Где-то осенью
Бушевавший ветер, казалось, раскачивал бабушкин деревянный дом. Протяжные скрипы словно чьи-то стоны будоражили воображение мальчика, которое и без того было во власти великолепной фантазии Толкиена, который повествовал об опасных и увлекательных странствиях Бильбо. Эту книгу и несколько других принесла вчера вечером мама, взяв их в детской библиотеке. Самому сходить за ними ему не разрешили. Прошла почти неделя как он заболел и безвылазно сидел у бабушки, которая не столько пыталась его лечить, сколько потчевала всякими вкусностями. Если не каждый час, то раз в два часа она ему предлагала перекусить, говоря:
- Антоша, ты не проголодался, хочешь чего нибудь? Нет? Пойдем, может, тогда покоштуемся: чаю попьем с печеньем, какао есть, кофе со сгущенным молоком, сдоба, конфеты. Можно шарлотку испечь.
Антона такая опека немного утомляла, но бабушку он любил и старался сдерживаться, когда она в очередной раз это говорила. Любил он и этот деревянный дом, в котором жили бабушка с дедушкой. В нем было уютно и спокойно. Он всегда казался ему немного таинственным. Таинственным, но не страшным. До последнего времени весь диапазон его чувств вмещался между ощущениями двух самых ранних воспоминаний в его жизни. Первое – когда ему было немногим больше года – он помнил, как лежит на диване у маминой груди и не ощущает ничего кроме сытости, уюта, полной защищенности и абсолютного счастья оттого, что все его желания исполнены и других желаний нет. Счастье оттого, что все принадлежит ему. Тогда все - это была мама. Второе – ему три года – мама носит его на руках по комнате и пытается укачать, успокоить. Он же засыпает и начинает кричать и плакать во сне, просыпается, не переставая кричать. Ему снился сон: яркий, цветной, очень реальный и страшный сон: во сне его укачивает Баба-Яга, пытаясь куда-то унести. Она вся в разноцветных лохмотьях, в основном, красно-черных обрывках одежды. Во сне еще был дворник, он был похож на дворника, во всем черном и с метлой. Антоше было невыносимо страшно, он захлебывался в крике, не понимая, почему ему так страшно, да и не задумываясь об этом. Потом все, обрыв памяти и все дальнейшие воспоминания были уже более поздними.
...Еще была школа, но проболев так долго и безвылазно просидев неделю дома, он о ней не вспоминал. Его сейчас больше интересовала книга, которую он читал, непогода на улице и, конечно, скрипучий дом. На чердаке непонятно что гулко стучало, и он попытался вспомнить, что видел, когда там был с дедушкой. Из сенцев они залезали на чердак, чтобы долить воды в резервуар газового котла. Вспомнил разочарование охватившее его. Воображение рисовавшее множество старых, интересных вещей подвело. Кроме досок, какой-то одежды, глиняных крынок из-под молока, высохших сот и старого, заброшенного гнезда то ли пчел, то ли шершней там не было ничего. И все же полумрак большого чердака не давал покоя воображению, которое разыгралось и сейчас. Ветер на улице усилился и ему вспомнились несколько бурь, когда в одном из соседских домов снесло часть шифера с крыши, на другой упало сломанное бурей дерево, проломив конек. В городе часто бывали бури. Он даже сам видел небольшой смерч. А град с перепелиное яйцо в прошлом году? Да что говорить, если угол дома, как раз у которого он сидел, однажды горел из-за попавшей в него молнии. Ну, это было очень давно, его еще и на свете не было. А вот как во время грозы, когда все смотрели телевизор, и через окно влетела шаровая молния - это он помнил хорошо. Все замерли, а она вначале медленно, затем ускоряясь проплыла мимо него на расстоянии не более полуметра и резко рванув, видимо за сквозняком, исчезла в соседней комнате, где и взорвалась. Пожара не было, но шторы она все же опалила.
Во всех этих природных катаклизмах была какая-то невообразимая притягательность. Невероятная мощь природы сочеталось с бесконечной красотой, такой же неповторимой и ошеломляющей. Антоша мог сколь угодно долго смотреть на все это, танцевать под дождем и, разведя руки, ловить ими шквальные порывы ветра. И слушать дождь и ветер, и гром, также как и сегодня. И обязательно было сидеть не в каменной пятиэтажке, а в этом стонущем доме. Он казался живым, словно на что-то жалующимся.
Любимой порой для Антона всегда была первая половина осени. Были в этом времени года и недостатки; например, школа, но так не бывает, что бы все и сразу было хорошо. Школа скорее придавала остроту ощущениям, чем отталкивала от осени. Встреча со школьными товарищами, дожди, еще не успевшие надоесть уроки со старыми и новыми учителями, желто-буро-красная трава, кусты и деревья, новые интересные книжки, слякоть, разъезд по домам друзей, гостивших летом у родных в его городке, осеннее солнце, дым от костров на полях – все это и многое другое создавало переполох чувств и давало ощущение туго набитой жизнью души.
Из друзей на бабушкиной улице осенью оставались только Сергей, Вика и несколько мальчишек и девчонок поменьше. При желании и в такой компании никому скучно не было. За садом-огородом бабушки Антона и родителей Вики начинался огромный заросший овраг – бесхозная земля. Еще летом начав там строить лесной городок, все его называли “шалаш”, осенью, особенно в бабье лето, они часто приходили туда втроем - вчетвером и продолжали его благоустраивать, создавая свой маленький мир. Перво-наперво, всегда укрепляли засеки, устраиваемые для того, что бы ребята с улицы, примыкавшей к оврагу с противоположной стороны, не смогли к ним пробраться. У условной границы на дереве строили наблюдательный пост: лестницу к вершине и в кроне помост. От “границы” владений к “центру”, местами по отвесному склону оврага, шла тропинка, пробираясь по которой приходилось местами проявлять чудеса ловкости, гибкости и устойчивости, чтобы по ней пройти. Цепляясь как обезьяны за ветви, корни, кустарники, скользя по сырой земле и ступая на предусмотрительно вбитые в землю сучья-ступени, пробирались к своему шалашу. Деревья росли довольно густо и однажды, поспорив, Антон почти сумел добраться до него, перебираясь с ветки на ветку по деревьям.
Еще один наблюдательный пост был собран и тщательно замаскирован в кроне клена, у шалаша. Там прятались, когда кто-то из родных или соседей начинал всех искать и, найдя, выгонять оттуда, крича, что топчем картошку, воруем яблоки и еще много чего делаем плохого. Не раз этот тайник помогал. Забавно было видеть в нескольких метрах под ногами вертящую головой по сторонам Викину бабушку и кричащую кому-то:
- А ну, вылезайте! Я знаю, что вы где-то здесь! Ваши крики на улице слышны! Нечего тут колобродить, все потопчете! Ну, Вика, попадешься, отдеру, как сидорову козу!
А над ней четыре человека зажимали рты и носы, стараясь не хихикать и, по возможности, не свалиться ей же на голову.
У самого шалаша была основательно протоптанная тропинка, были сделаны поручни, чтобы не сверзиться вниз, и выкопаны ступеньки наверх, где на небольшом, ровном пятачке он и стоял. В его основании были положены несколько крупных бревен, причем один угол зависал над оврагом, выполняя роль потайного люка – пути к отступлению в непредвиденных ситуациях. От бревен отходили жерди, которые, пересекаясь вверху, создавали купол шалаша. На жерди были уложены ветви с листьями. Кругом, по большей части, росли клены и их желто-красные остроконечные листья были везде. Наносив охапками внутрь шалаша листья, Антоша с Сергеем развалились на них и, закинув руки за голову, мечтали, глядя в небо сквозь прорехи в крыше. Изредка перебрасываясь фразами, все реже и реже - на них понемногу начала наваливаться дремота, они уже начали засыпать, когда громкое шуршание листьев в куче, наваленной на потайной лаз заставило их встрепенуться и начать напряженно вслушиваться.
- Может, змея? Я недавно у дома видел одну, - возбужденно прошептал Сергей.
Антон отодвинулся подальше от шелестевших листьев и тоже шепотом ответил:
- Точно, на зимовку устраивается. Все условия. Им как раз в спячку впадать пора.
- Надо проверить, может и не она, а мыша какая нибудь полевая. Гнездо устраивает себе. Давай шуганем!
- Давай. Я сверху, а ты снизу смотри кто вывалится, только не подходи близко, а то, кто знает, что оттуда выпрыгнет.
Сергей вылез из шалаша и спустился ниже лаза. Антон, выбрав ветку подлинней, обломал на конце гибкие побеги и очистив ее от листьев, начал ворошить шуршащую кучу. Внутри ее что-то неразборчиво захрюкало, а Серега внизу радостно закричал:
- Антон, быстрее сюда, здесь ежик!
Прибежавший вниз Антон захохотал: запутавшийся в прутьях спиреи, нависших над оврагом, весь облепленный наколотыми на иголки листьями, ежик судорожно загребал соскальзывающими задними лапками и возмущенно фыркал и хрюкал. Задыхаясь от хохота, они начали стягивать куртки, чтобы его поймать. Наконец, захватив курткой свернувшегося в колючий шар ежа, они ойкая и отдергивая руки от пробивших ткань куртки иголок, выбрались из оврага. Лавры лучшего охотника достались Сергею и он с гордостью нес сопящий и изредка брыкающийся сверток.
- Ну, что, пойдем нашим покажем?
Возникшее предложение несомненно было достойным и они отправились через сад бабушки Антона на улицу. По дороге началось обсуждение дальнейшей судьбы ежа:
- Надо его взять домой и приручить. Представляешь, домашний ежик!
- Да нет, он сейчас в спячку должен впасть.
- У меня дома такая жара, что не до спячки. На мышей охотиться будет, они же хищники. Только бы мама разрешила.
- У них же не только от температуры спячка, он зимой все равно уснет.
- Ну и что, в коробку листьев накидаю, сухофруктов, грибов. До весны доживет, потом ловить будет. Давай на него еще посмотрим.
Не успевшие налюбоваться им пока ловили, они начали осторожно разворачивать куртку. Ежик, освоившийся в ней, развернулся, вцепился в раскрытый край коготками и высунул мордочку. Темные глаза – бисеринки с любопытством смотрели на них. Недовольно засопев, он, заколотив лапками, внезапно рванулся из куртки.
- Убежит, - закричал Сергей, пытаясь его снова укутать.
- Держи его, я сейчас покрывало возьму, - в ответ закричал Антон. Они уже были у бабушки во дворе, и он кинулся в раскрытую дверь пчельника. Не успев переступить порог, он услышал Серегин вопль:
- А-а-а-а!!! Он меня укусил!!!
Сергей прыгал на месте и тряс кистью. Рядом с ним Антон увидел ежа, который завершал рисковый прыжок на землю с зацепившейся за него и раздувающейся как парашют курткой. Удачно приземлившись, ежик, взлохматив землю лапами, драпанул короткими перебежками прочь, то и дело натыкаясь на все, что можно. Через несколько секунд он скрылся под домом.
Как оказалось, Сергей попытался рукой запихнуть ежа обратно в куртку, что тому, естественно, не понравилось. В результате еж и цапнул за то, что было ближе.
Осмотрев немного опухший большой палец, Антон поздравил Сергея:
- Жить будешь! Ни царапинки. Даже сорок уколов в живот от бешенства не придется делать.
Палец болел недолго, а воспоминаний хватало. И рассказывали они об этом случае еще не раз.
Мальчику было где-то одиннадцать - двенадцать лет. Он сидел в потрепанном временем кресле, забравшись на него с ногами и уютно завернувшись в шерстяной плед. Проболев уже неделю, безвылазно сидя дома, он скучал. От скуки спасало только чтение. Хотелось вырваться на волю, увидеть друзей. Но пока оставалось только читать о чужих приключениях и вспоминать свои. Там, за окном, осенний дождь сбивал последнюю листву с деревьев.
10.03 г.
г. Байкальск
Свидетельство о публикации №204010300042
Удачи!
Евгений Минаев 03.01.2004 18:43 Заявить о нарушении