Смерть Кощеева. Часть первая... 7, 8, 9...

7.
Полки выстроились перед рекой и ждали дальнейших команд. На противоположном берегу враг продолжал пребывать. Все взгорье было усеяно ревущими и гогочущими хмырями. Они размахивали дубинами и неким подобием мечей и отпускали разную брань в направлении стрельцов. Те изредка отвечали, но особо не реагировали. Все были готовы к тому, что у врага внезапно появится желание переправиться. Додон был почти уверен, что Водяной, с которым у него был договор по охране водных границ, пропустит врага беспрепятственно; потому и носа не кажет. Боится. Удивительно, что до сих пор никто по воде к ним не проникал. А может, и проникал.
Даже если б Водяной и вякнул, вряд ли бы он Кощейке долго мог сопротивляться. Слизень зеленый. Можно было, конечно, дать команду стрельцам попалить по этим хмырям, да только не хотел Додон торопиться. Чувствовал, что рано еще, что не показал враг основную силу.
А в это время что-то происходило на том берегу. Хмыри слегка притихли и сгрудились в кучи, создавая проходы к реке. На взгорье кто-то появился. Сначала было непонятно, кто там, и не видно из-за спин стоящих наверху.
Наконец, они появились. Они спускались сразу с нескольких сторон, вызывая недовольный ропот среди хмырей.
Как бы отвратительны хмыри ни были, но даже им становилось не по себе, если рядом появлялся оборотень. По большому счету, для оборотня ведь без разницы, кому вспороть глотку. Хотя, конечно, людей они предпочитали больше.
Были они покрыты светло-серой шерстью и чем-то похожи на собак или волков, но не волки и не собаки. Бесшумно стекали меж скоплений хмырей к берегу и там, у самой воды, ложились  и замирали неподвижно. Каждый оборотень был одет в кольчугу или кожаный кафтан, на спине закреплен нож или короткий меч. Странное это было зрелище – собаки в доспехах.
Набралось их штук триста. Такого количества оборотней никто никогда не видел.  Всем известно, что оборотни способны и как рыбы плавать, и чуть ли не летать. Оборотень, короче. В общем, не рад был царь видеть это новое пополнение. В любой момент эти твари могли нырнуть там, а вынырнуть здесь. Хмырям, во всяком случае, еще придется возиться с плотами. Кстати, отметил Додон, что-то не видно плотов-то. Как же они атаковать собираются тогда? Напрягало это все.
Оборотни, хмыри без плотов. Водяной-то пропустит, да только речка-то глубокая. Может эти собаки и нужны, чтобы армию переправить. Да нет, не полезет хмырь на оборотня, даже если тонуть будет. Все-таки они, хмыри-то, хоть и не люди, к человеку ближе, чем к нелюдям.
Как там у леса, думал Додон. Ждал посланца, еще от дворца туда отправленного. Три полка стрелецких, да пять княжеских – больше, чем здесь. Должны сдюжить, в случае чего. Леший сказал, беда через лес идет. Только здесь-то у него, вон, какая беда. Еще бы лих всяких костлявый навел, совсем круто будет! Что хуже такой беды может быть? Нет, понял Додон вражеский замысел. Специально враг его хотел на лес отвлечь – чтоб здесь брешь образовать. Ну, ничего…
Подумал, может правда,  как гонец прибудет, второго послать, чтоб один князь сюда прибыл. Семь полков им там с шапкой хватит! Думал так и ждал посланца. Но посланец пока не прибывал.

Евсей подъехал к зевающему Роману. Тот кивнул, желая тем самым доброго утра, все никак не мог закрыть рот. Потом стал поводить плечами, разминая их.
-Что, Евсей Петрович, тоже не спится?
-А что спать-то, солнце уж вон… Я чего, посты надо бы объехать, сменить, да князей глянуть – как они там.
-А чего суетиться? Вон – тишь да гладь. Шухеру нету.
-Во, во. В том-то и дело, что шухеру нет. – Евсей сплюнул. – Когда будет – рыпаться поздно будет. Так что, ты, сосед, давай-ка, давай, съездь на правый фланг, там глянь – что да как, да народ пошебурши, а то я смотрю, вы бдительность совсем потеряли.
Роман недовольно дернул маленьким носом, но ничего не ответил. А Евсей поехал в направлении Сторопы.
День накатывал, размеренно и не торопясь. Благодаря Евсею все полки были готовы к удару в любой момент. Но лес стоял притихший и пустой.
Прибыл гонец от царя. Поскольку никакой интересной информации для царя не было, Евсей решил пока оставить посланника при себе.
События начали происходить под вечер.
-Эй, Росомаха, а правда, что ты гвозди ел?
-Да он червей ел, а не гвозди!
-Подожди ты. Росомаха, правда, что ты гвозди съесть могёшь?
-Да хоть пуд.
-Хлеб да соль! – к костерку с княжескими подошли стрельцы.
-Хлеб-соль, коль не шутишь.
-Присесть можно?
-А чего ж? Садись.
Стрельцы уселись, поклали рядом ружья, стали глядеть в костер. Княжеский народ был, в основном, крестьяне, и хоть по сравнению со стрельцами считались людьми простыми, можно сказать, не сословие даже, а именно простолюдины, но неловкости рядом со своими гостями не чувствовали, а даже давали им фору в наглости.
-Ну. Что там воеводы-то, а? Чего думают?
-А чего князи ваши думают?
-А чего – князи? Мы делаем, что нам князь прикажет, а князь – что царь. Субординация. А ваши воеводы всегда с царем рядом, он с ними советуется.
-Хули – советуется! Если б он советовался, мы б здесь не торчали. Думаете, воеводам париться очень прикалывает тут?
-А нам, думаешь? Нашему князю тоже сюда переться, знаешь – на хрен надо. Да только, что сказали, то и делает. А мы уж, как водится, вслед за ним.
-Ладно, хватит тупить. Выпейте лучше. Верно ты, Тимоха, говоришь – нам сказали, мы идем. Мы люди простые, подневольные.
Он протянул кружку с брагой стрельцу.
-Давай.
-Куда? Сказали же, не пить ничего, бдительность соблюдать – быть настороже.
-Да ничего тебе с одного глотка не будет. Не боись, не развезет.
-Да иди ты. Сщас воевода увидит – вставит кренделей.
-Кто увидит? Ни ссы. Пей лучше!
Стрелец огляделся по сторонам, потом взял кружку и, перекрестившись, сделал большой глоток, передал товарищам. Крестьяне с серьезным, но одобряющим видом наблюдали.
-Как там, дома-то?
-А что дома? Дома – не в гостях.
-Как урожай-то? Будет?
-Будет. Если живы будем.
Стрелец мечтательно вздохнул:
-Эх, в деревеньку бы сейчас. На сеновале поваляться! Молочка! Дойки бы пощупать…
-Что у вас во дворце, доек мало?
-Дурак! Я про коров говорю…
Народ заржал. Но стрелец не обращал внимания.
-Вот бы сейчас буреночку подоить… Встать так с утреца и свеженького молочка – самому нацедить.
-Да, брат. В дойках ты, видать, дока!
-Дураки – гогого! Кони. Ничего не понимаете… Помню, в детстве, мы с батянькой в коровник идем. Навозом, сеном пахнет. Он себе телочку выберет…
-А ты себе – бычка!…
-Да идите вы! – стрелец обиделся на армейский юмор своих же, хотел уже встать, но хозяин костра его удержал.
-Не обращай внимания, они, дураки, видать, в деревне никогда не были. А ты, я смотрю, из наших, из крестьян?
-Батя крестьянствовал… крестьянствует.
-Давно отца-то не видел?
-Лет десять, - стрелец очевидно был не рад отвечать на этот вопрос, мужик это понял и больше не беспокоил его, только понимающе закивал.
-А у меня батю медведь загрыз…, - вспомнив о своем, заговорил до этого все время молчавший стрелец. – Говорят так. Мне тогда пять иль шесть летов было…
Все как-то сразу задумались и загрустили, каждый о своем.
Со стороны леса шел какой-то шорох.
-Слышьте? – стрелец замер. – Надо бы воеводу предупредить. А вы своему князю сообщите. Пошли.
Стрельцы поднялись и бегом направились к своим.
-Ох, ох, - крестьяне продолжали сидеть, глядя в сумерки леса, - встрепенулись. Посмотреть надо сперва, чего князя-то зря беспокоить.
Тот, кого звали Тимохой, сделал еще пару глотков и поднялся, пошел к лесу.
-Тимох, ты смотри там.
-Ладно, ладно.
На Тимохе был панцирь и небольшой шлемак, все, видно, от какой-то древней войны, подобранное то ли отцом, а то может даже и дедом. В руках он держал секиру, тоже явно не из крестьянского набора, вытянул перед собой и медленно продвигался, всматриваясь в ближайшие кусты.
Вдруг что-то кубарем покатилось из кустов прямо ему под ноги. Тимоха только подпрыгнуть успел, как снова что-то неслось по земле. Заяц! – наконец, осенило ошарашенного парня. В это время и справа, и слева из-за деревьев тоже стали выскакивать серые комки шерсти.

Зайцы проносились мимо людей, вызывая испуганные и удивленные возгласы, пока по всему лагерю, вдоль леса, не поднялся недоумевающий шум. Началась суматоха. Пока военачальники смогли более-менее утихомирить народ, ушастое зверье разбежалось. Люди недоумевали, многие были не на шутку напуганы, чувствуя за всем этим нечистую силу – ибо несвойственно это было для зайцев – валить на человечий огонь, да еще таким скопом. Некоторые утверждали, что насчитали до сотни косых, а кое-кто говорил, что была их чуть ли не тыща.
Князь Толик был самым молодым из князей, все происходящее вокруг завораживало его, как какая-то новая, опасная, но захватывающая игра. Он сидел в седле, готовый, как ему казалось, к любой неожиданности и с хищным азартом всматривался в каждую черточку леса – что бы оттуда еще выскочило. Он весь подался вперед, конь его подспудно подался тоже, хотя нюхал воздух впереди с недоверием .постоянно раздувая ноздри. Князю казалось, он что-то видит там, ему было интересно, хотелось самому проникнуть в лес, он ждал, что вот сейчас последует команда от воеводы, он взмахнет мечом и рванет вперед. Но команды, как назло, не следовало.

Прошло, может быть, полминуты с того, как развеялся во мраке ночи последний заяц, может быть – минута, а может и все пять. Толик сидел все также вытянувшись, такой же напряженный, отчего голове уже становилось тяжело, на глаза наплывала невидимая пелена, и тело теряло чувствительность. В какой-то момент он стал склоняться вбок и чуть не съехал с седла.
В последнее мгновенье он очнулся, встряхнувшись, огляделся по сторонам. Все было, как прежде. Вокруг темень, редкие огни; темные силуэты людей, темная громада леса. Он снова попытался вглядеться в очертания деревьев, потом подумал, что надо бы поспать, а то и правда, так ничего не стоит свалиться.
Тут что-то промелькнуло у ног коня. Он еще успел подумать, что вот пожаловала очередная партия зайцев, как конь его испуганно дернулся, и что-то большое и лохматое взлетело и сбило его на землю и плотно обхватило чем-то мокрым и горячим шею. И в следующий момент, не дав ему издать никакого даже писка, большие слюнявые клыки прорвали кожу и мясо и, дойдя до самой глотки, стали неистово принимать в себя толчками исходящие волны теплого и соленого. Князь лежал и даже не сопротивлялся, хотя был еще жив и мог попытаться оттолкнуть, отпихнуть руками большую дикую собаку, но руки его разметались по земле, как бы в удивлении, и сам он был удивлен и обескуражен – как же так, а где же бой, и где же враг, и что с ним сейчас произошло и происходит, и от удивления даже почти не чувствовал боли и уходящей жизни.

Волки, несмотря на габариты, казались более незаметными, чем зайцы, поэтому не только князь Толик пал от хищных челюстей, так ничего и не поняв. Другие успевали выхватить оружие и закричать, но многим все равно не повезло. Звери были, на удивление, сильные и ловкие и успели дотянуться до горла не одного из стоящих на рубеже леса. Прежде чем полки зашевелились, принимая боевую изготовку, было перебито или сильно ранено человек тридцать; но все-таки рать оказалось готова к этому удару. Особенно хорошо действовал полк Евсея. Умудренный старый пес почувствовал опасность заранее. Уже с момента появления зайцев он ждал любой атаки и велел всему полку смотреть в оба. Встретили зверя обнаженным железом. Лохматые твари налетали прямо на острия мечей и пик, с визгом сползали, но взамен появлялись новые и снова атаковали злых от страха и неприязни к зубастому хищнику стрельцов и крестьян.
Что-то вело этих обезумевших от крови животных, что-то заставляло вновь и вновь набрасываться. Они перли бесконечным потоком, уже кучи их валялись перед людьми, они залезали по этим кучам, с них им было удобнее прыгать на головы, и тогда воевода дал приказ отступать. Люди в ужасе сдвигались назад, продолжая рубить и колоть. От ружей толку было мало. Времени целиться не было, да и не видно было, в кого надо стрелять. Поток волков не иссякал.
Вот уже на левом фланге обозначилась ощутимая брешь, в нее тут же ринулась серая струя. Сторопа, чей полк был еще достаточно крепок, послал часть своих стрельцов туда. Они попытались открыть огонь, но в итоге большинство доставало сабли, каковые были здесь сподручнее. Но все больше мест прогрызали матерые в людской обороне, несмотря на вонзающийся металл. Еще в течении десяти минут положение для царевой рати усугублялось все более и более. Люди умирали, теряли силы, зверь шел и шел, напрыгивал, клацал, рвал одежу, доспехи и плоть, а те кто еще мог противостоять ему, тоже начинали клацать, некоторые, отбрасывая оружие, хватали напрыгивающих животных и вгрызались в грубую толстую шерсть. Короче, безумели люди.
Но, как все в этой жизни проходит, так и этот дикий, необъяснимый наплыв начал, наконец-то, иссякать. Люди чувствовали, что начинают одерживать победу и внезапно перешли в наступление. Но когда радостная спасением, окровавленная и уставшая человеческая ватага отбросила и стала впихивать поредевшие животные волны в лес, Евсей понял, что гнало зверей на неминуемую смерть от клинков. Правда, понял не сразу.
Когда Сторопа с князьями Борисом Белым и Андрей Андреичем, имея еще достаточно силы, вырвались вперед, их конница закрыла и без того темный вид, а пехота устремилась следом, и Евсей, занятый тем, что собирал под свое крыло наполовину перебитых, наполовину растерявшихся без командира людей князя Толика, не мог видеть того, что происходило впереди, когда люди, усталые, довольные и гордые перешагивали через волосатые трупы и оттаскивали на перевернутые обозы павшие и раненые тела своих товарищей, когда голоса от испуганных и яростных от отчаяния переросли во всеобщий гул ликования, что-то начало происходить.
Что-то новое носом почуял Евсей, что-то такое, чего не видя и не слыша еще и еще не осознав, замер и вдруг оторопел. На мгновенье. На какие-то доли секунды. Нет, подумал, почудилось. И снова стал отдавать приказания, направлять людей. Но спереди уже доносилась странная тишина и оторопь.
Оторопь и тишина. Как будто, кто зачаровывал передние ряды. Евсей, наконец, обратил внимание в ту сторону. Атака почему-то глохла там. Сторопы видно не было, но зато было видно, что люди впереди ведут себя как-то странно. Никакой рубки. Никаких призывных или каких-либо еще кличей, вообще все было тихо. Задние ряды еще гомонили и напирали, но тех, кто был впереди, что-то держало. Они будто топтались на месте, не зная, что им делать. Задние перли, в то время как передние стали изо всех сил им противостоять.
Евсей со своим полком стал объезжать справа.
Боясь двигаться вперед, стояли люди и их кони, переминались и нервно сжимали рукоять топора, меча, секиры. А перед ними валялись волчьи туши, и на них рычали живые волки. Но не нападали, чуя, что битвы им не выиграть, однако и уйти не могли.  Ибо сзади, метрах в десяти, чуть поднявшись над землей, нависали переливающиеся белым и напоминающие кисель создания. Все это видели.
Хотя до утра было еще далеко, но давно уже глаза людей привыкли к темноте, и теперь люди в ужасе, суеверном столбняке, не могли оторвать глаз от этих странных существ.
Лихо – не животное и не человек, и даже не нелюдь. Лихо и есть лихо. Но лихо всегда одно. Лихо никогда не воспринимается во множественном числе. А то, что было здесь…
Дело в том, что ни человек, ни зверь никак не могут противостоять этому злу. Если почуешь его где-то рядом каким-то шестым чувством – беги тут же наутек. И тогда спасешься. Но если столкнулся с ним нос к носу – тогда извини – шансов выжить практически ноль. Когда человек один, спасти его может только чудо.
Оно оказывается рядом, и любое живое существо замирает, теряя хоть какую-то способность сопротивляться. Лихо внушает ужас, и этот ужас убивает.
Но бывает, что по какой-то причине, оно уходит, и спустя какое-то время человек оживает, приходит в себя. Еще бывали случаи. Когда человек вдруг оказывался свободен от жутких чар и мог убежать – если бежал, сломя голову. Но такое бывает только, если народу много. А вот, чтобы ИХ было много! Какая сила заставила собраться в одном месте столько нечистой дряни?
Люди столбенели и ничего не могли сделать. Волки столбенели. Но лиха пока держались на расстоянии. Сторопа наклонил голову и смотрел выкатившимися глазами, а изо рта его капала слюна. Со стороны воевода выглядел, как полный дебил, но вокруг были люди, многие из которых выглядели точно также или чуть хуже. Некоторые, правда, пытались сопротивляться. Вот они-то и напирали на задних, стремясь убраться подальше отсюда.
Эту картину застал Евсей. Кто-то из его полка, увидав лихо, тут же отключился. Но сам воевода смог как-то не впасть в прострацию и, непонятно по какому наитию, что есть мочи заголосил. Звонко, почти по-бабьи.

Рассвет наступал, не спеша, как будто не хотел явить миру безумие, происходившее на лесной опушке. Два княжеских полка были почти полностью уничтожены, остальные выглядели не намного лучше.
Лихам надоело ждать, и теперь они летали меж войсками, вклиниваясь в мечущиеся вооруженные толпы потерявших всякий контроль и ориентацию людей. Это была уже даже не толпа, а скорее стадо обалдевших от ужаса существ, лишь отдельными экземплярами напоминающих людей. Да оставшиеся волки снова начали напрыгивать то тут, то там.
Никто не мог противостоять лиху, и не было никакой стратегии ведения с ним боя. С нечистой силой можно было бороться только колдовством. А что мог старый, хотя и многоопытный воевода? Сам он боялся и готов был наложить в штаны. Но, понимая, что надо солдат своих спасать, да и князьков этих с их перебитыми полками, взял себя в руки и, стараясь не видеть и не слышать ничего, как бы близко лихо не оказывалось рядом, стал орать, дополняя это оплеухами, орать, чтобы все срочно отступали. И кто мог, стал отступать.
Лихо, это странная сила, и чем оно руководствуется – кто поймет. Во всяком случае, когда изъеденная будто оспой рать отдалилась от опушки, их преследовать не стали, словно выжидая и давая передышку. Лиха замерли меж деревьев. Почему – Евсей понять не мог. Лес лихо не держит. А может и держит. Как бы там ни было, надо было посылать к царю. Нет смысла здесь стоять и ждать нового нападения. Что простые стрельцы с крестьянами могли сделать. Волки, правда, исчезли. Он оглядывал войско. Два князя откинулись, Роман ранен, Сторопа никак в себя не придет. Чуть не половина всех людей, треть лошадей – псу под хвост. Да и сам он поцарапан слегка.
Кто-то воскликнул. Все тут же оборотились к лесу. Из леса выходили кикиморы, а перед ними тянулись ровные ряды серых, раскачивающихся, будто плывущих по волнам, осин. Люди охнули. Евсей перекрестился (и не он один); и вдруг, посмотрев на небо, подумал, что скоро совсем рассветет.

8.
Сережка вылез из лесу совсем ошалелый. Такого сумбура в голове у него никогда раньше не было. Волки, зайцы. Бывает же такое. И главное – ничего не поймал. Вот жизнь, етит!
И только он так подумал…
Как раз Евсей объезжал полки, не зная еще, что его ждет нынешней ночью, а царь ждал своего гонца, который так и не явился. В это время Серега и вышел из лесу, с полным беспорядком в голове.
Войск он видеть не мог, войска стояли много дальше к востоку. Зато увидал картину, которая произвела на него неизгладимое впечатление.
Два всадника мчались наперегонки, и задний нагонял того, что был впереди. Все дело было, видимо, в мешке, который болтался у переднего на седле. Только когда рука  одного, с пикой – поднялась вверх, а рука другого, с саблей – рассекла его, и лошадь сбросила тело, и раздался женский крик, он понял, что это не мешок. Более того, он увидел лицо, когда волосы, которые до этого скрывали его, и которые он спутал с попоной, спали, когда голова попыталась приподняться, но – в следующее мгновенье девушка уже потеряла сознание. Девушка была красивая, это Серега заметил даже кверху ногами; а вот тот, кто нес ее, был некрасив и даже, пожалуй, отвратителен. Хотя всадник не повернул к нему лицо, та его часть, которую Серега мельком рассмотрел, напоминала оскаленную морду зверя.  Конь приближался к лесу.
Естественно, не мог Серега догадаться, что видел царевну, хотя бы потому, что не видел ее никогда в жизни. Просто понял он, что что-то здесь не так, и что если не вмешаться, то с девушкой может случиться что-нибудь плохое. А что он мог? Этот козел в лес устремился – даже его не заметил. Правда, лошадь убиенного стрельца, отъехав сперва, вернулась к поверженному хозяину, топталась теперь, в ожидании, когда хозяин выспится, встанет и снова залезет на нее. Но хозяин уже не мог залезть, зато Серега попытался.
Как ни странно, лошадь оказалась послушной, так что оседлал ее Серега почти сразу. Закинув лук за спину и подобрав стрелецкую пику, Серега взглянул на тело покойника, потом в направлении леса, где меж деревьями уж затерялся беглец с девушкой. Нехорошо, подумал, похоронить бы. Но времени упускать было нельзя. Времени – он это чувствовал – было катастрофически мало.

Лес, из которого он только что вышел, снова принял его в свои объятья. Объятия эти принадлежали существу, которое, казалось, заболело какой-то тяжелой, трудноизлечимой болезнью.
Лес дышал с трудом, будто устав от невидимой борьбы. Сережка чувствовал это, но старался не обращать внимания на необычные симптомы природы. Сейчас для него главное было выйти на след скрывшегося беглеца.
Сперва он ехал по наитию, примерно предполагая, куда тот держит путь. Отогнутая или поломанная ветка, притоптанная трава, все это выдавало проехавшего здесь коня. Спустя какое-то время Сереге стало чудиться, что он слышит некий топот. Он прибавил ходу. С каждой минутой Сереге казалось, что топот усиливается. Лес затягивал его куда-то вглубь, и вскоре Серега понял, что заехал на чужие и совсем неведомые ему земли.
Время шло, день клонился к сумеркам, а бесконечное преследование даже не думало подходить к концу. Сколь близким ни казался преследуемый конь, сколь отчетливо он ни слышал его, но так и не мог настичь. Между тем тот, другой, останавливаться не собирался. Сереге это уже начало порядком надоедать – жрать хотелось страшно (лук давно уже закончился), хотелось отлить, да и спать хотелось тоже. А вот ехать за кем-то, кого-то там спасать – это не казалось таким уж стоящим делом. Но по какому-то внутреннему упрямству он продолжал гнать лошадь, которая послушно бежала мелкой трусцой, хотя и ее это явно достало.

Царевна сидела, забившись в угол каменного каземата. Ее била мелкая дрожь, как при лихорадке, и вообще, она выглядела, мягко говоря, не самым лучшим образом. Бледная, трясущаяся, одни глаза блестят в темноте, устремившись куда-то в глубину беспросветного холода пещеры. Света ниоткуда не поступало, да и воздух был скуден и затхл, но, в конце концов, глаза привыкли, проступили очертания стен, угловатый потолок.
Она смотрела в черную расщелину прохода, откуда ее внесли  и бросили здесь. Сколько уже прошло времени? Мысли, чувства, эмоции были сбиты в один беспомощный нервный клубок, все происходящее напоминало дурной сон. И единственной мыслью было – как бы поскорее проснуться.
Все произошло слишком внезапно, слишком неожиданно, в голове это никак не могло уложиться, отчего возникло шоковое состояние, напоминавшее столбняк. Мария смотрела в одну точку, она была не в силах пошевелиться, что-то сказать, ее внутренний стресс парализовал тело и лишил воли. Мир перевернулся, встав с ног на голову, и стал напоминать набор странных, абсурдных картинок – это не могло быть реальностью, а значит, это было сном. Пусть и очень длинным.
Мозг девушки отказывался думать, размышлять, анализировать, тем самым защищая ее от возможных психических нарушений или даже – чего доброго – от помешательства.
Зеленые глаза, в которых она затерялась, в конце концов, и которые потом ввергли ее в пучину ужаса, почти лишив разума, бешеная скачка, эти уродливые, огромные руки, которые несли ее, подземный смрад, кикиморы и разные прочие уроды; и, наконец, эта старуха. Ее змеиный свист словно закупорил уши, наглухо закрыв доступ всем остальным звукам извне. Вот и все. Больше ничего не осталось. Змеиный свист и эти картинки. А теперь перед ней каменная стена и подземные сквозняки. Они пробирали ее, подло щекоча, и заставляли дрожать. Все потеряло смысл…

Он сидел за пригорком, закрыв глаза, вдыхал вечерний воздух и отдыхал. Теперь спешить не стоило. Надо было все хорошенько обдумать.
Пещера, в которую внесли девку, выглядела очень мрачной и была до того закамуфлирована, что если бы Серега в последний момент не увидал спину того парня, скрывшуюся в проходе, ни в жисть бы ее не обнаружил. Он видел, как всадник вдруг резко свернул куда-то вбок и исчез, будто провалился. Оказалось, что за кустами была тропинка, которая спускалась по откосу и уходила вниз. Там внизу и была пещера. Черный раскол в земле.
Серега спрятал лошадь за подвернувшимся здесь же холмом, а сам стал наблюдать. Этот парень, что зарубил стрельца и привез девицу, на первый взгляд выглядел вполне нормально. Но тут Сережка приметил отряд хмырей, который встретил его и с готовностью принял девичье тело. Ни один человек не будет по своей воле якшаться с хмырями, да и хмырей таких нет, которые были бы рады человеку. Однако, этот вел себя здесь как свой, и хмыри его вроде бы знали. Одной рукой, легко, небрежно, словно чучело, сбросил он тело – благо, хмыри тут же подхватили его, затем исчезли в черном проеме. Но Сережка решил не дергаться и сразу бежать за ними не стал. Он решил понаблюдать за этим странным убийцей стрельцов. Вроде не крестьянин, чем-то сам на стрельца похож (одежей, там…), но и не стрелец. Больше всего этот парень напоминал ухаря, этакого бесшабашного разбойника, но вот осанка была у него гордая, словно бы даже благородная. В общем, странное для человека сочетание.
Конь стоял и терпеливо кивал головой. Ездок слез и начал его расседлывать. Снял сбрую, узду, попону. Когда животное оказалось свободным от всего этого «обмундирования», парень приблизился и стал то ли что-то нашептывать коню в ухо, то ли обнюхивать его, что-то непонятное стал делать.
Ни Серега, ни сам конь не могли понять, что все это значит, и для чего производятся все эти замысловатые действия. Вокруг было спокойно и безветренно. Стояла мрачная тишина, которая явно ничего хорошего не обещала. Серега заметил, что всю дорогу над его головой так и не спело ни одной птички. А здесь – так вообще – места казались враждебными, отовсюду готов был выпрыгнуть какой-нибудь злобный кровососущий хомяк или оборотень. Было ощущение. Что из-за каждого куста за ним кто-то наблюдает. В географии и политологии Серега, конечно, не был силен, ему вообще до этого дела не было, но про Кощея, разумеется, слышал и сумел догадаться, что находится на территории неприятеля. То есть неприятеля в любом смысле слова. Рассчитывать здесь на чье-то дружеское расположение было бы просто глупо.
Серега и не рассчитывал. Он просто влез, куда не следует, потому что какой-то говнюк утащил сюда простую русскую девушку, а это – знал Серега – было неправильно.
Говнюк продолжал производить свои шаманские пассы, а конь послушно внимал ему, и все это продолжалось минут пять. Во все это время у пещеры никто не появился.
Серега сидел за пригорком, закрыв глаза, пытался расслабиться и размышлял о том, как вести себя дальше в данной «ситуации».  Если этот шаман не перестанет дышать здесь на коня, пройти в пещеру без шухера и без боя будет… Серега открыл в глаза и повернулся на звук.
За пару секунд до конца конь почувствовал опасность, так хорошо скрытую, и дернул изо всех сил на себя.  Но оборотень был сильнее. Держа голову коня обеими руками, он вцепился ему в морду рядом с губой и удивительно легко вырвал целый кусок; животное издало звук, напоминающий громкий всхлип, изо всех сторон рвануло изуродованную морду вверх, но чудовищная сила притянула ее и, схватив, вырвала еще кусок мяса, уже больше и ближе к шее. Один зверь, о двух ногах, терзал другого, а тот ничего не мог поделать, как ни старался. Конь даже пытался ударить врага передними копытами, но оборотень словно не замечал всех этих потуг. Борьба закончилась тем, что животное с истерзанной до неузнаваемости шеей и головой выпало из лоснящихся конской кровью – человеческих – рук, еще дергало некоторое время копытом, и, наконец, затихло.
Нелюдь опустился и еще некоторое время грыз конскую тушу. Серега сидел за пригорком, его била дрожь, лицо побелело, стало похоже на вату, лоб покрыл крупный пот. Ему было нехорошо, и он не мог отделаться от ощущения, что кто-то сдавливает ЕГО шею. Ему было хреново, и он ничего не мог сделать – страх, какой-то животный (наверное, как у того коня), придавил к земле и не давал сделать ни одного движения. Даже повернуться и посмотреть он был не в силах.
О таких оборотнях он никогда еще не слыхал. Да и конь доверял ему, как доверяют только человеку. Не было еще такого, чтобы животина подпустила к себе нелюдя. А этот даже в зверя не превращался. Странный. Короче, был оборотень. И Серега почувствовал, что его могут также легко взять и – оторвать голову. Он понял, что надо срочно делать ноги. Но ноги-то как раз никуда спешить не собирались. Они попросту отказывались подчиняться.
Прошли секунды или минуты, и Серега нашел в себе силы подняться и выглянуть. Туша, пещера, оборотня нигде не видать. Это не радовало. Он мог почуять его и подкрасться, напрыгнуть на него сзади. Прямо сейчас. Серега огляделся. Нет вроде никого. Наверно в пещеру ушел. Серега на карачках стал перемещаться в направлении своей лошадки. Страх все еще стремился прижать его к земле. Когда он нашел ее. Уже отвязав, он вдруг остановился и, закрыв глаза, прижался к лошади.
Вот, наверное, и нелюдь также прижимался, перед тем, как напасть. Но теперь, помимо этих мыслей, в голову лезла перекинутая через седло девушка, ее вскрик. Серега почему-то запомнил ее волосы. Красивые, длинные локоны. Они спадали, и сначала он спутал их с попоной. Да. Они были такие же светло-коричневые, как попона.
Он вдыхал лошадиный запах, и постепенно звериный страх уходил. Запах кобылы будто убивал страх, вытесняя его из Сережки. В конце концов, внутри остался лишь лошадиный аромат, сильный, но не резкий. Лошадь смотрела на него, а он смотрел ей в глаза, и лошадь будто пыталась что-то сказать или услышать, что он скажет.
Между человеком и животным обозначилась какая-то связь. Какое-то тепло пробежало между ними, и лошадь ткнулась в лицо Сереге, как бы подтверждая эту связь. Серега почувствовал в этом знак, сигнал к действию, развернулся и, согнувшись, стал перебежками приближаться к пещере.

Он залег метрах в пятнадцати от входа, спрятавшись между валунами. Здесь он решил дождаться, когда совсем стемнеет.
Время шло. Сумерки сгущались, и воздух, казалось, тоже становится насыщеннее. Валуны были теплыми или, по крайней мере, создавалось такое впечатление. Серега зевнул. Странно. Страх так больше и не возвращался. Он прекрасно понимал, что если нарвется здесь на оборотня, тот учует его так и так, и темнота не поможет. Единственным оружием была пика, лук он оставил; он прижимал ее к груди, как родную, однако, шансов на выживание она вряд ли ему добавит. И несмотря на это, теперь он был уверен в себе, а может быть и не так уверен, но твердо решил, что не уйдет отсюда, пока не найдет ту девушку. Приходилось рассчитывать на удачу, но сейчас это его вполне удовлетворяло. Он чувствовал полное спокойствие внутри, даже равнодушие, ему было теперь все равно, что он может погибнуть, сгинуть здесь бесславно.
Какая разница, что случится дальше. Внутри наступила обволакивающая тишина. И даже голод отошел куда-то, словно он уже утолил его, наевшись теплого бульона. Серега знал, что такая беспечность в данных условиях может быть опасна, но его это как-то сейчас мало трогало. Все было слишком хорошо, чтобы реагировать на дурацкие настороженные мысли.
Камни были теплые и мягкие, как тесто, мягче теста, мягче травы. Они так хорошо согревали, что хотелось зарыться в них поглубже. Вся ночь впереди, подумал Серега и закрыл глаза. Еще успею находиться. Пока там всякие оборотни заснут, пока успокоятся.  Вот тогда он сможет легко проскочить и найдет девку. И освободит.

9.
Евсей ждал. Чего – непонятно. Ситуация складывалась настолько хреновая, что надо было срочно отступать, чтобы не потерять всю оставшуюся армию.
Ожившие деревья сплошной стеной надвигались на людей, против них был бессилен любой топор. Одним ударом веток осина убивала десятерых, а корни подминали под себя и душили, как в тисках, упавших и раненых. Люди кричали в предсмертных муках, умоляя помочь им. Но живой, надвигающийся лес был неумолим. Кто-то догадался стрелять по стволам подожженными стрелами. Деревья начинали дымить, обгорали. Но продолжали переть на человечью рать. Теперь они напоминали пылающие гигантские веники. Тут снова налетели лиха. Лошади, обезумев от огня стали разбегаться, сбрасывали седоков и исчезали в дыму и суматохе. Народ метался, придя в полную панику. Крестьяне с дикими глаза орали, побросав топоры и секиры, и никого уже не слышали, ни князей, ни воевод.
Некоторые стрельцы теряли самообладание, палили во все стороны, кого-то ранили, кто-то из своих рубанул по товарищу. А Евсей видел все и все-таки ждал чего-то. Наконец, пришел в себя. Уже готов был подать голос, но осекся.
На левом фланге стояли Ведуны. Шесть или семь. Они стояли и напоминали странные белобородые статуи. Они стояли, не шелохнувшись, с закрытыми глазами, склонив головы вниз. И ничего, казалось сперва, не изменилось. Люди продолжали орать, сами не понимая уже, с кем воевать и кого слушать. Крик покрыл поле «боя», как плотная завеса, и в нем терялись все и всё. Тот, кто управлял этим безумным концертом, мог быть доволен результатом. Вдруг одно лихо замерло, потом задрожало, борясь с какой-то невидимой силой, которая стремилась подчинить его себе. То же самое начало происходить с остальными. Вдруг все эти сгустки материи, наполненные злом, и напоминающие куски киселя, сорвались с места и ринулись прочь. Люди продолжали орать, никто ничего не заметил.
Деревья продолжали напирать, но их строй стал как-то сотрясаться, что-то там происходило у них в тылу.

Люди останавливались с открытыми ртами и с удивлением обнаруживали, что деревья, с которыми только что не могли ничего поделать, вдруг начали отрываться от земли и разлетались в разные стороны. Большие разъяренные лохмачи ломали и разбрасывали извивающиеся корнями осины, будто мелкий хворост. Где-то здесь стоял Леший и разгонял всякую шушеру, типа волков и кикимор. Кикиморы мелко вопили и пытались расползтись, подобно мокрицам, почуявшим свою погибель. Но многим так и не удалось уйти.
Одним словом, неминуемое поражение, грозящее страшными последствиями, обратилось вдруг в победу.

Яга лежала ниц, боясь одного – что ей не дадут сказать ни слова. По большому счету она это заслужила, так и должно было быть, после всего, что произошло. Но все-таки она осталась жива. Голос упал откуда-то с потолков, такой же холодный, как всегда:
-Как такое могло случиться?… Если никто не ОСТАЛСЯ в Пуще, и никто не ВЫШЕЛ оттуда. Откуда столько живых стариков?
-ОТКУДА СТОЛЬКО ЖИВЫХ СТАРИКАШЕК?
Голос, казалось, сейчас расколет воздух и стены подземных чертогов. Старуха боялась издать звук.
-Ты видела, как они умирали?
Нет, она не видела. Только разорванные одежды и поломанные посохи. Ни тел, ни крови. Но она убедила себя. Их ведь не стало.
-Каждый, кто был там: каждый волк, медведь, хмырь, оборотень, который был там и должен был не упустить ИХ – умрет, жутко; я придумаю, как. Но в конце. Нашей небольшой компании. Ты же можешь еще выжить. Искупить, так сказать…
-Да! – старуха радостно воскликнула, вся подавшись вперед. Сейчас эта уродливая скрюченная карга больше всего напоминала преданного пса, готового на все, ради того, чтобы хозяин почесал его за ушком. (Только в данном случае ушко заменяла жизнь)
Кощей, казалось, не заметил этого вскрика, продолжал также, не открывая глаз, сидеть, неприступный и непобедимый. Каменный бессмертный монумент.
-Возможно, они почуяли, и часть успела уйти раньше. Допустим. Но все равно – работа была сделана из рук вон плохо. Брак, а не работа. А ведь я поверил тебе на слово, старуха, когда ты давала отчет. Так что, нынешнее поражение, в любом случае – полностью на тебе. Все проблемы, которые теперь у нас появятся – это твои проблемы. Теперь будет много сложнее выиграть эту войну.
Наступила неуютная, бьющая по ушам тишина.
Возможно, надо было что-то сказать, но Яга ждала.
-Собирай все свое поголовье. Всех.
-Да, царь.
-Все равно, удар надо нанести быстрый, затягивать не стоит. Поэтому будем бить всеми силами. В конце концов, десяток Ведунов да Леший – это не спасение для Додона… Надо же, а Леший-то борзой оказался.

Минули сутки. Додон гонца так и не дождался. Зато, когда он начал уже всерьез беспокоиться, на горизонте показалась битая рать под руководством Евсея.
Здесь все было тихо. Заполонившие противоположный берег хмыри и оборотни попыток напасть или начать обстрел не делали, по всей видимости чего-то ждали. Додон тоже не спешил, хотя это ожидание и выводило его слегка из равновесия. Он догадывался, что Кощей готовит что-то еще, поэтому не нападает.
Когда он узнал подробности битвы, то почувствовал себя беспомощным младенцем, которого чуть не погубили, а затем чудесным образом спасли. Потерять пол-армии – да, Кощей хорошо подточил его силы. В любом случае царь был рад, что Ведуны оказались в состоянии помочь ему. Видать, этот лешачонок тогда что-то напутал.
-А где сейчас Ведуны? Они мне здесь могут быть еще нужнее.
-Идут, царь-батюшка. Сказали, чтоб ты их ждал.
Их пришло трое. Они появились неизвестно откуда, почти сразу после приезда Евсея. Внезапно возникли в лагере.
Они шли к царю, а люди – и простые крестьяне, и стрельцы, и князья, и воеводы – склонялись ниц. Сам царь поклонился им, а они, кивнув, заговорили. Еще не услышав, вопроса, они предварили его ответом:
-Леший остался охранять лес – этого вполне достаточно.
-Нас троих здесь тоже достаточно.
Потом они некоторое время молчали, и Додон почувствовал, что его хотят огорошить какой-то скверной новостью. Даже они. Еще одной. Очередной.
-Скоро ты услышишь плохую весть. Тебя это может сломить. Но не поддавайся искушению страха. Положение изменится, и все снова станет на свои места. Помни это и верь нам.
Что за мура, думал Додон, что за намеки? Весть дурная, потом хорошо, верь нам… Сказать нормально не могут!
-Что это за весть?…
-Не от нас. Жди. И будь готов к неожиданному удару. Мы будем недалеко.
Старцы ретировались.
Будь готов. Да для него вся эта война –одна большая вонючая неожиданность! Вся его жизнь – это серия дурацких, не имеющих никакой закономерности неожиданностей. Додон вздохнул. Опять с ним – как с младенем. Ути-пути. Жди. Что я им, собачка что ли дрессированная.
-Евсей! – Евсей тут же возник. – Посты проверь. Свою ораву накорми.
-Уже, батюшка.
-Ко мне всех: воевод, князей.
На самом деле, следовало ему дать своему главному военачальнику выспаться, как следует. Видно было, что Евсей которые сутки уже не досыпает.
«Ладно, всех проинструктирую, прикажу ему тогда часа два покемарить. А то, незаменимый-незаменимый, а в нужный момент сломается, чего доброго». Так решил Додон, ибо понимал, что своих людей надо беречь, особенно таких ценных.

-У меня замечательные военачальники. Таких ни у кого нет! – Он смотрел на них, а они слушали, опустив головы, словно нашкодившие котята. – Полководцы, етит вашу!… Два князя погибло, три полка фактически разбиты! Я не понимаю, у меня армия или толпа юнцов зеленых? Как такое возможно – позволить себе потерять столько людей?! Деревья их одолели. Нечистой силы они испугались! Почему людей не отвели? Кто панику допустил?! Вам не полками командовать, а навоз сапогами месить.  Любой крестьянин лучше вас с делом бы справился!… Не хочу вас пугать, но еще одна такая битва, и можете быть уверены – командовать вам будет некем. Так что, советую серьезно подумать на досуге о грядущем. Если Кощей в этой пресловутой войне победит, ко мне за помощью не обращайтесь, я вас предупредил.
Уже в конце царь добавил:
-Советую выспаться всем хорошенько, пока еще есть время. И людям своим скажите.
Все это время он вел себя так, словно и не беспокоит его вовсе сложившаяся ситуация, а отчитывает он их скорее для профилактики, чтобы не растерять авторитета, а на самом деле, уверен в себе и знает точно, что все будет хорошо и победа будет за ними. Так держал он себя, а самого внутри все время грызло: что ж за весть, о которой старички умолчали? Что-то еще, значит, готовил Кощей… Какую-то злую и подлую каверзу.

Кощей появился на следующее утро. Собственной персоной прибыл. На том берегу возникло напряженное возбуждение, Кощеево воинство тут же подобралось, хмыри перестали дебоширить и притихли, оборотни-собаки поднялись и замахали приветливо хвостами. Он спускался к берегу на деревянном настиле – что-то вроде носилок с небольшим троном – настил несло десяток хмырей, одетых в черно-красную парадную форму. На этом берегу народ сбежался к берегу, все хотели разглядеть Кощея.
-Ну и свита, бля! – какому-то парню показалось это шествие смешным, но на него тут же цыкнули. Даже здесь никто не решался шуметь. Бессмертный всем своим видом невольно вызывал робость и чувство, словно что-то пытается подавить твою волю.
Носилки, оказавшись у воды, перекочевали из рук ряженых хмырей на спины собак. Те послушно приняли груз и пошли в воду…
-Что делать, царь-батюшка? – к Додону подскочил незаменимый Евсей. – Сюда едет, супостат.
-Вижу, что едет, - ответил Додон, а про себя подумал, ну и наглый же, зараза. Ничего не боится. Значит, и правда, бессмертный. Чего ж ему надо-то. Неужели договориться  хочет? - А ну-ка, людей с берега убери. Вообще, вели всем построиться. Такой все-таки гость «дарагой».
Но народ уговаривать не пришлось. Поняв, что «дарагой» гость направляется в их сторону, люди поспешили покинуть берег. Суеверный страх, впитанный с молоком матери, надежно сидел практически в каждом: крестьянине, стрельце, князе. Страх перед Бессмертным Царем. Даже у Додона он был, страх ентот, только он убежать никуда не мог, и показывать не имел права. Глава государства, как-никак. Приходилось «держать марку».
Люди быстро очистили побережье, освободив удивительно широкий проход к палатке Додона. На берег вылезли носилки на мокрых и взлохмаченных по шеи собаках и, не спеша, поползли вперед. Все это время фигура Кощея оставалась неподвижной, глаза были закрыты. Этакий пьедестал с сидящим на нем идолом.
Царь Додон встретил противника на небольшой походной кушетке. Вокруг, чуть сзади стояли князья Никита и Данила Белый, а также Соколик с Евсеем. Остальные воеводы с князьями встали с полками по обе стороны вдоль всего «пути». Войска были построены так, чтобы в случае чего сразу принять бой при атаке с воды.
Носилки остановились метрах в пяти от Додона. Жуткие, одетые в человечье обмундирование собачки опустились на землю, но настил при этом остался на месте, словно подвешенный невидимыми цепями. На понт берет (Коперфильд!), подумал Додон, разглядывая зависшие носилки, впечатление произвести хочет. Решил на психику подавить, гад. Он ждал, что Кощей ему собирается сказать, и сам открывать рот не спешил. Бросил взгляд на собак. Оборотни лежали, закрыв глаза, можно было подумать, что они мирно спят, но Додон не сомневался, что все это жуткое и лицемерное притворство.
Наконец, голос проявился, откуда-то со стороны, возник и справа, и слева одновременно. Додон вздрогнул, сперва подумав, что это кто-то сзади заговорил. Потом, догадавшись, посмотрел на Кощея. Тот продолжал изображать безмолвный памятник.
-Зачем начинать это бессмысленное, кровавое действо, когда можно решить все мирным путем. Ведь у тебя и так уже народу «слегка» поубавилось. Стоит ли продолжать?
-Ну почему же только у меня? Тебе это тоже не выгодно.
-Да, да, конечно. Поэтому я, собственно, и здесь… Итак, попробуем договориться?
Додон кивнул. Потом, спохватившись, что Бессмертный не смотрит, произнес:
-Попробуем.
Идиот, подумал он. Ничего по-человечески не может делать.
-Мне нужен лес и Заливные Луга – на полное и вечное пользование.
Сзади возмущенно забормотали. Лес тебе нужен, думал Додон. Да еще и луга? Значит, само собой, и речка твоей должна быть. Ну, конечно. Что от этого отморозка еще ожидать можно было.
-Все?
-Все.

Додона поражало не то, что про самый бесцеремоннейший ультиматум говорили как про «давай договоримся». Понятно, что наглец хотел урвать у него кусок, да пожирнее. Но вот так подъехать и без всяких предварительных приготовлений сказать – давай, мне нужен лес, мне нужно, я хочу, мое… Неужели Кощей такой дурачок и не понимает, что на подобное свинство можно получить в ответ лишь «нет» или «да пошел ты». И после этого, естественно, крови уже не избежать. То есть, если человек… если некто ведет себя с подобной бесцеремонностью, значит, в рукаве он держит такой козырь, на который, как он думает, никто уже ничем ответить не сможет. Адекватно.
Додон был уверен, что Кощей не владеет настолько подавляющим количеством хмырей, оборотней и лих, чтобы они легким наскоком задавили всю его рать. Это еще не известно, у кого армия мощнее. Да и Ведуны рядом. (Кстати, где рядом-то? – не видать, закамуфлировались куда-то.) Короче, не в армии было дело, и не в великом Кощеевом бессмертии и не в колдовстве. Так рассуждал Додон и чем больше так рассуждал, тем сильнее закреплялась в нем догадка, что между этим Кощеевым козырем зарукавным и предупреждением Ведунов прослеживается невидимая, но четкая взаимосвязь. Что-то ему подсказывало, что именно Кощей собирается огорошить его той самой, дурной, вестью.
Додон почувствовал, что ему совсем не хочется, ну ни капельки не хочется услышать оную весть. Он ее как-то боялся и хотел оттянуть момент, когда услышит ее, как будто уже знал, что новость подомнет его под себя, ослабит. Но старцы сказали – держись. Они сказали, не падай духом, не вешай нос. Все будет хорошо, сказали они, верь нам. Но это как-то не успокаивало, и потому Додон стремился оттянуть развязку.
-Значит, лес и Заливные Луга?
-Да.
-В вечное пользование?
-Да. В полное вечное пользование.
-Может быть еще чего-то хотите? Не стесняйтесь, мы же все-таки соседи.
-Нет, мне нужно лишь то, что я заслужил по праву.
-По праву? А можно узнать, что это за права такие на чужое добро?
-Для меня оно такое же чужое, как и для тебя.
Спокойно, говорил себе Додон, спокойно. Главное сейчас не сорваться.
-Интересно, а чье же оно, если и не твое, и не мое?
-Будет мое.
-Да?
-Да.
Ну, это ты хамишь, козел, подумал царь, уже еле сдерживаясь. Но понимал, надо держать себя в руках и постараться тянуть время.
-Может и бумажка есть, где права твои на все на это указаны?
-Зачем мне бумажка? Послушай, царь, поверь мне – этой земле нужен такой хозяин как я.
-И что же ты с ней будешь делать, с землей? Лес на древесину пойдет, река в болото превратится, луга твое тварье зассыт?! Не так, скажешь?!
-Я хочу договориться по-хорошему.
Вот оно. Теперь придется в лоб все принимать, решил Додон, в открытую. Ну, что ж. Деваться было некуда.
-А если не по-хорошему?
Возникла продолжительная пауза. Изваянье самому себе – Бессмертный – обдумывал ответ. Видимо, готовил свой недобрый козырь.
Вдруг веки Кощея поднялись, и неспокойные глазки запрыгали по лицу Додона. Они беспорядочно дергались туда-сюда, как отвратительные пауки, на неподвижном лице это создавало жуткое впечатление и вызывало невольное желание отвернуться. Додон сморщился. Подумал – урод!
-Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - «что ты урод!», - старики должны были тебе намекнуть, они, я полагаю, знают, - «все знают, что ты урод!»
-И о чем же я думаю?
-Неужели они не сказали тебе?
-Послушай. Если хочешь, чтоб тебя понимали, выражайся яснее. Что за старики и о чем намекнуть?
-Кстати, как там Машенька? – это прозвучало без всякого перехода, и Додон сначала вообще не понял, о какой Машеньке идет речь.
-Какая Машенька?
-Да, давно ты, видно, царь, дома не был. Родную дочь стал забывать.
Внутри что-то громыхнуло. Дышать вдруг стало больно, кровь прилила к голове. Додону вдруг захотелось вырубиться, потерять сознание, сойти с ума. Спокойно, величество, вопрос еще ничего не значит. Нет. Врешь. Значит. И нечего под придурка косить.  Все ведь понял. Все! Поймал его Бессмертный. Если начал говорить об этом, значит, под ударом Маха, значит контролирует ее Кощей, соответственно – и его. Мысли стали дергаться. Основным вопросом, который засел в голове, был почему-то не – что сейчас с ней – а как, давно ли напали? Неужели мимо них диверсанты проскочили? Но стрельцы-то там остались. Как же до царевны добрались? Нечистая сила? А домовой его верный, он же малый, вроде, надежный, ловкий. Этот бы царевну просто так не отдал… Что же случилось?
-Я не понимаю. При чем здесь моя дочь? Мы тут, вроде бы, по делам.
-О семье никогда нельзя забывать, даже ради дел, - Кощей давно уже закрыл глаза. Беседовать с истуканом было странно и тяжко, тем более на такую тему.
-Я все-таки не понимаю…, - он еще пытался сыграть под дурачка, выиграть время, неизвестно зачем, но Кощею это, видно, надоело и, бесцеремонно перебив его, он накрыл своим голосом окружающее пространство:
-Отдай мне лес и Луга, если хочешь увидеть дочь!
И тогда Додон стал огрызаться:
-Ты сначала докажи, что она у тебя!
-Ты что, мне не веришь? Ты думаешь, я просто решил блефануть, просто на понт тебя взять?!
-Кто ж тебе поверит? И вообще, не вздумай больше о моей родне заикаться своим языком! Хочешь о земле говорить, так держи базар. И нечего на личности переходить. 
-Ну, хорошо, - ответил Кощей, - если ты такой упрямый, можешь не верить мне, но предупреждаю тебя – твой сброд, который ты выдаешь за войско, ляжет здесь целиком, до единого. Моя армия накроет вас – и вы исчезните бесследно… А твоя дочь останется в моем пользовании. Подумай.
«Ну, козел!» Додон готов был вцепиться ему в глотку, но чутье подсказывало, что этого делать не стоит. Он не знал, чем парировать. Вернее, если бы он захотел, то придумал бы, что ответить, как растянуть эту бессмысленную до неприличия беседу. Но он все понимал и не было ни сил, ни желания больше что-то говорить. Он знал, что Бессмертный не блефует, а тот, скорее всего, видел это. И если начнется побоище, он не сможет победить. Просто не сумеет. Как бы ни хотел этого. Их сметут. Люди будут уничтожены. Прольется кровь, а результата не будет.
Как можно идти на кого-то с мечом, когда руки не поднимаются? Дочь неизвестно где, неизвестно, что с ней могут сделать через час, через минуту. Кого уж тут побеждать?
Старца, старцы! Где вы?! Ваши великие силы?! Вы спасли мои полки, но не спасли моего ребенка! Почему?
Почему. Вопрос так и остался висеть, когда оборотни-собачки поднялись и понесли носилки обратно к воде. В голове пронеслась мысль: «Зачем ему носильщики, когда этот настил заколдованный?»
Кощей дал ему сутки. Очень правильно с его стороны. Как раз можно послать гонца, узнать, что Машку похитили. А может он все-таки врет? Запугать пытается? Старцы сказали, крепись. И что это значит? Пошли Бессмертного на и не обращай внимания? Типа, я – не я и Машка не моя. Они точно отмороженные тогда, ничуть не лучше Кощея.
Что ему делать? Сутки… На что они ему, все равно деваться-то некуда. Но неужели соглашаться?
Воеводы гомонили.
-Нельзя его слушать, царь-батюшка, это он на мозгú тебе капает!
-Напасть на них надо, внезапно!
Евсей молчал.
-Что скажешь, воевода?
-А что я могу сказать? Вот Ведуны бы сейчас…
-Даже не говори мне про Ведунов. Они мне сказали, забей и стой на своем. Ты мне предлагаешь забить?! На царевну забить?!
Евсей пристально посмотрел царю прямо в глаза:
-Я Ведунам верю и верю, что они знают, что говорят.
-Значит, бояться мне нечего? – Додон усмехнулся. – Кощей, значит, по-твоему, блефовал?
-Я не знаю, царь. Но если сейчас поддаться врагу…
Додон замахал на Евсея рукой:
-Все, все, понятно. Хорошо. Будем ждать. Теперь оставьте меня, мне подумать надо.
И Додон отправился в свой царский походный шатер.