Жжение

ЖЖЕНИЕ

 

так вот как встретит нас окончанье времени
две часовые стрелки свидетельствующие друг о друге
не знающие остановки: город пепла
и ласковые лесные травы в ожиданье утра
я любил подсчитывать года но почему-то
начинал всегда со смерти таковы зачины всех историй:
отворяются врата сквозь них
вот уже два тысячелетья как тянутся седые легионы

Эугениюс Алишанка  два тысячелетья
 

я опускаюсь, и мне кажется, что я опускаюсь вниз. Все стены, что встречаются на моём пути – более не кажутся мне преградами, они превращаются в пепел, и их смысл кажется мне предопределённым. Я обхожу все препятствия, словно невзначай, словно я их заметил давным-давно, и был знаком со всеми их пращурами ещё в прошлой жизни. Я перехожу на другую сторону, и те, кто остался по эту – оглядываются и задыхаются в изумлении, ожидая увидеть что-то ещё, но более не будет им удивления, потому что другой стороны не существует для них, и меня просто не видно. Мне же не хочется смотреть туда, откуда я ушёл, поэтому я просто бреду, повинуясь силе разума, который я оставил на той стороне, поручив его людям, никогда не знавшим меня и никогда не видевшим разума. Теперь я свободен и потому мне что-то неимоверно невыносимо давит на голову, трёт и заставляет пригибаться, скрючиваться, извиваться змеёй и кричать о тяжёлой доле, не дожидаясь, пока мне об этом напомнят. Я более не хочу стареть, и я гляжу в темноту, пытаясь увидеть буквы, которые мне приснились позавчера, но они так и не были написаны, поэтому я их просто придумываю, и от этого резко вдруг ощущаю боль, удар и силу, которая приливает к моей голове от этого ощущения. Вскоре я не могу более ничего чувствовать, но я смутно подозреваю, что у меня ещё есть путь, которому я следую; я пробую его почувствовать, но я могу ощущать лишь жжение, которое перетекает во мне всюду и не может остановиться, пока я не делаю усилие, стараясь ощутить отчётливую боль, которая, я знаю, у меня должна быть. От этого усилия, вдруг радостное благодушие растекается во мне, и мне становится от этого так тошно, что я не могу пошевелиться, поэтому стою и ощущаю, даже, возможно, чуть-чуть вижу, как всё вокруг идёт по моему пути вместо меня. Только теперь я чувствую, что это не моё и всё не так, и я пытаюсь повернуть, обернув всё бегущее и переступающее меня – вспять. Только когда меня ударяет кровью в черепную коробку – нельзя – я отчётливо утверждаю, что это невозможно, и потому перестаю что-либо делать намеренно, чтобы почувствовать, наконец, успокоение, но от этого ко мне приходит такая скорбь, что тоска кажется мне божьей благодатью, а безмерность – мерой, которой черпали всю мою жизнь. Тогда я закрываю глаза и прошу меня принять. Такой какой я есть я не нужен себе, поэтому меня надо забрать, не переделывая, потому что это просто не будет уже мною. Но я пока не лечу, я выжидаю, когда же будет ответ, но его всё нет, и от ожидания веки атрофируются, и я не могу пока дышать, только слышать и ощущать дыхание земли через листья, ворох которых не даёт мне мыслить и мешает спать; но каждый листочек становится немного мной, и мне уже совершенно не нужны мои ощущения, хотя это просто потому, что не осталось чужих и не осталось воли в руках и чувства в голове, но всё не мёртвое.

 

19.11.02

Москва