Мода на Веру

В этот поздний вечер я в легкой скуке, можно даже сказать, в легком отупении от бездействия и неясной хандры, что так часто посещает меня в славном граде Петра Великого, прохаживался по питерским клубам, надеясь развеяться, послушать хорошей музыки и нахвататься приятных или же не очень приятных впечатлений, но которые в любом случае должны были меня хоть немного да расшевелить…
Но уже давно тьма опустилась на город, уже засияли многочисленные яркие витрины и вывески, заманивая к растлевающим огням своим снующих то туда, то сюда бесконечных мотыльков-прохожих. Но я по-прежнему в полном одиночестве плыву в серых толпах, и все также выколоченным кирпичом и битым стеклом сереют грязные темные подворотни, живым мертвецом восставшие посреди внешнего великолепия, особенно ясно и нелепо обозначившимся после празднования 300-летия Санкт-Петербурга.
Но мысли мои сейчас не об этом, мысли мои лениво плывут вслед незнакомым лицам, растворяясь в спинах и разбиваясь об искусственные улыбки вежливых и хорошеньких продавщиц. Может, плюнуть на все и отправиться домой? В конце концов, не первый же день меня ломает неясная тоска, голова пуста и мысли в ней угрюмы. Приду домой, выпью чашку чая и, ни о чем более не думая, завалюсь спать, авось поутру оклемаюсь от своего преддепрессионного состояния, следствием которого является полная творческая несостоятельность…
Но стоп! Ведь вот! Вот тот яркий огонек, что влечет меня, и сладостные звуки и благовония, доносящиеся из приоткрытых дверей, дразнят, возбуждают интерес, и я поднимаю голову, убыстряю шаг, отринув сомнения и оставив позади весь остальной город.
Да, здесь было интересно. Как будто я случайно попал на веселое костюмированное представление с восточно-индийским уклоном. Я ожидал другого, но… но в любом случае, серость и скука на время оставили меня и, не долго думая, я присел за единственный свободный столик и с интересом стал глядеть на разодетых в белые, желтые длинные балахоны мужчин и женщин, шумно и весело танцующих своеобразный религиозный танец.
Первое впечатление не обмануло меня – здесь действительно праздновали индусский праздник. В теплом и чуть влажном полумраке кружили сладкие дурманящие ароматы, словно десятки кадил коптили это вообще-то небольшое помещение, но в котором в данный момент уместилось около семидесяти человек – за каждым столиком сидело человек по пять, и лишь один я сидел в одиночестве. Но не долго. Очень скоро, когда закончился танец, ко мне подсели три человека из недавних «танцоров»: две приятные девушки и потный красный мужчина, каждые пять минут обтирающий свое мясистое лицо широким платком – ему явно не легко давались хороводы. Красная точка на лбу его – знак бога Шивы – размазалась, но видимо для него этот ничего не значило.
– Понравилось? – спросила одна из девушек, обращаясь почему-то ко мне.
Я сдержанно кивнул. Затем улыбнулся и поинтересовался:
– А что празднуете? Судя по вашим знакам на лбу и одежде, что-то из индуизма?
– Шиваизм, – ответила мне вторая девушка. – Одно из течений индуизма. А праздник сегодня великий. О сансаре что-нибудь слышали? Перевоплощение души, бесконечная цепь новых рождений и перерождений в животных, человека и даже в богов. Мне вот почему-то кажется, что в прошлой жизни я была кошкой, но ведь судьбы животных достаются только грешникам. Неужели я была такой грешницей?
Она весело посмотрела на меня, улыбаясь. Не зная, что ответить, я отвел глаза в сторону.
– А что вы знаете о буддизме и об иудаизме? – спросила меня первая девушка.
– Ну, – я неопределенно пожал плечами, – немного, честно говоря. Знаю, что если человек правильно себя ведет в этой жизни, следует законам, соблюдает кастовые обычаи и правила, то в следующей жизни, в следующем перевоплощении он вновь будет человеком, но возможно уже высшей касты. Люди неправедные же действительно получат незавидную судьбу животного или растения. В общем, каждому воздается по его карме. А еще я знаю, что священные животные в Индии – это змея и корова.
Потный мужчина вдруг странно крякнул и, глядя в сторону, постучал толстыми пальцами по столу. Все молчали.
Танцы закончились, и сейчас по столикам тихонько разносили напитки, легкую закуску, тоже, скорее всего, что-то из индусской кухни. Я отказался, когда мне предложили попробовать какие-то желто-серые шарики, а вот девушки рядом со мной стали с аппетитом и с хрустом поедать их, причмокивая губами.
– Если вы, молодой человек, пожелаете говядины, вам здесь ее могут предложить, – вдруг сообщил мне потный мужчина и вновь отер свое лицо платком. – Если пожелаете… – повторил он и усмехнулся, как мне показалось, немного грустно, затем встал из-за стола, с трудом отодвинув из-под себя стул, и сказал, ни к кому особо не обращаясь: – Пойду я, пожалуй, уже темно, а мне…
Мужчина так и не говорил, почему же его торопит темнота. Он ненадолго исчез, а скоро мимо столика быстро прошел тот же полный мужчина, но уже в сером костюме, сменившим белый балахон, и на лице его не было размазанных религиозных знаков.
Девушки остались сидеть со мной, а мне почему-то уходить не хотелось, хотя продолжения «костюмированного религиозно-этнического представления» более не предвиделось.
Тихо играла музыка, негромко переговаривались изрядно поредевшие к ночи посетители. Неожиданно ко мне в голову пришла мысль, которая до этого скромно таилась где-то на задворках сознания.
– Вы что действительно верите в эти перевоплощения, в карму и в Шиву? – спросил я девушек как можно мягче и непринужденнее, прикидываясь малограмотным простаком.
Девушки мило улыбнулись мне.
– Ну не то чтобы очень, но ведь здесь так красиво и весело, – шутливо ответила мне та девушка, что считала себя в прошлой жизни кошкой. – К тому же ведь это сегодня очень модно. Сейчас все, что связано с востоком, модно. И искусство, и одежда, и кухня, и религия.
– Вот как? – искренне удивился я. – Неужели религию выбирают только по моде? А как же вера?
Девушка поморщилась. Мои слова ей не понравились. Или же заставили на мгновение задуматься?..
– Вера… Ну кто говорил о вере? Мы люди вообще не набожные, сам понимаешь, мы же еще молодые.
Вот так незаметно мы и перешли на «ты»…
– Возможно, Вселенную кто-то и создал, – продолжала размышлять девушка, – я даже, наверное, соглашусь с этим, но какой смысл посвящать всю свою жизнь вере и религии? Что с того, что Бог где-то там… – девушка помахала в воздухе рукой, – наблюдает за нами, усмехается в седую бороду, готовит Апокалипсис для грешников. Ну и пусть смотрит, ну и что нам с того? Мы живем здесь и сейчас, и растрачивать сладкие мгновения жизни на ежедневные молитвы, посты и прочие обрядности нам не резон. Религия сковывает человека, не дает ему жить и наслаждаться жизнью. Религия – это скука, – решительно завершила свой монолог девушка и отправила в рот пару желто-серых хрустящих шариков, при этом не сводя своих больших и без сомнения красивых глаз с меня.
– И признай, что верующие в Бога – люди в основном пожилые, – обратилась ко мне вторая девушка. – Но я их отлично понимаю. Жизнь заканчивается, и им хочется верить, что это еще не конец, что есть жизнь после смерти. Вот когда я стану бабушкой, тогда сама буду каждодневно разговаривать с Боженькой.
Она весело засмеялась, перемигнулась с подругой.
– Да уж… – вздохнул я, – возможно, вы в чем-то и правы… но как же вы все-таки заблуждаетесь…
– Да прекрати ты! – перебила меня девушка – «в прошлой жизни кошка». – Нельзя же быть таким снобом! Каждый находит себе развлечение по вкусу. И если сейчас стали модными подобные религиозные празднества, то почему нам нельзя сходить на них? Здесь приятная обстановка, здесь интересно, весело и необычно. Сам подумай, не идти же в православную церковь с ее строгой торжественностью – это ведь так скучно. А мы все устали от скуки и серой будничности, всегда такой одинаковой и такой безнадежной. Нам жизненно необходимы новые впечатления, пойми же.
– Да я понимаю, – усмехнулся я. – Я все понимаю, но это совсем не значит, что я вас одобряю.
– А нам ничье одобрение и не нужно, – заявила мне девушка и, почему-то обидевшись, отвернулась.
– А вот скоро, говорят, к нам приедет сам далай-лама – будет учить нас четырем благородным истинам, – живо сообщила вторая девушка, стараясь перевести разговор в иное русло. – Научит медитации и правильному пониманию дхарм. Хочешь учиться с нами медитации? – спросила она меня и весело рассмеялась, но я лишь покачал головой, взял-таки с блюда хрустящий шарик и отправил его себе в рот. Шарик оказался на вкус сладким и чем-то напоминал овсяные хлопья.
– Меня, кстати, зовут Кристина, а ее Марина, – представилась тогда девушка, видимо, все еще надеясь разговорить и развеселить меня. – А тебя как? Хочешь пойти с нами в одно интересное местечко? Обещаю, никаких религиозных волнений ты при этом не испытаешь. Там будет весело, там всегда весело.
Она подмигнула подруге и весело засмеялась. Вместе с подругой.
Я вышел в ночь. Звездное небо черного Петербурга било в глаза, холодный воздух и шум машин раздирали разум, затуманенный сладкими курениями и легкой, расслабляющей музыкой. Реки ночных гуляк струились передо мной по живым улицам, омывали пороги ночных клубов, дискотек, при этом всюду натыкаясь на острые скалы циничной действительности, щерящейся ехидной самодовольной ухмылкой добрым нравам и светлым помыслам.
Позади меня стоят две девушки. Они смеются, перешучиваются и что-то говорят мне. Я их слышу, но я их не слушаю. Голова моя наводнена всевозможными мыслями, новыми идеями. Да, определенно этот вечер прошел не зря. Я оборачиваюсь, смотрю на милых девушек. Возможно, мне стоит пойти с ними. Я ничего не потеряю, но что я получу?.. В конце концов, я самый обыкновенный человек и не мне упрекать этих девушек в их бесконечном стремлении к увеселениям и жажде низменно-жестокого счастья.
Губы мои расползаются в улыбке. Я подхожу к девушкам, и уже через минуту мы втроем летим по темным улицам Петербурга, пересекая яркие полосы слепой небесной иллюминации, перегоняя таких же как мы неспешных потребителей жизни. Мосты сведены, но пути отрезаны. Нева темной полосой уходит в Финский залив, город застывшей глыбой мертвых многооконных гробов срывается с обрыва, а мы… мы, постоянно стремимся в светлую ввысь, но неизменно опускаемся ко дну, не совладав с собой, со своими желаниями, обрекая душу на горький плач в померкнувшем храме…