Хочу выразить свою благодарность тем людям, которые помогали мне в написании этой повести. Людям, которые дарили мне свои мысли и стихи. Некоторых из них я знаю или знала лично, другие – простые путешественники Всемирной Сети, которых я не знаю и не узнаю никогда. Их мысли оказались близки и понятны мне. Спасибо всем вам.
Персонажи, о которых рассказано в этой книге, являются вымышленными собирательными образами. Любое сходство с реальными людьми – совпадение. :о)
«Она звала себя Волчара,
И говорила, что не верит.
Сама себя в том уверяла,
Но было ль так на самом деле?
Она не меньше обжигалась
По линии невыносимой…
И снова дырки… метко в сердце.
Ужели станет оно ситом?
Не раз уж будучи пробитым,
Разбитым…
Вдребезги…
Любовь…
Твердила, что не доверяет,
Но все же снова шла за кем-то.
И были сладкие моменты…
Но в жизни разное бывает…
Потом зализывала раны…
Она ведь, впрочем, была сильной –
Ведь не боялась, не просила…
Не верила, но обжигалась…
Бежала к Морю, Солнцу, Ветру.
Те никогда не предавали.
Да нет, ведь и они играли
Порой с ней в странную игру…»
/Малыш/
Я знала ее недавно. Я знала ее так давно. Мне казалось, что я знаю каждую ее мысль. Мне казалось, что я могу предугадать каждый ее шаг. Мне казалось, что я чувствую каждую клеточку ее организма. Мне это казалось… В следующий миг я понимала, что абсолютно не знаю этого человека.
Я познакомилась с ней весной. Хотя нет, не так. Она познакомилась со мной весной.
Сидя на дощечке пешеходного мостика, я смотрела вниз на маленьких людишек и машины – разноцветные и вечно спешащие куда-то. Они очень торопились. А я никуда не спешила. Я отдыхала от этой суматохи здесь – наверху, на любимом мостике. Думая о моем городе, размышляя о вон той зеленой крыше и изучая розовое облако, зависшее над рекой, я ждала маленькие точки-звезды, которые через некоторое время все-таки должны были появиться над моей головой. Она подошла тихо сзади. Но я почему-то даже не испугалась. Она встала близко-близко, и я почувствовала запах – весенний утренний морозец смешанный с запахом хороших и вкусных сигарет. Мне понравился этот запах. Я его запомнила.
- Я тоже люблю смотреть на город, - сказала она.
Я обернулась. Предо мной стояла девушка. Она была невысокого роста. В коротком черном классическом полупальто, которое было расстегнуто, под ним был белый свитер. На руках были черные кожаные перчатки. За спиной висел рюкзак. Из под расстегнутой полы пальто виднелся висящий на поясе брюк плеер, наушники от которого она держала в руках.
- Можно мне рядом присесть? – спросила она меня.
- Да садись, - ответила я, кивнув на свободную дощечку мостика.
- Меня зовут Настя, - она протянула мне руку, стянув перчатку.
Я подала руку и назвала свое имя. И стала снова смотреть на занимательные картинки там внизу. По большому счету, мне было совсем неинтересно, кто она и почему решила заговорить со мной. У меня не было желания заводить новые знакомства.
- Тебе, наверно, интересно, почему я захотела познакомиться с тобой? – она посмотрела на меня как-то грустно и устало. Лицо у нее было очень даже обыкновенное – правильные линии скул, прямой небольшой нос, узкие губы сложены в интересную линию. А еще у нее были голубые глаза.
- И почему же? – спросила я чуть насмешливо, чуть безразлично.
- Я хочу, чтобы ты написала обо мне книгу.
Мне стало жутко интересно. Во-первых, откуда она знает, что я иногда действительно записываю свои мысли на белый листок бумаги, а, во-вторых, было очень странно – как я могу написать что-то, тем более книгу, о человеке, которого вижу десять минут своей жизни.
- Ты удивлена? – она отвела от меня взгляд и стала смотреть на горизонт.
- Ну, вообще-то, да. Откуда ты знаешь меня?
- Я часто наблюдала, как ты приходишь сюда и иногда пишешь что-то в своей тетради. Я решила, что ты описываешь то, что видишь. Я не права? – спросила она.
- Но почему ты считаешь, что я буду писать о тебе книгу? – ответила я вопросом на вопрос.
- Я заплачу тебе. Я просто заказываю у тебя книгу – я - заказчик, ты – исполнитель. За твою работу я плачу деньги, – объяснила она деловым тоном. – Так как?
- Да никак! Я знаю тебя десять минут! И чего я такого интересного напишу? Жила была Настя, сидела она на мостике и ножками болтала? Чушь какая, – размышляла я, пытаясь доказать всю абсурдность ее просьбы. – А потом, ты же не знаешь, как я пишу – может, я писать-то не умею!
- Ты умеешь, - она это сказала таким тоном, что я сама-то верить в это начала. – Я расскажу тебе все. Я расскажу тебе свою жизнь. Я буду рассказывать тебе свои мысли. Каждый миг своей жизни. А ты будешь это писать. Делать выводы. Предугадывать события. Ошибаться в своих догадках. Я расскажу тебе, чем я живу, как я дышу, что я ищу.
- И что ты ищешь? – спросила я ее, не задумываясь.
- Смерти, - также, не задумываясь, ответила она.
* * * * * * *
«Шагай! И не бойся, - тихо шепчет дождь,
Ни о чем не беспокойся, все равно куда-то попадешь…»
/Друма/
Она жила одна. Она работала в частной фирме. У нее не было друзей. У нее не было врагов. У нее не было любимого человека. Она не искала любви. Она любила высоту. Она любила скорость. Она хотела жить в Лондоне. Ей нравился дождь. Она преклонялась перед морем. Она жила ночью. В ее плеере крутилась кассета. В ее глазах было одиночество. В ее кармане грелся выкидной нож. Она могла часами стоять на краю крыши. Она могла всю ночь гулять одна по городу. Она могла идти по самому краю дороги навстречу проезжающих машин. Она не прощала трусости. Она не любила много говорить. Она играла на гитаре. Она шагала из окна. Она резала вены. Она переходила дорогу на красный. Она травилась снотворным. Она жила. Она искала смерти. Она убила человека.
* * * * * * *
«…В темноте лишь сигареты уголек
Освещает мир, который так жесток.
Разбивается дым о капли дождя
И никто, и никогда не согреет меня…»
/Друма/
Она всегда играла в любовь. Играла людьми, их желаниями, их слабостями. Она знала их слабости, их «больные» места, их пороки. Она от природы была тонким психологом и чувствовала, когда можно получить от человека все, что ей нужно, когда его можно убить словом. Ей это нравилось, пока… Пока? Пока она не «нарвалась» на такого же игрока. С той лишь разницей, что она влюбилась. Сильно. Безнадежно. Безответно. Впервые в жизни она сама первой призналась в своей любви. Она забыла самолюбие, к черту отбросила всю свою гордость и просто сказала: «Я тебя люблю». «Я тебя понимаю» - услышала она в ответ. Что-то резкое и горячее ударило внутри по ребрам, хлынув двумя потоками – один подкатил к горлу и глазам предательской слезой, второй – ухнул вниз, холодея и отнимая силу в ногах. «Игрок» смотрел ей в глаза. Она так прозвала тогда таких людей – Игрок. Игрок, любящий держать чувства других людей на коротком поводке. Игрок знал, что это по-настоящему, что она не играет. Но он не мог ничего сделать. Он не хотел ничего делать. После этого в сердце осталась незалатанная дырка, которая зажила, конечно, но иногда ныла и сильно тревожила сердце. Она напоминала о себе. Она так и осталась жить где-то там – под ребрами слева. Иногда становилось плохо и было трудно дышать, хотелось плакать и выть. Хотелось обнять кого-то крепко-крепко и не отпускать, пока не утихнет эта разъедающая рана. И тогда она опять играла. Она тоже была игроком. Пытаясь быть осторожной. Пытаясь больше никогда не вынимать свое сердце из железной кольчуги обиды и недоверия. Но она снова попала. Она играла на грани. Она ожидала подвоха и предательства от чужих. Она была готова дать отпор. Готова была показать острые зубы и заточенные ноготки. Она ожидала этого от чужих... Но она не просчитала, что даже самый близкий и родной человек, которому можно было доверять любые тайны и секреты, может запросто засадить тебе клинок в спину. Клинок предательства и мелочной выгоды, клинок опасения за свою паленую шкурку. Это убило ее. Навсегда. Она больше не захотела быть с кем-то в этой жизни. Она знала, что ей нужно. Она добивалась того, чего хотела. Она решила больше никому и никогда не открывать своей судьбы. «Не давать себя догнать никому и никогда» - это было второй ее правдой в жизни. Первой правдой было «Не верь, не бойся, не проси». Жить стало труднее? Жить стало легче? Да, наверно, никто не сможет правильно ответить на эти вопросы. Даже она не могла ответить на них. Она просто решила жить так.
* * * * *
«…Нежность твоя не знает
Сколько она продлится.
Даже взглянув на море
Прежде всего найдешь
Линию горизонта –
Выцветшую границу,
Где исчезают птицы
И возникает дождь…»
/Малыш/
Да, она действительно любила море. Она однажды почувствовала его соленый поцелуй на своих губах. Она не могла его забыть. Она не могла его предать. Она обещала вернуться к нему. Она мечтала, как снова приедет к нему – такому большому и капризному ребенку, который любит всех вместе и каждого по отдельности. К нему – такому нежному, такому свежему, такому сильному и бесконечному. С ним было так хорошо. Она прощала ему его капризы и слабости. Ему можно простить все.
Каждый рассвет она здоровалась с ним. Заходя по колено в прохладную утреннюю воду, она опускала туда ладонь. А море было сонным и ласковым. Оно улыбалось ей блестками всходившего круглого солнца, лизало руку и качало ее в такт биения их сердец. И этот пульс она запомнила навсегда. А море шептало ей всякие нежности и глупости, от которых хотелось смеяться и бежать. Разве не так выражается счастье? Она называла это счастьем. Она была счастлива каждую минуту, каждый миг. Она впитывала в себя это состояние спокойствия, бесшабашности и свободы. Она секундами измеряла время, проведенное в его объятиях. Она говорила: «Здравствуй, Море!». А море улыбалось…
Каждый день она спасала свое тело от палящего горячего солнца в волнах его – такого томного и усталого. Море ведь тоже устает. Так многого от него хотят! Оно должно всем подарить кусочек себя, показать частичку счастья, обрадовать, охладить, развеселись! Конечно, оно устает. Но не от того, что нужно дарить людям себя, а от людской глупости и наглости устает море. От окурков и от бутылок устает море. От смельчаков, пытающихся приручить его к себе и доказать, что они сильнее, заплывая за буйки, предварительно хлебнув побольше «горячительного» - устает море и наказывает. Потому что справедливое. Строгое? Безжалостное? И такое нежное? Парадокс.
Каждый вечер она смотрела, как оранжевое расплавленное солнце стекает за горизонт. И казалось, что горячее солнце, скрываясь за горизонтом, погружается в прохладную воду, шипит и пускает легкий парок, Оставляя свою оранжевую краску на волнах. И это яркое пятно каждый вечер растекалось от линии горизонта размытой линией прямо к берегу. Золотилась зеленая гора слева, золотился белый домик на горе справа, золотились облака – над горой и белым домиком. Гора тоже любила море. Она всегда смотрелась в воду и любовалась своим отражением, каждый день спрашивая: «Море, ты меня любишь?» А море послушно урчало и лизало каменное подножье зеленой горы.
А ночью она не видела море. Она чувствовала море. Что-то огромное и темное шумело прямо под ногами. Что-то теплое и невероятно нежное ласкало ее тело. Что-то невесомое и сильное качало ее на волнах. Она купалась ночью вместе со звездами. Она обнимала море. Это было таким личным и сокровенным. Им не нужен был никто – только она и море. Море шептало ей красивые слова о любви, о свободе, о других городах, о серых дельфинах, о белых парусах, о легких яхтах, о бородатых капитанах. Море рассказывало ей о вечности и о бесконечности. «Я разгадала знак бесконечность…» /«Земфира» - «Бесконечность»/.
А на утро море снова улыбалось ей, играя гладкими серыми камушками, перекидывая их с места на место и шурша, как пушистая ленивая кошка.
Она слишком полюбила его. Но она не боялась любить его.
«Меня убили – больно.
Море… Меня ждет море.
А я здесь умираю. Таю…»
/Друма/
* * * * * *
«…Когда ты просто сходишь с ума,
Когда тебе плевать на весь этот мир,
Когда ты отпускаешь тормоза
Я так люблю тебя в этот миг…»
/Друма/
Там она была свободна в своих отношениях и в своих поступках. Она не боялась получать удовольствие. Но и себя она дарила без остатка. Она научилась многому, она поняла многое. Она поняла, что любить можно просто так, не обязывая друг друга ничем. Там она познакомилась с Любимым Человеком. Они любили друг друга просто, без всяких заморочек, обязательств, истерик. Просто им было хорошо вместе – каждый день, каждую минуту – разве это не Любовь? Они растворялись в друг друге, растворялись в окружающих, в море, в солнце, в облаках, в шторме. Пусть недолго. Пусть один короткий жизненный миг – но они знали Любовь и Счастье. И они, конечно, знали, что расстанутся. Скоро. Навсегда.
«…Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
"Мы встретимся... До нового свиданья..."
То был обман. И знали мы с тобой,
что навсегда в тот вечер мы прощались…»
/А.Белый/
Но от этого совсем не становилось больно. Да грустно… Но это была какая-то светлая грусть – терпкая и сладкая, как вино...
Воспоминания о Любимом Человеке приходили к ней потом. Накатывали теплой пьянящей волной. Становилось так тепло и уютно. Но телу разливался густой сок, размытые картинки, ощущения… И она знала, что где-то далеко-далеко живет Любимый Человек, дышит как она, видит то же самое небо, вспоминает тот же самый нагретый пирс, те же самые ночи, те же самые слова…
* * * * * *
Слова…
Слова…
Слова…
Слова…
Они красивые, не спорю.
Но выразишь ты ими горе?
/Друма/
Она не верила словам. Да, она позволяла себя обманывать, делая вид, что верит. Но она знала, что врать может любой человек на свете. Любой. За свою недолгую еще жизнь, она поняла, что, спасая свою шкуру, человек может солгать. Солгать, прямо глядя в глаза, улыбаясь или плача – в зависимости от ситуации. Она в совершенстве изучила эту науку. Она научилась играть словами и могла любую правду сказать так, что никто не верил. Она могла солгать так, что это выглядело совершенно правдиво. Но она не пользовалась этими приемами с близкими ей людьми. Ей было легче просто не рассказать то, что она не хотела рассказать. Как в английской пословице: «Если не хочешь, чтобы тебе лгали – не задавай вопросов». Она не любила лишних вопросов. Она легко уходила от ненужной темы, ловко сплетая паутинку разговора. Она писала стихи. Иногда грустные. Всегда грустные. Только с бумагой она делилась своей грустью.
«Я принесу с собой грусть, тебе ее подарю,
А ты ее сбереги от осенних ненастий,
От дождей, от ветров и от северных вьюг,
И от летнего зноя, и от прочих напастей.
Она слишком нежна, почти так же, как я,
И легка, и прозрачна, а для чужих незаметна.
Она слишком интимна, она только моя,
А к обыденным темам она безответна...
Но я тебе подарю - просто так, не зачем,
Ты полюбишь ее - она правда красива,
Ведь ее интонаций не заменишь ничем.
Грусть затянет тебя. Пленительно. Сильно.
Не говори "не возьму" - не пугайся, что грусть,
Ведь она в самом деле богаче, чем радость,
В тыщу раз совершенней, не веришь? И пусть
Говорят, что ее обманчива сладость..
Только трепетно очень ты к ней относись,
Не разбрасывай и не делись с кем попало,
И, в нее окунаясь, лучше не торопись,
Чтобы грусть аромата не потеряла.
Так вино, что пьешь залпом, конечно, пьянит,
Кружит голову, и сразу все кажется краше,
Только утром потом неприятно внутри:
Странно гадко во рту... а в душе - еще гаже..
Я принесу с собой грусть, тебе ее подарю
В темноте небогатой звездами ночи,
После буду болтать ни о чем with you
Или просто смотреть на тебя. Молча...»
/Малыш/
Она писала для себя. Для Любимого Человека. Для моря. Для города. Для дождя. Она могла рассказать каждой капле, как она красива и совершенна – эта самая обыкновенная капля, стучащая о карниз. Капля, жизнь которой так коротка! Всего несколько минут звенящего полета и… и смерть! Такая красивая смерть! Маленькая капля разрывается на тысячи и сотни разноцветных брызг. Каждая маленькая брызга отражает этот мир в последний миг. В этой маленькой брызге враз отражаются небо, солнце, целый город! Весь мир отражается в одной маленькой брызге, когда она разбивается! Их много, а значит, также много городов и солнц есть при этом! Они веселятся и играют. Они появятся опять. Потом. Такова жизнь. И они это знают. Поэтому им совсем не страшно срываться вниз! И вот сейчас, вот именно в этот момент испытать чувство свободы и полета! Капли…
Однажды, она тоже захотела стать каплей… И шагнула из окна, чтобы узнать маленькую капельную тайну… Ее спасли. Ее долго вытаскивали. Сначала из режущего глаза света. Ее уводили с неба. Потом из бездонной кромешной тьмы. Спасали из логова Сатаны. Она осталась жить на Земле.
«…Я - ангел, выгнанный из рая,
Жестоко брошенный на землю Богом
За что-то дерзкое, за что – не знаю,
Не помню...
Не помню
Все, что было раньше,
До моего пришествия в ваш мир,
И мой теперь...
теперь...
Я стала тяжелей, а крылья меньше,
Настолько, что меня поднять не могут,
В толпе людей: детей, мужчин и женщин
Меня теперь не отличить от многих.
Как все, я не похожа на других,
И ангелом – как люди все, была,
Жила не здесь – в мечтаниях – своих!
Не зная в жизни ни добра, ни зла...»
/Даша/
Зато, она узнала вкус. Вкус полета. Вкус терпкого адреналина. Вкус собственной крови. Она уже не боялась боли. Ей не было страшно за свое тело. Ей стало не хватать боли и свежести ветра где-то высоко-высоко, прямо под небом, прямо под звездами, прямо на высокой крыше. Это стало ее игрой. Она вставала на самый краешек карниза. На грань. Отделяющую этот мир от какого-то другого непонятного мира. Всегда гудел ветер. Порывы качали ее. Ветер тоже играл с ней. Он полюбил ее. Ветер не разрешил ей больше упасть. Он был всегда рядом. Он берег ее там, на высоте. На грани. Она тоже любила ветер.
* * * * * * *
Она встретила Его. Он был Ветром. От него пахло ветром. В его глазах был ветер. В его волосах был ветер. В его словах был ветер… Она любила его. Ей было очень хорошо и спокойно, когда он был рядом, и она очень волновалась за него, когда он был где-то. Он принадлежал ей и… он не принадлежал никому. Ветер был с ней тогда, когда хотел. И тогда они сливались в одно целое, горячее, свежее, ненасытное и пугающее. Волчара и Ветер. Яростный ненасытный зверь, клубок противоположностей, клубок чувств.
С ним было все просто и понятно. Он не обещал вечной любви. Не обещал быть с ней рядом всегда. Он был счастлив, что она с ним, что она разрешает ему находится рядом. Он писал про нее стихи. Он придумывал для неё сказки. Он дарил их ей.
«…Я постелю тебе постель
На крыше облачного дома,
Я успокою шумных птиц
И притушу ночник-Луну,
Я приложу к губам свирель -
Подарок старенького гнома
И на закат твоих ресниц
Наброшу сказок пелену.
К твоей священной наготе
Не прикоснувшись даже взглядом,
Я для тебя сыграю сон
Из разноцветных грустных нот
И в их звенящей высоте
Увидишь ты - с тобою рядом
Летит серебряный Дракон
И тишину крылами пьёт.
Он сероглаз и одинок
Среди вселенской круговерти,
Его покой так далеко,
Но словно сталь тяжёл полёт…
Он так устал искать тот срок,
Когда его в Озёра Смерти
Отправит праведным клинком
Храбрейший рыцарь Ланселот.
Дракон, неслышим, пропадёт
И в тот же миг под грохот бубнов
Родит безумный карнавал
Героев радостных картин…
И белый клоун в зал войдёт,
Когда, твои целуя губы,
Тебя во множестве зеркал
Закружит глупый Арлекин.
И ты увидишь как горят
Огни свечей в обряде вечном,
Как кожа ангелов бела,
Как с крыльев сыпется перо -
И ты умрёшь у алтаря
В хрустальном платье подвенечном
Той Коломбиной, что жила
В глазах бесчисленных Пьеро…»
/Альгис Микульскис/
Она слушала сказки. Она любила, когда он рассказывал ей о добрых колдунах в широких коричневых шляпах, о воздушных прозрачных эльфах, о справедливых королях и о красивых смелых принцах, о хвостатых драконах и таинственных старинных замках. Она навсегда запомнила, как сидела с ним рядом, близко-близко, чувствуя как ритмично и гулко пульсирует его сердце, а он, прислонившись губами к её виску, чуть слышно шептал ей. «…Вот ты только закрой глаза и представь небо. Небо и теплое облако, особенно когда оно золотое или розовое в закате… и, наверняка, оно сладкое-сладкое… И стало жаль на приземленных, бродячих по земле без неба. Только смотреть и видеть цвета, или лететь но не самим... и не чувствовать его нежность, ведь оно светиться голубым от нежности... Или как будто, это старый-старый замок. У него по стенам ползет плющ, огромные коридоры, но не старые затхлые и темные, а величественные и теплые от огня свечей которые освещает всё-все... И тени около габиленов и фигур, теплые и таинственные. Смотри: они танцуют... И если ты прикоснешься всей ладошкой к стене, она расскажет тебе о том что есть в мире сказка, и ей всегда сопутствует чудо… И что оно внутри нас, ты просто закрой глаза и почувствуй его... А потом она зашепчет старыми, мудрыми деревьями в саду о том, что только тебе она расскажет. И холодное вино в бокале, чувствуешь оно холодеет твои руки, да, да именно холодеет... А от огня зрачки сужаются как у кошки… По лестнице, босиком, чувствуя холод вековых плит, на носочках... видишь солнце, оно уже не греет, оно уходит для того что бы подарить ночь... И звезды, это души драконов, ты ведь помнишь, ты не можешь забыть... Ночь, а стены все шепчут, они не могу оставить тебя одну, огонь танцует тенями на стенах только для тебя... Дотронься до него, он не обожжет, он выгнется и замурлыкает, он теплый и нежный, он облизнет твои руки… Ты чувствуешь его нежность... Не открывай глаза, это не сказка, это то самое чудо которое живет в тебе... Это мир... Он все из тепла и холода, из огня и теней... шепота деревьев и стен... и теплого ветра по коже...» /Ветер/
Она знала, что он уйдет. Может, через десять лет. Может, через год. Может, через месяц. Может быть, завтра. Он ушел. Он был просто Ветер. Она пожелала ему счастья. Стало пусто. В жизни, в комнате, в сердце. Она не плакала. Она не страдала. Она рассказала свою печаль тетрадному листку. Память о нем осталась на этом листе, и маленькой ранкой на сердце.
«…Я знаю, ты любишь солнце
И сильный упрямый прибой.
Ты хочешь ветром быть.
А я хочу быть с тобой.»
/Друма/
* * * * * * *
«…Ведь мысль не в том,
Чтобы остаться целым.
И даже не в том,
Чтобы объехать полмира.
Слышишь?
Ты также будешь хотеть
Дальше Берлина…
И также будешь грустить
В Париже…»
/«Ночные снайперы» - «Реггей»/
Она мечтала жить в Лондоне. Сама не знала, почему именно туда манило ее сердце. Почему она хотела быть частью этого туманного и дождливого города, чем-то напоминавшего Питер. Она хотела гулять по берегу Темзы и смотреть на чопорных англичан, спешащих под своими черными зонтиками по своим скучным делам. Она хотела познакомиться с лондонским дождем. Она хотела чувствовать то, о чем пела Девочка-Скандал.
«…Мне приснилось небо Лондона,
В нем приснился долгий поцелуй.
Мы гуляли там по облакам,
Притворились лондонским дождем,
Моросили вместе на асфальт…»
/«Земфира» - «Небо Лондона»/
Ей в голову никогда не приходила мысль, чтобы поселиться жить в городе, где есть море. Почему? Она не хотела. Она не хотела привыкнуть к нему. Она не хотела превращать это чудо в будничную обыкновенность! Она хотела ждать встречи с ним. Хотела лететь и бежать к нему после долгой разлуки. Однажды ей рассказали сказку про Море и мальчика Лютика. «…Он бесконечно наслаждался его самым красивым на свете цветом, его нежным шумом, его соленым запахом, а волны не скупясь ласкали его… и вдруг... вдруг Лютик почувствовал, что голова его кружится.... Вскоре ему стало совсем плохо. Бедный мальчишка - морская болезнь... Каждое лето теперь он приезжал к Морю, и пытался, превозмогая себя, покорить его, соединиться с ним. А вечерами, изможденный, он сидел на скалах и смотрел на закат, на то, как Солнце уходило из синевы неба в синеву Моря... И вот однажды, вновь приехав к Морю и сев в яхту, он вдруг обнаружил, что не чувствует больше ни головокружения, ни тошноты... Он не мог поверить - неужели, неужели конец его мукам? Неужели все прошло? И он плавал, плавал, плавал... А вечером причалил к берегу... Он вытащил яхту, упал на песок и задумался... Он вдруг понял, что уже не чувствует той эйфории, и ему вдруг стало нестерпимо грустно и больно где-то там, внутри, в горле, и ниже, что-то в нем оборвалось, что-то очень важное, и, оборвавшись, стремилось вырваться и не находило выхода... Это онемение где-то там, в груди, немного щекочущее, сковывающее дыхание, так, что каждый глоток воздуха достается ценой боли... не такой уж сильной физически... но нестерпимо обжигающей морально... Вместе с его болезнью ушло и то, ради чего он страдал... он понял, что больше не хочет так сумасшедше вечно качатся на волнах бездонного моря, что он настолько уже привык, что остыл, что он настолько долго ждал, слишком долго, что начал уже забывать, чего он ждет. Мечта превратилась в привычку...» /Малыш/. Она боялась, что сказка может превратиться в привычку.
А Лондон был старым и умным городом. Задумчивым и печальным. Как она.
* * * * * * *
Она мечтала пожить в столице.
«…Город – сказка! Город – мечта!
Попадая в его сети, пропадаешь навсегда.
Глотая воздух простуд и сквозняков,
С запахом бензина и дорогих духов…»
/«Танцы минус» - «Город»/
Она знала, что ее манило туда. Столица была городом, в котором можно было затеряться среди людей. Там пахло свободой. Казалось с первого взгляда. Она не знала. Она хотела узнать. Она ездила иногда в столицу, до одурения шаталась по улицам, проспектам, площадям и переулкам. Дождь не пугал ее. Снег она не замечала. Солнце не щадило ее. Она становилась другой в столице. Она не узнавала себя. Но она по-прежнему оставалась Волчарой, бегущей куда-то, от кого-то, вместе со стаей и от стаи. Она полюбила столицу. Она наслаждалась яркими слепящими огнями дорогих витрин, дорогими машинами, раскрашенными переулками, звездами на верхушке кремля, большими зданиями и огромными площадями. Метро. Она любила её. А значит, ей можно было многое простить – безразличие, суету, безжалостность.
"Москва большая, примет всех" -
Смысл этих слов я понимаю:
В живых сокрыт ее успех -
Всех примет - оттого большая.
Дома уснут, храня уют,
Под шорох новостей и песен.
Над пропастью веков, минут
Мой город так же интересен.
И невозможно передать
Блеск улиц, озаренных светом.
Москва прекрасна и бессмертна.
Она способна долго ждать…»
/Даша/
* * * * * * * *
Она любила свой родной город. Она хорошо его знала и понимала. Тот же город, только поменьше, те же люди, только попроще, те же витрины, только подешевле. Или нет? Здесь она переставала думать свободно. Мысли путались здесь. В столице, как и с Ветром, было все просто. Почему? Она не знала ответа на этот вопрос. Город казался ей слишком тесным, слишком серым. Улицы слишком узкими, площади – слишком маленькими. Но она любила его за это. Она гордилась своим городом. Но она не принадлежала ему, потому что она уже познала шумную столицу. Ей хотелось всегда куда-то идти. Только не статика! Только не сидеть, а идти. Только не идти, а бежать. Только не бежать, а лететь. Что дальше? А дальше была ночь, были одинокие улицы, скучные фонари, и дорога, дорога, дорога. «…Бежать, бежать, бежать до рвоты…» /«Ночные снайперы» - «Д.Р.»/. Иногда, вместе с ней шел дождь. Иногда, вместе с ней шел снег. Иногда, следом бежали звезды – красные и синие. Они болтали о своих мелких звёздочных делах. А она просто шла по своему городу. Некоторые улицы были знакомы и затерты. Другие – незнакомы и интересны. Сколько их было? Много. Сколько их еще будет? Помножь на шесть.
«…Я шагаю по проспекту,
По ночному городу.
Я иду, потому что у меня есть ноги
Я умею ходить и поэтому иду...»
/«Танцы минус» - «Город»/
Она переходила дорогу на красный. Она не вздрагивала, когда прямо рядом с ней на полной скорости проносилась машина, гудя и шурша шинами. Она уверено шла по разрисованным полоскам дороги. И думала, что жизнь – это тоже полоски. Она любила идти навстречу слепящим фарам. Когда по телу бродило странное чувство – фары слепили глаза, фонари слепили глаза. Яркий сильный свет, движущийся навстречу хрупкому человеческому телу. А потом – холодный, пахнущий резиной и бензином поток обдавал её лицо… и темнота. После слепящего света глаза привыкали не сразу, и несколько мгновений она шла наугад. Потом проявлялись черты темных деревьев, больших домов, дороги. Самыми последними проявлялись звезды. А она все также шла.
* * * * * * *
Она была слишком противоречивой для простого человека. Она не понимала себя. Некоторые называли ее странной. Некоторые сумасшедшей. Некоторые считали ее очень радостным и веселым человеком. Другие считали ее умной и хитрой. Третьи - думали, что она очень загадочная девушка. Она могла быть любой. Но не специально подделываться под этот мир. А просто жить своими настроениями. Но каждый, кто общался с ней, видел малую часть ее настроений. Они не знали, что она может быть совершенно другим человеком через несколько часов. Они не подозревали, что из спокойной и веселой девушки запросто может появиться Волчара. С колючим взглядом. С крепко сцепленными зубами. С ножом в руке. Нож был ее защитником. Он был сильным, холодным и молчаливым. Она не понимала, когда люди не любили ножи, говоря, что они холодные и неприятные на ощупь. Неправда. Когда он лежал в ее горячей руке, он тоже становился горячим. Гладкий. Послушный. Верный.
Их было двое. Было темно и вокруг не было людей. Один – повыше - толкнул ее к стене, второй - приказал стянуть рюкзак. В руке лезвие выскочило плавно и резко, с тихим щелчком. Она стояла, крепко прижавшись спиной к стене, и смотрела на них обоих, холодно и прямо. Она не сказала ни единого слова. Они ушли. Они попятились назад, как паршивые собаки, поджав свои грязные хвосты. Лишь, отойдя на порядочное расстояние крикнули: «Сумасшедшая».
Она плакала. Медленно осев на корточки, и прижавшись губами к гладкому лезвию, она шепнула «спасибо». Она не понимала, почему она плакала, сидя в этой подворотне. Ей не было страшно. Ее не смогли обидеть. Она была жива и здорова. Она плакала. Почему?
* * * * * *
Иногда ей просто надоедало жить. Она понимала это, просыпаясь утром. Тогда она просто лежала и смотрела в потолок. В голове звенела пустота, думать ни о чем не было сил. Она никого не винила в этом. Это состояние приходило очень внезапно и очень независимо от внешних обстоятельств. Сначала можно было подумать, что у нее просто «съезжает крыша». Но это было не так. Она оставалась такой же. Таким же трезвым и умным человеком, абсолютно реально воспринимающим действительность, отвечающим за свои слова, мысли и поступки. Она просто была чуть-чуть усталой, чуть-чуть грустной, чуть-чуть одинокой. Совсем одинокой.
Кровь смешивалась с текущей из крана водой, и текла теперь не в её венах, а в водопроводе. Такая яркая. Такая красная. Горячая.
«…Как смело по коже металлом…
Так нежно и бесшабашно.
И капли бесценные расходовать даром,
Но даже это уже неважно…»
/Нежная Пума/
Она уходила из нее вместе с жизнью. Она видела подходящую смерть. Смерть пришла разноцветными кругами в глаза, ломящей слабостью во всем теле и токающей болью в голову. Она стояла рядом – такая холодная и молчаливая. Она ждала. Ждала своего часа. Ждала Волчару. Стало жутко холодно. Эта холодная струя обдала каждый сантиметр тела, оставив на коже озноб. Она не любила холод. Она ненавидела холод. Она не захотела быть сейчас в холоде. Она набрала номер «Скорой». Её опять спасли. Снова уводя от света. Снова погружая в темноту. Опять белый потолок больничной палаты. Разбитое тело. Разбитые мысли. Разбитая душа. Зачем она делала это, она не знала. Она просто делала это.
* * * * * * *
У нее не было друзей. У нее были знакомые. Хорошие знакомые. Она знала, что у неё не может быть друзей. Она знала, что никогда не сможет настолько доверять кому-то, чтобы назвать его «другом». Это понятие для нее было слишком святым. Она считала себя недостойной дружбы. И если кто-то хотел стать её другом, она чувствовала за собой вину. Вину в том, что она не сможет быть безопасности, если кто-то знает большинство ее мыслей.
«…В этом мире, наверно, не надо быть мной.
Кто-то очень умело рисует улыбки,
Кто-то пачкает исподволь тень за спиной,
Кто-то за руку держит так преданно-липко.
Пытка дружбой... бамбук очень быстро растет.
Есть своя красота в беспощадных движеньях.
Ранят все и всегда, а последний - убьет,
Нарушая бездумно закон отражений…»
/Анна Бессмертная/
Она не отказывала в помощи, если что-то сделать было в её силах. Она не умела говорить «нет», если просили помощи. Она считала это слабостью. Она пыталась проходить мимо, но… возвращалась. Она никогда не просила за свою помощь вознаграждения. Не потому что не хотела просить. Просто эта мысль не приходила ей в голову. Этим пользовались. Она не обижалась. Она научилась не обижаться на этот мир. Она помогала и уходила.
* * * * * * *
Чему она верила? Звукам. Она верила музыке. Она не могла жить без нее. Она звучала в ней всегда, наполняя то радостным эйфорическим возбуждением, то осенней грустью, то холодной злостью. Она верила честным песням. Она верила Девочке-Скандалу, Крошке Гению, Девочке-Звезде. Она знала, что Девочка-Скандал не будет врать. Фразы Крошки Гения жили вокруг в ее жизни. Под песни Девочки-Звезды убывала луна, море обнимало и закапывало в пески, шел снег и снилось небо Лондона. С ней вместе можно было быть девочкой с плеером, темной и тёплой, девочкой-воздухом, синоптиком. Знать, что больно бывает не только от боли, и если хочется – сбудется, а вот трамваи – не ходят кругами… Она понимала ее. Она верила ей.
«…Научила меня летать,
А сама в предрассветном тумане
Даёшь новый урок - ждать,
Улетаешь и тенью таешь...
Забирало небо тебя,
Уносило, прятало. Мучило
Этой пыткой безмолвной меня,
А тебе это всё наскучило.
Ты пыталась прятать глаза,
Убегала, скрывалась за спинами...
Я была ни против ни за,
Я смотрела на это закрытыми.
Не хотела этих дождей,
Не хотела снега под тучами,
Ускользнула из этих дней.
И уроком жестоким мучаешь...
Улетели мечты вслед,
И терпения вновь не достать...
Научила б сначала терпеть,
А потом уж учила ждать...»
/U.A./
Совсем от нескольких вещей она могла плакать. Она могла плакать от музыки. Даже если рядом с музыкой не было слов. Ей не нужны были слова, когда звучала музыка. Она прятала свои слезы.
«…Собирала хрустальные слезы свои
И хранила от ветра в секрете.
Рвала руками землю на части,
И шептала ладоням «Не верте…»
/Друма/
* * * * * * *
«…Сто раз зарекалась – «Не буду!»,
Не буду хотеть и звать.
Сто раз кричала – «Не надо!»,
Не надо любить и ждать…»
/Друма/
Однажды снова произошло то, от чего она так старательно прятала свое сердце. Любовь… И снова ее накрыло гигантской волной. Цунами… Это было страшнее. Это было слаще. Это была Запретная Любовь.
Двое любили друг друга тайно. Страсть их была многократно помножена на страх. «…Страшно бывает не только за совесть…» /»Земфира» - «Маечки»/. Они упивались друг другом. Они проклинали каждый миг, в котором они были не вместе.
«…Я искала тебя годами долгими,
Искала тебя дворами темными,
В журналах, в кино, среди друзей…
В день, когда нашла, с ума сошла…»
/«Земфира» - «Искала»/
Но жизнь шла своим чередом. Другая страна позвала ее Запретную Любовь. Свет погас для нее. Но такова жизнь. Они обещали друг другу сохранить в сердцах их любовь. Они никогда больше не виделись. Не трогали новой жизни.
В последний раз они смотрели в глаза друг другу. Глупые маленькие соленые точки по щекам. Пунктиром. Шумел вокзал, длинькали дикторы, гудели людские голоса, взлетали и садились самолеты по своим полосам. Они не слышали ничего. Ничего. Кроме слов. Нескольких катастрофических слов. Прощай. Помнить. Навсегда.
Она смотрела через ледяные кованые прутья ограждения как самолет отрывается от асфальта, как взмывает в воздух и с гулом набирает высоту, оставляя белый чуть видный парок в ярко голубом небе. Эта гладкая железная махина уносилась к солнцу, заглотив ее счастье. Навсегда.
Она до поздней ночи стояла, прижавшись головой к прутьям, и смотря на самолеты.
«…А может, снится им прямая полоса
В тумане утреннем, когда еще роса,
Когда восход чуть заблестит с утра,
И отразится на поверхности крыла.
А может быть, им снятся огоньки,
Которые зовут: «Лети ко мне, лети!»,
Которые мигают что есть мочи,
Чтобы спокойней самолетам было ночью.
И ранним утром и дождливым днем
Мечтают самолеты. Но о чем?…»
/Друма/
Она не помнила, как добралась до дома. Люди глупые и серые шлялись по городу, луна темнела своими пыльными кратерами, улицы вдали сходились в одну точку.
«…Глаза потеряла: уехал.
Я так не спеша
Тащилась подземками,
Маршрутками,
Лифтами.
Прихожей до комнаты.
Кровать. Одинокая,
Отважно запутанна
В подушки и простыни
Душа...»
/Лолита Быстрова/
Этот отрезок жизни будто бы вывалился из ее памяти, оставив только еще одну ноющую рану где-то глубоко под ребрами. Она писала. Стреляя строками и рифмами в пустоту, которая мертвой рукой держала ее крепко-крепко. Она отбивалась мелкими строчками на белом листе бумаги от разъедающей ее изнутри дыры. Она рвала исписанные карандашом листы, она рисовала на них тучки и дождик, самолеты и трамвайчики. Она плавила зажигалки, жгла бумагу и руки, пытаясь выжечь память. Она не смогла этого.
Сначала было обидно. Потом страшно. Потом очень больно. Каждый день без Запретной Любви врезался в память прозрачным стеклянным осколком. Она считала секунды. Она считала минуты, часы, дни, ночи…
«…Сорок дней – посчитай,
Мысли мне мои отдай.
Сорок дней без тебя –
Не нужна мне жизнь моя.
Сорок дней, как в бреду,
Я по городу иду.
Сорок дней – нет меня-
Умерла я без тебя…»
/Друма/
Но… Но… Но… Её снова не взяли на небо… Добрые. Усталые. Люди в белых халатах. Они не любили таких ангелов, рвущихся с этой грешной Земли. Они много раз слишком близко слышали дыхание Смерти. Наверно, они просто слишком хорошо знали цену Жизни. Они не понимали тех, кто хотел уйти. Но они все равно спасали тело, залечивали раны, штопая и вычищая. Они не могли только одного – заштопать душу, залатать сердце и спасти мысли.
* * * * * * * *
«…Сны…
Такие легкие, робкие, сладкие,
Ватные, пушистые, гладкие.
Сны…
Как десерт – ванильные,
Короткие, быстрые, длинные.
Сны…
Как облако – белые,
Тревожные, нежные, смелые…»
/Ветер/
Она любила сны. Ей часто снились красивые сны. Красочные, цветные, реальные. Редко – тревожные и страшные. Во сне к ней приходили ее самые любимые на земле люди. К ней прилетал Ветер. И снова она могла гладить его рукой по щеке, чуть-чуть касаясь любимых губ, чувствовать свою руку в его руке, видеть глаза цвета моря, слышать его стихи, которые он сочинял ей.
«…Далекая, родная,
-Жди меня...
Далекая, родная:
Буду - я...
Твои глаза мне станут
Две звезды.
Тебе в тумане глянут -
Две звезды.
Мы в дали отстояний -
Поглядим;
И дали отстояний -
Станут: дым.
Меж нами, вспыхнувшими, -
Лепет лет...
Меж нами, вспыхнувшими,
Светит свет...»
/Андрей Белый/
Она знала, что он, такой далекий и такой близкий помнит о ней, о своей Волчаре. Она верила, что он хранит ее. Он – маленький добрый Ангел. Он пообещал хранить ее вечно, пока дышит, пока кровь гудит по телу, пока память не сотрет любимые черты. Она верила ему. Потому что его не было сейчас рядом.
Ей снилось море и Любимый Человек. И тогда они плыли вместе по волнам, через шторм, к горизонту. А потом, усталые и счастливые валялись на пирсе и глазели в небо.
Ей снилась Запретная Любовь. Тот последний день. Прощание. Самолеты, самолеты, самолеты…
«…Ей снилось розовое небо,
Пески и камни. А потом
Летели яркие кометы,
И трогали её хвостом.
И видела, как плачет Солнце,
И в дождь врезается мечта,
И падает на дно колодца.
Она тогда была не та.
Тупые выстрелы и вспышки
Гремят и душат сердца стук.
Ей снились постовые вышки,
Сирены сумасшедший звук…
Ей снилось розовое небо,
Пески и камни. А потом
Летели яркие кометы,
И трогали её хвостом...»
/Друма/
* * * * * * *
«…Я научилась искренне любить,
Прощать врагов, прекрасным - восхищаться.
Я не смогу, наверное, убить.
А предпочту со смертью повстречаться…»
/Елена Дворяшина/
Она искала смерти. Но она не думала, что сможет убить. Оказывается это так просто. Лезвие так легко разрезает человеческую плоть, так легко входит в живое и теплое тело.
Зима. В зиму выпало много снега. Белого и пушистого. Он искрил, как провод под напряжением. Дома ей вдруг стало душно и тесно. Она вышла. Ночь дремала, позвякивая снежными цепями. Она шла по темным улицам. Рядом с луной. Прямо к нему. Он был пьян. Он ждал, как заведенная пружина. Он увидел ее. Такую одинокую и беспомощную, смело шагающую по новому хрустящему снегу прямо в его сторону. Животное чувство уже подкатывало к животу, а «под ложечкой» так приятно ныло предвкушение.
Она не ожидала удара. Она упала на колени и удивленно посмотрела на него. Поднялась и узнала приятную холодную тяжесть в кармане.
И снова лезвие выскочило нежно и мягко. Рука с металлом упругим рывком вошло чуть ниже его левого нижнего ребра. Она почувствовала, как клинок шаркнул по кости, задев ее, и проник дальше до самого основания своего, до сжатой в кулак руки.
Они стояли и смотрели друг на друга. Он так наивно смотрел ей в глаза. В ее взгляде был только холод и какое-то пугающее наслаждение.
Через несколько долгих и коротких секунд Волчара почувствовала, как руку ее заливает горячая и густая жидкость. Она с усилием выдернула нож и сделала несколько шагов назад. Крупные капли бесшумно падали на белоснежный снег, делая его черным. Ночь меняет цвета. Цветное становится черно-белым, белое кажется серым, красное – черным.
Она шагнул на нее, но неловко качнулся и медленно осел на колени, держась одной рукой за левый бок, другой - опираясь в снег.
«Сука!» - прошептал он.
В следующий момент она сделала шаг вперед, обхватила левой рукой его правое плечо, и снова всадила мокрый клинок, но уже прямо в область сердца. И снова лезвие задело кости, издав тихий хруст. Она вынула нож, присела на корточки и пригоршнями обжигающего снега очистила его от крови. Затем, оглянувшись по сторонам и никого не увидев, ладонью зачерпнула чистый снег, кинула его на лицо и резко поднялась с корточек. Она ушла. Она ушла и оставила за собой человека, которого она только что убила. Чувства?
А чувства были разнообразными. Сначала страх. Страх, что ее кто-то видел. Потом страх, что он остался жив. Потом, страх, что этого может никогда не повториться! Она снова, как тогда, когда шагнула из окна, почувствовала вкус крови. Только вот не своей, а… Вкус чужой крови. Ее терпкий и резкий запах. Она была горячей. А ее она видела смерть. Именно она стояла рядом, снова обдав холодом, и ждала своей добычи. Их добычи. Она поняла, что больше не сможет жить без добычи.
-Что ты ищешь, Волчара?
-Смерти.
Была другая ночь, был другой снег, была другая «дичь», но вот верный и послушный клинок был тот же. И снова лезвие вышло нежно и мягко…
«…За грехи всегда нас ждет расплата -
Эту истину давно я поняла.
Я во многом, знаю, виновата,
Свою жизнь я глупо прожила.
Мне казалось, юность будет вечной,
Ничего на свете не боясь,
Я наивной девочкой беспечной,
Шла по жизни, весело смеясь.
Только вдруг сгущаться стали тучи,
Появились ямы на пути
А сама дорога стала круче,
Стало мне трудней по ней идти
Оступалась, падала, страдала,
Не хотелось двигаться вперед
И тогда цинично-злой я стала,
Тот, кто падал – тот меня поймет
Ошибиться каждый в жизни может,
Надо лишь признаться, сделать шаг!
...А меня ни капли не тревожит
То, что жизнь сложилась кое-как.
Может, скоро призовут к ответу,
Отведут мне место средь чертей,
Потому что не любила света
И играла душами людей...»
/Поэт Незнайка/
* * * * * * *
Что ты ищешь?
© Copyright: Лиса Алиса, 2004
Свидетельство о публикации №204010900120
Свидетельство о публикации №204010900120
Рецензии