Дождь

Ночь опускалась на хмурый день.
Чёрные облака закрывали серое небо.
Дождь, шедший целый день, прекратился. Но его сменил холодный ветер, который проникал под куртки, пиджаки и рубашки.
Стояло лето. И такие проливные дожди, с плохой погодой, были редкостью. Вообще то говоря, погода в том году баловала изнеженных горожан. Весна началась в феврале. А такое случается до того и нерегулярно, в северных широтах русской равнины, что в городе пошли кривотолки и всякие выдумки по поводу природных явлений. Да, - были заморозки, и всё же лето наступило в апреле. Жара, пришедшая в мае, выгнала народонаселение из своих квартир на пляжи и к водоёмам. Так что купальный сезон начался месяца на полтора раньше, проверенного многолетним опытом, положенного срока.
Всё бы хорошо. Но в июле появились вот такие чёрные дни, когда солнце стояло полностью закрытое грозовыми тучами, и холод севера подлетал к городу. В такие дни пляжи и водоёмы пустели. Люди забивались в дома и пережидали непогоду.
Но молодость, есть молодость. И мы, с другом Андреем, реши не пропускать ни одного летнего дня, поехали и в эту пасмурность на реку.
Пляж оказался пустынным. Лишь с десяток таких же, как и мы отчаянных ребят, решились в такую непогоду мутить своими телами прохладную воду.
- Приступим?
          Что может быть лучше купание, кроме мороженого? Да любого здравомыслящего человека спроси об этом предмете и он сразу согласится с вашим энтузиазмом. О чём же тогда рассуждать, если тебе немногим более семнадцати лет, ты полон здоровья и готов горы ворочать во имя жизни?
Мы разделись, положили футболки и джинсы под грибок и с разбега нырнули в воду. Тело обожгли водяные струи, но вскоре кожа привыкла к прохладной воде.
- Поплыли на тот берег, - предложил Андрей.
- Давай.
          Мы постоянно соревновались с ним на скорость переплывания нашей большой реки. Что стало, неким своеобразным ритуалом в каждом нашем совместном купании.
Встав на дно, рядом друг с другом, и досчитав до «трёх», мы оба оттолкнулись ото дна и, выгребая из под себя воду, ринулись к цели нашего соперничества – противоположному берегу. Оба мы плавали хорошо. Силы у нас были примерно равные. Тем интереснее являлся для нас вид нашего соревнования. Однако на этот раз спортивное счастье оказалось на стороне Андрея. Он опередил меня на пару метров и выиграл наше микросоревнование. Я, конечно, не обиделся: сегодня он стал первым, а завтра я не подкачаю.
Выбравшись из воды, мы сразу же окунулись в пронизывающий холод. Вода, хоть и была прохладной, но была гораздо теплее того, что мог нам предложить воздух. Нас зазнобило. О том чтобы немедленно плыть обратно, - не было и речи. Сначала надо согреться и отдохнуть, восстановив свои силы. А холод донимал. Мы попробовали бегать, но данное физическое упражнение помогло недостаточно эффективно. Дождь хлестал исключительно по всем частям наших тел. Андрей, ещё в шутку, хвастался победой. Я стал защищать себя. И возник спор. Но так как согреться мы не могли, а спор за первенство во всём, разгорался, началась безобидная борьба, когда один кидал другого на песок и тут же поднимал его за руку, на ноги, чтобы через мгновение  снова сцепиться. Так упражнялись мы довольно продолжительное количество времени.
Мы перевернули груды песка и немного уже согрелись, как вдруг мелкая изморозь прекратилась и по нам захлестал самый настоящий противный холодный дождь идущий из снеговой тучи. Он сразу обдал нас холодными струями. Всю нашу разгорячённость смыло за несколько секунд. Мы съёжились. И вскоре, от холода стало совсем невмоготу. Лично я, в тот момент, крепко пожалел, что оказался в этот день у реки. Но делать нечего, что случилось, то случилось. Надо было как-то спасаться. Мы уже подумали вновь забраться в воду, чтобы там переждать дождь, но неожиданно, в лесу, метрах в двухстах от нас, заметили небольшой огонёк. По всей вероятности это был костёр. И вместо того, чтобы нырять в сырую и холодную воду, нас необычайно сильно потянуло на этот огонёк, который обещал тепло, отдых и избавление от всех напастей.
Стараясь не шуметь ветками и травой, под проливным дождём, мы осторожно пробрались между деревьев и оказались на небольшой полянке, где на самом деле горел костёр.
Сначала мы ничего не увидели. Только пылающие ольховые поленья, да большие сосновые брёвнышки были видны в сумраке созданном деревьями, облаками, дождём и наступающим вечером.
Но когда мы приблизились ближе, то заметили лежащего у костра человека, а рядом с ним большой рюкзак и корзину с грибами.
Мы подошли к костру, поздоровались с лежащим и попросились погреться у огонька. Лежащий, безразличным голосом сказал:
- Грейтесь.
          Это был мужчина лет тридцати пяти, сорока, а может, даже и старшего возраста. В сумраке трудно было определить точный возраст. Он лежал на боку, оперев голову на здоровенную ладонь, и смотрел на огонь. Лицо его было изрезано морщинами, а в глазах стояла какая-то могучая тоска и мировая умиротворённость. Одежда незнакомца состояла из старой штормовки и свитера. На ноги были плотно натянуты резиновые сапоги, видимо с портянками. Вот, пожалуй, и всё, что мы могли отметить, про себя, о том, человеке, что разрешил нам погреться возле своего костра.
Мы, в одних плавках, дрожа, присели на корточки с другой стороны костра и жадно протянули руки к пылающим поленьям. Нас трясло.
Дождь постепенно усиливался, а темнота всё сгущалась.
- Холодно? – безучастно осведомился лежащий.
- Холодно, - согласились мы.
          Незнакомец, почти не меняя своего положения, порылся свободной рукой в своём рюкзаке и достал оттуда потрёпанное шерстяное одеяло. Протягивая его нам, он сказал:
- Закройтесь.
          Мы с охотой последовали его совету. И оба забрались под это одеяло, которое показалось нам необычайно тёплым.
- Откуда, ребята? – опять спросил незнакомец.
- Из города.
- А-а… - понятливо протянул он, - Купались?
- Купались, - согласились мы.
- И не лень вам было, в такой дубёж в воду лезть, - хмыкнул
наш спаситель.
- Привыкшие, - ответил Андрей, который был мастером
тянуть пустые разговоры, - вода в дождь тёплая. А вот воздух холодный. Это точно. Но ничего. Мы каждый день с мая по октябрь уже пять лет тут кантуемся. Не страшно. Сейчас немного отогреемся, и обратно двинем. Нам не привыкать.
- Голосистый у тебя друг, - обращаясь ко мне, сказал
незнакомец, - Школьники, что ли?
- В этом году школу окончили, - немного обиделся я на
незнакомца, - Через месяц в политех поступать собираемся.
- Понятно, - отозвался лежащий и замолчал.
- А вы за грибами? – поинтересовался Андрей.
- За грибами, - неопределённо ответил незнакомец, - и не
только за этим.
Достав пачку сигарет, он предложил нам закурить. Я не курил. Андрей же не отказался. Он достал из костра пылающую головёшку, прикурил и жадно затянулся. Незнакомец прикуривал долго. Бросив, наконец, свою ветку обратно в костёр, он туманно посмотрел на нас и спросил:
- Зовут то как?
- Меня Саней, - сказал я.
- А меня Андреем.
- Ну а меня Толиком зовут. Вот и познакомились, значит. А в
городе, где живёте?
Мы объяснили, что живём в старом городе, и назвали местное обозначение нашего района.
- А-а…Знаю, - несколько оживился наш собеседник, - Был
там. Был и жил, одно время.
Тут, вдруг, он опять замолчал и, видимо, о чём то задумался. Думал он, по-видимому, над чем-то печальным или трагическим, так как лицо у него стало угрюмым и отчуждённым.
Мы сообразили, что нам следует удалиться и не мешать Толику думать над своими проблемами. А так как жаркий огонь и тёплое одеяло согрели нас уже достаточно, то мы решили не откладывать своего решения. Я уже сворачивал одеяло, для того чтобы его отдать, как Толик поднял на нас глаза и приглушённым голосом спросил:
- Вы что: уходите?
- Да поздно уже. И вообще… - попытался, как-то оправдать
наш уход от костра Андрей.
- Вы что, спешите? – опять спросил Толик.
- Да нет, вообще-то, - признался я.
- Тогда сидите, пока дождь не кончится. А то на реке сейчас
чёрт знает что творится. Плыть трудно. Погрейтесь, пока, а я вам сказку расскажу, - тут он остановился, видимо засомневался: рассказывать или не рассказывать. И, наконец, решившись, уверенно закончил, - А, чёрт! Расскажу я вам ребята о своей жизни.
Мы были поражены его голосом. Мы слышали сильный могучий бас, и в то же время, что-то надломленное, стёртое и застаревшее слышалось в голосе Толика. Тут присутствовала и ярость бессилия, и глубина чувства и тоска, и могучая сила характера обладателя этого голоса. Я, даже, и не думал, что человеческой интонацией можно передать одновременно столько чувств.
Мы вновь устроились у костра, принимая приглашение Толика. Но, по правде говоря, нам и самим не хотелось уходить от тепла и уюта.
А Толян, как мы его стали между собой называть, хотя он и был старше нас чуть ли не в два раза, в молчании докурил сигарету и достал из пачки новую. Так же, не спеша, с оттягом, он прикурил, потом обвёл нас своим пристальным взглядом.
- Было мне восемнадцать лет, - начал он, - примерно столько
же, как и вам сейчас. Дело было перед армией. А я в детстве был шалопаем и не хотел учиться. Ну, что – делать нечего.
Работал я тогда на машиностроительном. Дёргали меня, дёргали, и в конце концов заставили учиться. Может, что-нибудь имеете в представлении своём о вечерней школе? Нет? Ну, тогда коротко…Это обычный двухэтажный барак. В городе такие ещё сохранились. Закреплены они за заводами, фабриками, ну и прочими крупными базами. Имеют свой штат педагогов и именуются ШРМ: школой рабочей молодёжи. Вот в такую школу и поместили меня. А дело к призыву. Вызывают в военкомат. А я так и так: «Учусь». «Принеси справку», - говорят. Принёс я справку, а мне отсрочку, как положено…А я кроме восьми классов и года в ПТУ ничего не имел. Вот и поместили меня в 10 класс.
Осень, прохладно, а я как прилежный ученик хожу раз в неделю в эту ШРМ и учусь. Там всего раз в неделю надо ходить. Это наш законный день был, с освобождением от работы. Но зато как залупят в этот день десять уроков, вот и сиди, мучайся. Вначале тяжко было. Как-никак, а с пол девятого до пяти вечера отсидеть, - тут тоже навык надо иметь.
Правда, есть там большой перерыв на обед в сорок минут. Но это не меняло дела…
Вот захожу я в первый раз в десятый класс. Сидят десять особ женского пола, моего возраста и ни одного парня. Я вообще в то время женского общества не уважал. Ну, воспользоваться тем, что у них есть, - это можно. Но я не очень был ярым охотником. А в остальном: ну что с бабы возьмёшь? Драться, с ними не дерутся. Выпить? Так с ними не выпьешь, как надо. Базар с ними тоже гнилой идёт, а остальное меня в то время не интересовало.
Вот, зашёл я в класс, поздоровался с преподавателем и на заднюю парту сел. Всегда любил задние места в школе. И незаметнее да и свободы побольше. Сел я туда, тетрадку развернул и сижу чёртиков, да крестики рисую. Не заметил, как и урок кончился. Звонок, так звонок. Правил я не знал: что куда. Продолжаю сидеть, рисую…
Раз, одна девица спрашивает, как мол меня зовут. Я корректно отвечаю: Толик, мол. Ответил и опять за своё. А девки, ну как девки, только раза в три энергичнее обычных. Сидят, растыкают; над учителем разоряются. Физика это была. Вёл её тогда у нас мужичонка такой неприглядный. Не помню уже как его звали, но тоже шустрый. А с виду низенький такой, полулысый, небритый…Он всё отшучивался от девок. А они всё наседали   на него со всех сторон, как мухи на сладкое лакомство. Ну, ладно, пусть они на него налегают, как умеют. Мне до этого дела нет. Я всё своим делом занимаюсь. Мне до других, как до прошлогоднего снега.
Так и шёл первый день моих занятий. Переходили из кабинета в кабинет. Я на задних партах располагался. Девки на передних. Я рисую. Они растыкают над чем только можно и как только можно. На обеде сходил в столовую, закусил и ещё пять уроков отмучался. Домой пошёл, как после хорошей, сверхурочной смены. Ну, это ерунда. Сходил к друзьям, повеселились, и всё прошло.
Нет. Вначале мне совсем не понравилось в этом «храме наук». Но ничего, скоро во вкус вошёл.
В следующий раз и ребята появились. Это были мои однолетки, да ещё двое постарше. Вовка, Мишка, Славка, потом ещё один Вовка и Арсен. Ребята ничего, клёвые, но не со всеми я сразу сообразился. С теми, что постарше, с ними легче вышло: всё же свои. С Мишкой я ещё по работе был знаком. Вот и решили отметить чей-то день рождения, не помню уже чей. Дождались большого перерыва и в магазин. Взяли там всё, что положено, употребили во внутрь, и обратно в школу.
Вот так я и учился в десятом классе.
На шесть человек мужского пола у нас было двадцать семь представителей женского.
Я уже говорил, что не очень падок был до этих дел. Но делать нечего. И меня ребята втянули в эти аферы. И пошла жизнь коромыслом, на медовом прянике. То с одной посидишь, поболтаешь, то с другой на перемене позаигрываешь, - а в результате втянулся, повеселел и в школу стал ходить не так как на повинность, а как на праздник. Да и в самом деле мы там праздники устраивали: то напьёмся и горланить начнём, а если денег нет, - с девчонками играем, в карты режемся. Ну, в общем, всё стало в другом свете просматриваться. И что-то заиграло во мне. Я вообще был индиферентной фигурой, до того. А тут стал я по разному к девчонкам присматриваться. Вроде бы всё как надо, ничего особенного, а вот что-то есть, разволнуется сердечко. Вот, с этого, собственно, и можно начать рассказ о моей глупой жизни.
Стал я на девчонок присматриваться. Прицеливался, приценивался…Ну, короче, выбирал. И выбирал, довольно долго. В классе много было красоток и почти все с острым языком. Но особенно, выделялось штук пять: Танька, Светка, Ленка, Наташка и Катька. На них и были направлены главные старания всех нас: мужиков. Каждому требовалось разное, но порой не хватало чего-то. Было так, что мы сразу, одновременно, на одну устремлялись. И тогда что только не происходило! Короче, чуть ли не в очередь записывались…а девчонки, в конце концов, дичиться перестали. Мы пиво идём употреблять и они с нами. Потом, после пива, переходили на более сильные напитки. Ну, в общем, стали компанией. Я долго выбирал ту, с которой ходить собираюсь. Вроде бы все хороши, а вот одну единственную выделить было трудно. Но всё же выбрал – Светку. Она очень на мальчишку походила. Пацанка, короче. Мне такие, острые на язык и весёлые на нрав, нравились. Вот я и решил с ней сконтаваться.
Пили мы где то за баром, у реки. Там было уже наше законное место. Там я и пошёл на неё и с левого и с правого фланга, с намёками. Она, видимо, всё поняла и тоже сама намекать начала.
Учились мы в тот день по-особенному. Глотнув норму, на обеде, пришли в школу. Учимся. Девчонкам ничего, а нам ещё хочется. Насобирали денег и после седьмого урока задвинули в магазин. Урок ходили. Раздавили три пузырька на четверых и обратно в школу пришли. Но тут, добавить надо, что нас стали прижимать в школе  с выпивкой. А тут урок прогуляли и к тому же еле на ногах держимся. Короче, никаких справок мы не получили и стали нас выперать из школы, как только можно. Но если у человека горит, то ему всё до фени. Так и нам…Прошлялись ещё два урока. Денег где-то заняли. Уроки кончились. Девчонки выходят. Мы к ним…Насобирали, точно не помню, рублей десять. Опять в магазин ринулись. Набрали там всякой бормотухи, которую пить можно и на наше старое место дёрнули. Расположились там десяткой. Проблема: стакан надо. Катька с Ленкой пошли куда-то в дом, выпросили кружку. Стоим, покуриваем, попиваем.
Вот она наша молодость какая была. Вы, теперь, наверное, и не знаете, что такое спиртное. А мы этим жили, и казалось, всё естественным, обычным, как и сама жизнь.
Вот так и стояли мы, пили. Я к Светке жмусь, как положено. Оно ко мне. Всё естественно, а значит не безобразно. Выпили мы три или четыре бутылочки. Ещё мало показалось. Стали соображать: у кого денег ещё можно найти. И тут я вспомнил: у меня же дома где-то на заначке рублей пятьдесят лежат. Высказал эту мысль. Все обрадовались. Вовка со мной пошёл ко мне домой, а все остальные задвинули в другое место, специально назначенное. Взяли мы у меня дома деньги и опять в магазин пошли. Набрали там, на четвертной уже не помню чего, но много. Несли во всех карманах и за пазухой. Встретили ребят в назначенном месте. Пошли куда-то в детский садик. Хорошо устроились. Но все уже пьяненькие были. Поддавали, поддававли и совсем захмелели. Песни стали петь. Тут, под пьяную лавочку, я и разъяснил свои виды Светке. Она тоже была сильно датая. Засмеялась, заершилась. Целоваться полезла. Ну, и я не дурак. Короче, наше веселье кончилось тем, что всем стало очень весело. Одна половина нашей «компашки» заснула: кто где. А остальные допились до того, что чуть драться не начали. До драка, конечно, дело не дошло, но теряться мы стали. Потом, как говориться, я выпал и очнулся уже дома в девять утра. На смену я, конечно, опоздал. Пришлось во вторую выходить. Отработал смену, а что было днём раньше, вспомнить никак не могу. Ладно. Замяли в памяти это дело.
На следующей неделе в школу прихожу, там мне и рассказали, что и как было. Делов я натворил кучу…Ну, и это дело замяли. Пошли, бухнули на всю компанию и забыли все неурядицы. Я опять к Светке трусь, сам уже забыл о том, что неделю до этого я ей говорил. Она – ноль внимания. Я так и сяк – голый номер. Как я только не ошивался возле неё, ничего не помогло.
А вскоре учебный год закончился. Нас под фанфары перевели в одиннадцатый класс. Мы это дело отметили. А раз Светка не обращала на меня ни какого внимания, я решил последовать её примеру.
Каникулы вещь хорошая. Я рассчитался с завода, и на лето поехал шабашить. Подработал там неплохо. Всё прекрасно. Напокупал всевозможных вещичек, приоделся. О Светке и вообще забыл.
В школу, после красивой жизни, не тянуло, но военкомат пёр в нагляк, и пришлось топать. Устроился на том же заводе, где и раньше работал, и в начале октября пошёл в школу. Всё, как положено. С ребятами встретился, правда не со всеми: кто уехал, кто вообще ушёл из школы, но основной костяк старой гвардии остался. Стали снова гусарить…Тут всё и началось. После каникул девчонки стали какими-то не такими. То ли взрослыми стали, то ли идейными, то ли ещё там чего, но только не стало у нас с ними чего-то клеиться. Они сами по себе, мы сами по себе. Так и повелось. Расстыкать на уроках они стали меньше. Держались порознь от нас, в своей компании. Ну, мы сначала ноль внимания, это я имею ввиду себя. Мол, ничего меня не тревожит, а всё остальное по боку, - думал я тогда. Но как-то само по себе получилось, что Светка опять в моём уме залегла. Думал: что в ней такого хорошего? А чёрт его знает, что такого особенного в ней. Только засела она в моём мозгу и всё тут. и в этом ничего нет смешного, что путём логических рассуждений я понял, что влюбился в неё. Втюрился, ну и втюрился, - решил я, - пойдёт, ничего страшного. А страшное как раз в этом и было. Ночами она почему то стала сниться мне. Днём всё время стояла перед глазами. Дошло дело до галлюцинаций. И тут я серьёзно испугался: думал, что с ума схожу. И вот какая штука тут получилась: мне не нужно было её тело, а необходим был только дух, только внутреннее содержание…И отделаться от этого я не мог, как ни старался. Что со мной происходило! Я на стены кидался, водку пил напропалую – всё без толку. Надо Светку и всё тут…
Вот тогда меня серьёзно и прижало. Стал думать, что откуда получается. Так и не придумал; но понял одно: надо ей понравиться. А как это сделать – одни инстинкты подсказывали. Стал наряжаться, подкалывать на уроках, базарить анекдоты. Но всё было в пустую. Пробовал подбираться к ней с разных сторон, но всё как о стену горох…
Вот с такими проблемами я и бегал тогда, куда только можно, чуть ли не к психиатру. Глупо, наверное, но сердцу не прикажешь…
Я разрывался, бесился, кричал чуть ли не во весь голос о своей любви, а ей хоть бы что…Уже дружки мои близкие посмеиваться стали надо мной. Мол, заарканила девка, а брать к себе не хочет. Да и сам я понимал умом, что пора бы отойти от неё, раз ничего не получается. А сердце билось и требовало…Я клянил себя и низвергал все проклятия на род человеческий, - ничего не помогало. Дошло до того, что письма стал ей писать. А отправлять боялся: вдруг отказ…и тогда хоть на свете не живи. Писем сто за зиму написал. Ну, и дурак я тогда был! Шёл на все ухищрения, делал самые прямые намёки…
Я был на всё согласен, а вот прямо поговорить не было сил, не мог. Всё боялся: вдруг отказ. Вот так и бесился до весны.
С ребятами мы по-прежнему посещали бар и в магазин не забывали заглядывать. И вот как-то весной, до экзаменов ещё было два месяца, наша тёплая компания пошла отмечать в обед чей-то день рождения. Наотмечались и про школу совсем забыли. Оставшиеся пять уроков мы продолжали отмечать свой скромный праздник, а к концу учебного дня в школу за справками явились. Нас, что естественно, послали оттуда подальше. Что делать? Денег больше нет. Веселиться нечем. Распрощались, по-приятельски, и по домам пошли. Та зима меня сильно изменила. Вот я и решил, наконец, в подпитом виде, придти к ней и всё выложить на чистоту. Пришёл. А у неё скопище. Кого там только не было! И подружки, и парни, и мамаши и папаши…Я и не знал, что это именно у неё в этот день – день рождения. Явился я, значит, в неурочный час. Ну, делать нечего, позвал её, и давай на площадке выкручиваться. Хотел в любви признаться, со всеми нормальными последствиями. А вместо этого прорвало меня и погнал я на неё чуть ли не матом. Обругал так как только мог. Видно, у меня случилось к тому времени, уже полное затмение в мозгу. Я и сам не понимал того, что говорил. Наоскорблял, наобзывал её…И вдруг её прорвало. Так и получилось: я на неё, а она на меня орём. Стояли, ругались минут десять. На прощание я пообещал, что зарежу её, а она сообщила, что посадит меня. Так и разошлись. Она дверь захлопнула, а я пошёл просыпаться. Потом два месяца прошли, как в тумане…Помню плохо, потому, что был в запое. Пил я по страшному…Ребята мне много дряни наговорили о Светке. Я тогда про всё поверил. Стал немного остывать к ней. Но остывал я тоже с муками. Сердце тянулось и в одну сторону и в другую. Были моменты когда я чувствовал, что она для меня ничего не значит. А потом снова какой то толчок, - и всё по новой начинается.
В конце концов, появились всевозможные приступы любви этой. То хотелось её только увидеть, то желал немедленно под венец, то метался в бессилии, что-либо предпринять или напротив – лежал в безучастии, тогда было на всё наплевать: пусть хоть потоп.
…Сдали мы экзамены. Пошли праздновать окончание школы. И тут, как то само по себе случилось, что обе наши компании снова в одну слились. Ужрались мы в доску…Гитары гремели, а мы песни орали. Вышли мы к реке. Тут я ещё одну попытку сделал, чтобы со Светкой сойтись. Подобрался к ней с левой стороны, за руку взял и так ходил, пока она совсем от водочки не окосела, и не упала мне нп грудь…
Вы знаете, конечно, нашу набережную у реки. Она тогда ещё не достроена была. А кусты и деревья уже везде понасадили. Вот наша компания, и так еле на ногах держащаяся, забралась под эти деревья и кусты. Те, кто ещё мог в руках стакан держать, стали допивать содержимое из бутылок. А остальные на травке расположились и задремали. Мы сидим, струны на гитаре мучаем. Пьём. Нас мало осталось: одни парни, да и то только самые крепкие. Все накачались до предела. Тут, терять мне было нечего, я им всё и рассказал, что между мной и Светкой было. Вернее, чего не было. Старший, среди нас, Вовка, предложил тут же, на месте, и поженить нас. Составили филькину грамоту. Написали там, что на вечные времена я и Светка являемся мужем и женой. И скрепили эту бумагу подписями свидетелей. Это тех, кто ещё в состоянии писать был. Подписался и я, как жених. А невесту решили потом оповестить обо всём…Подписать, мы все подписали, а вот отпраздновать свадьбу не успели: перебрали крепко и тут же спать улеглись.
…Проснулся я на берегу, там где водная станция сейчас стоит. А тогда там стройка ещё шла. Встал. На мне всё в грязи, башка болит, ноги не слушаются. Решил я себя немного в порядок привести. Разделся и купаться полез. В реку зашёл, отплыл, и тут меня судорога схватила. А течение у нас на реке сильное. Вот и понесло меня вниз по реке, а мне всё кажется, что в глубь ухожу. Напрягся. Поплыл на одних руках к берегу. Может, с час плыл. Выплыл, короче, улёгся на песок и ещё с полчаса отходил от процедурной ванны. Потом пришёл в себя наконец, холодно показалось, а в голове туман всё ещё бродит. Встал. Пошёл одежду свою искать. Пока я барахтался там, в воде, меня с километр вниз по течению снесло. Нашёл я свою одежду, почистил её. Оделся и стал соображать, что же со мной днём раньше было.
Вспомнил, почти всё вспомнил и направился искать место, где мы веселились. Ходил, ходил и нашёл. Правда, кроме пустых бутылок, ничего и никого не было на берегу, но мне и этого хватило для того, чтобы всё остальное вспомнить до деталей. Вспомнил я и так называемый, наш брачный контакт. Тут опять на память Светка пришла. И опять, в какой уже раз, мне сердце защемило.
Я как безумный побежал с набережной. И вместо того, чтобы домой лететь, переодеться там и всё прочее…я к ней побежал. Прибежал, а её дома нет. Делать нечего – пришлось к себе домой топать.
Пришёл. Поел. И такой во мне перегар от водки и любви смешался, что выпил я целую банку огуречного рассола и упал на кровать. Вроде, полегчало. Решил я всё забыть. Не помню, сколько я пролежал так. Настроение у меня менялось ежеминутно. Сам не пойму как я оказался на улице. И ещё удивительней то, что пришёл я в себя   возле её дома, у подъезда, на скамейке. Я сидел на скамейке и ждал у моря погоды. Ждал я долго. Наверное часов пять, а может быть и больше. Жильцы подъезда уже стали косо на меня посматривать. Но мне было не до этих старичков и старушек. У них уже всё выгорело, и осталась только жизненная пустота обывателей.
А у меня всё пылало. Я сидел, как на печке и с упорством фанатика или маньяка какого-нибудь, всё смотрел на её окна.
Сидел, мечтал и думал. Кого ей надо? Может о принце мечтает или о разбойнике весёлом? А, может, я сам глупо вёл себя? Или наоборот, - слишком осторожно и алчно? Вопросов было много. Сам я не мог на них ответить. Все проблемы могла разрешить только сама Светка. А её не было. Я готов был ждать её сутками или по крайней мере ещё часов десять. Но к вечеру Светка появилась. Я встал. Мне необходимо было немедленно разрешить все проблемы. И тут я увидел её лицо. На нём имелось всё: и надменность и презрение и отталкивающая гримаса бешенства. И я понял, что всё провалилось. Тогда я и задал тот единственный вопрос, который волновал меня больше всего: «Согласна она или нет»…На Светкином лице появилось недоумение. Вот чего, чего, а такой реакции, я никак не ожидал. Было похоже, что такого вопроса она не предвидела. А я опять за своё…Она постояла, поколебалась и ответила: «Нет». Я  сделал вид, что удовлетворён её ответом и преспокойно потопал домой.
А ночью со мной случился нервный припадок. Я оцепенел и не мог пошевелиться. Мне казалось, что умираю, а над головой стоял мираж Светки. По видимому, я сходил с ума. Я сходил с ума из-за неё.
Часа в четыре я, наконец смог прийти в нормальное состояние. Сердце моё колотило раза в два сильнее, чем положено, а внутри организма стоял такой перегар и так хотелось вывернуть себе все внутренности, что я бросился пить воду. И пил я до тех пор, пока меня не стало рвать. Выблевал я всё из себя, а эта проклятая тоска осталась. И решил я в ту ночь: если не мне, то и ни кому. Довела меня моя душа до ручки. Я был на всё говор и решил…украсть Светку. А потом увезти куда-нибудь далеко…И, может, где то там, мы сойдёмся духом. Я уже говорил, что плоть меня, собственно, не интересовала. Мне нужна была душевная близость. Словно, мы духом стали одним и тем же: одно целое. Но вот в своих фантазиях я и не подумал о том, что я то всё происходящее принимаю исключительно себя самого, а она, возможно, совсем не думает ни о чём подобном. Об этом я совсем не задумывался. Да, не учитывал я слишком многого. Я всё планировал применительно к себе, к своему состоянию. И мне всё казалось простым и естественным. Но, ещё раз скажу, - её в расчёт я не брал. В своей голове я построил идеальный образ, соответствующий реальному макету, и любил этот образ, перенеся его на живого человека.
И ещё одного я не учёл: возраста. Я находился тогда в таком возрасте, когда открывается мир, когда всё вокруг принимает какие-то определённые ценности и понятия. Нет. Это не открытие мира малолетним ребёнка. Это совершенно иное. Все предметы знакомы, все термины приелись. Но вдруг открывается какой-то иной смысл, более глубокий, философский, что ли…Вы и сами на себе, наверное, это ощущаете. Так оно и происходит нормальное развитие. Так и должно быть. Природа берёт своё, отдавая, в замен, великие ценности…
Теперь то я понимаю всё, а тогда происходящее со мной казалось чем то необычным и не понятным. Я и любовь принимал, как стихийное бедствие, как нечто фатальное.
Всё, конечно глупо вышло. Но теперь казни не казни себя, а того, что было, не изменишь.
И вот, как то вечером, я пошёл на своё преступление. Хе-е. Дурачком меня назвать, конечно, мало, а на умалишённого я не походил. Вот и получилась, какая то смесь…
Взял я с собой рюкзак, набил его продуктами, бельём, предметами так сказать, первой необходимости. Вот с этим рюкзаком я и пошёл на своё преступление.
В час ночи притопал к ней домой, позвонил, жду. Дверь открывается и выходит её папаша. Здоровенный такой детина. «Чего надо?» «Свету, - отвечаю, - позовите». Получил я от него в ухо и ещё мораль пришлось слушать, как не надо за девушками гоняться. Оказывается, что я её терроризирую и везде преследую. Значит я бандит и ненадёжный человек. Про всё про это мне её папаша часа два втолковывал на улице. А я впал в свои умственные созерцания и ни бе ни ме не смог ему сказать в ответ. Наседал он на меня по крупному, а потом пригрозил, чтобы ноги моей в его доме больше не было. Эти последние его слова только и дошли до моего сознания. Значит, всё прошло впустую.
Сознание бешено работало. Мысли все перепутались. Я плюнул и пошёл обратно. Мне казалось всё конченым: и мечты, и жизнь, и всё на свете. И было безразлично: задавит ли меня машина или зарежут ночные бандиты, - тогда ещё были такие. Я шёл, смотрел себе под ноги, и не в силах  сдержать в себе того, что творилось в груди, вдруг заревел. Как пацан, как последний мальчишка.
Пришёл домой, сбросил с себя все шмотки, улёгся на пол и замер. Я не спал, но сил шевелиться не было. В голове стояла пустота: ни одной мысли. Так пролежал я до утра, а утром решил кончить с собой.
Толик замолчал. И его взор упёрся в угли костра. Лицо Толика, передёрнутое морщинами, было суровым и величественным. Дикая боль стояла в его глазах. И в этот миг можно было легко себе представить каким он вернулся после того вечера, к себе домой. Толик докуривал сигарету. Кучка окурков лежала с его стороны костра.
Между тем, дождь кончился, но на смену ему пришла ночь. Тёмные мохнатые облака стали неразличимы в темноте. Прохладный ветер разгуливал по лесу.
Нам было тепло под шерстяным одеялом у костра. Мы не заметили, как прошло время. То, что рассказал нам Толик, воспринималось, как странная фантастика. Однако, всё сказанное, могло быть и настоящей правдой. Мы жадно слушали, так как корни самого рассказа уже затронули наши сердца, что, возможно, являлось всего лишь результатом просмотренных фильмов, прочитанных книг и прослушанных песен.
- А дальше что? – спросил Андрей.
- Дальше? – голос Толика охрип и стал ещё глуше и
мощней, - Что дальше, - и горечь слышалась в его словах, - вздёрнулся я.
- Как?! – не поняли мы.
- Повесился. Да, чёрт подери этих медиков, - спасли. А
потом отлежался, в армию сходил и задвинул на северные стройки. Шлялся, работал, в передрягах разных был…А Светку забыть не могу. Даже сейчас. Только для того, чтобы увидеть её, я и приехал сюда, в родной город.
Толик недобро усмехнулся.
- Увидел. За какого то инженеришку выскочила. Говорит,
хороший человек. И пацан у них там уже бегает: три года. Встретился я с ней. Ещё красивее стала. Поговорили немного. Я опять за своё. Сказал ей: если что с мужем не поладит, так пусть меня ввиду имеет. Пожала плечами, ни чего не сказала. Вот она жизнь какая. Сразу и не поймёшь, где что лежит и что следует брать, а что лучше оставить. Вот вы смотрите на меня и думаете: мол сидит старик, лет под сорок, и рассказывает душещипательную сказку о своей жизни. А мне всего-навсего двадцать восемь. Да-а, вот она жизнь то какая. Где потеряешь, где найдёшь, а где и из рук упустишь.
Толик замолчал и вновь стал разглядывать угольки пылающего костра.
- А дальше? – опять задал вопрос Андрей.
          Но этот вопрос был лишним.
- А дальше ничего, - посмотрел на нас Толик, - Вот кончится
отпуск и уеду я обратно к себе, на север, на тосковье. Я уже привык к тишине. Там, одному, как то легче. Буду каждый отпуск приезжать сюда, чтобы видеть её. Жизнь есть жизнь. Может, что-нибудь и изменится в ней. А больше ничего.
По тону его голоса мы поняли, что засиделись. Мы встали, отблагодарили за тепло, вернули одеяло, простились и пошли обратно к реке.
Мы не разговаривали, мы переживали рассказанное нам.
Вода обдала холодом. Водяные струи так и хотели заморозить что-нибудь на наших телах. Но мы не торопились и не устраивали соревнования на скорость переплытия. Мы были уверены в своих силах.
Уже совсем рядом горели огни города. А по небу плыли чёрные облака. Казалось, что и небо решило напоследок одарить нас своей сыростью. Но дождя не было. Лишь где-то далеко, вниз по реке, громыхнул гром, и сверкнула ослепительная молния.