сразу судить о роде их деятельности, они это правда и не скрывали, а то еще делать таким девкам в таком месте…Только ночная смена…еженощная работа на благо других...Ублажать – это этих деньги.
Кивнув приветственно официанту, заказав два мартини с дурацкими вишенками они виляя задницами, туго до невозможности обтянутые кожаными юбками проплыли к дальним столикам. Одиноко сидящие мужчинки, уже находящиеся в приподнятом настроении чуть свистя провожали их голодными взглядами, стыдливо пряча в карман обручальные кольца…
Девки уселись, закинули синхронно ногу на ногу, сверкнув при этом отсутствием нижнего белья, достали тонкие сигареты, так любимые женщинами, и закурив сделали первый небольшой глоток, пригубили как сказали бы люди высокого полета.
- Ну че, Натах, что нам сегодня светит?, - одна из них, с темными волосами, откинулась на спинку кресла и тоскливо обвела взглядом полупустой зал, - Голяяяяяк. Я вот думаю может не работать сегодня. Забить на все это быдло пьяное, взять конины там с лимонами и махнуть до дому…Ты как?
- Да я «за» в сущности. Меня после вчерашнего трясет всю, - вторая девчина, как и положено по жанру выкрашенная в противоположный, т.е. белый цвет, сделала еще один глоток, отставила стакан и подставив руку легла на стол.
- А, у тебя вчера опять твой ненаглядный был?
- Он самый. Слушай Анжел ну заел честное слово. Чудной он какой то.
- Зато лаве платит исправно. А что до причуд, клиент всегда прав Натаха, как ни крутись под ним, - она закинула голову и засмеялась собственной шутке. Затем резко перестав смеяться, она нахмурилась, допила одним глотком мартини и щелкнула пальцами официанту, что бы повторил, - У меня вот позавчера тоже был придурошный, ему бля нравится понимаешь когда дамы на него ссут, урод моральный, - она подкурила еще одну сигарету.
- А ты чего?, - Натаха продолжала лежать на своей руке наблюдая за подругой, сигарета медленно тлела, тонкой струйкой взмывая к потолку.
- А я че дура думаешь. Дала ему в рожу, схватила шматье и бегом от него, не люблю я таких мудаков извращенцев.
- Твой еще спокойный. Мой вчера опять чудил. Представляешь принес банку икры красной, слушай я такой даже не видела, крупная такая, потом говорит вставай раком, ну я встала, мол как хочешь дорогой, думала он там подрыгается сзади опять, заплачет, на спину ляжет и будет мне снова сказки рассказывать, а он прикинь, давай мне в жопу эти икринки совать, пальцем проталкивает их и что-то шепчет все, шепчет на языке каком то непонятном.
Анжела откинулась на кресле и захохотала:
- Ой, Натаха, уморила блин. Ха ха ха, икру в жопу…. Ха ха ха…. И шепчет еще…в жопу…. Ха ха ха… Ой не могу. Ну ты даешь подруга…
- Ага, даю… Я потом всю ночь этой икрой срала.
Наташа лежала на столе, смотря на смеющуюся подругу.
Подошел официант, сопливо улыбнувшись поставил новые бокалы, сменил пепельницу и так же молча удалился.
Анжела продолжала хохотать, взахлеб, во все горло, так что одинокие посетители невольно оборачивались, что бы посмотреть что так развеселило парочку в углу; кидали кислые взгляды, словно от зависти, от того, что выпитое еще не снесло планку стеснительности и нет решимости, что бы присоединится к соседнему столику, поэтому лишь скромно косясь смотрели, пожирая ушами своими животную, дикую радость.
- Слушай, Наташ, а этот чудик твой он кто хоть? Он же тебя каждый месяц снимает, в один и тот же день, прям как по графику или расписанию какому.
- О, слушай, - Натаща вскочила и начала копошиться в своей сумочке, - Ага, вот она. Вчера мне презентовал типа визитченку свою.
Она протянула подруге визитку и села ей на колени положив голову на плечо, Анжела положила сигарету, сделала глоток, захватив вишенку, посасывая ее, она по детски вытерла руку о юбку, и поднесла визитку поближе к глазам.
На черном, бархатном фоне, словно из тьмы выплывали аккуратные золотые буквы, с переплетением легким вензелей: «Уванович Андрэ Христофорович»……

В купе было душно, из-за резких холодов топили вагон от души. Мы сидели почти раздевшись и если бы не Анечка клянусь что готовы были снять с себя даже трусы, лишь бы хоть как то освежить уже изрядно пропаренное тело. Анечка правда тоже страдала не меньше нашего, ее рубашка промокла настолько, что сквозь нее начала соблазнительно просвечиваться грудь. Фомин не спускал с нее глаз, уже совсем не стесняясь пялясь на Анечку он то и дело отпускал сальные шуточки, мол не хотел бы я выйти, что бы он помог Анечке освежиться. Мы лишь натужно улыбались ему, переглядываясь с Анечкой и обмахивались газетами.
Дверь открылась и в купе ввалился занося с собой морозного воздуха Архип, достав из под тулупа ружье он закинул ее на полку и посмотрел на нас:
- Вроде попал.
- Вроде. Говорила, давай я пойду, - Анечка демонстративно надула губы.
- Не хныч. Будет и тебе работа, - Архип разделся не церемонясь до трусов и залез на верхнюю полку, полежав немного, он свесился в низ и посмотрел на Анечку, на секунду задержав взгляд на отлично просматриваемую сверху грудь, он улыбнулся: - А знаешь как у него башка разлетелась….ууууу.
- Да пошел ты, - Анечка одернула рубашку и прижав руки к груди откинулась назад и уставилась в окно.
Фомин хихикая о чем то своем, залез на свою полку и зашелестел газетами. Дальше ехали молча, думая каждый о своем, мы с Анечкой смотрели в окно, наблюдая неменяющийся пейзаж: заснеженный лес, и ничего более - однообразно, монотонно, безрадостно.
В купе постучали, мы переглянувшись пожали плечами. Архип на всякий случай тихо передернул затвор винтовки и положил ее так, что бы в случае чего можно было выстрелить не вставая. Я прокашлялся:
- Входите, не заперто.
Дверь с шорохом открылась, на пороге стоял проводник, с бешенной улыбкой он протянул в купе руку с чашками чая, в которых весело позвякивали ложки:
- Чайкус не желаете?, - он обвел нас всех взглядом.
На груди словно какая безделушка, играя светом висел жетон на котором и застыли наши взгляды: «Старший проводник. Уванович Андрэ Христофорович»…

Дверь кабинета открылась, из него вышла молодая женщина с явно выделяющимся округленным животиком, за ней шел врач, седовласый мужчина, лет пятидесяти, улыбаясь он осторожно придерживал женщину за талию:
- Так что Вера Александровна все у вас в порядке. Соблюдайте режим, пейте витамины, больше спите. И не стоит так волноваться. Если уж что начнет беспокоить сразу же звоните, всегда к вашим услугам милочка, - он закрыл дверь на ключ, и кивнув ей и стоящему рядом мужчине пошел по коридору насвистывая некий незатейливый мотивчик.
Молодой мужчина нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу от долгого ожидания, подошел к Вере и взял ее за руки:
- Ну что? Все в порядке?
- Да, в порядке, Христи. Поехали домой, а то на меня давит вся эта богадельня.
- Как скажешь дорогая, - он суетливо подхватил пакеты и взял Веру под локоток, - Пойдем.
Он помог ей сесть в машину, закрыл за ней дверь и оббежав сел за руль.
- Ну что сказал доктор?
- Можешь радоваться, - Вера откинулась на сидении, достала сигарету и жадно закурила, - Будет мальчик.
- Это же здорово, - мужчина сиял.
- Ага… Охуенно здорово, на три года вылетела из работы, потом не вернешься, уже не та буду. Кому я на хрен буду нужна с растяжками и дряблой жопой, - Вера с тоской смотрела в окно.
- Вера, зачем ты так. Все будет хорошо. Я же смогу обеспечить и тебя и нашего малыша.
Вера резко повернула голову и посмотрела на него в упор, чуть сузив глаза:
- Обеспечить? Ты?, - Она рассмеялась, но как то чисто механически, натужно, - Эх, Христофор, Христофор, инженер ты мой пришибленный. Знал бы ты что такое обеспечивать меня. Наивный ты мой. Я и сама себя уже обеспечила лет на тридцать вперед.
Христофор молчал, смотря перед собой. На улице начинал покрапывать дождь, смешными каплями кляксами падая на лобовое стекло, легкая дымка неуклюже замаячила в его глазах, он затряс головой прогоняя оцепенение. Затем улыбнулся, тоже больше механически и посмотрел на Веру:
- А как мы его назовем?
- Андрэ, - Вера продолжала смотреть в окно, на дождь, пуская аккуратные колечки дыма.
- А почему Андрэ?
- А нравится мне.
Христофор на секунду задумался, потом посмотрел на Веру и улыбнулся:
- А что, Андрэ Христофорович – красиво звучит, сильно.
- Ага. Звучит. Бренчит как яйца холостяка от спермотоксикоза. Поехали, давай, - он выкинула сигарету и закрыла окно, - Поехали…

Морозец легкий такой свеже-утренний приятно пощипывал лицо, чуть даже забираясь под одежду заставлял покрякивая подпрыгивать дабы не замерзнуть. Уванович стоял на полустанке, пуская облака пара над собой, и часто дыша на руки в уже тщетных попытках их согреть. Поезд опаздывал, морозец не давал стоять на месте, Уванович матерился про себя, проклиная всех кто мог иметь хоть какое то отношение к опозданию поезда. Где-то вдалеке над лесом тягуче разнеся протяжный гудок паровоза, заставляя редких ворон взвиться в небо с громким карканьем. Уванович ободренный приближением поезда, запрыгал лишь сильнее. Его внимание привлек чуть заснеженный странный холм лежащий возле самых рельс. Утрешний сумрак не позволял разглядеть что именно лежало и Уванович наделенный природным любопытством подошел ближе.
В снегу, чуть припорошенный снегом лежал уткнувшись лицом в землю, как видимо уже труп. Вокруг головы растеклось бурое пятно.
Уванович подошел и наклонился над трупом. Подумав немного он попытался ногой перевернуть его на спину, тело успело примерзнуть и не хотело поддаваться. Уванович снова пожал плечами, очередной гудок приближающегося поезда заставил его бросить это глупое занятие, махнув рукой он поспешил обратно на перрон по ходу лишь отметив про себя, что труп в таком месте довольно странное явление.
Поезд шипя и плюясь во все стороны паром медленно тормозя подъезжал в полустанку…

- Анжелочка, здравствуй. Проходи, проходи. Наташка капуша одевается еще, - тучная женщина отошла в сторону пропуская девочку в квартиру, закрыла дверь и закричала, - Наташ. Анжела пришла, давай быстрее.
Наташа выбежала из комнаты на ходу застегивая кофточку:
- Салютэ, Анжи.
- Привет, Наташ.
Мать сложив руки на животе с умилением наблюдала за девочками, мысленно возвращаясь в свою быть может такую же беззаботную юность, в свои вечные 13 лет, отчего лишь вздыхала как то тяжко, вызывая улыбки у девочек. Когда Наташа оделась она протянула ей сложенную бумажку:
- Вот тебе рубль. И до поздна что бы не гуляли.
Девчонки закивали головами, мол не маленькие и толкая друг друга выскочили из квартиры. Спустившись во двор они сели на качели:
- Ну чего у нас есть на сегодня. У меня вот рубль.
- У меня 70 копеек.
- Мдаааа, не густо.
- Сама знаю. Да мать чего то взъелась на отца, поцапались опять, а я опять крайняя, дала 70 копеек с таким видом как 100 рублей.
- Ха ха ха, 100 рублей. Блин вот бы у нас было сто рублей.
- Ага.
Они сидели на качелях, которые слегка поскрипывали и наблюдали за тем что происходило во дворе.
- Слушай Натах, а ты когда школу закончишь кем будешь?
- Не знаю. Наверное как мать пойду на швейную. А ты?
- А я буду как Верка с третьего подъезда, - она мечтательно закрыла глаза и чуть откинулась назад, - Хочу что бы как у нее все было. Она же такая блин красивая, видела? Богатая. Каждый день ее привозят домой на дорогих машинах, и мужчины у нее все видела какие, как с журнала, все такие в костюмах, дорогими духами пахнут. Я как то у подъезда сидела и она приехала, так мимо проходила и ее мужчина провожал прям до подъезда, у него одеколон такой уууууух, аж мурашки по коже… Блин, здорово, я такая то же буду.
- Ты чего, Анжел. Она же спит с мужиками то, за деньги. Мне мать говорила, что Верка работает в Интуристе, проституткой.
- Ну и чего?, - Анжела с удивлением смотрела на Наташу, - Зато видела как она живет? Подумаешь там с мужиком переспать, делов то.
- Ой, можно подумать. Так говоришь как пробовала.
- А может и пробовала, - они рассмеялись и спрыгнули с качелей.
- Может пробовала, - передразнила ее Наташа, - Не знаю Анжел. Надо сначала школу закончить, а там уже видно будет.
- Да что эта школа, ерунда. А ты с Вовкой то встречаешься?, - она наклонила голову и посмотрела на Наташу с нескрываемой хитринкой в глазах.
- Да он дурак какой то. Я его послала. Вечно как в подъезде сидим, начнем целоваться, а он все старается под юбку залезть или под кофту, а у самого руки потные, противные. Ну его.
- Мммм.
- Чего ты?
- Да так ничего, - Анжела шаркала ногой, рисуя на песке странные узоры, - А я вот не целовалась ни с кем еще.
- Да ты чего?
- Ага, я тебе серьезно. Это я с виду такая боевая, а на самом деле боюсь когда ко мне лезть начинают. Может рано еще?
- Не знаю. У меня все как то самом собой получилось. Помнишь после того как мы с тобой пива выпили бутылку, вот тогда меня Колька из 8 школы, за веранду увел и мы там целовались.
- Везучая ты Наташка.
- Ой нашла чему завидовать. Скоро у Машки день рождение. Она говорила у нее предки собираются свалить на дачу, вот там и погуляем. Пошли лучше к школе сходим посмотрим расписание.
Взявшись за руки они пошли к школе, по пути купив мороженное и теперь шли облизывая сладкое эскимо. Возле школе было шумно, радуясь апрельскому солнцу детвора носилась по двору, крича так, что проходящие мимо бабульки ворчали, и сетовали, что мол в их молодость дети были куда более спокойнее.
Подойдя к крыльцу они встали у перил, что бы доесть мороженое, наблюдая как девчушки первоклашки со смешными хвостиками косичек прыгали в классики. Они не заметили как к ним подошел невысокий мужчина, в строгом костюме, лаковых ботинках, от которого исходил приятный аромат дорого одеколона.
- Здравствуйте девочки.
Они подняли головы и застыли, с любопытством рассматривая его, нереально смотрящегося на крыльце их школе.
- Добрый день.
- А вы здесь учитесь?
- Да, - они стояли мысленно перебирая в голове, кто же это может быть, мороженое подтаяло и начало капать им на одежду, но они не замечали этого, стоя как завороженные.
- Ну тогда давайте знакомиться, я ваш новый учитель психологии. Зовут меня Андрэ Христофорович…

Когда утренний свет забрезжил в окне, и свежий ветер всколыхнув занавески скользнул в комнату струей свежего прохладного воздуха, горничная накрыла на веранде завтрак, свеже заваренный чай разнесся по окрестностям дразнящим ароматом целого букета трав, запах свежей выпечки словно ухватив за нос заставил покинуть нагретые за ночь кровати.
Исаак вышел на крыльцо, гладко выбритый, с еще мокрыми после утреннего моциона волосами, потянулся и вздохнул полной грудью.
- Намечается прекрасный день, не так ли mon ami?
- О, Андрэ, Вы уже на ногах в столь утренний час. Как Вам спалось?
Андрэ отпил чая и раскурил свою трубку:
- Да я даже не спал. Что-то в последнее время начал страдать беспричинной бессонницей, наверное пора наведаться на Альпийские грязи, доверить свое дряхлеющее тело тамошним эскулапам.
- Ха, ха… Мой друг, зачем же так о себе, Вы выглядите довольно хорошо, - он сел за соседнее кресло, налил себе чая и откусив свежую, еще теплую булочку зажмурил глаза и развел руки в стороны как заправский дирижер, - Бесподобно.
- Да, Исаак, ваша горничная способна творить чудеса с тестом.
Он закашлялся и выбил погасшую трубку о ручку кресла.
- Сегодня я покину Ваш гостеприимный дом, но прежде я хотел бы все таки узнать, что Вы думаете о нашей вчерашней беседе.
- Андрэ, я долго не мог уснуть, думая над вашими вчерашними словами. Мне как ученому трудно принять ваши слова без практического подтверждения, я знаете ли не склонен верить в чудеса.
- Подтверждения. Ну что же, это довольно веский аргумент. По крайней мере я смог посеять некоторое зерно сомнения в Вас, не так ли?
- Да, должен признать что не без этого, - Исаак вытер губы салфеткой и откинувшись в кресле начал размеренно раскачиваться, - Некоторые сомнения есть, но скорее всего они на грани фантазии, не более. Видите ли, Андрэ, я не могу отрицать что дуба нет, что все вокруг бесконечно белое, в то же время зная и видя что он зеленый, и что он стоит передо мной и я слышу шелест его листьев на ветру. Это более чем абсурдно для меня – самообман, скорее всего нет.
- Хорошо, - Андрэ, посмотрел на часы, - У меня есть еще немного времени. С Вашего позволения маленький практический пример. Закройте глаза мой друг.
Исаак послушно закрыл глаза. Андрэ забил свою трубку и пуская клубы дыма раскурил ее:
- Что Вы видите?
- Ничего, Андрэ. Я вижу бесконечную чернь.
- А теперь надавите на свои глаза и немного потрите их. Не переусердствуйте мой друг, я думаю зрение Вам еще пригодится.
Исаак надавил на свои глаза и начал осторожно тереть их продолжая надавливать.
- Теперь откройте глаза, что вы видите?
- Я вижу…, - Исаак растерянно водил головой из стороны в сторону, - Я вижу белый свет, он везде.
- И?
- И ничего более. Андрэ, черт побери, мой друг, Вы были правы, - он рассмеялся как ребенок.
Вскоре белые пятная в глазах пропали, мир снова приобрел свои естественные краски, Исаак обернулся, улыбка медленно сползла с его лица, рядом с ним, лениво раскачивалось пустое кресло-качалка, лишь легкие, невесомые облачка табачного дыма, медленно тая кружили над креслом, как бы напоминания что здесь только что кто-то был…