Новогодние блики

Белое.

…Когда-нибудь потом, много-много лет спустя, уже найдя в черных, как смоль, волосах, первые седые ниточки, проводив в школу младшего сына и сидя перед камином с бокалом густого красного вина, ты будешь вновь и вновь прокручивать в голове эту дату. И каждый Новый год, когда артиллерия бутылок шампанского дает первый январский залп, ты будешь поднимать бокал за совсем другой праздник. Свой, личный, сокровенный. Тот, с которого ты отсчитываешь себя, как женщину. Страстную, горячую, ненасытную.
Когда-нибудь потом, оглянувшись назад, и поняв, что уже вряд ли сосчитаешь всех мужчин, перебывавших в твоей постели, ты честно признаешься себе, что из всех них единственным остается только тот. Первый. Хотя многие скажут тебе, что это глупо…
Но это будет потом. А сейчас…

Черное.

Ох, как же мне паршиво, как же мне паршиво! Ненавижу праздники. Ненавижу. Нет, не так. По слогам, четко разделяя черточки между буквами, так, чтобы каждый звук ложился тяжелой каплей инквизиторской пытки. НЕ-НА-ВИ-ЖУ.
Особенно три. Самых веселых. День рождения, восьмое марта и Новый год. Именно в этом порядке. Какой идиот сказал, что дата рождения – это весело? Ну, по детству, это, конечно, замечательно – подарки, торты, веселая мама и относительно трезвый отец… Потом приходит понимание того, что все это, по сути, та же бутафория. И никому не интересно, сколько лет тебе стукнуло, и приходят к тебе "по обязанности". А в семнадцать хочется просто никого не видеть. Зарыться под подушку, закусить губу и не вылезать из-под одеяла до тех пор, пока не закончится эта суматоха с бесчисленным количеством родственников и прилизанных подружек.
Как же так, доченька, ты не хочешь видеть дядю Леню и тетю Люсю? Но они так за тобой соскучились! А почему ты не пригласила Машу? Не хочешь видеть? Ты обидишь девочку, она же так хорошо к тебе относится. Как? И Коленьки тоже не будет? Нет-нет! И даже не думай! Я сама ему позвоню, извинюсь за тебя, и скажу, что ты просто запамятовала.
Семнадцатилетние вообще стало для меня пыткой. Когда в двери ввалился Николай, чуть не завыла. Господи, как же я ненавижу этого хлыща! Он тогда только разменял третий десяток, но все мамаши были готовы заглядывать ему в рот с утра до ночи. Ну как же! Красавчик, умница, надежда университета! Папа недавно подарил ему "Фольксваген Пассат", и даже сделал разрешение на проезд по центральной магистрали. Если бы я рассказала маме, какое на самом деле это ля мерде, ваш Коленька…
Нас познакомили в театре. Местное театральное светило маэстро Ликов, вернувшись из европ, принял участие в спектакле. Кажется, это были вариации на тему "Золотого осла". Режиссировал сей бред известный авангардист Поклювский. Ликов и Поклювский… Сиреневое и зеленое… Брр! Ножом по стеклу. За то, что Поклювский сделал с Апулеем, мучится ему на том свете долго, чуется мне… После первого акта меня чуть не стошнило от этого издевательства над классикой. А в антракте мамаша подвела ко мне благоухающего французским парфюмом прилизанного  юношу со скучающим взглядом.
– Алиночка, это Коля, - защебетала маман. – Сын Василия Павловича. Ну, вы тут почирикайте, а я, Николай,  еще хочу пообщаться с вашими родителями.
Коля откровенно раздевал меня взглядом. В пятнадцать с половиной у меня уже была хорошо развитая фигура. Особенно мужики пялились  на мою большую упругую грудь, доставшуюся всей нашей женской линии в наследство от прапрабабушки, бывшей, кажется, крепостной крестьянкой у одного обрусевшего француза. Подозреваю, что мсье сильно облагородил породу той деревеньки. В том числе, и семейство Сапожкиных, из которого вела свой род прародительница.
Проведя предварительное визуальное исследование, Николай, видимо, решил сразу взять быка за рога, и взяв меня под руку, принялся водить по периметру первого этажа, разглагольствуя на всевозможные темы, и желая, видимо, произвести на меня впечатление своей эрудицией. Впоследствии, впрочем, я выяснила, что этот монолог был давно отрепетирован и выучен наизусть.
К несчастью Коленьки, мой папа, человек суровых правил, постарался впихнуть в пятнадцатилетнюю доченьку слишком большое количество энциклопедических материалов. Поймав Николая на паре откровенных ляпов, я уже откровенно над ним издевалась, широко раскрыв синие глаза и хлопая длинными ресницами. Коля, по всей видимости, давно не видел такого неприкрытого восхищения, поэтому разливался соловьем.
Уж не знаю, по какой причине антракт растянулся вместо пятнадцати минут на добрых полчаса с хвостиком, но все это время я была вынуждена слушать разглагольствования Коли. Когда раздался первый звонок, я взяла своего нового знакомого за локоть, и приблизив губу к самому его уху, интимно прошептала, постаравшись влить в свои слова как можно больше яда:
– Николай, большое спасибо. Вы удивительный рассказчик. Только ради всего святого, в следующий раз, когда будете вешать лапшу на уши очередному наивному дитю, не говорите глупости в таком количестве. Не буду подробно перечислять, где вы оплошали, но поверьте мне, более половины фактов, вами изложенных, уже давно опровергнуты именитыми учеными. Энциклопедия вам в помощь! Бай-бай!
Помахав Коле рукой, я скрылась в темноте зала.
Вечером мама устроила форменную истерику, узнав, как обломался на мне представитель позолоченной молодежи.
– Ты психопатка! – Орала она, чуть ли не тряся меня за плечи. – Разве можно так коверкать себе жизнь, раздавая тумаки направо и налево! Я еще посмотрю, что за быдло будет у тебя муж!
Ой, мама… Замуж я выйду еще не скоро, это точно. Особенно после того, как у родителей обострились отношения.
В восемнадцать я хотела уже съехать с квартиры. К сожалению, не позволили финансы. Единственное, что я поимела со своего совершеннолетия, так это официальную возможность шляться где угодно и не отчитываться перед родителями, почему после окончания утренних занятий я открываю дверь квартиры только во втором часу ночи. Бьюсь об заклад, маман уверена, что я мужиков меняю каждый день. Интересно, как она прореагирует, если узнает, что я еще до сих пор девственница? Хмм… Приколоться, что ли? Новогодний подарочек… «Здравствуй, мама, поскольку до девятнадцати я решила твердо лишиться невинности, то не проконсультируешь ли ты меня насчет противозачаточных?». Хе-хе…
– Чтоб тебе до дома не доехать!
Вот сволочь! Проезжавший «Джип»  обдал меня брызгами предновогодней грязи из подтаявшего снега и пескопасты. Новое пальто (только месяц назад купила) покрылось мелкими серыми каплями.
Остановился. Ну все, Алина Павловна, припрыгали. Готовьтесь обороняться. Сейчас оттуда вылезет очередной толстолобик и начнет гнуть пальцы. Дернуть отсюда, что ли?
– Девушка, простите, ради всего святого!
А, ну этот дешевый прием нам известен. Сначала нагадить, потом извиниться, потом пригласить прокатиться, ну и так далее… Господи, какие они убогие на фантазию…
Парнишка, кстати, на нового русского совершенно не похож. Джинсовый костюм недорогой, но хорошо сидит на ладной фигуре. Ой, да какой он парнишка! Мужик. Лет под тридцать. Однако взлохмаченность и улыбка до ушей придают ему какой-то мальчишеский вид.
Алина, Алина! Осторожно! От этого субъекта за километр несет обаянием. Как известно, от грамотной улыбки до постели – один шаг.
Елки-палки! Я не могу сделать серьезное лицо и тоже улыбаюсь. Тактическая ошибочка, знаете ли...
– Извините, я не водитель этого драндулета. Просто шеф немного… ну, перебрал… А из всей компании я один непьющий. Так я за рулем в последний раз сидел года три назад. А «Джип» так вообще в первый раз веду. Ну… Если это вас как-то утешит… – Он лезет в машину и вытаскивает оттуда огромный букет роз.  Ничего себе… – У шефа день рождения как раз под Новый год выпадает. А у него дурная привычка цветы в машину грузить, но домой не завозить. Держите.
Из машины послышался полурев-полухрюканье. Видимо, шеф начинал просыпаться.
– Леха! Леха, мне плохо!
– Николай Васильевич, я вас сейчас выведу.
Понятно. Моего нового знакомого зовут Алексеем. А его шефа – совсем как Гоголя или… О нет, только не это! Из машины вывалился пьяный Коленька. Однако он раскабанел. Давненько его не видела.
Коля поднял на меня мутный взгляд, а потом скрючился в три погибели, обняв березку и жалуясь на обильный новогодний ужин. Разогнувшись, он долго пытался на мне сфокусироваться.
– А я это… Я тебя знаю! – Заплетающимся языком проговорил он. – Только не помню, откуда. Но это неважно. У меня седня эта… день варенья… Хошь, подарком бушь?
Раскрыв объятья, он двинулся в мою сторону, обдав перегаром. Я легко ушла в сторону, сделала подсечку и не без злорадства наблюдала, как он пытается подняться на ноги.
– Ах ты, су… суч… – Выругаться ему не удалось: новый приступ рвоты остановил словоизлияния.
Я развернулась, намереваясь поскорее убраться куда-нибудь подальше. Но далеко уйти мне не удалось. Неожиданно проворно для своей комплекции и нетрезвого состояния Коля рванулся на четвереньках ко мне и сильно дернул за полу пальто. Я не устояла на ногах и через мгновение уже лежала под его массивным телом.
– Ну, раз ты сопротивляешься, это тоже неплохо, – промычал Коля, одной рукой надавив мне на горло, а другой уже пытаясь расстегнуть пуговицы. – Щас мы тебя прямо здесь и поимеем! И ментов не зови, все равно я депутат, со мной хрен че сделают!
Скверно. Он трезвел на глазах, и это было очень, очень плохо. Мне явно не справиться с этим озверевшим самцом, а ведь их двое. Вместо крика из сдавленного горла у меня вырвался только сип.
– Стонать пытаешься? – Хмыкнул Николай, резко рванув пуговицу на юбке и запустив пятерню мне между ног.
Я чувствовала, что теряю сознание. Прием с перехватыванием шеи стар как мир, он надежно фиксирует жертву и потихоньку ее вырубает, а там с бесчувственным телом можно делать все, что угодно. Меня как-то учили вырываться из этого захвата, но как же…
Неожиданно я услышала звон разбитого стекла. Хватка Николая ослабла, и я судорожно хватанула ртом воздух. Потом все-таки ненадолго отключилась.
Очнулась я на переднем сиденье "Джипа". По моему внутреннему секундомеру, без сознания я провела не более пяти минут. Машина стояла на месте. Сзади я услышала сопение и невнятное бормотание. Оглянувшись, увидела Лешу, запихивающего на заднее сиденье своего шефа. Голова Коленьки была перемотана шарфом, по виску стекала тонкая струйка крови. В салоне стоял густой запах дорогого спиртного.
– Ой-йоо... – Это все, что я смогла произнести.
– Коньяк жалко, – мрачно констатировал Леша. Еще раз посмотрев в окно, я заметила лежащую на тротуаре разбитую бутылку "Наполеона". Понятно. Такой удар череп Коленьки выдержал, но не без последствий. 
– И как же ты теперь... – Непонятно по какой причине я начала волноваться за Алексея.
Он с буддистским спокойствием пожал плечами.
– Я сомневаюсь, что он вообще что-нибудь вспомнит. В крайнем случае, спишу все на выходки хулиганов. Или что твой муж вас увидел. – В его глазах промелькнула злорадная искорка. – Кстати, любопытная идея... 
– А ты недолюбливаешь своего босса, – не преминула съехидничать я.
Алексей промолчал. Сев за руль, он некоторое время барабанил пальцами по рулю.
– Где живешь? – Спросил он, включив зажигание и плавно выезжая на дорогу.
– На Горького.
– Далековато... Тогда извини, сначала шефа завезу домой. Это рядом.
– А чего извиняешься-то?
– Чтоб ты не подумала чего лишнего, – отрезал он зло.
Ого! А ведь он прав. Мужик, везущий меня на хату неизвестно куда, вызвал бы гораздо больше подозрений. Не дурак. Определенно не дурак. А значит, вдвойне опасен. Ладно, посмотрим... На полном ходу из машины не выскочишь, остается только надеяться, что он оставит дверь открытой, когда потащит Коленьку в дом.
Прислушавшись к себе, я с удивлением заметила, что не нервничаю. Хотя казалось бы...
Минут через семь  "Джип" припарковался возле шикарной девятиэтажки. Неплохо живет Коля, очень неплохо. Впрочем, какое мне до этого дела.
Пыхтя и ругаясь, Леша вытащил шефа из машины.
– Подожди, пожалуйста, я быстро, – кивнул он мне и поволок Николая к подъезду.
Я закрыла глаза и попыталась напрячь интуицию. Это либо очередной дешевый трюк, либо...
Бросить в машине незнакомую бабу, оставив ключи в зажигании – смело. Если бы умела водить, возможно, давно бы отъехала на пару кварталов от греха подальше.
Выйти из "Джипа" и потопать домой? Ну что ж, тоже вариант.
Но все-таки... Что меня держит? Что? Я запустила руку в карман и выудила монетку.
"Решка – остаюсь, орел – выхожу и бегу отсюда", - подумала я. Выпал орел. Пожав плечами, я вышла, хлопнув дверью так, что стекло задребезжало.
– Не надо...
Он появился сзади совершенно бесшумно. Я вздрогнула. Леша стоял в трех метрах от меня, разведя руки в стороны. Не то ловить собрался, не то показывал, что безоружен.
– Давай, я все-таки тебя отвезу. В новогодний вечер пытаться поймать тачку – это безумие, а до остановки не близко. Пока дойдешь... Да еще и в таком виде!
М-да... Выгляжу я и впрямь не товарно. Грязное пальто, на горле, кажется, будет синяк, правая щека саднит. Просто мечта для скучающей милиции и пьяного хулиганья.
– Хрен с тобой, золотая рыбка! Поехали. Горького, сто семнадцать. Это возле магазина "Либидо".
– Интересно, что там продают, – усмехнулся он краешком губ. – Впрочем, я когда-то занимался коммерцией, такого понасмотрелся! Кто увидит красивое слово – сразу хочет его к фирме своей пришпилить. Один кадр запал на слово "Гетера". Потом ему объяснили, что это значит. Чуть конфуз не вышел. Тем более, что по идее, эта контора должна была стать брачным агентством. И рекламный слоган лежал уже у него на столе. Сам, видать придумывал. "Гетера". Счастье вашей семьи в руках профессионалов".
Я не выдержала и заржала.
Он оказался очень легким и остроумным собеседником. С ним было хорошо. Пока мы ехали, успели обсудить пару-тройку последних книжных новинок, старое итальянское кино, достоинства китайской кухни... Проклятье! Я понимала, что не хочу выходить из машины.
Алина, Алина, что с тобой происходит! Будь благоразумной!
Уже пять минут мы ехали молча. Включив радио, я попрыгала по станциям.
"You make me real", - отозвался моим мыслям вечно живой Джим Моррисон.
В бездну благоразумие!
Я повернулась к нему.
– До полуночи остается совсем немного, - мой голос прозвучал гораздо ниже и хриплее, чем я хотела.
Он резко ударил по тормозам. Шины взвизгнули. Машину вынесло на обочину. Внимательно вглядевшись в его глаза, в побелевшие костяшки пальцев, судорожно сжимавшие руль, буквально физически ощутив его напряжение, я поняла, каких усилий ему стоит сдерживать себя и не скатиться в банальное хитросплетение липкой паутины фраз.
Шумно выдохнув, Алексей развернулся ко мне.
– Послушай...
– Алина, – подсказала я.
– Послушай меня внимательно, Алина. Очень внимательно. Я всегда был честным человеком, хоть это и неправильно по современным меркам. Поэтому не люблю разных дипломатических экивоков. Мы оба знаем, что такое Новый год, и знаем, что не знаем друг друга, и... – Он зло стукнул по рулю кулаком. – Тьфу! В словах путаюсь. Нет, бред какой-то... Я не хочу делать глупостей. Ни с собой, ни с тобой. Но не хотеть тебя я не могу. А будет все это выглядеть...
– Мерзко и банально, да? – Усмехнулась я. – А у нас  с тобой много общего, Лешенька. Очень много. Мы играем с миром в странные игры. Вроде как и масок надевать не хотим, а в то же время эта наша открытость миру и есть своя маска. Ведь я тоже... честная.  И злимся мы сейчас – оба. Хоть и метания наши покажутся современному человеку излишними и глупыми. Сидят двое, оба хотят, оба могут, и не могут в то же время. Знаешь, в английском языке есть два вида глагола "мочь" – "can" и "may". А в русском – только одна.
Я засмеялась.
– Лешка, это честное слово, глупо выглядит! Никогда не думала, что рядом со своим первым потенциальным мужчиной буду заниматься филологическими изысками.
– Так ты еще....
– Девственница, – кивнула я. – Мне восемнадцать с гаком, так что, проблем с законом у тебя не будет. Поехали, пока я не передумала. Знаешь... Лучше согрешить и потом раскаиваться, чем раскаиваться, что в свое время не согрешила.
– Алина... Еще один момент...
– Я знаю. Ты женат.
Экая я все-таки стерва! Уколола! Он откинул голову назад и прикрыл глаза.
– Да. У меня сын. Мои уехали на праздники в горы, я к ним присоединюсь вечером первого числа.
– Ты будешь испытывать какие-то угрызения совести?
...Через мгновение мы уже целовались. Горячо, страстно, дико. Я подставила под его губы свое лицо, плечи, шею... "Безумие, безумие, безумие", - вертелась в моей голове заведенная пластинка. "Да, да, да!" – Отвечала я сама себе, кружась в водовороте чувств и собственного бесстыдства, когда моя рука начала спускаться ниже, ища подтверждение его страсти и желания.  И получив это подтверждение, и заглянув на самую глубину колодца его глаз, я поняла, что во мне поднимется новое, незнакомое мне до сей поры чувство без имени, то, что ломает грань между мгновением и вечностью, то, что возможно, много времени спустя, я назову либо грандиозной глупостью, либо переломным моментом... А  впрочем, какая мне разница до этой философии.
– Поехали, поехали... К тебе! - Шепчу я, отстраняясь, но все еще оставаясь в его объятиях.
... Шорох шин звучит громко, как морской прибой. Но громче его только частые ритмичные удары. Это бьется мое сердце.

Красное.

Что, скажите мне, более прекрасно, чем обнаженное женское тело?
Какой звук, ответьте мне, более сладостен, чем эта фраза, сказанная полушепотом-полукриком (и как такое может произойти одновременно - вот загадка всех загадок): «Бери меня!»
Какое движение более древне и постоянно, чем это стремление двух тел -мужского и женского, готовых слиться в едином экстазе здесь и сейчас?
Вся страсть этого мира, вся боль и нежность, вся нега и все напряжение в один миг, в одну секунду проносящиеся перед глазами и взрывающиеся внутри - ради этого мгновения стоило жить.
Разве я не прав.
«Держи себя в руках. Держи себя в руках!». - Эту фразу я твержу как заклинание, пока мы поднимаемся ко мне на седьмой этаж. Лифт, естественно, не работает. Я боюсь, что руки у меня будут дрожать и я не открою замок. Нет. Вроде еще удается контролировать ситуацию внутри себя.
Щелк! Дверь захлопывается за мной.
Две женских руки нежно ложатся мне на плечи и разворачивают к себе. В полутемной прихожей мы целуемся как подростки, впервые дорвавшиеся до запретного плода.
Как же мне хорошо! Господи, как же мне хорошо! Никогда не думал, что мне еще раз придется испытать это восторг, связанный не с ОБЛАДАНИЕМ женщиной, а с ПОКОРЕНИЕМ женщины, с первыми касаниями, которые служат даже не прелюдией любовной игры, а предисловием к ней.
Теплые нежные губы касаются моего рта, ее язык играет с моим. Нам жарко.
– Давай помогу снять пальто...
– Скажи уж сразу: раздеться.
– Язва...
– А то!
Кто сказал, что страстные любовники торопливо срывают с себя одежду, разбрасывая ее везде по углам? Неправда. Страсть тем и хороша, что позволяет растянуть каждое мгновение в наслаждение долгое, манящее, трепетное.
– Пойдем в душ.
Раздеваясь, она определенно играет со мной. Ведь дразнит не сама нагота, а только намек на нее. Оставшись в нижнем белье, она хватает полотенце и стыдливо заворачивается в него.
– Отвернись!
Стоя лицом к стене, я не могу не смотреть краем глаза в часть зеркало. Стоящее в соседней комнате, оно не может показать мне всю картину, а только отдельные запретные участки. Мелькнуло плечо... Кисть.. Босая ножка... С ума сойти, как она умеет дразнить! И делает это тонко, со вкусом, держа меня в постоянном напряжении.
– Закрой глаза!
Игра... Красивая, умная игра. Это умение заложено, наверняка, в каждой женщине. И к сожалению, далеко не каждая умеет воспользоваться этим даром.
– Иди ко мне. Вслепую...
... Мы стоим вдвоем, обнаженные, под душем. Мелкие капли на ее лице... Я собираю их губами. Нежно... Каждую. Мои руки скользят по ее телу, чувствуя нервную гибкую спину, упругую грудь, бедра, ягодицы. Наши поцелуи становятся все более и  более страстными, я сжимаю ее в объятиях крепко-крепко, как будто боюсь потерять ее раз и навсегда.
Впрочем – боюсь.
Потерять –боюсь.
Сейчас, когда наслаждение становится таким осязаемым...
Я опускаюсь на колени и начинаю ласкать ее языком. С ее губ срывается сладостный стон, переходящий постепенно в пульсирующий крик.
– Еще, еще, еще!
Игра губ. Игра людей. Теперь уже я стою, прислонившись спиной к мокрому кафелю и наслаждаюсь каждой секундой.
... И потом мы еще стоим под душем, остывая от первого взрыва восторга.
– Идем! – Я подхватываю ее на руки и несу на кровать.
– Я хочу тебя! – Это говорим мы оба. Это говорят наши глаза. Наши руки. Все наши чувства.
И все меркнет, затормаживается, гаснет, остаемся только мы.
И тот миг, когда я делаю ее женщиной.

... Она лежит  на моей груди и дремлет. А у меня все еще пульсирует в ушах кровь. Я снова ее хочу. И я знаю, что через некоторое время она проснется, и мы снова будем любить друг друга. Столько, сколько даст нам эта волшебная новогодняя ночь.
– Я думала, вся простыня будет в крови...
– Это не обязательно. Все зависит от особенностей женского организма.
– А как же подтверждение первенства?
Переворачиваю ее на спину и долго-долго смотрю в ее глаза.
– Мне это не надо. Я просто хочу тебя.
... И снова я люблю ее. Теперь уже не девушку. Но секс от этого не менее прекрасен. И когда я не сдерживаюсь, когда вздрагиваю – и прижимаю ее к себе еще крепче, то чувствую, как и внутри нее взрывается ярко-красным бутоном цветок наслаждения.

Серебряное.

Когда-нибудь потом, много-много лет назад, когда сеть из маленьких серебринок с висков накроет всю твою голову...
Когда твой внук первый раз улыбнется тебе...
Когда тебя будут называть не иначе как "мать семейства"...
Может быть, ты скажешь себе честно, почему ты поступила именно так. Но как бы ни сложилась твоя жизнь, ты знаешь: так было надо.
И уходя из его дома, оставив на сонных губах последний поцелуй, и закрывая за собой дверь, и идя по заснеженным улицам еще не проснувшегося новогоднего города, ты будешь тихо улыбаться самой себе.
... И весь мир будет улыбаться тебе в ответ.

31 декабря 2003 г.