русское радио

Радиатор

  Утро. Просыпаюсь, выбрасываю руку как пловец, есть, поймал наушники, тащу к ушам, вставляю, пересиливаю себя, открываю один глаз,  опять неправильно - перекладываю наушники - правый в правое ухо, левый соответственно. Врубаю цифровой соник. Поехали. Get lost incite, get lost incite your tears, take only, take only, take me I, пей пиво, пей пиво, пей пиво натощак, пей пиво просто так. Поехали,поехали, день пошел. Без радио не живу, это моя электростанция. Оно меня заряжает. Так и живу с проводами в ушах. Друзья меня прозвали радиатор, наверное, слоган от модератор. Смотрю на тумбочку. Электронный календарь показывает  двадцатое сентября. Можно было и не просыпаться. День сегодня грустный, прощальный, завтра в армию. Призывают отдать долг, говорят Родине. Не могу только понять когда я успел ей задолжать в свои молоденькие годы. Вот сосед мой, алкоголик , действительно задолжал Родине за свои сорок лет собачьей жизни, его и надо в армию, долг отдавать. К несчастью я оказался здоров, свободен и без крутых родителей. В военкомате так обрадовались, что решили меня забрать пораньше, пока я не придумал какую ни будь смертельную болезнь или не объявил себя наркоманом. Пока февраль как господин снимает белое пальто. Нет, нет, это песенка по РДВ. На улице все еще сентябрь, грустный и мокрый. Бабье лето так и не случилось. Полный провал московского правительства. Халявят ребята, не управляют облаками. Все политикой занимаются. Любовь не тонет,  любовь не горит, не зовет и не гонит, просто в небе парит, просто в небе парит, Что-то надо жрать. Мое меню молочное, йогурт, кефир, яблоки и орехи. Иду в соседний Перекресток, беру. На кассе девочка посмотрела, на меня, опустила глаза ниже пояса, покраснела, и что-то сказала – я не слышу. Kiss me, I only kiss, kiss you.Улыбаюсь, отдаю карточку, девочка тоже улыбается, говорит. Но я всю ночь летал, весенний день ворвался в это небо, но я всю ночь летал, лав радио. Карточка подвисла, за мной очередь, женщина, загруженная постным маслом и крупой,  говорит мне, вижу по мимике,  зло. За что – карточки у всех подвисают, и нечего ругаться. Сильно ругается, вижу ее золотой коренной зуб. Я оборачиваюсь, женщина смотрит на меня, и я вижу  все ее зубы. Тетка застыла, потрясенная, наверное, моей неземной красотой. Ну-ну.  Моя киска, пришли телеграмму, моя киска, пришли мне подарок, твоих любящих губ отпечаток, моя киска пришли свои глазки, чтобы сияли меж строк,  как нежен и сладок твоих любящих губ отпечаток. Смотрю на губы тетки. Нет, если она пришлет отпечаток, то сладок он не будет. Наконец карточка разблокировалась, девушка опять что-то сказала. Я даю прощальную улыбку и выплываю из Перекрестка. Странник мой, дорогой, где же ты, что с тобой и в какой неведомой стране, знаю я, ты помнишь обо мне. Интересно, что она все время говорила. Сладко-молочный рюкзак за спиной, провода в ушах. Надо бы занести питание домой. Лень. Похожу по Тверской, а потом домой. Иду. Мелодию любви я знала наизусть, и не звучала в ней когда-то грусть, мелодия моя совсем не о любви. О том, что было, никто не вспомнит и эту песню не споет, потоком ливня, потоком мая всю песню смоет, унесет. Новая песенка, и с намеком, они решили орбакайтовский май смыть своим маем. И если ты готов, прощай, прости. Нет, жидковатая песенка, чтобы Кристине перо вставить. Сами себе вставили. Мужик смотрит в упор на мой гульфик. Вот пидары, уже на улице пристают. Ну что уставился, голубой, да я сам знаю что у меня там все нормально. Ты смотри, какой настойчивый, еще и пальцем показывает. Опускаю глаза. Из не застегнутого гульфика выглядывает интимная часть тела. Hello, how are you, hellow, where are you Даже стыдно стало. Застегиваю. Черт, если бы был в трусах, то он хотя бы не вывалился. Иногда надо носить трусы. Мужику кланяюсь и говорю спасибо. Громко. Народ оборачивается, даже с противоположной стороны Тверской. Длинный путь, скупая грусть, и я вернусь, туда, где не ждали, туда, где забыли, где любили, туда, туда, туда. Песенка моей части тела. Побывал на свободе и туда, где забыли, туда, туда мой дорогой. В этом мире я гость непрошеный, отовсюду здесь веет холодом, это здорово, это здорово. И  Носков в строчку попал. Так они все поют об одном. Я люблю тебя…, ты возьми меня в полет. Позови меня, позови меня в тишине прибоя, не гони меня, я всегда с тобою. Здорово, все в строчку. Наверное, все песни делятся на две категории о мужском достоинстве и женской прелести. Здорово. Светофор. Красный. Я не заметил. Стою посередине дороги. В меня чуть не врезается машина. Тормозит. Сзади в нее втыкается вторая, третья тоже нехотя, юзом врезается в общую кучу. Ко мне бежит водитель из первой машины с железкой в руке. Что-то решил во мне подремонтировать. Сбрасываю рюкзак, достаю йогурт, отстреливаюсь. Удачно. Бегущий застывает на месте и соскребает белую массу с лица. Утекай, в подворотне нас ждет маньяк, утекай, остались только мы на растерзание, е, парочка простых и молодых ребят. Утекать приходится быстро. Порежет меня на меха, и граница потеряет контроль. Я  улетаю в переход, на другую сторону, на Камергерский, заскакиваю в кофейню,  сажусь за столик  и читаю газету - на арабском, перевернутую. Замечаю это через десять минут. Испугался. Вот черт. Нет у нас больше слов, нет у нас больше снов, только одна, только одна кукольная любовь. Жратву жалко. Придется опять идти в магазин. Мимо окна прошли хозяева машин, через несколько минут - в обратную сторону. Потеряли . Жлобская логика выручает постоянно. Водители жигулей в дорогие места не заходят, стесняются, а водители мерсов не бегают по подворотням, боятся. Но я верю что день настанет, и в глазах твоих лед растает, летним зноем вдруг станет стужа и пойму что тебе я нужен. А  я повторяю вновь и вновь , не умирай любовь, не умирай любовь, не умирай любовь.
 Вновь на Тверской, пробегаю Охотный, Александровский, Новый Арбат. Здесь по асфальту каблучки, здесь орет месяц май, я подарю тебе Москву,  поскорей приезжай, эх наш город. Тоже мне, даритель. Подарю, эх Москву. Явно не москвич. Нельзя так легко с Москвой. Для него она столица, а для меня родина. Тихая и ласковая, теплая и любящая, моя Москва. А  этот орет - подарю. Я те подарю. Будешь чекать до конца дней своих. Пройдут путь от сантехника до жоп-звезды и орут что будут все раздаривать. Во, вам. Энергично отмеряю половину руки, изображая, чего им желаю. Народ шарахнулся от меня. Конечно, шарахнешься, идет с проводами, и руками размахивает. Думают,  наркотиков наглотался. Нет, наркотикам нет. НЕ пробовал и не тянет. Не курил и не тянет. А выпить, редко и только пиво. Правильный я, правильный, не шарахайтесь. И руками машу, чтобы нашу Москву ни один чудак никому не подарил. Baby, baby, give me a sine, give me baby. Да дал уже, только все шарахаются. Сколько зим , сколько лет ждешь рассвет, сколько лет, сколько зим ты один. Сколько лет, сколько зим бла бла бла. Ла-ла-ла-ла. Европа.  Новости. Траур на олимпийских играх. Авария на Щелковском в Москве. Курск столкнулся с американской лодкой. Гор на 13 процентов опережает Буша. Погода –дрянь. Ты невинна как земля, и свободна как огонь, ходишь глядя в небеса  не со мной. Девственница Девственница. Поливала из ковша белые цветы, заметаешь следы, ты невинна, девственница. Не понимаю о чем они, но по ушам катят очень приятно. Выхожу на Ростовскую набережную.
Главней всего погода в доме, есть я и ты , а все что кроме легко уладить с помощью зонта. Сомнительно, но хочется верить. Что этому идиоту необходимо от меня? На меня надвигается мент с дубиной. Орет, показывает на реку, на набережную. Понятно, проход по этой стороне закрыт. Поднимаю глаза. Ва-а-у. Тащат Краснолужский мост на баржах. В прошлом году таскали мост на фрунзенской набережной. Понравилось наверное мужикам. Теперь не успокоятся пока все мосты не перетаскают. А мостов много, таскать им, не перетаскать. Зачем, только, не понятно. Зато кайф, кайф какой. Мадам брошкина, мадам брошкина, мадам брошкина. Моя любимая бумбарашка, Аллочка. Разворачивается речной трамвай у Киевского вокзала. Срываю рюкзак. Мчусь через мост, к стоянке. Успеваю. Мужик долго объясняет билетерше, что ему надо. Она не понимает, он размахивает руками, она разводит руками. Страна глухих. Иностранец. Говорю билетерше: Продай ему билет, ему же явно больше ничего от тебя не надо. Опять громко. Оборачивается весь пароходит. Но подействовало. Билет продан иностранцу и мы плывем. Благодарный перец пристраивается рядом, говорит  бедолага. Я киваю головой. А у меня  - задержка рейса рига москва до шести утра, три огонька у созвездия девы мерцают в далеке, рига москва сквозь облака, , три огонька у созвездия овна зовут меня к тебе, три огонька я жду тебя…Не понимаю что у девы и овна может быть по три и где это расположено. В общем рига москва, а я жду тебя.
Иностранец залюбовался Москвой, как ребенок, сейчас слюнки потекут. Москва с реки – классный город. По зеленой глади моря, мира даль деля на вахты, в порт, море, море, мир без донный, пенный шелест волн, над тобой встают как зори нашей юности надежды, а граница между ними порт, порт, море море, мир , шелест, надежды. Воистину, старый конь борозды не испортит, а антонов не испортит эфир. Проплыли голубой мост в Сити. Два парня на качелях висят на нем и моют щетками его пластмассовые бока. Застывают, смотрят на нас. Задираю голову, брюхо моста, как у рыбы, белое и гладкое и блестит как чешуя. Долгие дни, долгие дни, длинные ночи, я тонула в зеркалах, я не  буду рисовать, я забуду все слова, ничего не объяснить и трудно не понять. Глупышка, кто ее заставляет это распевать. Долгие дни, долгие дни, долгие  дни -  длинная песня, нудная песня, пошлая песня. Вот крысы музыкальные, так и выгрызают мозги и внутренности ушей. Долгие дни долгие дни. Гадость. Плывем дальше. Неожиданно Москва прерывается.  Жизнь вне времени. Нищий мужчина, нищая женщина, топкий берег реки, палатка из куска упаковочного пластика, множество вымытых бутылок, банок, сохнут. Безнадежно смотрят на пароход. Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино, мы как птицы садимся на разные ветки и засыпаем в метро.  Я машу рукой. Они даже не шелохнулись. Нищета неподвижна. Иностранец оживляется, наверное свой поганый Нью-Йорк вспомнил, где такой нищеты вдоль воды - тысячи. Ах мой милый  Августин, все что было, все прошло, надо  жить мой Августин, на радость людям и врагам назло. На противоположном  берегу  – новострой – стеклопакеты, подстриженные газоны, охранники, мерседесы. Скучно. Даже иностранцу не интересно. Карусель, я живу мечтой в которой снова мы с тобой, карусель, и где то рядом я. В армию не хочется. Но бегать от военкоматовских тоже стыдно. И почему мне повезло, вокруг столько замечательных парней, могло и им повезти. Ладно, в данном случае надо смириться . И в шиншиловых мехах. Гибралтар, Лабрадор, за окном крадется ворон, гибралтар, лабрадор, из трубы свисает лабрадор, в желтом облаке сансары вертолет страдает старый, мне поет закрыв свой рот виртуозный полиглот. Вечный двигатель нашего рока. Чем больше живут, тем элитнее тексты, как им кажется, а по сути, глупость. Я поцелую провода и не ударит меня ток, как жаль что я  не смог, в канаве дьяволы ползут, не там не тут, ты нам не враг, ты нам не друг. Агата стала шепелявой агатушкой. Скучно, скучно, и не ударит меня ток, по небу ангелы летят, скучно. Что то надо сделать чтобы развеселиться, иначе последний день свободы пропал безнадежно.
   Стою на Арбате, смотрю на Пушкина с Натальей. Семейство снимается на их фоне, песенка такая была. Грустная и умная, что редко случается. Придумал. Через час тащу венок с Ваганьковского с ленточкой Пушнику от радиатора. Все оглядываются. Арбат балдеет. Художники свистят вслед, прочитав надпись. Ха. Всеобщая суматоха греет кровь и выбрасывает адреналин. Мысли твои верные, ты научи глупого, дари ее тому, кому больно, твори добро на всей земле, твори добро другим во благо, не за красивое спасибо услышавшего тебя рядом. Твори, твори, творун беззубый. Ставлю венок к ногам Натальи. Народ испуганно расходится. Сажусь рядом. Грустно. Армия.  Да у тебя же мама педагог, да у тебя же папа пианист, да у тебя же все наоборот, какой ты нафиг танкист. Подходит мент. Машет рукой. Сердится. Встаю и ухожу. Оглядываюсь. Убери руку с моего пульса я уже слишком жива, зима в сердце на душе вьюга, ты понимаешь, что мы друг от друга далеко. Мент стоит и растерянно смотрит на меня уходящего и на венок. Что-то нарушено, а что он понять не может. Небо слишком высоко, не достать рукой, ты небо ты небо, а я земля, скучаю скучаю я без тебя. Иду в ритме по краю дождя, просто уйти забыв тебя, белою тенью над землей плыть мне с тобой. Бодро вхожу в забегаловку Макаревича, разваливаюсь на диванах. Пинту гиннесса. Щупаю в кармане деньги. На месте и хватит. Хорошо. По краю дождя, белою тенью над землей плыть мне с тобой. На диване появляется сосед. Не заметил, что занял его месте, стоит пустая кружка. Он машет рукой, ничего, не беспокойся. Хороший парень, не злой. Наверное, приезжий. Говорит. Улыбаюсь, показываю на наушники. Он понимающе кивает головой и замолкает. Приносят два гинесса. Парень тоже заказал. Стукаемся стаканами. Радостно. Темнеет, на столах зажигают свечи. Уютно. Под небом голубым есть город золотой с прозрачными воротами, гуляют там животные невиданной красы. Становится пронзительно грустно. Смотрю на парня, говорю. Завтра в армию. Военкоматовский сказал, что раз я безродный и здоровый, как дворняга то мне прямая дорога в Чечню, а я говорю, так туда же добровольно. А он ухмыляется гад, надо, так и добровольно пойдешь. Ему смешно, а мне страшно. I’m your privet dancer, dancer for money. Бедная Тина изображает натяжные потолки из своих голосовых связок.
 Наклоняюсь к уху парня – У меня еще и девочки не было, нет, я ухаживаю и целуемся как безумные, но не больше. А хочется. Опять все оборачиваются. Думал, говорю тихо, одному и оказывается ору на весь двор. Женщины опустили глаза, мужики понимающе подмигивают. Да, да вам легко подмигивать и опускать глаза, вы уже попробовали, а тот так наверное и обожрался. Дождь завладел москвой словно наполеон, в баре бармен своим в долг наливает ром, московская осень, московская осень. Ухожу домой. Рюкзак оттягивает плечи. Вытряхиваю содержимое в урну. Все, завтра  будет каша и кусок черного хлеба. Тверская залита огнями. Все что возможно – подсвечено, освещено, все на чем может держаться лампочка используется. Океан огней от Кремля  до Белорусского.  Он водил составы под землей, он был машинист она модель. Все вертелось как в плохом кино, он хотел ее уже давно, но она с подругами спала. Молодцы. И он молодец, хотел, и она молодец – спала. Пролетел сигнальные огни, умерла под его составом. Не понял. Оказывается, Анна Каренина была лесбиянкой. Бедный Вронский. Дела в России. Ла-ла-ла-ла-ла. Бух,  бух, бух., лалала, бух, бух, бух, русский размер. Иду, иду моя Тверская, грущу, грущу красавица моя. Завтра побреют. Правда я и так бритый, как бильярдный шар. Самое противное, мне все время кажется, что меня обязательно пошлют в Чечню и убьют. Совсем, не по киношному. Противно. Рано. Полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет, на линии огня пустые города, в которых никогда ты раньше не бывала, полковнику никто не пишет. Страшно знакомый слоган. Полковнику никто не пишет. Бинго – Маркос, у него есть такой текст. Продвинутые ребята, они не только писатели, но и читатели. Но музычка, как жвачка на заднице, не оторвешь и народ оглядывается. Кноплю. Русское радио. Тебе миллионы падающих звезд, тебе солнечные сны, тебе поля из самых алых роз. Мороз по коже. Самые алые. На кладбище они их выращивает что ли. Кноплю. Семь холмов. Anyway, anyway, it’s all about money,  Лето баю бай, лето засыпай, листья лето засыпают,
Европа. До свиданья, мой любимый город, я почти попал-а в хроники твои, ожиданье самый скучный повод, нам с тобой так мал-о надо для двоих…
. Резкий звук тормозов. Рядом останавливается мерседес. Срываюсь с места, думая что это утренний водитель. Нет. Парень приветливо машет . Приглядываюсь - мой партнер по пиву из Макаревича. Улыбаюсь. Лоза, романтик лоза. Дело осточертело, устал от вечной возни, рядом идут парадом пустые сонные дни, когда уже надоело все, когда сломался и скис, пой моя гитара пой, как люблю я голос твой, в дальние дали нас дела кидали и всегда ты была со мной.
Парень улыбается, я тоже. Он машет в сторону машины. Догадываюсь. Сажусь. Едем по Тверской. Бух, бух, бух – продвинутые 2000, как моя подружка говорит, два куска. Слова можно, даже нужно не слушать, а их там и нет. Ритм и сладенький или совсем говняный набор звуков, или то, что эти ребята считают  звуками.
 Неожиданно сворачиваем во дворы. Фары освещают толпу молоденьких девчонок одетых весело и странно для московской улицы. Парень улыбается, показывает на девчонок, говорит. Я пожимаю плечами и улыбаюсь. Черт его знает, что он там говорит. Да это и не важно. Парень машет на меня рукой, подзывает одну из девчонок и усаживает ее на заднее сиденье. Показывает, что бы я пересел туда же. Пересаживаюсь. Yes, I’m my father son, I live my life as my Father done, I try to do as my father done. Завтра напишу домой. Погода хорошая. Москва большая. Денег нет. Нет. Какое-то большое письмо получается. Напишу обычно. Целую, жду  денег. А куда собственно  денег, в армию. Отберут. Девица радостно щебечет, ласково водит рукой по моей коленке. Смешная. Рука все выше, выше и легла на мой гульфик. Догадка, как молния - парень снял мне проститутку. Я вспотел. Девица расстегнула гульфик. Холодные руки. Девица мнет и мучает мою нежнейшую часть тела, сосет ее, как мочалку. Coud I have this kiss forever, coud I,  coud I have this kiss forever. Оказывается, пошлая песенка.
Ору на девчонку, отгоняю. Кричу - Я не хочу  проститутку, я хочу любить свою девушку. Рву на ходу дверь, выпрыгиваю на тротуар. Оглядываюсь - Сретенка. И то хорошо, до дома не далеко. Попробовал, так попробовал. Ангел мама, ангел папа, ангел дочь. , виноваты  одинаковые крылья или намокли эти крылья, потом мы забыли как друг друга мы любили… Дочь, ангел, ангел дочь. Оказывается если  часто повторять слово ангел, то оно становится названием какого то лекарства. Дурак, и чего испугался, надо было все сделать до конца. Ноги несут в Дикую утку. Стакан  ледяного апельсинового,  взлетаю на барную стойку и начинаю выделываться между стаканами с пивом и руками и головами сидящих за стойкой. Между прочим, танцую я как ураган, у меня приличный стаж в Локтевском . Народ смотрит, заводится и тоже начинает лезть на стойку и столы и начинается полный улет. Наушники не снимаю, делаю звук до упора. Я вот хочу на Килиманджаро, там потерянный рай, потерянный рай, потерянный рай. Исчезаю. Дома скучно и одиноко. Подружка сбежала в другой город, срочные дела. Новости. Татарстан. Упал автобус. Убит генеральный директор на Сахалине. Жалко парня. Убили мисс России в Чебоксарах. Убивать так убивать. Моряков поднимать не будут. В Чечне зачистки. В Москве холодно. Это не новости, это фильм ужасов. …а душа тоскует, только в жизнь земную ей нельзя вернуться, а душа тоскует... Включаю комп, и врываюсь в любимый чат. Болтают, как всегда. Присоединяюсь: Радиатор шлет всем привет. В ответ девичьи стоны и пацанские шутки . Объявляю - Завтра в армию. Это мой последний выход. Всем пока. Я вас люблю и буду без вас тосковать. В чате тишина. Почти могильная. Твой малыш растет не по годам, и уже читает по слогам, озорной и добрый мальчуган, твой малыш и когда с ним за руку идешь то счастливей в мире не найдешь, мог бы на меня он быть похож, твой малыш. Ха-ха. Для этого не мечтать надо, а делать. Так говорят. Может и изменилось что-то но не настолько, чтоб только ходить за любимой.  Первой очнулась красная шапочка. На экране побежали слова: Парень, береги себя, ради нас и родичей. Мы тебя тоже любим и будем ждать. Целуем крепко, крепко. Забавно, я так и не узнал кто же это под красной шапочкой скрывается, всегда самая крутая по приколам, а тут без всякого выдала такие простые и так нужные мне сейчас слова. Спасибо, шапчонка. Вбрасываю новый текст: Если не вернусь, просьба, не скулить, а помянуть меня в наушниках и жахнуть на всю мощь, как я люблю. Вырубаю комп. Хорошо только тем я знаю, у кого любовь бывает на двоих, О-О-О-ооо. Тоска. Пора привыкать к расписанию. Бросаюсь в постель, как в пропасть. Сон, мой сон. Да, да ее сон. Пора бы и заснуть. Я перевернулся на бок. Наушник впился в ухо. Сон , мой сон. Нет сна. Черт. Сон мой. Почесал все интимные места. Нет, сна не будет. Черт. Белый снег летает надо мной, белый снег летает в тишине. Бред какой. Белый снег. Надо заснуть. Очень просто. Отключи радио. Не могу. Как наркотик. Во, в небо взлечу на руках с тобой. Этот край света в сердце моем, где-то слева. Пойду, попью водички. Там где небо, там где небо. Прохожу мимо зеркала.  Дергаюсь и пою перед зеркалом под этот край света. Минута, две. Нет, не интересно. Не затягивает. Этот край света. И этот идиотский проигрыш- пи-пи-пи-па скукотища. Во, класс, мой любимый Меладзе. Танцую Ему единственно верна хотела быть она и пошел, пошел ритм. И каждый день… и с нею жизнь чужую проживал…и жизнь безумный карнавал. Согревает. Трясусь перед зеркалом. Черт, зажигает, даже  разжигает. Сбрасываю все, и продолжаю трястись перед зеркалом. Все трясется, мышцы, голова, ягодицы.  Красота актрисы так обманчива и влечет напрасными надеждами  и судьбе все по прежнему.  Захотелось . Ужасно захотелось. Все стоит, как солдат в строю. Бегу в туалет.  Ты, теперь я знаю ты на свете есть и каждую минуту я тобой дышу, и во сне и наяву. Кайф. Кайф. Все таки самопомощь иногда дает потрясающий  эффект.  Пройти хотя бы раз по краюшку твоей судьбы. Пусть любовь совсем короткой будет, пусть. И безопасной, безопасной . Вновь иду в постель. Спать. Надо спать. Завтра рано вставать. Голова на подушке. Пройти не поднимая глаз пройти оставив легкие следы, пройти хотя бы раз по краюшку твоей судьбы. Интересно, что за краешек его судьбы. Сухарь черствый, если у него есть краешек. Дурак , такую женщину заставляет так страдать. Она им живет и дышит, а тут лежишь и готов на все, и душа не краешек. Заворачиваюсь в простынь. Раз, два. Руки спутаны, ноги спутаны. Спать. Да как спать, если в ушах провода, и снимать их не хочу. Она читает в метро на букало, нет, это она читает в метро набокова. Крайняя степень дибелизма. Набоков в метро. Погружаюсь в дремоту под трассу Е –95. Снова летят дороги, а мне досталась трасса е-95. Бла, бла, аааааа, трасса, аааааа, трасса, е - . Какая-то развратная трасса. Е, да еще 95. Засыпаю. Дождь опять зачеркнул, все что мы написали. Наушник опять вонзился в ухо, но я его не убираю, мы забыли как друг друга мы любили, Открываю глаза. Хорошая песня. Вспоминаю каждый день и  час и клялись что вместе навсегда, хорош проигрыш. Ты прости меня хороший мой за любовь мою, эту песню лебединую для тебя пою, за годами и за далями, за слезой дождя,  что бы ни случилось я люблю тебя, ты меня прости. Хорошо. Не выпендриваясь о главном. Так бывает редко. Господи, а это кто. Это стук по крыше, голос с той стороны приход луны. Засыпай. Начинаю считать. Десять, сто. Стук по крыше. Стук по крыше. Как спать. Они поют и поют. Рука тянется к наушникам. Ага это правая рука. Ну да ладно, левая оказывается проворней, и прекращает поползновения правой. Все, шизонулся, руки уже дерутся между собой. Так как там ноги, нет, пока только слегка дергаются под ритм. Пошла реклама. Можно выключать. Нет, опять глаза уставились в темноту, комнату, на луну. Опять нет сна. …три розы белых лягут на стол, три розы черных обжигают мне руки, три розы черных это разлука. Черное небо. Опять мысли о смерти. Странно, но они успокаивают. Засыпаю.
   Дальше все было, как полет пули. Учебка, построение, добровольно в Чечню,  самолет, медленно ползущая в горы колонна машин, взрывы, автоматные очереди. Меня убило не сразу, пуля задела сердце, но позволила еще жить несколько минут. Успел окровавленными руками вставить наушники и нажать кнопку. Над моим мертвеющим телом и чеченскими горами неслась  Алла Не отрекаются любя, не отрекаются любя, не отрекаются любя…   Все будет хорошо… Русское радио.