Красота

Автобус грузно покачивался на поворотах.  Полминуты назад я вошел в него, плавно подъехавшего к банке-остановке, словно в подсвеченный аквариум с рыбами-пассажирами, где ременные петли с повисшими на них телами колыхались подобно  речным водорослям. Войдя, я сразу приметил усатого сома, читающего газету, пару килек, ведущих свою бессловесную беседу, колючего старого ерша, стоявшего в проходе речного окуня с красными плавниками и черными пульсирующими, как воздушный компрессор, наушниками, русалку с маленьким ребенком, водителя-судака, кондуктора-мурену, притаившуюся в углу, и …
Она была прекрасна, как золотая рыбка, невесть как затесавшаяся в этот безликий косяк. Блестящие, аккуратные, одна к одной, чешуйки, выразительные глаза, величественно покачивающийся в слабом течении воздуха хвост. После морозной свежести мне не хватало живительного кислорода, и я судорожно приоткрыл рот, дыша часто-часто. Вот оно!
Красота, обрушившаяся на меня, была чудовищной. Я полностью обратился во взгляд, видя что-то извечное, потустороннее, будто чувствовал, что это не просто прекрасный силуэт, а сама воплощенная платоновская красота.
Всё, что я знал раньше, вся моя память, все мои радости и печали взорвались у меня внутри, и подернулись в глазах, неотрывно смотрящих на нее: я вспомнил Венецию, картины флорентийских мастеров, непередаваемый вкус пирожков из детства, парижскую Ривьеру и остров Корфу, и дивные, дивные лилии, черные очки, розовые, почти совершенные по форме пяточки детей, янтарный пушок на шее любимой, всех големов, оживленных мною и погибших от моей руки, близнецов, играющих вместе, долгий июньский день, любимые мелодии (все сразу), Мариенбад, свое первое слово (и устное, и печатное), лабиринты в лабиринте, рассказы в рассказе, причудливости всех возможных окрасок и оттенков, тишину и гладь безбрежной воды, безветренность прозрачного воздуха, сладость полета и разочарование падения, аромат утреннего кофе и, наконец, точку, где сходятся все остальные точки мира …
Я словно одним махом вспомнил будущее и предвидел прошлое.
Совершенство форм было непереносимо, и я чувствовал боль и тошноту во всем теле. Ее красота жила во мне, прокалывая все участки мозга, дробя сознание и ворочаясь по желудку.
Я попытался подобраться ближе, но ноги плохо слушались и с трудом прорезали толщу воды. Подплыв ближе…
— Здравствуйте. — Ничего более осмысленного я не смог произнести, просто, здравствуйте.
Изящный наклон головы в мою сторону, покачивание серег, глаза-конусы, лучившиеся светом, шелест белокурых волос, нет не белокурых, с каждым поворотом головы они становились то голубоватыми, то пламенеющими.
— Здравствуйте.
— Вы любите мороженное? — Черт! Более идиотского вопроса зимой я еще не слышал!
— Люблю, но что за странный вопрос?
— Не знаю. Сказал первое, что пришло в голову…
— А… — нотки разочарования в голосе.
— Скверная погода!
— Да? Я не заметила. <пауза>.
— Думали о чем-то?
— Да так…<еще более неловкая пауза>.
Увы, это был не более чем вымышленный разговор. Игра сознания. Вымышленный диалог по самоучителю вдохновения. Надо сказать, скверного вдохновения. Пора все исправить в реальности…
— Здравствуйте! — самая лучшая улыбка, на которую я способен. –Простите, случайно увидел у Вас книгу <имя автора> , которую читаю сейчас сам. (Пришлось немного приврать, я прочел ее уже давно, месяца три назад)
— Книгу?.. Ах, эту! Ну у вас и зрение, ведь из сумки торчал лишь небольшой краешек обложки.
— Оформление любимой серии несложно узнать, а уж этот рисунок единорога я узнал бы даже во сне. Более того, и я не обманываю, мой сегодняшний сон — именно про него.
— Про единорога?
— Да, про него и про главного героя, одного имени которого и поэтичности заложенной в нем, достаточно, чтобы вызвать прекрасные сновидческие образы, кстати меня зовут Б***.
— Г***.
— Очень приятно… так вот сон был про единорога, прекрасную деву и про меня. Все было реально и нереально, как впрочем, и в любом другом сне. Мы шли вместе по лугу, а животное со спиралевидным  рогом во лбу грациозно переставляло копытца невдалеке, покачивая головой и временами расщепляя восходящее солнце своим отростком. Во сне я ощущал себя героем этой книги.
— Красиво рассказываете…
Ты вышла на следующей остановке. Легкой и воздушной походкой, унеся с собой все видения, все грезы, и отныне еще более волшебную для меня книгу, а я остался сидеть с усатым мужчиной, который (как я только что заметил) покряхтывал и посапывал, смакуя газетные новости.
Почему разговор с ней так и не смог распуститься явью, добраться до своего осуществления? Или это и есть осуществление и лучшего не нужно, иначе подлинная беседа была бы только разочарованием, смысловым запинанием, хмыканьем и россыпью мелких незначащих слов? Или тебя вообще не было, а был лишь фантом моего воображения?
— Ну что, хлопец? Выходишь на следующей? — это усач.
— Да, выхожу. — оставаться здесь в толще воды было невозможно.

Вышел. Сел на скамейку. Курил. Минут двадцать. Думал. Вспоминал. Размышлял. О том, как сохранить красоту в этом мире. Как оставить нас в вечности, нетронутыми и чистыми? Как остановить мгновение? Полагаться на память? Увы, она слишком свободолюбива, и приручить ее нелегко…

Наконец, достал ручку, записную книжку и …
…и, похоже, это — единственная вечность, которую мы можем с тобой разделить, моя Г***.