окончание главы 2

 На дальних подступах планеты Хепсура, 3-его спутника звезды Хау, вращался орбитальный торгово-промышленный  комплекс. Сюда со всех концов Галактики стекались разнообразные грузы: сырьё для нужд местной промышленности, топливо, продукты питания, предметы обихода и т. д. Здесь все эти грузы сортировались и распределялись для посылки на планеты-члены системы Хау.
Больше всего орбитальный комплекс напоминал полуобглоданный остов доисторического чудовища. Около него в поисках поживы неутомимо роились сонмища мушек,  юрких шаттлов для перевозки грузов в пределах системы, и хищно увивались стаи стервятников, огромных межзвёздных торговых транспортов.
Один из таких стервятников, имперский звездолёт класса CSA-119, «Кейон-3000», в числе других прочно присосался к широкому плавнику орбитального комплекса хоботом стыковочного отсека. Как только завершились подготовительные операции, тяжёлые тройные люки трюма звездолёта и орбитального комплекса синхронно открылись. Рабочие и их роботы с торгового корабля и таможенники с орбитального комплекса, вооружённые пачками накладных, засуетились вокруг нагромождений блестящих оцинкованных контейнеров, начинённых ценными грузами. Начиналась хлопотная процедура отгрузки. Медленно-медленно караван контейнеров на магнитных платформах уплывал из трюма «Кейона-3000» в пакгаузы орбитального комплекса планеты Хепсура.
Обычно капитан «Кейона-3000» гнурий Керуф Йуощщ принимал в процедуре отгрузки живейшее участие. Вмешивался в переговоры с таможенниками, шнырял по трюму, распекал рабочих, - словом, следил, чтобы отгрузка прошла как надо, без сучка и задоринки. Но сегодня он передоверил надзор за отгрузкой двум помощникам, а сам плотно закрылся в Рубке управления.
Дело в том,  что именно сегодня капитан был не в духе. Особенно не в духе. Можно сказать, что он выходил из себя. Когда же капитан Керуф Йуощщ выходил из себя, он был ужасен, как природный катаклизм. Это признавали, без исключения, те, кому доводилось с ним общаться. Особенно – те, кому доводилось испытать силу капитанского гнева на своих собственных шкурах.
Когда капитан Керуф Йуощщ выходил из себя, он орал, как бешеный гонк. Сегодняшний случай не стал исключением из общего правила. Капитан орал так, как будто злокозненные конкуренты сорвали его долгосрочный монопольный контракт с военно-промышленным комплексом Империи.  И так, как будто эти в высшей степени непривлекательные личности имели несчастье попасться ему на глаза, а единственным орудием истребления, которое у него оказалось, был его голос.
Мощные звуковые волны, распространяемые разгневанным капитаном, прессовали двоих в невыразительной мешковатой униформе. От того, что раскаты начальственного баса, уже порядком подосипшего, но по-прежнему вибрирующего яростью, до отказа заполнили свободное пространство внутри рубки казнимые вынужденно сохраняли вертикальное направление.
Один из них был ганивер по имени Норг Джадж. На «Кейоне-3000» он исполнял обязанности штурмана вот уже 18-й сезон. Он понимал, что ошибки в расчёте места выхода из гиперпространства – его «в некотором роде»; что манёвр перехода с неправильной, слишком далёкой от Хепсуры с её проклятым космическим комплексом орбиты был проведён из рук вон плохо – и только с помощью напарницы из рода людей; что стыковку с орбитальным комплексом можно было провести и в автоматическом режиме, и тогда не было бы ни двух неудачных попыток, ни расквашенного носа и разбитых вдребезги узлов носовых дефлекторов…
Со смутным сожалением Норг Джадж понимал и это, и кое-что ещё и поэтому признавал, что у Керуфа Йуощща, таким образом, было достаточно поводов, чтобы бесноваться, как гонку в зверинце Аддрасаддава.
Норг Джадж признавал свои «в некотором роде недочёты». Потому, что бы ни кричал капитан, как бы он ни скакал у его носа, рубя сжатый воздух всеми четырьмя руками, штурман оставался молчалив и задумчив. Он выпучил воспалённые глаза в пространство, вяло пошевеливая длинными тонкими пальцами-щупальцами, виновато, булькающе сглатывал ком в горле и подхалимски хлюпал носом.
Что делать? – Он «в некотором роде» был солидарен с капитаном, когда тот обрушивал всю ярость своего праведного гнева на его, Норга Джаджа,…напарницу, из рода людей. Что делать? – Курсанты Имперской Лётной Академии второго года на практике не имеют полномочий штурманов космических звездолётов и не имеют права совершать сложнейшие манёвры за них, даже если у штурманов космических звездолётов трясутся руки и белёсый туман застит разум и глаза … Впрочем, о последнем обстоятельстве обычно ведают только сами штурманы и узкий круг их доверенных лиц…
Да, да, печально. Эти пылкие и строптивые всезнайки-курсанты…из рода людей вечно рвутся в бой, на подвиги, к славе, медалям и так далее. То ли дело степенные Древнейшие - ганиверы  и гнурии. Да, рвутся. А получают строгие выговоры и взыскания, заканчивая свою неначавшуюся карьеру в какой-нибудь дыре на краю света, спиваясь на глазах … Да, да, печально. Из рода людей. В дыре. Спиваясь. Норг Джадж гулко и протяжно сглотнул, пропустив очередную тираду капитана.

                .      .      .               

            Отгрузка шла своим ходом. Рабочие и таможенники вспотели и охрипли. Роботы суетились, как ни в чём не бывало. Контейнеры величаво переплывали из недр «Кейона-3000» в недра торгово-промышленного комплекса. Экипаж звездолёта, не занятый на отгрузке, - в количестве пяти человек – коллективно предавался  лени и безделью. Заин т,н Зан закрылась в своей каюте, строила планы усовершенствования мира и не находила в нём места для некоторых нечестных личностей.
Спровадив из Рубки управления «курсантку», капитан надолго уединился там со своим  горе-штурманом. Некоторое время капитан курсировал по рубке во всевозможных направлениях, сшибая на бегу всевозможные предметы, и с остервенением пинал штурманское кресло, когда оно попадало в зону досягаемости его конечностей. Керуф Йуощщ яростно сипел, время от времени рычал и урчал, как голодный каменный дракон. Между перебежками он замирал напротив штурмана и испепелял того взглядом, потом, всплеснув руками, снова с урчанием и рыком мчался пинать ни в чём не повинное кресло.
Норг Джадж безучастно уставился в пространство и терпеливо пережидал бурю. А буря мало помалу сходила на «нет».
Наконец Керуф Йуощщ воззрился на Норга Джаджа не с прежней яростью, а только – рассерженно и сказал: «Ну!» - не грозно, а только – громко.
Штурман сглотнул и деликатно хлюпнул носом.
- Ну, спрашиваю я тебя, что? – на чистом нидале, языке Западного Вернта, взрыкнул  его уроженец, топнув ногой.
Норг Джадж тоже произрос на необъятных просторах Западного Вернта, то есть прекрасно понял Керуфа Йуощща. Но он ещё пережидал, а посему смолчал и  натужно сглотнул проклятый ком в горле.
- Что, могд ты пыпрук, образина  ганиверская? Что ты выпучился?
Норг Джадж сморгнул и хлюпнул, обиженный «образиной», повторенной на двух языках.
- Что ты мне тут пузыри пускаешь?! Думаешь, что без девчонки выкрутился бы сам, а? Ни хрена не выкрутился бы, стручок обдолбанный!
- Не кричи, услышат, - тихо пробормотал Норг Джадж на нидале, опасливо озираясь на переговорное устройство на двери в рубку.
- Что им! Эти рыла по-человечески  не говорят! Забыл, как сам их набирал? Ты… ты… ты… бнуг бабагр!
Ганивер вздрогнул и сморщился: дело пока было плохо, буря продолжалась с новой силой. Керуф Йуощщ не часто пускал в ход «бнуг бабагр». Ругательство не переводилось на общегал, но, как уверяли гнурии, когда либо встреченные ганивером, было страшно оскорбительно. Керуф Йуощщ  продолжал буйствовать.
- … Да, я ору! И поделом ору!…Хорошо, что девчонка подвернулась вовремя и скажу прямо: спасла меня, дурака, тебя…у-у!…- Керуф Йуощщ издали погрозил Норгу Джаджу тремя кулаками.
  Штурман понуро клюнул носом и осторожно отступил от него подальше.
- …посудину эту, груз наш – всё, всё спасла! А ты…у-у! – капитан в отчаянии схватился за голову, - Изворачиваюсь! Покрываю тебя! Мча!! Мне трудно, Нори!!… Хорошо, что никто из наших не видел, как у тебя тряслись руки, она схватилась за штурвал и я смог придраться! Обернул это паршивое дело в нашу пользу…У-у, мча!!!
- Ты молодчина, Йуо, - вкрадчиво шепнул Норг Джадж, - «Изворотлив, как гнурий», - это о тебе.
Керуф Йуощщ пренебрежительно отмахнулся.
- Но что будет в следующий раз, Нори? Сколько раз…Сколько раз я плавил тебе мозги…у-у! Где угодно, как угодно, сколько угодно, но не здесь! Нори! Мча! Не на работе! – Керуф Йуощщ взрыкивающе перевёл дух и заорал снова, - От твоего разгильдяйства весь наш бизнес – бизнес, Нори! – может вылететь в межгал…
- Ох!
- …вслед за нашими трупами – со свистом!
- Ох!
- Мы в Империи, Нори, не нам здесь шутки шутить, ты понимаешь?? – Керуф Йуощщ пытался поймать блуждающий взгляд штурмана.
- Понимаю, - штурман упорно прятал глаза от капитана.
- И что? – грозно тряс кулаками гнурий.
- Что, Йуо?
- Что, Нори?
- Больше не буду, - через силу выдавил из себя ганивер, сглатывая противный ком.
- Чего? – не унимался капитан, мелкими шажками подбираясь к штурману.
- Ты же знаешь, - вяло огрызнулся тот.
- Нет, ты мне скажи, хтух ты пыпрук («слизь ты ганиверская», - понял Норг Джадж)! Внятно, громко и твёрдо!
- Больше не буду, - и «ганиверская слизь» повела носом в сторону капитанских кулаков.
- Говори человеческим языком!
- Нюхать, - шепнул Норг Джадж, оглядываясь на дверь.
- Громче и всё вместе, - неумолимо наседал гнурий. Норг Джадж тяжело вздохнул:
- Ох! Больше не буду. На работе. Нюхать.
Осмысливая слова штурмана, капитан недоверчиво вперился в лицо Норга Джаджа. Оно приняло скорбно-покорное выражение, за которым капитан не смог усмотреть ничего крамольного. Жирное лицо-груша Керуфа Йуощща просияло, он сгрёб податливо-мягкую руку ганивера в свои две и беспрепятственно заглянул тому в глаза снизу вверх.
- Обещаешь, Нори?
- Обещаю, Йуо. Как доверенное лицо доверенному лицу. В рейсе больше ни-ни! – проникновенно провозгласил Норг Джадж.
- Уфф. Ты меня успокоил, Нори, - облегчённо вздохнув, изрёк гнурий, - Я воспрял духом. Я опять бодрый деловой человек, видишь?
- Вижу. Зря.
- Почему? – всполошился капитан и выпустил длинную конечность штурмана. Тот внимательно её изучил и во избежание недоразумений спрятал за спину вместе со второй конечностью.
- Плохо, что у меня тряслись руки. Плохо, что ты мало меня ругал, - лицемерно вздохнул Норг Джадж, - Она хоть и из рода людей, но догадывается. Обо мне. О тебе.
- Нори! – жирненькие коротенькие ножки капитана подогнулись, и он повалился в ненавистное штурманское кресло, - Великий Космос! А о грузе? 
- Может, и о грузе.
- Всё пропало! – отчаянно взвыл Керуф Йуощщ, вскакивая с кресла и пиная его ногами.
- У-у! Трибунал! У-у! Мча-мча!! Она донесёт, - «Пятое», - меланхолично отметил Норг Джадж про себя, когда кресло хрустнуло, - Донесёт, и всё пропало! У-у!
- Не донесёт. Не та, - сказал ганивер, но гнурий не услышал. Разгромив кресло, он схватился за уши  всеми четырьмя руками, зашатался, как пьяный, и горестно затянул: «Бокдырдык! Всё пропало, Нори! Бокдырдык, разнеси тебя на атомы!»
Норг Джадж принялся отдирать руки капитана от его ушей. В этой фазе бури гнурий был относительно безопасен и доступен физическому контакту. В этой фазе бури он обычно топил себя в горе:
- Трибунал. Я так и вижу, как Государственный Обвинитель оглашает список: первый пункт – удержание на флоте явно негодного элемента, «который, господин Судья, прямо на работе жрёт запрещённую кимекошу в три горла, а потом заявляет, что у него в голове гуляют белые туманы»!…
- Йуо, послушай…
- …«Второй пункт обвинения, господин Судья, - незаконные торговые махинации той же кимекошей под началом того же разложенца»!
- Йуо!
- Что меня с тобой ждёт! Что ждёт! – стенал капитан, жалея себя самого изо всех сил, - Тут даже рудники Касселя и вечная отсидка на Хаоне – сказкой покажутся!
- Йуо, - Норгу Джаджу удалось оторвать одну руку Керуфа Йуощща от уха и шепнуть в него: «Она не донесёт».
- Почему нет? Что ей помешает?
- Йуо, у меня есть мысль.
- Мысль, - передразнил его Керуф Йуощщ, снова наливаясь гневом, - у него есть, подумать только! И какая же это мысль?
- Простая и гениальная, как и всё, что я придумываю, - скромно ответствовал ганивер. Гнурия посетила смутная догадка, и он содрогнулся.
- Чтоб я забыл своё имя  до шестнадцатой цифры! Уж не замышляешь ли ты, пыпр несчитанный, взять её в долю?!
- Ни-ни! – заверил его Норг Джадж.
- Укокошить?? – капитан затрясся, - Имей в виду: это пахнет…
- …лишними проблемами. Ни за что!
- Не понимаю, Нори, - капитулировал несообразительно Керуф Йуощщ и заволновался, - Что ты задумал, отвечай!
Несмотря на прискорбное пристрастие к кимекоше, штурман был умнее капитана, а потому он, а не гнурий, руководил их «маленьким бизнесом». Компаньоны держались на плаву целых двенадцать лет только благодаря хитроумию и изобретательности ганивера. Капитан подозревал, что тот изобрёл некую спасительную комбинацию и на сей раз, и сгорал от нетерпения:
- Не тяни, Нори, не тяни!
Штурман самодовольно усмехнулся. Он, ганивер Норг Джадж, нашёл блестящий выход ещё до того, как капитан вызвал его вдвоём с напарницей «для плавки». Для того чтобы недалёкий компаньон уяснил хотя бы общий смысл чудесной мысли ганивера, он должен был психологически дозреть, поэтому ему, хитроумному Норгу Джаджу пришлось вытерпеть компаньонскую истерику. Теперь, после неё, мозг гнурия свободен от накипи ненужных эмоций и достаточно пуст, чтобы вместить новую идею. Ганивер нагнулся к низкорослому гнурию, обвил своей длинной, гибкой, как пластиковый шланг, рукой его мощные плечи и сморщил личико в недоброй ухмылке:
- Про «пахнет» ты верно сказал, Йуо. Моя мысль, Йуо, пахнет…деньгами! И сильно. И ещё она пахнет неизбывной благодарностью Аддрасаддава, нашего несравненного поставщика.
- А разве такое может быть, Нори? Разве Аддрасаддав способен на какое-нибудь человеческое чувство?
- Он, как и мы с тобой, брат мой гнурий, рождён и вскормлен матерью нашей, Галактикой…
- Опять стихи, Нори! Ну и гад же ты, не можешь, что ли, не тянуть? – вспылил капитан, порываясь стряхнуть шланг-руку ганивера.
- Мать наша, Галактика, - большая шутница, Йуо, - как ни в чём ни бывало вещал Норг Джадж, - Чего только она не наплодит…Людей с животными страстями, животных с человеческими слабостями. Аддрасаддав, конечно, животное, но не без слабостей.
Керуф Йуощщ не распознал иронии в словах «люди с животными страстями», он понял только про животных.
- Что это за слабости?
- Люди.
Керуф Йуощщ с презрением сплюнул.
- Мча! Но мы-то с тобой, Нори, слава Космосу, не люди! К чему ты клонишь, сдельничек хренов?
- Я, как обычно, не обращаю внимания на твои обидные выпады, Йуо, и продолжаю: мы сыграем на слабости Аддрасаддава, огребём на этом бешеные деньжищи (оба непроизвольно облизнулись), навек почим на его благодарности и одним махом навсегда – слышишь, Йуо, - навсегда устраним маленькое недоразумение с курсанткой.
- А-а! – сказал гнурий и, подумав, добавил, - О-о!
               
                .      .      .               

- Он думает, - благоговейно, басом, вполголоса.
- Да-а, но, - понимающе, однако, с робким возражением, тенором, шёпотом, - Его Императорское Величество на связи.
- О да, надо вызывать, -  после паузы со значением, - Но он же думает.
Этот выразительный диалог вели два имперских офицера, связник и адъютант Его Высочества принца Алефа Вадера. Они топтались у дверей, ведущих в личные апартаменты Его Высочества на флагмане его флота, звездолёте класса ISD-1, ”V.V.”, и никак не могли решиться действовать.
Положение их и в самом деле было отчаянно двойственным. С одной стороны, Его Императорское Величество смертельно не любил чего бы то ни было ждать; но с другой стороны, тревожить Его Императорское Высочество во время раздумий воспрещалось категорически и под страхом. Всё-таки Его Высочество был принц Великой Галактической Империи – государственный муж первостатейной важности. Стало быть, и занятия его – необъятного охвата думы чрезвычайной значительности – не чета мелким мыслишкам его ничтожных подданных. При таком подходе к проблеме казалось вполне естественным, что Его Высочество предаётся своим раздумьям, не где попало, как простой смертный, а в специально отведённом для того помещении, личной медитационной камере. В обычных обстоятельствах принц, никем не потревоженный, мог пребывать в состоянии раздумья сколь угодно долгое время. Но долг, долг, долг по отношению к любимой Империи, а равно и к её мудрому правителю, одинаково довлел как над офицерами с “V.V.”, так и над Алефом Вадером – поэтому кнопка вызова на сей раз не могла не быть нажатой.
Плавное течение государственных мыслей Его Высочества было прервано. На экране внутренней связи выступили контуры лица принца, подсвеченные красным светом. Общее выражение лица принца было отсутствующим и не поменялось даже при выходе на связь. Это, казалось бы, невыразительное зрелище повергло офицеров в крайнее замешательство. Потом они долго пытались подобрать нужные слова, чтобы объяснить – почему. В конце концов, перебрав весь свой скудный армейский лексикон, они капитулировали, сделав только туманное заявление: «Понимаете – его глаза. У Его Высочества были его и в то же время не его глаза. Это как заглянуть в чёрную дыру. Брр».
После минутного разглядывания друг друга посредством монитора переговорника Его Высочество довольно миролюбиво поинтересовался:
- В чём дело, господа? Объяснитесь, наконец.
Господа офицеры не без труда вышли из ступора и промямлили ответ. Глаза Его Высочества обрели несколько большую осмысленность, когда он ответствовал: «Хорошо, я переключу связь на мою камеру». Затем экран потух.
Через некоторое время связник, обладавший большей крепостью духа, чем товарищ, опомнился первым и предложил адъютанту расслабиться, отжать-таки кнопку вызова и вообще – разойтись по своим делам, потому что разговор окончен.
Эпизод, в общем-то, неудивительный. Если знать принца. С техникой у него отношения особые. Она у него работает, если и когда он хочет. И соответственно,  не работает, если и когда он не хочет. То есть экран переговорника потух, когда Его Высочество пожелал прекратить аудиенцию, и вызывать его снова бесполезно. И если Его Высочество сказал, что связь с Его Величеством переключит  сам – будьте покойны, переключит, несмотря на то, что камера его не оборудована подходящей для таких случаев аппаратурой.