Мой друг-художник

Я приехала к морю и бросилась в дебри Редукторного поселка, в очередной раз искать квартиру моего друга-художника – я всегда находила ее не сразу. Но всегда находила. Сначала я решила сократить маршрут и оказалась в джунглях (сплошь из финиковых деревьев). Очень осторожно прошла мимо коров, хоть на мне не было ничего красного. Это был тупик. Пришлось все-таки выйти на автотрассу.    
Вот, наконец, я прошла мимо знакомой канализационной реки,
Рядом с которой растут тростники.
Дальше уже все было просто. В тот день он не ждал меня у окна, как в мой первый приход. Я пишу о нем большую статью. Мы обмениваемся материалами. В его квартире был не хаос, а просто она нуждалась в хорошей уборке. Он живет один с кошками, две из которых умерли от тоски по нему пару месяцев назад, когда он уезжал на месяц в Москву. Там столько картин.
Вот белая картина, там одни огромные темные глаза. Рядом, на спинке дивана, сидит на окне мальчик. Куда бы вы ни отошли, он всегда смотрит на вас. Женщина за тюлью – сестра художника.
Это все рисовал он, но это все не шло ни в какое сравнение с тем, что рисовали его дети. Я имею в виду его учеников: своих детей у него никогда не было. Он всегда рисовал на космические темы, и сам был пришельцем, но на его картинах никогда не было ни НЛО, ни зеленых человечков, ни туманностей. Когда я пишу это, мне вспоминается картина в красном кирпичном доме – музее Дагэнерго. НЛО и зеленых человечков нарисовал директор музея. А еще он рисовал ТЭЦ, ЛЭП, и корабли с алыми парусами, и все так красиво. Все стены в музее украшали его картины. И еще он был очень скромен. Я брала у него интервью. Он нарисовал прекрасный портрет Чубайса… День кончен, я сижу у моего друга-художника в дебрях редукторного поселка, пью чай и могу расслабиться и предаться воспоминаниям.
Я приходила в музей к моей подружке. Она, наравне с хозяином квартиры - и Джефом, конечно – яркое впечатление моей жизни. Они, даже и не говоря ни слова, уже одним своим существованием, словно напоминают мне, не дают мне забыть – нечто бесконечно важное. До музея меня пару раз довел высокий блондин в клетчатой кепке, а встречалась я тогда совсем с другим, мне было очень плохо. Подружка молилась за меня, и я плакала, потому что она говорила: «Бог ничего не хочет от тебя. Он – тебя хочет». Слезы вытирала грязным шарфом. 
Мой друг-художник искушен в таких делах, он чувствует свет, потому что побывал на том свете (его реанимировали), потому и знает, что такое Любовь. За это я его когда-то и полюбила. То есть даже не так, как Джефа. А Джефа я полюбила не сразу. Вам, может быть, интересно, как я с ним познакомилась?
Это было на семинаре. Как сказал мой друг-армянин, по которому о его национальности никогда не скажешь – Джеф жил на семинарах, потому от него ушли четыре жены. То есть не сразу. Мусульманином Джеф не был, если только «по рождению». Уже стемнело, была осень, и мне, как обычно, нужно было спешить. В тот раз я спешила навестить подругу в психиатрии. На самом деле она здорова, как десять лошадей, и физически и психически, но в связи с безработицей и депрессией ей разрешили полежать в больнице. Вид у нее всегда был, как у Кустодиевской купчихи за чаем. Плохо только, что работа никак не подворачивалась подходящая. А может, она родилась, чтобы быть купчихой и сидеть за самоваром? Купеческие гены…
Перед входом в психиатрию, напоминавшим подъезд обычной двухэтажки, мне пришлось подождать в сумерках, когда придет время посещений. А пока я смотрела, как с пожелтевшего дерева у подъезда медленно, словно поднося к губам палец у моего лица, слетали листья, чтобы я замерла и заметила что-то… В других отделениях, напротив, горели окна и мне было от всего этого и еще от чего-то так таинственно-хорошо… Но нет, на Джефа я тогда еще особого внимания не обратила.
Потом меня впустили. Мы с подружкой сидели за столом, она все еще была в депрессии. Мы рисовали и обсуждали рисунки, рисовали символами, понятными лишь каждой из нас. И вокруг нас стал собираться народ.
- Вы философы? – тоскливым голосом спросила худая тонкокостная брюнетка с острым носиком. Потом я узнала, что у нее всегда тоскливый голос. Я сочиняла ей стихи – очень доброжелательные. Она от них плакала. Я принесла ей смешную картинку – она сказала, что это злая карикатура.
- Мы не философы, но интересуемся философией, - сказала моя подруга. – Это Даян, - представила она мне худенькую брюнетку.
- Меня зовут Лена, - сказала Даян.
- Сокращенно, - буркнула подруга. Ей хотелось, чтоб все нас с ней оставили в покое и дали пообщаться.
Я как раз рассказывала о семинаре и о своем знакомстве с Джефом, не называя его имени. Я еще тогда не знала, что он Джеф, и официально обмолвилась о Джафере Джаферове из профсоюза журналистов.
- Джеф! – Даян тоскливо оживилась. - А если я напишу ему письмо, вы передадите? Передадите? Только передайте обязательно – это так важно!
Джеф и Даян – уже одни имена друг другу подходят. Я охотно согласилась передать записку, но предупредила, что Джафер уехал на пару месяцев за бугор. Она взяла у меня лист и ручку и стала писать бледной костлявой кистью на клеенке со сливами и следами от кухонных ножей:
«Джеф! Я в психиатрии. Прошу вас навещать меня. Я все время думаю о вас. Мы должны быть друзьями».
- Скажите ему, что мы должны быть друзьями, - дрожащим голосом произнесла она последнюю фразу вслух, глядя на меня. Нас уже слушало человек пять, стоя вокруг: я видела черные горящие глаза женщины в красном платке, стриженного подростка, старушку с хитрым взглядом – но ни одного безумного или бессмысленного взгляда я не видела. Старушке скоро наш разговор наскучил, и она стала танцевать возле телевизора, где шел концерт, другие тоже отвлеклись на нее, хлопали и смеялись. Обшарпанные стены, лампы без плафонов. А главврач в своем шикарном кабинете уверял меня, что здесь евроремонт, когда я пришла брать интервью.
Я сижу в дебрях редукторного поселка и пью чай, и совершенно неизвестно, о чем я думаю, потому что за окном уже темно, а у художника нет телефона, и дома меня уже могли потерять. Сколько ему пришлось пережить, моему гениальному другу, сколько боли и несправедливости – гораздо больше, чем Даян или моей кустодиевской подруге. Когда-то директор школы, которую прославил на весь мир, теперь он стал просто бедным учителем рисования. О его истории я рассказывала Джефу на том семинаре. Джеф ведь был еще и правозащитником, кроме всего прочего. Я чаяла, что слова изменят судьбу моего друга-художника к лучшему.
Но он всегда надеялся, и продолжает надеяться даже теперь. Его двум кошкам тоже стоило надеяться.
Увы, пора уходить. Я всегда ухожу от него с трудом – еще и потому, что он никак не хочет меня отпускать. А Джефу всегда безразлично, ухожу я или остаюсь. И это прекрасно. Не представляю, чем бы это могло кончиться, если б…
Горят фонари и вывеска дискотеки, где больше двух лет назад я в очередной раз «влюбилась» в Харрисона Форда: был, кроме Джефа, и такой молодой человек, похожий на капитана Соло как две капли воды . Любовь не должна проходить ни на мгновение.
Вам интересно, успела ли я домой вовремя? Да, я молилась всю дорогу, и дома меня никто не искал. Когда я приехала, то сразу стала смотреть «Идиот» с участием Миронова, на который я и торопилась. А еще вам интересно, передала ли я Джефу письмо от Даян? Конечно, передала. И все сказала, как мне было велено. Это было очень давно. С тех пор Даян умерла – от тоски. Я потом прочитала в газете, что в детстве она нарисовала большого, просто огромного ярко-желтого зайца, чем очень порадовала своих родителей. Она и потом рисовала – совсем не так, как мой друг-художник или директор «Дагэнерго» - но каждый в творчестве абсолютно свободен… А, вас интересует, пришел ли Джеф к ней в больницу. Да, приходил.
Я даже думаю иногда – может, она жива на самом деле, просто инсценировала свою гибель, как Джульетта, и тайно вышла за Джефа замуж, и сейчас ждет его месяцами в какой-нибудь Ницце (а в Ницце, друзья мои, стоит ждать месяцами!)… Ведь подумайте сами – ну кто бы из ее родных и друзей позволил ей выйти замуж за такое дерьмо, как этот Джеф, который живет на семинарах и от которого уже ушли четыре жены, а уж любовниц сколько… И не перечесть. Ну да. Скорее всего, именно так оно и произошло.