Я Меняюсь

  Иногда меня охватывает такая тоска, такая тоска, такая тоска, которая глушит, душит, убивает. Будто весь мир облит серой краской, которая тихими бесшумными вибрациями возбуждает ностальгию, грусть ушедшего и безразличность будущего. Все исчезает: ни науки, ни прогресса, ни звезд, ни прессы. Есть какие-то лишь дикие желания, которые собирают в себе грандиозность, грандиозность непонятного и смутного. То хочется купить себе в комнату видеомагнитофон и бесконечно крутить "Wish You Were Dead", то хочется взять в руки фотоаппарат "DX Cameron" и снимать всех знакомых красивых девушек, то хочется научиться делать взрывные устройства и снести весь этот мир - Екатеринбург-Урал-Россия - к чертям собачьим. Так что нажать на кнопку, бух! вспышка белого-белого цвета и ничего нет, не было и не будет никогда. Безумно хочется улететь, испариться и остаться в небесах, бушующих молниями и бесконечным дождем, в зеленоватом небе и смотреть вниз, на бессмысленный муравейник, будто все остальное, уменьшенное до микронов - "Матрица". Нет ни друзей, ни врагов, ни ненужных споров, ни налогов, ни пугающих кусков тьмы, наплывших ночью в квартиру.
  Я иду по улице где женщины без глаз, с неживыми волосами проносятся в машинах, они суки, а не дамы (привет Петкуну). Облака ласкают теплыми каплями, спешат асимметричные женщины без красоты и чувств, машины мчатся вперед-назад, сжигая бензин, добытый миллионами рук. Я иду. Куда? Чтобы делать следующий шаг. Зачем? Чтобы идти. Глупая философия, но она помогает думать о другом, она помогает не думать о смерти, о старухе с косой, которая благодаря подпитанному спиртом воображению видится в каждой мелочи, в скользкой мостовой, в неосторожном взгляде, в машине, внутри которой беснуется пьяный водитель.
  Моя квартира совсем недалеко. Это совковый пентхаус - четыре комнаты, евроотделка, ленолиум, дорогой и стильный, китайская стереосистема и польская мебель. Я сажусь на диван, медленно осушая бокал шампанского. Почему нельзя вот так вот сидеть на диване, пить шампанское, пялиться в окно, не преследуя какой-то особенной цели? Но надо зарабатывать деньги, встречаться с людьми и, закатав рукава, с очками без диоптрий, перебирать бумаги на столе в собственном офисе, изображая деловую активность. Как будто нет одиночества, желания перебить всех коллег кухонным ножом, как будто нет притворства, вранья, лжи, обмана, подхалимства. Мне нравится моя работа, мне нравится получать деньги, как говорят нищие - "заколачивать большие бабки", мне нравится, когда начальник бросает на меня оценивающий взгляд и думает, что с таким сотрудником он в луже не окажется, мне все это нравится, но это не так. Все это я ненавижу. Словно есть другое предназначение, но из-за отсутствия соответствующих механизмов реализации и необходимых интитутов, дающих нужное знание, я стал бухгалтером, человеком, который следит - правильно ли складываются многочисленные, бесконечные единички рублей, долларов, процентов, клиентов...
  У меня нет собственной безумной мечты, у меня нет странного хобби, я не хожу ночью по мужским стрип-барам и я плевал на всевозможные секты. Но что-то есть, что-то, что разрушает мой фундамент обывательской логики, мне хочется собирать убитых человеком жуков, мне хочется иметь цель, допустим, желать апартеида на планете Земля, иногда хочется прошвырнуться по заведениям, где под приятную музыку мужчины снимают с себя одежду, иногда я хочу стать свидетелем прибытия, прихода, приезда Иеговы. Возможно кто из моих друзей таков, но я нет. Я одинаков со многими...
  У Сергея Агаряна дома потрясная коллекция русских классиков. Литература+Живопись. Чего только нет в его библиотеках, поэтому легче сказать чего там нет... Сам Агарян это некрасивый лысый человечек с болтающимися щеками, про характер сказать особо нечего, девушек у него нет, а если есть, то какое-нибудь сумасшедшее барахло бальзаковского возраста плюс двадцать лет. Нельзя сказать что Агарян неприятен в общение, просто он скован, будто Бог немного не дописал его программу личности, и Агарян теперь не может понять почему нельзя просто слушать собеседника закрыв глаза и отвернувшись в другую сторону. Его коллеги шутили, что Агарян для всях нлп-мудаков крепкий орешек. Не знаю-не знаю. Иногда он просто смотрел в окно, пил из изящного бокала какую-то гадость и тем самым напоминал меня - это было жутковато, будто смотришь в зеркало; я начинал дрожать, хватать воздух ртом, а вокруг было тихо, темно и я понимал в такие моменты, что ощущают без минуты мертвые космонавты, выброшенные в безвоздушное пространство. Они скребут своими толстыми серебрянными пальцами-сардельками по обшивке, что-то кричат, а кажется кто-то лишь выключил звук, кто-то отменил закон, который делает звук возможным... наверное, это Бог. Большой, черный, огромный. Он может быть Сергеем Агаряном или черным бесконечным пространством, пробитым белыми дырками. Но, наваждение исчезает, Агарян поворачивает голову, его совиные глаза глядят в мои, и я непринужденно произношу:
  - Сергей, когда ты установишь кондиционер? Жара просто невыносима.
  Агарян кивает, добивает быстрым глотком жидкость в бокале, он бесшумно уходит в комнату л+ж библиотек. Может все-таки стоит верить в то, что Агарян умеет левитировать? Его прикосновения к ворсистому ковру кажутся такими балетными, легкими, невесомыми и вместе с тем надуманными, наигранными. Кажется он даже не думает о обмане, может он считает, что мы знаем его удивительную способность и не находим в ней ничего странного. Ведь пишут же люди о вампирах и исчезающих носах! Агарян определенно нечеловек, он другой, зарабатывает деньги, которые ему не нужны, я никогда не видел его за едой, он лишь всегда что-то пьет - шампанское, вино, пиво.
  Я ухожу. Агарян закрывает дверь, автоматом произносит: "До следующей встречи". Сила городских рефлексов выбрасывает меня на черную неприветливую улицу. В голове бьется мысль: "Идти домой, идти домой", я лишь веду вялый спор с моим ангелом о том, стоит ли заходить в винный магазин. Мы оба с грустью решаем, что стоит и вот я бодро вышагиваю по Красносельской. Я солдат среди нищих и проституток, среди прохожих и бездомных собак с грустными глазами (или вообще без оных). Куча смердящего тряпья переграждает мне дорогу, она старым бесполым голосом просит "милостни". Взмах, мои жестокие мысли сжимают, приводят в действие, натягивают мускулы, и кулак летит в то, что можно с натяжкой назвать лицом. Оно - мужчина, женщина? - не просто падает, а отлетает на дорогу словно пушинка, кровь брызгает мне на пуговицы и ткань пальто, я убегаю, где-то кто-то кричит и слышно как до отвращения мерзко хрустят и ломаются в два захода человеческие кости. Я бегу и только хочу успеть в винный магазин до его закрытия.
  Наконец-то дом. Сколько в этом слове мистического, притяжения. Оно наносит на кипящие мозги холодную пленку покоя. Я засыпаю. На полу валяется бутылка вина, пальто брошено в ванной.
  Утро бьет в голову. Я медленно-медленно поднимаюсь с дивана. Мертвая, монолитная бутылка валяется на полу, я словно телепатически ощущаю ее твердость, строгую сплоченность молекул стекла. Своим существованием она будто сообщает мне некую важную информацию: что я делал вчера, почему напился, почему не стремлюсь на работу? Возможно, возможно. Утром из ванной тянет начищенной медью и каким-то острым запахом, до боли напоминающим итальянскую прянность. Мне в голову приходит дикая мысль, она щекочет живот и рвется из сухого рта животным смехом. Да пальто же перебродило! Как жидкость, поставленная у холодного окна за ночь превращается в квас, так и пальто с нанесенными на него знаками, повествующими об удачливой атаке, за ночь превратилось в одежду бойца, впитав из его души опьянение победой, и теперь пальто не просто сшитые куски одежды, оно нечто большое...
  Кухню я отгораживаю от всего мира, задернув занавески и затворив дверь. Как иногда наивны люди, которые знают смысл слов "здоровая и счастливая жизнь", в порыве лучших побуждений они находят для улучшения жизни все новые и новые запреты, новые "перегородки, заборы и стены". Мы не хотим ни болезней, ни подорванного здоровья, ни удручающе малой работоспособности... В "здоровой и счастливой жизни" не существует соли, сахара, маргарина, консервов, кофе, чая, колбасы, уксуса, перца, майонеза, хлеба, макарон - все это лишь абстракция, скользящая вокруг нас, везде, всегда, каждый божий день. Мы просыпаемся и приходится твердить себе, что - зелень, овощи, 3 литра воды в день и все. Ради  н-о-р-м-а-л-ь-н-о-й жизни можно пожертвовать удобством, стилем и купить себе маленький холодильник, напоминающий погребальную урну эпохи hi-tech. А что такое мясо? Да это дымок былой разгульной жизни! Ну и плевать что Натали Портман намеревается стать вегетарианцем третьего уровня. Диким племенам какой-нибудь Африки или Южной Америки от этого ни холодно ни жарко. Это мы придумали что каннибализм - плохо, при том, что никогда этим не занимались, рядом не стояли и аргументы в пользу отказа от него это лишь какие-нибудь слезливые "письма домой", "наблюдения" заезжего миссионера, которому возможно всего лишь стало скучно в родной и тесной Европе, да гуманистические выкладки философов, получивших откровения и известность в придачу. Если Бог создал человека, означает ли это что он причастен к созданию автоматического оружия с оптическим прицелом?
  Кипит чайник. Я наливаю чай. Между прочим, я пью только самый дорогой, с родины (из Индии), а не какой-нибудь "зеленый чай" из Урюпинска. Означает ли это, что я достиг высокого социального положения? Возможно; впрочем, всегда существует недостижимая идеальная совокупность норм, привелегий, возможностей, характеризующих степень социального положения. Выбивается ли мое в.с.п. из общепринятой нормы, совсем нет, в конце концов никто не знает, ч-т-о я пью по утрам.
  Есть такая задачка. На сообразительность. Кажется, ее в иной манере озвучил Коэльо в романе "Дьявол и сеньорита Прим". Можно ли убить за миллион? Миллион лежит в кладовке, я дам вам ключ от кладовки, если вы убьете знакомого вам человека. Вот вам нож, а в качестве поощрения вот что - никакой уголовной ответственности. Только барьер в вашей душе. Способны ли вы согласиться? Да, не спорю, именно многих мучает этот вопрос. Меня же мучает вопрос совсем другой: как вы способны отказаться? Для меня и этих вопросов нет. Я материально обеспечен, потому убиваю просто так, за здорово живешь. Для этого надо быть человеком с твердой психикой, надо обладать развитым инстинктом самосохранения, надо владеть навыками. Это входит в кровь, оно живет и развивается, и помогает. Убивать, калечить, есть мертвую плоть. В этом смысле преодолеть запрет на убийстве легче, чем заставить себя правильно питаться. Некоторые рождаются убивать или могут убить раз в жизни, некоторые подростками делают инвалидами себе подобных. Так можно ли судить гены? Хотя мои доводы никого не убедят, все так и останутся при своем мнении, у них есть одно достоинство - они субъективны.