КАК ОН МОГ?

Кое-как  справившись с  толстым омлетом  с помидорами (на  юге  принято  яичницу  жарить с луком, перцами, помидорами), Зося  побежала в  телевизионку, промокая  полотенечком красные  глаза. В пустынной по случаю  воинского праздника телевизионке сидела только полнушка тетя Мура, дежурная вахтерша, прихлебывая рдяно-коричневый чай из пол-литровой  банки.
- К тебе пришла  жилица? – спросила  она, дружелюбно потрепав горестную  Зосю по попке.
- Нет, не пришла. А  кто такая?
- Приходила  днем с  бумажкой от коменданта.
- А,  да!  У меня же  пустая  койка.
- Давай  смирись. Будет тебе подружка в бар ходить.
- Не  надо мне никакого бара! Я буду  песни сочинять и петь…Одна! В гордом  одиночестве
- Ладно, ладно. – И опять потрепала  Зосю по попке, как детсадовскую и уставилась в щербатый телевизор на  торжественный концерт  из Дворца  Съездов.

Жилица  пришла  к вечеру, румяная, широколечая и гордая, в  тесном  черном  пальто. Он  вошла к  Зосе  с кожаным в  ремнях чемоданом и болгарским именем Иванна. Получив у  тети  Муры  белье, она молниеносно заправила  постель, и, подмигнув заторможенной  Зосе, достала  бутылку  вина «Диброй».
- О, одиночество, как  твой характер  крут!
Посверкивая  циркулем  железным,
Как  холодно  ты  замыкаешь круг
Не  внемля  увереньям  бесполезным…
Зося, едва  отхлебнув  из  толстого общежитского стакана холодящий  аромат  осени, сразу поняла, что это прибыл  свой  человек. Раз широкоплечая  знала  Цветаеву, значит не все так  плохо.
- У меня  любимая – вот! – потянувшись к  гитаре, Зося  плавно и низко  запела «Был  город розовый, как  зимняя  заря…Был  мир  большой, как  вечер  древний.  Мы  были дочери  почти  царя – почти  царевны…»
- О, - Иванна  повела дымящейся  сигаретой и подняла  брови. – Речь в  стихах… Всегда о прошлом.  Чем  жить сегодня… неясно.
- Прошлым  тоже  можно. Скажешь, у тебя  его нет?
- Я приехала…  Прямо из прошлого.
- А-а, - не врубилась Зося, - бывает. Меня  сегодня бросили окончательно… Наливай.
- Меня.  Тоже.
Иванна  чеканила короткие  предложения, как  будто  ввинчивая  точки после  каждого слова. Шапка ее волос с темной химией закреплялась заколкой  «краб». Свитер изысканный, заколка, косметика, дорогие  сапоги, бессильно припавшие замшевыми голенищами к шкафу - все  выдавало в Иванне богатую, особенную стать. И вот надо же – после окончания института Иванна не смогла остаться в родном северном  городе. Роман с таинственным  молодым  человеком  почему-то не закончился браком, пришлось уезжать… У них  были  поездки  в глухие сокровенные уголки, в бревенчатые избушки, в туманные  грибные  леса. Молодой  человек, которого звали Димитрий, она так и говорила – ДИ-митрий – вел  себя загадочно. Дарил подарки, везде  брал с  собой, но всегда  был не рядом.  И кто бы ни был  рядом, он всегда был один. Припадая к старому транзистору, он  ловил Джонпила, светлел глазами и задвигал за  собой прозрачную  стену.
 -  Ну, все -  махнула рукою Зося и задела бутылку, - кранты  вашему  роману.Пора начинать новый...
Бутылка  покатилась и вальнулась на колени широкоплечей. Та четко поставила ее обратно Хорошо, что пробка оказалась на месте.
 - Я все равно. Считаю,  мы…  Будем вместе.
  - Да ради бога, ради бога! - Зося  пожала  плечиками. – Он  какой?
  - Он смеется  беззвучно.  Любит битлов и путешествия. Аспирант. Юморист… У него  есть теория смеха. 
 -  А мой техник на  рембазе. Ну, тут  рембааза для  авиамоторов. И друзья  на  рембазе. Много получают!  Неземная  красота досталась  дебилу.
 - Вы  поссорились?
 - Женился.
 - Просто вы из разных социальных групп. Все равно расстались бы. А мы  из  одного…
 - Мы  с тобой из тех, кому  нужна  Цветаева, – повернула  Зося.
Иванна снова  закурила. Она  слишком  много  курила и смотрела  вдаль. Но  доверчивая  Зося ей не мешала   верить в  высокие  чувства. Только она себе не представляла, как  можно  так  возвышенно любить и все же отпустить девушку  так  далеко. А  Иванна  думала – как  же мог техник так  поступить. Они возмущались  чужой жестокостью и не удивлялсь жестокости по отношению к  себе.
Они тосковали.  Каждая  о своем.  С легким  вздохом  убирали со стола, гасили  свет и утыкались в подушки. По радио играла музыка – одна и та же в  их тюлевой комнате и в той, за  сотни  километров.
Димитрий в это время  не тосковал, а  запирал на замок помещение и  неторопливо  шел в  ДК, где никак не начиналась  репетиция местного  рок-ансамбля «Пост скриптум». Танцевальный  сезон был в разгаре. Димитрий  писал  им  тексты  песен. На этот раз  перевод песни  Харрисона  «Пока  моя  гитара  плачет».Тогда  было  строго на этот счет: пять  песен  советских, одна  английская. Он склонился, роясь в папке, и битловские роскошные локоны закрыли  лицо. Ребята  обернулись к  нему:
- Давай  скорее!  Все подключили...