Определение органом расследования мотива совершени

Опубликовано в Журнале "Юридический мир" № 11 за ноябрь 2003 года (с) Константин Бубон

Предупреждаю, на сегодняшний день автор сам пересмотрел некоторые свои взгляды, нашедшие отражения в этой статье. Новый вариант статьи здесь: http://proza.ru/2009/02/07/148 Кто желает - может сравнить.
Константин Бубон



"Закон запрещает людям только то,
что они могли бы сделать
под давлением своих влечений".
З. Фрейд


Прав один из самых заметных мыслителей ушедшего века, чья цитата вынесена в качестве эпиграфа к этой статье. Не имеет никакого смысла запрещать кому-либо действия, которые принципиально не являются желательными хоть для какой-нибудь группы внутри сообщества. И наоборот, факт запрещения законом того или иного действия является самым убедительным доказательством того, что в обществе имеется энергичнейшая склонность к совершению именно этих действий.

Сводом самых строгих социальных запретов был и будет, наверное, всегда и в любой стране мира Уголовный кодекс. Там собраны и классифицированы наиболее сурово порицаемые обществом и государством деяния, за совершение которых устанавливается, соответственно, самая жёсткая – уголовная – ответственность.

Я вовсе не призываю читателя полагать, что самыми насущными повседневными желаниями среднего жителя Российской Федерации, к коим относится и автор, являются желания совершать убийства при отягчающих обстоятельствах и террористические акты. Даже напротив, я безоглядно верю в сограждан, их терпение и совершеннейшую взаимную любовь.

Просто я хотел бы сказать, что для совершения преступления необходима гораздо более серьёзная криминальная мотивация, чем для совершения, скажем, административного проступка. В свою очередь, совершение более тяжкого преступления требует большей мотивации, нежели чем менее тяжкого.

Таким образом, я думаю, что вы согласитесь со мной, если в качестве утверждения я выдвину идею, что размер санкции в каждой из статей Уголовного кодекса является пропорциональным отражением размера криминальной мотивации, необходимой для совершения этого преступления. Для того, чтобы убить человека, необходимы гораздо большие внутренние основания, чем, скажем, для пощёчины.

Иными словами – размер наказания и интенсивность противоправного мотивирования действий личности соотносятся между собой как зеркальные отражения. Трудно даже сказать, что первично: а) общество увеличивает наказания пропорционально склонности отдельных групп к совершению той или иной категории преступлений или наоборот, б) чем большей уголовно-правовой санкцией карается то или иное деяние тем большая криминальная склонность необходима для того, чтобы преступить запрет и игнорировать страх перед наказанием.

Скорее всего, верны оба эти утверждения, потому что: а) все мы обратили внимание, что примерно за последнее десятилетие неоднократно существенно повышалась санкция за имущественные преступления, к совершению которых в стране имеется самая прямая склонность, ничуть не снизившаяся вследствие увеличения размера наказания. Кроме того: б) очевидно, что для совершения более тяжкого преступления, наказываемого более строго, необходима большая криминальная мотивация, а чаще всего и больший криминальный опыт, по сравнению с менее тяжкими преступлениями и административными проступками.

Вполне понятно, что в ходе расследования, в особенности тяжкого или особо тяжкого преступления против личности, не всегда можно усмотреть объективные причины насильственных действий. Однако, внутренние причины, основанные на субъективной системе ценностей лица, совершившего преступление, в каждом из случаев оказываются достаточными. Трагедия прячется только в том, что субъективно отдельные особи ставят ценность бутылки спиртного выше всего, включая человеческую жизнь. Такой вот тонкой правовой категории – мотиву совершения преступления, я и хотел бы посвятить данную работу.

Согласно общепринятому, не оспариваемому мною определению, мотив преступления – это осознанное внутреннее побуждение, являющееся психологическим основанием для лица к совершению противоправных действий.

Уголовно-правовой лексикон Российской судебной и правоохранительной системы знает, на самом деле, только ограниченный перечень основных мотивов, имеющих то или иное юридическое значение. Это:

; Корыстные побуждения,
; Хулиганские побуждения,
; Стремление избежать ответственности за ранее совершённые противоправные действия, или стремление уклониться от исполнения какой-либо обязанности,
; Религиозная, расовая или национальная ненависть,
; Сексуальные побуждения (подразумевается стремление к удовлетворению своей половой потребности в той или иной форме),
; Политические мотивы (как правило, враждебность к существующему законно сформированному конституционному строю),
; Большая группа мотивов, объединённая под единой формулировкой "личные неприязненные отношения", которая включает гнев, месть, ненависть, ревность, зависть и тому подобное,
; Большая группа мотивов, формулируемых, как "иная личная заинтересованность", включающая кумовство, ложно понимаемое стремление к карьере, ложно понимаемое стремление оказать помощь близким или родственникам, ложно понимаемый служебный долг и так далее.

Прочие мотивы, такие, как сострадание (относится, например, к проблеме эвтаназии), нетрадиционные или ортодоксальные религиозные и философские убеждения (например, относительно уклонения от службы в вооружённых силах), по сей день являются скорее полем для теоретических дебатов, нежели чем темой исследования в ходе конкретного следствия и суда.

Итак, остановимся на том, что практика правоохранительных органов и судов при квалификации противоправных деяний оперирует ограниченным кругом формализованных мотивов. Кроме того, целый ряд таковых сведены в обширные группы (например, группа "личные неприязненные отношения"), "под маской" которых они и вводятся в уголовно-правовой оборот.

Значение определения мотива в ходе следствия или суда может иметь различное значение для исхода дела. Часто мотив оказывает прямое воздействие на квалификацию деяния (особенно это относится к квалифицированным видам убийств), в других случаях установление мотива может и не иметь непосредственного квалифицирующего значения. Однако, в любом случае мотив входит в предмет доказывания по делам всех категорий и его установление является обязательным.

Ввиду того, что внутренняя деятельность любой, даже самой примитивной человеческой психики слабо поддаётся исследованию правовыми средствами, известная автору практика насчитывает множество случаев, когда имеет место заметная натяжка в определении мотива совершения преступления, либо мотив, обозначенный в постановлении о привлечении лица в качестве обвиняемого имеет мало общего с теми внутренними причинами, на которые ссылается сам обвиняемый. На такие случаи я и хотел бы обратить сейчас ваше внимание.

Пример №1:
Группа несовершеннолетних, достигших возраста уголовной ответственности по соответствующим статьям УК РФ, назовём их, скажем, А, Б и В, совершают кражу значительной денежной суммы. Когда старшие (родители и педагоги) пытаются обнаружить похищенное, и разрешить ситуацию без привлечения милиции, то несовершеннолетняя Н. сообщает им имена виновных и где находятся деньги.

А, Б и В, возмущённые тем, что деньги приходится вернуть, решают отомстить Н. С этой целью они подстерегают её в безлюдном месте и совершают её изнасилование .

Постановления о привлечении в качестве обвиняемых в отношении всех троих в качестве определения мотива совершения преступления содержат формулировку "из половых побуждений". Цель, неразрывно связанная с мотивом совершения преступления, определяется как "с целью удовлетворения половой потребности".

Ни один из документов того давнего дела, отражающих данную органами расследования квалификацию содеянного, не содержит ссылки на вытекающий из признательных показаний обвиняемых и прочих материалов уголовного дела мотив мести за совершение правомерных действий. Данный мотив входит в группу мотивов "личные неприязненные отношения".

Как мы видим из приведённого примера, объективные характеристики вменяемого обвиняемому состава преступления зачастую предопределяют приписываемую ему мотивацию действий, и не позволяют органам расследования "выбирать" мотив среди тех, которые прямо усматриваются в материалах дела.

Прошу учесть также, что в прессе одно время мелькали сообщения о совершении изнасилований "по найму", когда половое насилие использовалось как эффективнейшее средство устрашения потерпевших для определённых корыстных и иных целей. Неужели возникает такой правовой гибрид, как "изнасилование из корыстных побуждений" или "по найму"? Так или иначе, правоохранительные органы, связанные инерцией статьи 131 Уголовного кодекса РФ, в каждом случае считают подобные действия совершёнными по сексуальным мотивам, и отражают эту позицию в основополагающих документах предварительного расследования – постановлении о привлечении в качестве обвиняемого и других.

В приведённых выше примерах несоответствие между "мотивом реальным" и "мотивом номинальным", то есть связанным с объективной стороной вменяемого обвиняемому состава преступления, скорее выглядит парадоксально, чем имеет практическое значение. Состав ст.131 УК РФ на самом деле столь твёрдо основывается на объективных действиях, что при квалификации тонкости мотивации играют не такую уж и большую роль.

В следующем примере из авторской коллекции напротив, особенности субъективной стороны могут иметь квалифицирующее значение.

Пример №2:
Несовершеннолетний Н. является сыном гражданки К., страдающей хроническим алкоголизмом. Бедственное положение семьи он внутренне объясняет негативным влиянием граждан Г. и Д., которые приносят матери спиртное, распивают его совместно с ней и т.д.

Однажды зимой, во время очередной попойки дома у К., Н., из чувства неприязни к Г. и Д., и желая им отомстить, похищает их верхнюю одежду и прячет её в подъезде, в дальнейшем не желая её возвращать. Конкретный способ распорядиться похищенным имуществом он не определил.

Здесь можно, конечно, говорить о сочетании различных мотивов от корысти до личной неприязни. Однако, корысть не является тем мотивом, который определял действия Н. Об этом свидетельствует хищение относительно малоценного и неликвидного имущества, отсутствие конкретного плана, как им распорядиться и сугубо выборочное определение потерпевших, именно тех, которых он считал виновными в своих проблемах. Об этом же свидетельствовали последовательные показания несовершеннолетнего.

Здесь, в отличие от примера №1, мотив корысти является одним из обязательных квалифицирующих признаков ст. 158 УК РФ. Одно дело "корыстный насильник", который, тем не менее, является всё-таки насильником. Совсем другое дело – "бескорыстный вор"(???). Особенности мотивации действий позволяют поставить под сомнение квалификацию действий и в данном случае разрушают устоявшееся понятие хищения, как корыстного, безвозмездного и противоправного обращения чужого имущества в свою собственность с целью владения, пользования или распоряжения ею.

Однако, "номинальный мотив" и здесь берёт верх над "реальным", то есть по-настоящему внутренним мотивом. Правда, это происходит несколько по иной причине, именно в силу инерции самих правоохранительных органов. Они рассуждают по следующему принципу: "Брал вещи? Брал. Возвращать собирался? Нет, не собирался. Значит, украл".

С одной стороны, такая позиция отражает большую общую инерцию государства. С другой стороны – манию милиции пополнять свои статистические показатели за счёт любых подручных средств. Относительно данного заболевания милиции и прокуратуры я высказывался уже столь часто, что боюсь утомить этим однообразием как читателя, так и коллектив редакции, поэтому на сей раз я смиренно умолкаю.

Вообще не столь сложно представить, когда тот или иной предмет изымается из законного владения своего собственника при обстоятельствах, внешне ну просто оч-чень похожих на ту или иную разновидность хищения. Мотивация действий в этой ситуации приобретает важное значение для правильного понимания сути правонарушения. В связи с этим приведу пример, помеченный мною номером 3.

Пример №3:
Гражданин К., находящийся в состоянии алкогольного опьянения встречает своего односельчанина С., проезжающего на легковом автомобиле. Остановив С., К. просит его подвезти до дома, на что С. соглашается.

По пути К., угрожая С. применением одноразовой ракетницы, выгоняет его из салона и уезжает на автомобиле С. Покатавшись некоторое время на чужом автомобиле, К., не предпринимая попыток распорядиться полученным имуществом, возвращается к месту, где высадил С. и оставляет там автомобиль. В ходе расследования К. последовательно утверждает, что не имел желания похищать автомобиль, а хотел только попугать своего знакомого С. и покататься на его автомобиле, после чего вернуть машину владельцу. Следствие квалифицирует действия К. как разбой.

Из текста этого примера видно, что К. действовал скорее из хулиганских побуждений, чем из корыстных. Его деяние вполне может быть квалифицировано как угон. Этому препятствует только внешнее сходство действий с разбоем, застящее глаза милиции. Здесь не приходится даже говорить о "номинальном мотиве", как в первом примере, потому что расследование имеет достаточное поле для выбора правильной квалификации, а не связано с одной-единственной статьёй уголовного кодекса, как в примере №1.

Пример №3 имеет внутреннее сродство, скорее, с примером №2, где при определении мотива орган расследования не связан с формализованной мотивацией, подразумевающейся самой статьёй уголовного кодекса. Орган расследования, напротив, имеет возможность выбора среди нескольких статей, но всё-таки предпочитает судить о субъективных мотивах по отрывочным внешним, объективным фактам.

Таким образом, возникает ещё явление, которое можно обозвать как "вменённый мотив", то есть такой, наличие которого органы предварительного расследования и государственного обвинения предполагают у обвиняемого или подсудимого на основании более-менее связных и достоверных объективных фактических данных.

Давайте передохнём и подведём краткий итог. Автор доказывает, что помимо "реального мотива", то есть истинного внутреннего побуждения лица к противоправному действию, в уголовно-правовой практике встречаются как минимум ещё два его равноценных суррогата. Это, во-первых "номинальный мотив", то есть такой, который неизбежно вытекает из существа применяемой статьи уголовного кодекса (например, при изнасиловании – всегда "сексуальные побуждения", иначе получится глупо). Во-вторых, "вменённый мотив", то есть определяемый органом расследования на основании объективных данных и собственного большего или меньшего произвола, иногда вопреки энергичнейшим возражениям обвиняемого.

Существование каждого из перечисленных выше явлений зачастую оправдано обстоятельствами. Например, существование того способа определения мотива, который я назвал "вменённым мотивом", тесно соприкасается с темой так называемых "безмотивных преступлений". Ей-богу, я встречал подобный термин в юридической литературе. Поскольку я сам не верю в безмотивные преступления, то проиллюстрирую таковое неверие следующим примером.

Пример №4:
Гражданин Т. проживал совместно с гражданкой А., её несовершеннолетним сыном от первого брака и пожилой матерью А. Однажды утром, прежде чем все успели разойтись, он взял нож и убил А., её сына и её мать.

В ходе производства предварительного расследования достаточный мотив для подобных действий не удалось установить ни со слов обвиняемого ни иными проведёнными мероприятиями. В конечном итоге органами расследования было решено, что преступление совершено на почве личных неприязненных отношений. Основанием к подобному выводу послужили показания одной из знакомых потерпевшей, которая пояснила, что она знает, что А. и Т. ссорились. Конкретные причины ссоры, также как серьёзность повода и относимость к последовавшим событиям свидетельница объяснить не смогла.

Я умышленно оставляю за рамками своих рассуждений тот момент, что отсутствие реального мотива может свидетельствовать о совершении преступления другим лицом. В этой статье мне интереснее, что органы государственного обвинения так или иначе всё равно обязаны предложить суду свою версию, по возможности охватывающую все обстоятельства дела, в особенности всё, что касается субъективной стороны состава преступления.

В этом случае они неизбежно будут приписывать обвиняемому, подсудимому ближайший из возможных мотивов, полученных путём анализа внешних обстоятельств дела. Таким образом "вменённый" мотив будет тем "костылём", на который расследование и судопроизводство будет опираться за неимением лучшего.

При этом во всех следственных и судебных действиях и даже вопросах, которые ставят стороны, будет просто сквозить, что всем понятно, что даже если преступление совершено именно этим подсудимым, и мало того, только им одним, то реальные причины преступления лежат глубже либо просто в иной плоскости, чем утверждается в обвинительном заключении.

Итак, для тех, кто не только дочитал данную статью уже практически до конца, но и не забыл, с чего она начиналась, я представляю некоторые выводы из своего скромного труда.

С прискорбием признавая, что судопроизводство, даже самое совершенное, далеко не всегда способно достичь истины в полном и окончательном объёме, мы вынуждены сказать, что исследование субъективной стороны составов умышленных преступлений находится в тесной диалектической связи с исследованием их объективной стороны.

Развивая приведённую выше мысль, мы неизбежно придём к выводу, что внутренние побудительные причины, подтолкнувшие лицо к совершению преступления органами предварительного расследования и судом зачастую определяются двумя способами. Первый заключается в том, что мотив определяется исходя из сущности статьи УК РФ, по которой возбуждено уголовное дело. Второй способ – вменение лицу, привлекаемому к уголовной ответственности, таких побуждений, которые вытекают, по мнению следствия и суда, из показаний свидетелей и потерпевших, экспертиз и иных объективных материалов уголовного дела.

В любом из этих двух способов положительной стороной является то, что они, при достаточной гибкости правоохранительной и судебной системы, могут позволить в достаточной степени приблизиться к исследованию и реальной мотивации. Следовательно, приблизить процесс предварительного и судебного следствия к установлению истины по делу.