Котёнок в мешке

Котёнок в мешке.


Что я такое? Пятьдесят семь лет, не мытый, не чесанный, не бритый. Пахну одеколоном, но, правда, только изо рта. Руки… – руки шершавые, грязные: грязь, кажется, втерлась в кожу, вжилась в каждую пору. На ногах – пока еще крепкие черные сапоги, но подошва правого пробита где-то обо что-то и в дождь пропускает воду. Штаны – раньше были синими джинсами. Теперь уже просто – штаны, неопределенного мутного цвета. На мне плотная теплая куртка болотных тонов. Почти как новая, недавно нашел. Только карман порван. И молния не застегивается. Под курткой – шерстяной свитер, коричневый, в широкую красную, желтую и синюю горизонтальную полоску. Не исключено, что женский. На голове – шапка-гандонка.
Насчет нижнего белья – не уверен. Во всяком случае – трусы я вырвал прямо через ширинку еще дней пять назад, по глубокой пьяни, когда их намертво заклинило зубцами все той же ширинки.

Что я такое? Я очень похож на свою одежду. Такой же весь практично-изношенный. И практически износившийся. Сижу на скамейке, опустив голову, рассматриваю белый шарик плевка на песке между сапог. Голову не поднять – сказывается вчерашнее. И все предыдущее…

Рано еще. Утро. Часов семь. Ларек через дорогу откроется где-то через час тридцать. Денег - ** копеек. Одеколон стоит ** копеек. Остается еще **. Купить полхлеба и паштетной колбасы грамм 200. И весь паек…
Становится светлее. Не ясно – светлеет на небе или в голове? Но факт, что светлеет. В глазах. Люди стали какие-то проходить – ну да, рабочий же день. Наверное. Да, точно – сегодня же вторник. Или среда… Не спрашивайте.

Жена умерла лет пять назад. Рак желудка. Умерла… Любил я ее очень. Любил. Все бы сделал. А вот тут не смог... Казалось – из рая бы ушел за ней, прямо в ад, если бы так случай положил. А вот тут – не смог.
Пить стал. Много. Раньше такого не было, пока жена жива была. Пить, конечно, пил, но все больше по праздникам. Да и не одеколон.
Квартиру продал, не смог там жить больше. Один. А деньги – ну, вот, оделся тогда, а остальные – сгорели как-то. Сарай сгорел, где спали. И деньги тоже. Хорошо документы остались, пенсию получаю. По вредности…
Так и живу. А на хрена жить иначе? Счастливее не будешь…

Поднял голову. Вроде приотпустило… Похрустел шеей, прогнулся. Что-то отдалось в животе, сбоку, под нижним правым ребром. Где печень? – где-то там, ведь. И рвало сильно последних несколько дней… может – к дождю…?
Посмотрел налево. Там, на скамейке сидел какой-то мужик. На меня похожий… Увидел, что я на него смотрю, встал, подошел.
- Здорово, - говорит. – Тоже ждешь…?
- Жду, - отвечаю.
- Во-во, и я тоже, - говорит. И садиться рядом. – Ты не против?
- Сиди…, - пожимаю плечами.
Он достает измятую красную картонку «Примы», вытаскивает загнутую дугой папиросу. – Будешь?
Соглашаюсь.
Затягиваюсь. Он тоже. И видно – спросить хочет чего-то. Ерзает.
- А ты, это…, сюрпризы… любишь? – спрашивает.
- Нет.
- А.., мм…, ну да. – и никнет. Потом снова: - А ты про кота в мешке знаешь?
- Чего? – говорю я. И смотрю на него. Наверное – недобро, потому что он дергается, вздевает руки и бормочет: - Да не, не! Я ничего, и не подумай даже! Я так, интересуюсь просто!
Я опять смотрю вниз. Потом на ларек. Потом опять вниз.
Мужик молчит.
Скучно. И муторно. Полчаса еще ждать.
- Что ты там про кота? – говорю.
А, мужик заулыбался весь, радуется чему-то. Говорит:
- Да игра такая есть, типа «полечудес», знаешь? Тебе дают что-то, в мешке, а ты и не знаешь. Думаешь – может хорошее. А может так и есть. И называется – «кот в мешке». Потому что не знаешь, что там.
- И что? – спрашиваю. Без воодушевления.
- Давай поиграем – я тебе такого «кота в мешке», а ты мне * копейки?
- Иди ты на ***…

Я давно уже понял – не хватает ему на «выпить». Вот и привязался…
- Ну, а что тебе – ведь * копейки, - захныкал-заскулил он. – А так – развлечение… Как лотерея…
«Нету у меня», - хотел сказать. Да тут и подумал – а ведь и правда, как лотерея… Только там рубль платишь. А здесь – * копейки. Хотя, что он положить туда может? А ну, как – говно?
Он – словно услышал:
- Не-не-не, ты и не подумай! – говорит. – Все честь-по-чести. Никакого дерьма. Уж какие – но люди честные. И хлеб свой отрабатывать привыкли. Сюрприз – так приятный.
И забормотал «я сейчас, сейчас», встал, метнулся к своей скамейке. И вернулся с каким-то холщевым грязным мешком.
Я посмотрел на мешок. Говорю:
- Дам тебе * копейки, только уёбывай отсюда со своим мешком. Не нужен мне твой «кот». – И достаю * копейки.
Он сияет, правую руку тянет, сам смотрит на мои пальцы, в которых монетка зажата – не исчезла бы… Зажимает в кулаке, опускает ее в карман, где звякнули другие копеечки. Потом кособочится налево, ставит мешок к скамейке. Говорит:
- А это тебе. Выручил меня. За то и мешок тебе оставлю. Авось нужно.
И пошел через дорогу. И я смотрю – а ларек-то уже работает! И – туда же, за ним.

Подхожу к окошечку, а мужика-то уже и нету. Быстрый. Сунул-вынул и бежать…
Взял бутылочку. Иду обратно через дорогу, на свое же место – сесть-то надо где-то. Сел. Скручиваю пробку. И тут вижу – мешок. Тут все лежит. Никуда не исчез.
Сделал глоток. «Хух-х-х». Аж, прошибло слезой и за язык дернуло. И отрыжка рванулась – горчично-сладкая…
Я отхаркнулся. И опять вспомнил «кота в мешке».
«Ну что он мог там положить», – думаю. – «В лучшем случае – камень. Которым мог и ударить, если бы ему денег не дал…». Слегка стукаю носком сапога по мешку. Да не, мягко вроде.
Сгибаюсь, двумя пальцами поднимаю край мешка, принюхиваюсь. Ничего. И легкий уж больно. Второй рукой развожу края, заглядываю внутрь. Только складки, пустой вроде бы. Поднимаю повыше и чувствую вроде как натяжение – словно в самом низу мешка шарик катается, от края к краю.
Опустил мешок на землю, собрал края в гармошку, до самого дна добрался…
Котенок… котенок там был, вот что.

- Ох, убил бы суку, - думаю. – того, кто принес.
Котенок слепой совсем, видать, только народился, день или два как. Он же теперь тут с голоду подохнет, в мешке в этом.
Почему-то вспомнился фильм «Друг». Про собаку, которая алкаша перевоспитывала. Хороший душевный фильм. Да только вот сказки – они ведь только в сказках и бывают. Если их даже в кино – и то нету.
«Топить тебя надо, друг», - думаю.
И делаю еще глоток.
Можно, конечно, и ногой тюкнуть… Что ему там нужно? – тряхни – душа и отделится. Да и нет у них никакой души. Если и есть она…
Но не по христиански это… Не по человечески. Не звери же мы…

Взял мешок в одну руку и пошел в гастроном. Толстая продавщица молча отрезала ломоть паштетной колбасы, выдала половинку черного хлеба, морщась, пересчитала мелочь и перестала меня вообще видеть. Хотя я стоял тут же, распихивая продукты по целым карманам. Очень ее, верно, запах мой коробил. Фи-фа…
Вышел на улицу, свернул за углом направо, пошел по небольшой улочке со спящими еще пока домами. Потом пошли сараи, огороды какие-то. Перешел через железнодорожные пути и вышел к реке.

Сажусь на траву. Хорошая у нас река, радушная. Всегда примет. А на берегу посидеть порой – так приятно, аж всплакнется иногда…
Раскрываю мешок, тычу комком паштета в нос зверенку. А он, дурак, сам – словно комок. Рот открывает, звуки вроде как издает. Но не слышно. И не ест, конечно. Маленький еще.
- Тебе бы мамку сосать, дурню, - говорю ему. – И вся жизнь впереди была бы. А ты – подохнешь сейчас… Не судьба, видно.
И думаю: а какой бы жизнь его могла быть? Помойки-подвалы? Зимой мороз, летом – колесо машины? А если еще и рожать начнет – коли баба – так это таких же бедолаг наплодит полный двор. С голодухи половина передохнет, остальные – блох будут кормить.
- Да ну нах, - думаю. И ищу камень потяжелее. Поднимаю белый гладкий булыжник из-под голой коряги. Приподнимаю мешок за край, скатываю туда камень. Слышу – стук там на дне, такой мягко-глухой и плоский. Может и зашиб… Все одно – на дно.
Завязываю мешок за «ушки» краев, так, что получается «бантик».

- Ну, все, – говорю, – Му-му. Пришло время твое… Может, спасибо еще скажешь…
Замахиваюсь, но не сверху, а как-то неловко, с боку. Почти всем телом. Аж в плече что-то заломило. Выпускаю узел и мешок шлепается в воду метрах в трех. С брызгами и пузырями уходит вслед за камнем. Вниз.



Стою. Смотрю на неровные, качающиеся под солнцем круги на воде.
Такой вот «кот в мешке». «Полечудес», ёбтить…

Делаю еще глоток. И закусываю комочком паштета…
               
26.12.2т3/03.19


Рецензии
Конечно в душе каждый человек стремиться к счастью и такой конец рассказа шокирует. Есть мнение, что литература должна нести прзитивные чувства читателю, что жизнь и так сложна, чтобы ещё и в образах страдать. Как бы мог закончится этот рассказ? Мужик вскармливает котёнка в красивого породистого кота, перестаёт пить и все счастливы. И читатели бы сказали "ну, мы так и знали, банальный конец, никакой фантазии". Получилась бы сказочка. Я же когда читала, то до последнего надеялась, что он его не утопит, а когда дочитала, чуть не захлебнулась сама. Первое побуждение было написать: "Гринский, ты его убил!"...

Литература должна вызывать не просто чувство удовлетворения, а целлую гамму чувств. В данном случае у меня получилось - надежда, негодование, жалость. Да, жалость к герою проснулась у меня после того, как он утопил котёнка. По сути дела он сам такой же котёнок в мешке, которого жизнь нещадно топит только без сострадания, как он сделал это сам.

Вобщем, я думаю, что писать "надрывные" произведения нужно. Да и творческий человек не может писать конъюнктурные вещи. Творчество - это ведь самовыражение души с её текущим на тот момент настроением.

Серёжа! Я до этого знала тебя как поэта. Теперь открываю тебя как прозаика. Кстати, все физические страдания описаны очень натурально. Пугает. Не стану алкоголиком! :)

Наталья Власова   24.12.2006 18:30     Заявить о нарушении
я не "его" убил, я себя убил. момент такой был.
а год спустя, в ТББ я уже "убиваю". не "себя".
такие вот претурбации
:)

Green S Key   24.12.2006 21:44   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.