Сергей Никифорович

Сергей Никифорович прогуливался по главной аллее центрального парка. Сызмальства он чувствовал себя человеком если не униженным, то, по крайней мере, обиженным. Все его попытки хоть как-нибудь изменить свою жизнь претерпевали скорые неудачи. Сейчас это был уже человек средних лет, неженатый и с язвой двенадцатиперстной кишки. Одевался Сергей Никифорович скромно, как и подобает человеку, жалованье которого не превышало прожиточного минимума - все из секонд хенда. Прохожие в парке не могли сдержать улыбку, когда мимо них проходил Сергей Никифорович. И немудрено. На голове у горемыки восседала огромная черная шляпа. Хотя и черной ее можно было назвать с огромной натяжкой – старая, полинявшая, поизеденная молью, она больше походила на хиповский рюкзак, чем на шляпу.  Независимо от погоды Сергей Никифорович носил коричневое матерчатое пальто с каракулевым воротником. На вопросы любопытных: «Ну, как же, сударь, ведь лето то на дворе?»,  Сергей Никифорович, надевал на себя лицо человека знающего и отвечал как бы нехотя: «Жар костей не ломит». Пальтишко сие досталось ему от покойного батюшки, который выиграл его в карты в тюрьме. Добрейшей души человек был... Мир праху его... В этом пальто и покинул Н.С. сей грешный мир. Сергей Никифорович носил его круглый год отчасти потому, что это было единственное, что оставил покойный в память о себе. Правда была еще огромная вереница отцовских долгов, которые Сергей Никифорович старательно выплачивал... Штанами ему служили видавшие виды джинсы. Несмотря на всю свою бедность Сергей Никифорович очень любил чистоту. Любой другой в его положении вонял бы на пять верст, а этот нет. Мылся два раза в неделю. А то и чаще... Старенькую свою одежку регулярно выстирывал и чинил. Какова была рубаха у Сергея Никифоровича сказать сложно, поскольку, как уже упоминалось, лицезреть его можно было чаще всего в пальто, да еще и застегнутом на все пуговицы. Ботинки были самым последним приобретением. Старые уж до того поисхудались, что пятка почти полностью касалась земли. А коли уж так – то лучше босиком. Позволить себе новые ботинки Сергей Никифорович смог благодаря Божьему ли провидению или счастливой случайности. Вообщем один его старый знакомец, Любослав Вениаминович Толстиков, с которым еще в техническом институте за одной партой похабные надписи выцарапывать изволили, предложил провернуть одно дельце. А поскольку Сергей Никифорович ощущал особо острую потребность в деньгах (наседали отцовские кредиторы) отказ был бы расценен людьми разумеющими как поступок крайне легкомысленный. Замысел Любослава Вениаминовича состоял в том, чтобы поздно ночью, прокравшись в центральный парк города, зеленой краской вымазать лысину памятнику, стоящему в конце главной аллеи, а оранжевой написать на спине того же памятника громкое: «КОЗЕЛ!». Сама идея была абсолютно глупой, более того безрассудной, однако один известный деятель давал за это неплохие деньги. Сергей Никифорович услыхав о той сумме, которая причиталась ему за участие в сем странном мероприятии, с радостью согласился. Да и сделать то надо было всего ничего – подстраховать Любослава Вениаминовича, пока тот будет памятник разукрашивать, держа обеими руками стремянку, да по сторонам поглядывать.
В определенный заранее день Сергей Никифорович взял отгул в магазине, в котором работал ночным сторожем и пошел на встречу с Любославом Вениаминовичем. Тот оказался на месте, как и договаривались, и выглядел несколько обеспокоенным. Шутка ли, на старости лет подобным ребячеством заниматься… Город уж спал. Лишь изредка доносились звуки проезжающих где-то рядом машин. Толстиков был одет во все черное – по его мнению, это было необходимо в целях повышенной конспирации. В руках он держал такую же черную, как вся его одежда, сумку. Он даже отчитал Сергея Никифоровича за то, что тот пришел в своем неизменном пальто. Потом, правда, извинился, оправдываясь своею чрезмерною нервозностью. Толстиков был абсолютной противоположностью своей фамилии. Человек с такой фамилией представляется невысоким и грузным, а Любослав Вениаминович напротив, был чрезмерно высок и худ. Подле Толстикова стояла старенькая стремянка. Коллеги, обсудив некоторые детали предстоящего мероприятия, двинулись в путь. Картина была на самом деле комическая. Два мужичка далеко не юношеского возраста, со стремянкой и фонариками, крались по ночному парку. Один из них, а именно Любослав Вениаминович, все время бурчал себе под нос. Мол, он уже и не рад, что согласился на такую гнусную работенку и, что пошел на это только из-за дитяти своего немощного парализованного. Семейка у Толстикова была еще та. В однокомнатной ютились: сам Любослав Вениаминович, его безработные жена и теща, вышеупомянутое дитя, да еще престарелые бабушка с дедушкой. И, все же, несмотря на это, Толстиков коим-то образом сумел не впасть в глубочайшую депрессию, коим подвергались многие в его положении, и, напротив, всеми силами пытался сохранять веселое расположение духа. Однако, как вот в описуемый случай, от былой веселости не оставалось и следа.
Сергей Никифорович с небольшой стремянкой под мышкой и фонариком в руке шел молча, лишь изредка истерически хихикал, чем, (и абсолютно понятно) еще больше выводил Любослава Вениаминовича из душевного равновесия. Сергей Никифорович и рад был бы не хихикать, но уж больно странно они выглядели.
В конце аллеи показался памятник. Это был единственный оставшийся нетронутым памятник вождю всех братских народов в городе N. Он, вождь, неподвижно сидел, опустив глаза в книгу, которую на весу держал в левой руке. Правой – он небрежно подпирал подбородок. На лице его читалась многолетняя усталость. Размером вождь был немногим больше обычного человека. Благо пьедестал был невысоким, так что, взобравшись на самый верх стремянки, Толстиков мог без труда достать до оскверненной голубями, некогда приравненной к нимбу святого, лысины.
Сергей Никифорович и Любослав Вениаминович подошли к памятнику. Последний перестал причитать и почти совсем спокойно относился к предстоящему акту локального-шовинистического вандализма. Сергей Никифорович начал раскладывать стремянку, в то время как Толстиков, светя фонариком на спину вождю, прикидывал место для недостойной надписи.
- Ну, Люба, давай, с богом! – сказал Сергей Никифорович и отошел в сторону, дабы предоставить коллеге место для маневра. Толстиков медленно, как будто взвешивая каждый шаг, начал взбираться вверх.
- А теперь держи. Старенькая стремянка то, глядишь, рассыплется, а тогда и я с нею непременно.
Сергей Никифорович взялся руками за обе половинки стремянки, а Любослав Вениаминович достал из сумки сперва один баллончик краски, посветил фонариком и спрятал обратно (видать не то цвет попался). Выудил из карманов куртки другой баллончик и, взявшись  за широкий лоб вождя, аккуратно начал озеленение лысины. Тот самый известный деятель, заказчик ихний, молил не забрызгать лицо краской. Через минуты две/три вся макушка памятника, который на протяжении полдюжины десятилетий служил олицетворением смысла жизни как города, так и епохи в целом, была похожа на тупую сторону пасхального яйца. Любослав Вениаминович тщательно оценил результаты выполненной работы и, удовлетворившись, спустился на три ступеньки вниз.
- Сергей, а как ты думаешь, зачем господину ...нову понадобилось подобное? Я вот уже два дня нахожусь в недоумении и сейчас, по правде говоря, ситуация не прояснилась. Истину говорят, что нету людей более странных, чем эти известные деятели. – Толстиков и не ожидал услышать вразумительного ответа, поэтому полез в сумку за оранжевой краской.
Сергей Никифорович громко хихикнул:
- Смею напомнить моему верному товарищу, что он и не думал задавать подобные вопросы, когда, во времена нашей беззаботной молодости, абсолютно бесплатно, тобишь бескорыстно, по своей воле, участвовал в сожжении огромной библиотеки научно-утопической фантастики во дворе школы.
- Э брат, ну так тогда же совсем другое время то было...
- А ты читал те книги? Читал???
Любослав Вениаминович выглядел немного потерянным. Он нервно тряс баллончик с краской.
- Это были запрещенные книги. Они могли неправильно повлиять на мое еще совсем несформированное сознание, посему я нисколько не жалею о том, что я сжигал их.
- … а я украл тогда одну книгу… Когда вы все были увлечены... Она мне многое объяснила. Кстати, она теперь всегда со мною. И я вынужден заявить, что сжечь те книги было непростительным варварством...
Услышав подобное Толстиков так вздрогнул, что едва не упал со стремянки.
- Ты хоть понимал, что тебе за это могло быть? Тебя ведь могли совсем исключить...
- Да, я очень боялся, но все ведь обошлось. Никто не заметил и я никому ее не показывал все эти годы. Лишь недавно я смог позволить себе носить ее с собою...
Сергей Никифорович вынужден был прерваться, поскольку до их слуха донеслись еще совсем негромкие голоса. Любослав Вениаминович выключил фонарик, спрыгнул вниз, помог сложить стремянку и вместе с ним спрятался за кустарниковой изгородью.
Вскоре показалась молодая парочка. Они шли, обнявшись, по пустой аллее и вели какую-то занимательную беседу. Перед памятником вождю они остановились. Видать в темноте изменения во внешнем обличии памятника не были заметны и парочка продолжила свой романтический путь. Глядя им в спину Сергею Никифоровичу показалось, что мимо них прошло одно неделимое существо. Они как-будто были одним целым, которое пришло, постояло возле памятника и ушло. Он впал в глубокое раздумие. Вспомнились все его неудачи с женщинами. Внезапно нахлынула вселенская скорбь и нечеловеческое ощущение пустоты. Если бы Любослав Вениаминович не заговорил, еще немного и этот седеющий мужчина горько  заплакал. Сергей Никифорович в эту минуту понял, что всю оставшуюся жизнь отдал бы за несколько мгновений целостности.
- Давай быстрее закончим, пока кто-нибудь еще не пришел. Остался только «КОЗЕЛ!».
Сергей Никифорович тотчас пришел в себя и принялся устанавливать стремянку. Любослав Вениаминович задавал какие-то вопросы по поводу книжки, но ответов добиться ему так и не довелось. Тогда он взобрался на шестую ступеньку и неровными оранжевыми буквами начал выводить недостойную надпись на спине вождя. Сергей Никифорович не проронил ни слова, ибо сконцентрировался на фиксации стремянки. Когда надпись во всей красе расположилась на памятнике, Толстиков слез, отошел на несколько шагов, посмотрел на выполненную работу и удовлетворительно кивнул головой.
- Задание выполнили быстро и качественно. Завтра к одинадцати приходи ко мне домой - ...нов должен принести деньги к этому времени. А теперь пошли по домам.
Пока Сергей Никифорович складывал стремянку, Любослав Вениаминович укладывал фонарик и баллончик в свою черную сумку. Закончив это, коллеги еще раз посмотрели на памятник. По его виду можно было сказать, что он совсем не обижается. Напротив, он выглядел чуть более оживленным. С чувством выполненного долга Сергей Никифорович и Любослав Вениаминович поспешили удалиться. Не успели они сделать несколько шагов, как за их спинами раздался звонкий голосок:
- То-а-ищи! Аз-ешите забгать у Ас неско-йко минут?
Товарищи остановились. Конечно и Сергей Никифорович, и Любослав Вениаминович догадывались, кому мог принадлежать подобный голос, однако верить в это совсем не хотелось.
- Сейгей, если не ошибаюсь, Никифоович, уде-ите мне чутоцку внимания.
Тот обернулся. На него и вправду смотрел памятник. Сергей Никифорович хихикнул и, не обращая ни малейшего внимания на остолбеневшего Толстикова, безстрашно подошел к ожившему вождю.
- Я Вас внимательно слушаю, Владимир Ильич.
Внезапно включился лет пять тому назад погасший фонарь, который был призван вечно освещать вождя. Ленин в свете, да еще и с зеленой лысиной был катастрофически похож на клоуна. Грустного клоуна.
- Ска-ите, ува-аемый, а та книга у Ас сейчас с собою? – в его гранитном взгляде читалась мольба.
- Да, конечно.
- Я Ас очень пъошу, дайте почитать. Мне уж опостыдело ицезъеть эту пустышку. Знал бы кто меня создал – аст-елял бы! – он угрожающе потряс каменной книгой над головой.
- С радостью, Владимир Ильич.
Сергей Никифорович достал из карманных лабиринтов своего коричневого пальто с каракулевым воротником небольшую, завернутую в газету, книгу и протянул вождю пролетариата, который взял ее с такой осторожностью, будто это и были все сокровища Российской империи.
- Спасибо!... То-а-ищ... - сказал он, спрятал книгу во внутренний карман пиджака и застыл в привычной для жителей города позе.
Сергей Никифорович развернулся, подошел к Толстикову, поднял стремянку и пошел по направлению к своему дому. Любослав Вениаминович пришел в себя только через несколько секунд. Он догнал друга и они шли молча до самой троллейбусной остановки. Лишь там он осмелился задать мучащий его вопрос:
- Серега, скажи, что это была за книга?
Сергей Никифорович посмотрел ему прямо в глаза. Он хотел увидеть там что-то, но не увидел.
- Нет, Люба, не надо. Тебе это совсем никчему... – он отдал изумленному Любославу Вениаминовичу его стремянку и пошел домой...
Сергей Никифорович прогуливался по главной аллее центрального парка в новых ботинках, купленных вчера в час дня. В конце аллеи стоял памятник вождю народов. Сергей Никифорович не обращал ни малейшего внимания на ехидные улыбки прохожих в его адрес. Он подошел к памятнику. Блестела на солнце яркозеленая лысина. Было заметно, что кричащую надпись «КОЗЕЛ!» уже пытался стереть какой-то ревнивый почитатель былой системы. Сергей Никифорович внимательно посмотрел на памятник. Ему показалось, что выражение лица у памятника уже не такое устало-угрюмое. В пустых с первого взгляда глазах светился игривый огонек. Сергей Никифорович улыбнулся, снял в знак почтения шляпу и удалился. Только ему было известно, что во внутреннем кармане пиджака памятника лежала, завернутая в газетную бумагу, книга.