Лесной дух

«Дальше дорога уходила в луга. Мы сбросили в папоротник рюкзаки, спиннинги и мешок с лодкой и поднялись на лежневку». – Так можно было бы начать рассказ о лесном духе. И это было бы правдой. Маленькой правдой. Не знаю, стоит ли из-за маленькой правды покупать тетрадь, тратить чернила, а потом стучать по клавишам компьютера. Если бы дело было только в том, что прошлым летом мы ходили вверх по Усте за незнакомые нам тогда повороты!  Все бы так сразу и подумали: «Лесной дух сидел где-то на березе и следил за ними, увидел, как они обошлись с пихтой и стал им вредить». И вот так из-за маленькой правды никто не понял бы лесного духа целиком, хотя бы настолько, насколько он приоткрылся нам. Это только кажется, что он мелочный. Хотя… Мелочи тоже пропускать нельзя… Если бы еще знать, что на самом деле мелочь, а что – нет.

Можно начать с комаров.

« - Паша! – разговаривал я с другом по телефону. – Я тебе, как тонкому ценителю комариных укусов, хочу историю рассказать. Есть время?
- Комариных укусов? Я уже чешусь! Ну, давай!
- Мы тут с Машей в последний раз на рыбалку ходили, засиделись до черна. Домой уже пора было. Она мне говорит: «Иди, жерлицу проверь, а я тут удочки сложу». Ну, я пошел. А мы от комаров не намазались, что-то они в тот день не кусались. Я пришел, смотрю, жерлица размотана, леска в кусты уходит. Подергал – мертво сидит. Зову: «Маша, помоги!» Надо было в воду лезть, а место неудобное, обрыв, глина кругом. Маша пришла, я куртку-то скинул и ей отдал.
- Ой!
- Вот-вот. И тельняшку. И тут – А – а – а! Со всех сторон, из-под каждой кочки! Маша говорит: «Лезь быстрей, мне на тебя смотреть больно!» А мне и самому смотреть было больно. И не только смотреть. И хлопать бесполезно – новые садятся. Ну, я влез по пояс в воду,  подергал – леска пустая вышла, спутанная. Я стал распутывать. Маша говорит: «Одевайся уже, а то от тебя один скелетик скоро останется!» И тут я вспомнил Серегу Артемьева, как это он говорит: «Надо себя победить!». И стал я себя побеждать. И жерлицу-то смотал.
- О!
- Да. А ты вот весной у нас одного комара увидел, сразу домой собрался.
- Не люблю я их…
И вот болтали мы так, болтали, и вдруг увидел я как-то сразу весь наш поход за дальние повороты, - и пихту увидел, и что с лодкой случилось, и нору, и помет утиный, и череп, и как домой вернулись. И тут я понял лесного духа. Не все и не сразу, но чуть-чуть прояснилось. И я сказал Паше:
- Сейчас я тебе историю расскажу, как нас с Серегой лесной дух водил. Есть время?
- Ну, давай!»

«Сначала мы свернули назад, к мосту. Тропы с этой стороны лежневки не было, и мы шли, проминая папоротники и малину».

Нет, стоп. Это снова маленькая правда. Дело в том, что еще когда мы собирались, то заспорили о кузнечиках. Серега предлагал наловить их заранее, а я считал, что наловим на месте, за лежневкой. И потому лесной дух уже был с нами. Но… это трудно объяснить. Может быть, что-то будет понятно в конце? Как бы то ни было, ВСЕ УЖЕ НАЧАЛОСЬ.

Лежневка -  это старая насыпная дорога, та самая дорога, Кировская трасса, которая сейчас проходит в трехстах метрах от Заводи. Когда-то она шла по заливным лугам и лесам прямо к Жаренскому, и потому была сделана очень высокой. Кое-где насыпь поднята на пять-шесть метров. Удивительно наткнуться на нее в лесу, когда глаз уже привык к коричнево-бело-зеленой пестроте берез, елок, дубов с голубоватыми просверками в кронах,  - и вдруг впереди вырастает длинная ровная стена высотой в полдерева. Дорога давно заброшена, заросла. Впрочем, на второй ее части наверху была рыбацкая тропа, по которой потом мы собирались выбраться к Усте.

«От моста осталось немного. Четыре длинных ряда столбов, торчащих из черной затхлой воды старицы, да полусгнившие деревянные опалубки у основания лежневки, - чтобы насыпь не размывала вода.
Я давно хотел померить расстояние между рядами столбов, - чтобы понять, когда был построен мост, - и для этого прихватил весло от резиновой лодки. Спустившись к воде, я приложил его  к двум прибрежным столбам и намерял два аршина. Значит, действительно, строили еще до революции.
Место было странное, мрачное и сказочное. Странное потому, что когда-то здесь текла река, стучали по доскам моста подковы лошадей, ходили люди, - а сейчас здесь сюда нет даже тропки. Что-то такое замерло здесь, затаилось полуживое под черными лесными тенями.  А слева, метрах в ста – солнцепек; над истоком старицы скрестились две елки – как врата в этот застоявшийся мирок. Заглянет ли сюда еще кто-нибудь, кроме нас?
Мы посмотрели на мост, вернулись к нашим пожиткам, перешли на другую часть лежневки и зашагали к реке».

Мы направлялись «за ферму», за дальние петли реки – знакомиться с Устой дальше и разведывать новые места для рыбалки. Лежневка привела нас к знакомой оборудованной рыбацкой засидке – с навесом, столиком, нарами, с насквозь прокопченным чайником, подвешенным к жерди, и даже с перилами над обрывом. Здесь мы тоже планировали постоять, осмотреться, - впереди были незнакомые нам места.
Ни о каком лесном духе еще не было и речи, – а он уже был с нами. Довольно-таки странно понимать это теперь, когда все УЖЕ произошло. И странно припоминать наш разговор на этой засидке, будто бы для НЕГО и предназначенный.

«Мы стояли над обрывом, облокотившись на перила, смотрели сверху на Усту.
- Хочу заночевать здесь как-нибудь, - сказал Серега. – Место такое… Когда утром один проснешься… Такая бодрота будет…
Все, что было сейчас перед нашими глазами, - это один поворот Усты. Река текла к нам слева. По картам мы знали, что дальше вверх будут две петли, – сначала река пойдет вправо, потом влево, потом опять вправо, потом опять влево. Но карты, бывает, врут…
И что-то такое было в этом первом повороте неуловимое, неясное, отличавшее его от остальной реки».

Дело было в пихтах. Я, конечно, не знал этого в тот момент, и, если бы написал «дело было в пихтах» внутри кавычек, то получилась бы не «маленькая правда», а довольно большая ложь. А с таким подходом лучше вообще не писать о лесном духе. Потому что выйдет потом себе дороже.
По нашему описанию пихту узнала потом наша теща, Татьяна Владимировна. Каким-то чудом здесь, в смешанном лесу сохранился небольшой клочок пихтовой тайги – в пару гектар, не больше. С одной стороны его поджимала Уста, а с другой – березняк. Тут, конечно, можно было бы сообщить кое-что напрямую… Но, нет. Не в этом рассказе. Здесь это ЕМУ не понравится.

«Весь поворот под крутояром был завален елками. Некоторые елки были еще зелеными, а другие – какого-то неестественно яркого рыжего цвета. Обе краски были буйными, сильными, но хорошо сочетались.
Да нет, дело не только в сочетаемости цветов. Все было как-то проще, цельнее и неожиданнее.
- Просто тайга какая-то, - сказал Серега. – Еще когда с Тоней сюда ловить приходили, я по тому берегу шел – думал, в тайгу попал.
Он закурил, присматриваясь к темному колючему лесу над обрывом, что-то переложил из кармана в карман, и спросил:
- А где, говоришь, звериная тропа?
- Да где-то там.  -  Я кивнул головой в сторону леса.
- Следы видел?
- Да нет, она утоптана была. Я думал, просто тропка, человеческая, на гору уходит или к дороге. А смотрю – она все тоньше и тоньше, помет какой-то, лес глуше стал, бурелом какой-то. Подумал – нечего там делать. И обратно повернул.
- Не помнишь, где?
- Да ее, наверное, в половодье смыло. Не найдем сейчас.
Серега докурил, мы снова погрузились и пошли дальше по обрыву – через тот самый еловый лес».

А сейчас я должен рассказать про «древних марийцев», иначе будет не совсем понятно, что будут значить наши слова и действия. Речь пойдет не совсем о настоящих древних марийцах. Мы как-то говорили-говорили между собой о древних марийцах, - они стали немного ненастоящими, смешноватыми «древними марийцами»…
Так вот, «древние марийцы». Все Нижегородское Заволжье когда-то было марийским, и эти места тоже. Начитался я всякого разного про Ветлугу, Заветлужье, про Русениху и другие городища, про ананьинскую культуру на Ветлуге и Пижме. И показалось мне странным, что на Усте, которая течет ровно посередине между ними, никаких городищ, да и вообще никаких таких следов нет.
Конечно, я не археолог, и найти что-нибудь я не надеялся. Так, ходил, приглядывался к обрывам, буграм… И под общий смех находил «древнемарийский» шифер, «древнемарийские» керамические изоляторы», «древнемарийские» прошлогодние листья. Как-то раз я нашел столько всего «древнемарийского», что Серега сказал: «Крышу-то тебе древние марийцы совсем снесли».
Может, он прав?

«Мы шли по узенькой тропке, которая то прижималась к речному обрыву, то ныряла в промытые половодьем желоба, в березовый, еловый бурелом. На песке под лесом трава почти не росла, – всю ее уносила весной вода. Зато подлесок был хороший. По моему лицу то и дело хлестали ветки, неосторожно отпускаемые Серегой.
- Это хорошо, что ты идешь впереди, - сказал я. Ветки хлещут меня, а я терпеливей, слова не скажу, не пожалуюсь…
- Ну, давай, поменяемся.
- Да я привык.
Вдруг Серега зацепился рюкзаком за сучок и я обогнал его. Сначала я смотрел, отцепился ли он, а когда развернулся, увидел перед собой ДЕРЕВО.
Это была огромная елка. Она так сильно отличалась от остальных деревьев, что само собой произошло то, что произошло:
- О! – О! – О! – Прохрипел я горловым, как можно более палеолитическим голосом, протянул к дереву руки и поклонился.
Лишь мгновение держалась ироническая дурь и тут же вылетела из головы, а рот уже сделал главную ошибку.
- Якши-Бакши! – Прошипел я, и понял, что это – лишнее. Не знаю, как это пришло ко мне, но я тут же увидел, что за эти слова я мы будем отдуваться.
Я еще стоял, пораженный этим провидческим озареньем, а к дереву уже подошел Серега и повторил ритуал:
- О-о-о! – Он протянул руки к дереву и поклонился.
Он разогнулся, посмеиваясь, а я, в непонятном мне страхе, попытался отшутиться.
- Серега, ты чего? – Сказал я ему и еще КОМУ – то, - это же я свихнулся на древних марийцах, а не ты!
- Да? Не знаю, - он стоял, поглядывая на елку, - Дух тут какой-то… древнемарийский».

Нет, не на елке сидел тот дух, о котором говорил Серега. Этот дух – другой дух, слово другое. А может, и нет у нас для него слова…
Да и не елка это была, а пихта.

«За эту излучину я уже ходил. Река теперь поворачивала влево, и мы шли по знакомому мне песчаному пляжу. Вот у этой коряги тогда плеснулась крупная рыба – щука или жерех. Вон у тех деревьев в прошлый раз  в воде крутились голавли… Коса забирала все левее и левее. Нашим глазам постепенно открывался типичный для Усты круговой поворот: один берег – пологий, песчаный, другой – глинистый обрыв с завалами и кустами. Уперевшись в зеленую кочку в конце косы, мы сбросили вещи, осмотрелись и решили начать здесь.
Серега достал сигарету и закурил.
- Ну-ка я залезу, посмотрю, что там дальше. – сказал он, схватился за кусты, и, попыхивая сквозь зубы сигареткой, полез наверх.
Преодолев кочку, он оказался на песчаном бугре, который дальше переходил в обрывистый берег.
- Вон островок какой-то, схожу, посмотрю. Кузнечиков полови пока.
- Серега, да там за островком еще километров сто пятьдесят!
Но он уже скрылся за бугром.
Я взял в его рюкзаке бутылку под кузнечиков и тоже вылез наверх.
Трава здесь была очень редкая. От реки в лес уходили длинные песчаные канавы, оставшиеся от половодья. Вешняя вода не давала траве расти».

« - То есть, кузнечиков не было, - сказал Паша, и я услышал сквозь телефонную трубку, как он щелкает клавишами.
- Ты там в Интернете, что ли? – Спросил я.
- Э… А как я с тобой по телефону-то разговариваю? Играю. Ну, не было кузнечиков?
- Не-а. Ни одного. Но место живое такое, хищник там летал какой-то, крылья у него рыжие снизу, перепелок я спугнул с десяток. А кузнечика – ни одного.
- И ты думаешь, это чудище лесное Вас без кузнечиков оставило.
- Ну, чудище  - не чудище, а раньше они там были! И дело-то не в кузнечиках, это только так, деталь.
- А что еще?
- План-то какой был? Соберем перемет, и от места к месту на лодке сплавляемся. А мы у пихты пошутили слегка – и ОН решил пошутить. Вот Серегу за поворот потянуло неспроста, я думаю… Кузнечиков не было. А на другой стороне их было слышно, – вот как он водит-то! Мы лодку загрузили, за кузнечиками переправились, вылезли на берег. Смотрим – место хоженое. Порубки свежие, трава потоптана. Кузнечики стрекочут, но где-то далеко. И вроде бы за кустами полянка угадывается. Мы только туда направились, а я – р-раз! – и в нору провалился.
- В нору? Весь?
- Ну, не весь, но нога-то вошла по куда надо! До дна не достал. Не было там никого, но нора здоровая – по пояс. Говорят, это бобры у нас так живут, плотин не строят. А я, кстати, ПЕРВЫЙ РАЗ В ЖИЗНИ в нору провалился.
- Поздравляю.
- Да. Потом ОН нас еще поводил маленько. Я – прямо от реки пошел, а Серега – берегом. Шли-шли – и в одном месте встретились. Головами крутим – как это? Оба почти прямо шли, в разные стороны… И место такое – как будто через реку не переезжали, а просто-напросто она задом наперед потекла. Хорошо, что не пьем и карты раньше видели – это поворот такой хитрый, а то с пьяных глаз мало ли что подумать можно!
- Ну, с полчаса-час кузнечиков собирали, возвращаемся. Дай, думаю, на нору посмотрю, ну-ка… И еще – р-раз! И в норе.
- Ну ты это… Чинганчук…
- Это ладно… Спускаемся к лодке, а в ней – дыра.
- То есть?
- На сучок сели, когда причаливали. А лодка-то заслуженная, НИ РАЗУ еще не прокалывали, у нее борт – как кирзовый сапог. А вещи-то на том берегу, кроме снастей. И стало все это у меня с пихтой сопоставляться, с моим ощущением этим, что нехорошо будет. В лесу-то нас двое только, голова немного не так варит, все больше на эмоциях да на интуиции. И интуиция мне подсказывает: отрабатывай. Пошутили над НИМ, - а теперь ОН должен повеселиться. Лодку накачали, сели, дыру пальцем держим – поплыли на остров. Там я вылез, а Серега на спущенной лодке дальше поехал – через заторы.
- Выбрался я на остров. Это он только с берега чистеньким казался. Оказалось, это островок этот – общественное утиное заведение. Вроде уборной.  Я по перьям и помету топчусь, ароматы вкушаю, Серега на полулодке своей через  заторы кувыркается, – очень смешно, наверное... Кому-то… Ну, и публика, конечно, вся тут – деревья, перепелки, хищник этот небеса рассекает. Может, я еще не всех углядел.
- Рыбы мало поймали. Сплавляться-то не на чем. У острова вытащили голавля одного, остальное, – сорожка да ельцы. Мы и так, и эдак – и в ямах, и на песке, и в корягах – сорожка - елец, сорожка – елец! А потом стрельнуло нам вниз пройтись, – и я давай там по перекату лазить, - со спиннингом, с садком, с бутылкой с кузнецами, по пояс в воде. А Серега – по косогору, по обрыву. Метров триста спустились, - стрельнуло уже опять у острова попробовать. И мы – обратно, против течения, те же триста метров. А на острове оказалось, что кузнечики кончились. Я – на тот берег, безо всякой лодки, а потом опять вброд -–на остров. Уж чудище лесное, наверно, всласть посмеялось…
- Так я не понял, что это за мариец-то был?
- Какой мариец?
- Ну, которого дух?
- Ох, елы-палы, мариец… Да как же это объяснить… Это само так получается. Это человек так с лесом обходится, – а лес – с ним. А мы себе так объясняем. Это мы так лес понимаем… И себя в лесу… Это как бы то, что получается…
- Что-то мудрено… А про марийцев ты чего говорил?
- Ну, они-то умели с лесным духом ладить…»

Как я уже говорил, я приглядывался к буграм и обрывам, и, в конце концов, нашел «древних марийцев». В кавычках. Но совсем не смешных.
В деревне мы часто ходили в лес с детьми. Шли, собирали грибы, сколько попадется, делали круг по лесным дорогам – и возвращались домой. Так было и год, и два, и три назад. И мы были слепы.
В первом же таком походе я, заряженный на «древних марийцев», увидел знакомый всем бугор у дороги между болот и понял, что его сотворил совсем не ледник. В толщину он был около пяти метров, в длину – метров двадцать-тридцать. Забравшись на него и приглядевшись к местности, я вдруг рассмотрел, что дорога пересекает по диагонали огромное квадратное сооружение с насыпными, отчасти уже развалившимися стенами. Тот бугор, на котором я стоял, сохранился лучше всего, а остальные были распаханы под лесопосадки. И все же насыпной песчаный квадрат просматривался хорошо.
Вот они, древние марийцы! Только руку протяни… К сожалению, я уже начал догадываться, что без кавычек тут не обойдешься. А так хотелось убедиться в обратном…
В этот момент меня догнала Маша с нашими дочерьми, Лизой и Сашей, и я показал ей на распаханное сооружение. Для нее оно было тем более удивительным, - ведь она ходила по этой дороге чуть ли не с рождения! Правда, сам бугор был ее известен, и она с ходу подтвердила  мои предположения о его происхождении. Но я упрямо отстаивал «древних марийцев».
Тут я заметил внизу еще один бугорок. Я спустился и обошел его. В бугре была дыра и два пережженых кирпича. Я выворотил их и увидел, что стенки дыры изнутри сложены из таких же кирпичей. Каменная кладка! Мечта археолога! Найти в Заветлужских лесах древнее городище с каменной кладкой! Эх, для полного счастья еще бы и письменность…
После моего «открытия» прошло немало времени, прежде чем мы снова посетили «древних марийцев». Довольно долго стояла жаркая погода, грибов не было, и мы ограничивались походами на пляж и вечерней рыбалкой. Но вот прошла полоса дождей – и мы сделали еще одну вылазку к лесным буграм.
Времени в этот раз было побольше, и я позволил себе поковыряться в «кладке». Было видно, что грунт вокруг явно насыпной. В песке я нашел несколько осколков красного кирпича, и было подумал, что это стандартный советский кирпич, как вдруг снова засомневался. Во-первых, форма кирпича была нарушена, скруглена, а, во вторых, глина показалась мне какой-то «некирпичной». По дороге домой я нашел «настоящий» кирпич, - и сразу понял, в чем дело. В найденных на бугре кусках был использована  местная глина, с крупными кварцевыми песчинками. Такую же я совсем недавно накопал в овражке прямо у дома, – с ней я замешивал прикормку для рыбалки. А в «ГОСТовском» кирпиче - ни единой пылинки.
В древних марийцах я сомневался, но, с другой стороны, кирпич был явно местный, сделанный руками… как это… архаический такой кирпич…
Сомнения порождали сомнения и заставляли в сомнениях усомниться…

«  -Ну ты это… - Сказал Паша, - Куда-то в сторону тебя занесло. Давай сначала про одно, а потом – про другое.
- Да я, в общем, все про то же, только с другой стороны.
- Ну… Как обычно… Вы там хоть живы вернулись?»

«Наконец мы выбрались наверх. Я помог Сереге втащить лодку на единственный не заросший лесом пятачок на обрыве, и, дрожа от холода, принялся укладывать разбросанные вещи в рюкзак.
Собрав его, я вытащил из бокового кармана пакет с сухарями и встал на какой-то взгорок метрах в пяти от Сереги. Тот сдувал и укладывал лодку. За его спиной, прямо за песчаной косой, садилось в реку солнце. Резные еловые профили, ветки, иглы казались черными, мир будто утонул в малиновом молоке… На дне этого молочно-малинового океана верхом на сложенной лодке сидел Серега и ждал, пока из нее выйдет воздух.
- Ты, Серега, извини, конечно, - сказал он, - но когда ты с того берега с кузнечиками шел на остров, мне даже смешно стало.
- Не тебе одному – буркнул я.
Вдруг дрожь от холода как-то естественно  перешла в легкий смешок. Я отпустил какую-то шуточку, что-то вроде "Сам такой", и мы стали беспрерывно подшучивать друг над другом и смеяться. А я все дрожал и смалывал один сухарь за другим…
Двинулись мы уже в сумерки. От ходьбы я быстро согрелся, стало как-то легко. Только я еще никак не мог понять, отпустил ОН нас или нет. Только что мы прошли елку, которой «поклонялись», похлопали ее по коре, - мол, уважаем тебя, дерево.
Ну, отпустил? В куче нанесенных половодьем веток, опутанных прошлогодней травой что-то сверкнуло.
- Серега, гляди! – я поднял с земли белый предмет. НИЧЕГО такого я еще НИ РАЗУ не видел. Это был череп крупного пернатого хищника, совершенно чистый, блестящий, с клювом.
       Знак.
Мы повертели его в руках, посмотрели, подумали, брать или нет, и решили оставить здесь. Я вложил череп в трещину на ближайшем поваленном дереве и мы зашагали домой.
Дома нас ждали жены и дети, и, что немаловажно, ужин. Мы скоро побросали вещи, сунули рыбу в морозилку и пошли переодеваться.
Я вышел ужинать первым, сел за стол, включил радио… Это был совсем другой мир, с другими словами, мыслями, более уютный, более привычный… или…нет?
- Вот картошка, консервы, хлеб, - Маша поставила все на стол и села рядом.
- Рассказать, где мы были? – Спросил я.
- Давай лучше я расскажу тебе про бугры!
- Про «древнемарийские» бугры? Давай. Или нет, подожди секунду.
Я вдруг сообразил, что подходит время спортивных новостей на «Маяке», а сегодня как раз очередной тур футбольного чемпионата. Я вскочил и прибавил на радиоприемнике звук .
«Локомотив», «Зенит», «Ростов», «Рубин»… Другой мир… или… нет?
- Ну, слушай, - сказала Маша. – Лиза с бабушкой ходили сегодня в гости к Александре Павловне и спросили ее про твои бугры «древнемарийские».
Я сел, стал слушать и есть.
- После войны сюда привезли западных украинцев. Ну, ты знаешь их – Пастушок, Пустоход, другие… И сделали здесь поселение.
-  Лагерь?
- Нет, их просто вывезли в лес и сказали: живите как хотите, но отсюда – никуда. Такое же поселение в Жаренском было. Весь «первый участок», куда мы за грибами ходим, - это поселение.
- Это вот они в лесу, с комарами, без «Тайги» и  «Москитола»…
- Господи, ну какой «Москитол»? Кто смог – барак построил, кто – землянку, Ну, мы видели…
- Видели. Но бугры-то – огромные, это же не землянка.
- А это был Красный Уголок.
- Красный Уголок?! На поселении?
- Да, и бюст Ленина стоял, и Красное Знамя висело. И еще там была школа, а Александра Павловна работала там учительницей.
- То есть ты хочешь сказать, что в Заводи школы не было, а дети ходили в лес, на поселение, учиться?
- Да.
- Черт, что за страна? Все задом наперед!
- Выходит так. Задом наперед».

Я не сразу понял лесного духа так, как понимаю его сейчас. Не сразу увидел Прикарпатские леса, Карелию, тайгу от Балтики до Тихого Океана, не сразу осознал, как велик лесной дух, как связывает он людей, их мысли с миром, как важно делать то, что не разрушает эти связи. Ведь если связи изменены, за ними меняются и люди, и мысли, и лес и река, и воздух, и происходят ДРУГИЕ события и так далее по кругу…
Не все я сразу понял. Видел маленькую правду… Думал, ОН на пихте сидел…
Но вот когда захотел рассказать Паше все сразу – про поход за дальние повороты Усты, про бугры и про Красный Уголок, и про Конрада Лоренца…

Про Конрада Лоренца я вам еще не рассказал.

«На следующий день мне было плохо. Вроде бы я заболел, была страшная слабость, тяжело было даже шевелиться. Я лежал в нашей комнате, спал и читал.
 И был еще знак.
Я очередной раз перечитывал старые номера «Природы». И тут мне попалась читанная уже когда-то заметка про Конрада Лоренца, про его русский плен. Наскоро пробежав ее глазами, я вдруг понял…
- Маша! Иди-ка  сюда!
Она не успела войти, а я уже поманил ее, чтобы она присела на кровать, и с ходу выпалил:
- Здесь был Конрад Лоренц!
- С чего ты взял?
- О! Ты даже не представляешь, какая кривая занесла сюда Конрада Лоренца, австрийского любителя зверюшек, альтенбергского затворника, Нобелевского лауреата, «Агрессия», «Человек находит друга», и все такое…
- Ну-ну, чего…
- Фанатом и маньяком которого я являюсь…
- Ну!
- Или это только кажется со стороны…
- Еще как кажется!
- Ты понимаешь, о каком Лоренце идет речь?
- …
- Он был в Заводи.
- Как?
- Он был призван в Германскую армию во Вторую Мировую войну. Служил в госпитале, был врачом. Потом наши госпиталь захватили и он попал в армянские лагеря. А потом его перевели в лагеря Кировские!
- То есть он шел по Кировской трассе…
- Да он же ехал или шел прямо по Заводи, ведь трасса-то шла прямо через нее, а потом – по лежневке!
- Не-а, здесь его не было.
- А где он был?
- По мосту шел. Старый мост, который ниже деревни, еще до войны построили. В войну по лежневке уже не ездили.
- Все равно. Еще лучше. Он шел над быками, с которых мы сорожку и окуней ловим. Там надо памятную доску поставить: «Здесь был Нобелевский лауреат Конрад Лоренц».
- Да там знаешь, сколько таких памятных досок можно поставить… Лагерей у нас много…
- Но ты с моей точки зрения посмотри! Человек, который, как бы это сказать… Объяснил мне, как устроен мир, в каком-то смысле. Прожил всю жизнь в своей Австрии и вдруг – такая кривуля! Я уже десять лет хожу по его следам в глухой Заветлужской деревушке!
- Чудо. – Пожала плечами Маша».

Никто не объяснит, что ОН такое, и как все это у него получается. Но ОН есть, и с ним надо уметь жить. Надо сходить в лес, побыть там день, взять, что нужно, и уйти, ничего не потревожив. А потом еще раз. И еще. И терпеливо ждать. И когда-нибудь ОН сделает знак и  откроется вам. 
Чуть-чуть. – Для начала.

Какой, интересно, лес в Альтенберге?
Кажется, Лоренц что-то писал о елях за окном кабинета…