Двойной шедевр

- Человек, Виола, это до того отвратительное существо, что даже возвышенные, на первый взгляд, его устремления оказываются на поверку лишь ширмой - для сокрытия всё той же внутренней грязи…
Удобно расположившись с ногами на крышке огромного письменного стола, именуемого не иначе, как аэродром, Шеридан Хармс - сыщик, философ-любитель и создатель знаменитой теории психологического раскрытия преступлений - просматривал какие-то бумаги, курил вонючую до омерзения сигару и между делом разглагольствовал - неспешно излагая уютно устроившейся в глубоком кожаном кресле перед телевизором и рассеянно внимающей ему Виолетте Уорнер свою концепцию сущности человека в частности и человечества вообще.
Созданная Хармсом система - чудовищная смесь из Дэвида Юнга, восточных философских школ и собственных умозаключений - представляла собой теорию столь причудливую и абсурдную, что разбираться и как-то ориентироваться в ней мог разве что один её создатель.
Абсурдной, впрочем, эта теория выглядела лишь на первый взгляд - при более углублённом рассмотрении её начинали проступать довольно стройные звенья, а вся система была подчинена некоей определённой логике - более всего смахивающей на логику старожила сумасшедшего дома, от нечего делать выстраивающего свои цепи умозаключений и складывающего их в концепцию - подобно камешкам мозаики… подчас концепции эти потрясают - своим отточенным совершенством и логической завершённостью.
Суть  же  её  состояла в том, что  истоки  преступления  следует  искать  не  там, где  оно  уже  совершилось, а там, где  существовали  предпосылки  для  его  появления.  Иными  словами,  преступление  заключалось  в   с п о с о б н о с т и  совершить его - исходя из строения своей психики, своего подсознательного «я» - сокрытого глубоко втуне даже от самого обладателя этого «я». И каждого человека система Хармса рассматривала как потенциального преступника - преступление которого до поры до времени не совершилось лишь в силу отсутствия каких-то предпосылок для этого - веских причин или обычного страха перед наказанием, удерживающего от преступления.
Спорность этой концепции была бы очевидна - если бы она то и дело не приносила её создателю всё новые подтверждения своей жизнеспособности - в виде очередного гонорара за раскрытое преступление.
Практическое же воплощение этой теории вылилось, в конце концов, в появление на свет частного сыскного агентства - и если Хармса можно было бы назвать  а л ь ф о й  его, то мисс Уорнер смело можно было бы считать его  о м е г о й - минуя всякие промежуточные звенья, которых, в сущности, и не было - ибо весь штат агентства складывался из двух человек - самого Хармса, его создателя и главы, и его секретаря и верной помощницы мисс Виолетты Уорнер.
И в самое короткое время новорожденный тандем приобрёл широкую известность - как одновременно с этим приобрел её - неизбежно - и скверный характер Хармса, а несколько последних дел лишь упрочили славу - и того, и другого…
- У вас чрезвычайно удобная для понимания манера изъясняться, дорогой Хармс, - вежливо ответила Виола. - Всё, что вы говорите, следует понимать строго наоборот. В том числе и ваш оголтелый цинизм относительно человечества.
- Ничуть, - возразил Хармс, обнажая в улыбке свою знаменитую прореху в верхней челюсти - с задорно торчащими оттуда двумя единственными передними зубами - отчего ухмыляющийся Хармс разительно походил на медитирующего полубезумного кролика-психолога, заманивающего к себе в пасть обомлевшего от такой дерзости простофилю-удава. - Ничуть, милая Виола. Факты - вещь упрямая… и я сейчас докажу вам это.
Виола, не отрываясь от телевизора, пожала плечами… тем не менее с любопытством прислушиваясь.
- Я знавал одну личность… Да вы слушаете ли меня, Виола? Что вы там углядели такое занимательное в этом своём ящике? - с некоторым раздражением поинтересовался Хармс, хронически не переносивший телевизора.
- Выступление сенатора Пауэлла… вы, конечно, слышали о нём?
- Никогда не слышал. Я ведь не смотрю телевизор и зачастую живу двумя-тремя веками раньше… вот как сейчас, например, перечитывая в данный момент «Дон Кихота» Сервантеса. Так что же там такое, Виола?
- Этот сенатор мне очень нравится. Слышали бы вы, с каким негодованием он обличает распущенность нравов, поразившую современное общество, - с воодушевлением пояснила Виола. - Он кажется мне тем самым рыцарем без страха и упрёка, пришедшим к нам из старой легенды. К тому же он очень влиятелен, за ним стоят определённые силы - как в конгрессе, так и в деловых кругах. Говорят, в следующем году он собирается выставить свою кандидатуру на пост президента. И это вселяет надежду - что его программа не останется лишь очередным «гласом вопиющего в пустыне».
- Правда? - с сомнением заметил Хармс. - Помнится, еще Ницше предостерегал опасаться морально негодующих людей - ибо многим из них присуще жало трусливой, скрытой даже от них самих злобы… Впрочем, - Хармс усмехнулся, - я отнюдь не намерен настаивать. Вполне возможно, что в этом  человеке и вправду  что-то есть… и даже  наверняка есть - если он сумел так очаровать даже вас, несравненная Виола - верную помощницу самого Шеридана Хармса, гениального пси-сыщика. Я только лишь осмелюсь заметить, что в данном вопросе я предпочту всё же придерживаться мнения Леца: «Для лошадей и влюблённых сено пахнет по-разному»…
Хармс ещё некоторое время вглядывался в открытое, располагающее, моложавое лицо сенатора, продолжающего страстно бичевать пороки с экрана телевизора… и неожиданно рассмеялся.
- Что такое? - не поворачивая головы, спросила Виола.
- А знаете, Виола - вот же странное совпадение! - только что я читал сейчас строки… быть может, они имеют какое-то отношение к программе этого вашего сенатора Пауэлла?… Вот послушайте.
«- Сеньор кавальеро! Мы не знаем, кто эта почтенная особа, о которой вы толкуете. Покажите нам её, и если она в самом деле так прекрасна, как вы утверждаете, то мы охотно и добровольно исполним ваше повеление и засвидетельствуем эту истину.
- Если я вам её покажу, - возразил Дон Кихот, - то что вам будет стоить засвидетельствовать непреложную истину? Всё дело в том, чтобы не видя уверовать, засвидетельствовать, подтвердить, присягнуть и стать на защиту, а не то я вызову вас на бой, дерзкий и надменный сброд.»
- Речь, как вы понимаете, Виола, идет о Дульсинее Тобосской. Которая, при всём моём уважении к ней и достопочтеннейшему Дон Кихоту, всё же была далеко не столь прекрасна, как это утверждал благородный идальго, надо признать. Во всяком случае, касаемо вас, моя бесценная Виола, я гораздо  охотнее  подтвердил  бы  его  слова. Впрочем, о вкусах не спорят - «de gustibus non disputandum» - и Дон Кихот был по-своему прав - sub specie aeternitatis, «с точки зрения вечности» - обессмертив свою Дульсинею… но это уже второй вопрос.
Хармс поскрёб ногтями пятку… зевнул.
- Кем-то из великих сказано, что добродетель - это тщательно создаваемая маска - из-под которой в нужный момент появится настоящее лицо… впрочем, быть может, это было сказано совсем по иному поводу, и не по поводу добродетели - я не стану утверждать наверняка.
Виола насупилась.
- Ваш цинизм, наверное, умрёт только вместе с вами, Хармс.
- Цинизм? - переспросил Хармс. - Может, и так. Но я думаю всё же, что это просто страх… страх ошибиться - motu proprio… Однако, о чём шла речь, Виола?
- О мерзкой сущности человека - даже в вещах возвышенных, - любезно напомнила Виола, выключая телевизор - программа с сенатором Пауэллом закончилась.
- Вот именно, - подтвердил Хармс. - Так вот, я знавал одного человека, который был просто помешан  на картинах старых мастеров. И все стены его дома были увешаны ими - причём не только репродукциями, попадались и подлинники. Но вот странность - в этом подборе я сразу увидел некую систему… я вам сейчас перечислю несколько названий, а вы попробуете отыскать нечто объединяющее их. Как?
- Давайте, - охотно согласилась Виола, заинтригованная.
- Сейчас… о, чёрт! - взвизгнул Хармс… пепел с сигары упал ему на пальцы поджатых босых ног и пребольно ожёг. И некоторое время Виола терпеливо пережидала поток отвратительной брани, исторгаемой в связи с этим Хармсом.
- Итак,  слушайте, - продолжал  Хармс - облегчив  душу и отдышавшись. - Слушайте, Виола… Сандро Боттичелли - «Рождение Венеры». Рубенс - «Союз Земли и Воды». Тициан - «Спящая». Алекс ван дер Гиттен - «Открытая дверь». Ну? Что вы видите общего в этих перечисленных мною названиях?
Виола задумалась.
- Я даже облегчу вам задачу, - снисходительно сказал Хармс. - Вон там, на полке… видите - вверху, справа? - несколько альбомов с репродукциями. Вытащите их - только осторожнее - каждый из них весит примерно столько же, сколько и вы… и всмотритесь в изображения.
Виола, повинуясь, с некоторым усилием подтащила альбомы к своему креслу и принялась листать.
Хармс вновь склонился над «Дон Кихотом» - время от времени выпуская огромные клубы омерзительного для обоняния дыма.
- Обнажённое женское тело, - подала, наконец, голос Виола. - Именно это и объединяет эти картины.
- Совершенно верно. И вот эта деталь в  своё время помогла мне проникнуть в ущербную психику одного типа. И как вы думаете, кем оказался этот ценитель высокой живописи?
- Кем? - с любопытством спросила Виола.
- Сексуальным маньяком - занимающимся растлением малолетних. Именно благодаря этой, не относящейся, на первый взгляд, к делу детали, мне удалось вывести полицию на его след. То есть на одни и те же вещи мы смотрим совершенно по-разному. В той же «Данае» Рубенса одни видят высочайшее искусство, художники - помимо этого - ещё и высочайшую технику исполнения, религиозные фанатики - оскорбление нравственности, а типы наподобие того, о котором я вам только что рассказал - лишь грязь и ничего более. В одной и той же «Данае» - маэстро Питера Рубенса. Каково?
- Это интересно, - без особого энтузиазма согласилась Виола.
- Но случаются вещи и ещё более поразительные! Вот я вам расскажу один подобный случай…
Хармса перебил внезапно раздавшийся телефонный звонок.
Нервный Хармс непроизвольно подскочил от неожиданности и привычно выругался.
Виола сняла трубку.
- Слушаю вас, - вежливо сказала она… и на некоторое время замолчала - вслушиваясь в то, что ей говорили. - Да, конечно, мистер Хармс здесь. Бесспорно - в обычной форме. Сейчас я спрошу, минуточку…
Виола прикрыла трубку ладонью.
- Клиент, мистер Хармс. Спрашивает, можно ли с вами сейчас встретиться.
Хармс буркнул что-то, отдалённо напоминающее пожелание звонящему сдохнуть без причастия в помойной яме.
- Мистер Хармс говорит, что будет счастлив вас принять, - доброжелательно перевела в трубку Виола - Сейчас?.. Да, сейчас и приезжайте - мистер Хармс пока здесь, в офисе.
Виола положила трубку.
- Сейчас он приедет, - сообщила она.
Хармс от души пожелал ему попасть по пути в аварию.
- Вы бы одели штаны, дорогой Хармс, - заметила Виола, критически оглядев внешний вид шефа, - потому что, если наш клиент всё же не последует вашему пожеланию и не попадёт в аварию, он скончается здесь - от вашего экстравагантного вида. Галстук вон там - под ножкой письменного стола, сложенный вчетверо.
- Это я подложил, чтобы стол не шатался, - вызывающе заявил Хармс.
- Конечно, - поспешно согласилась Виола. - Я ничего не имею против. Лишь бы это была не моя пудреница - как в прошлый раз.
- Странно видеть такую мелочность - в человеке, зарабатывающем более двадцати тысяч долларов в неделю, - язвительно парировал Хармс. - Хорошо, я дам вам пять долларов на новую пудреницу. Сдачу можете оставить себе - только не обмочитесь от радости.
- Эта пудреница досталась мне от моей прабабушки, - невозмутимо пояснила Виола. - И дело тут вовсе не в мелочности, а в том, что она дорога мне как память. К тому же нехорошо шнырять по чужим сумочкам, достойнейший мистер Хармс.
- Я не знал, что это ваша сумочка, - отбивался Хармс… (Виола фыркнула). - Просто это было первое, что попалось мне на глаза.
- И содержимое из которого вы вытряхнули прямо на пол, - подсказала Виола.
- Нельзя быть такой язвой, дорогая Виола, - назидательно заметил Хармс.
- Стараюсь во всём походить на шефа, - тут же сказала Виола. - Даже в чертах характера...
Перебранку гонгом прервал звонок в дверь.
- А вот и эта ваша свинья, дорогая Виола, - вполголоса мрачно прокомментировал Хармс. - Войдите! - рявкнул он.
Виола едва сдержала смех, когда клиент показался на пороге - до того он и впрямь походил на упомянутое Хармсом животное. Тройной подбородок, дрожащий как студень от малейшего движения, свешивался на пухлую, как у младенца, грудь - которая, в свою очередь, наползала на столь же внушительный живот - подножие его терялось где-то у колен. Во всём же остальном это был примерно сорокапятилетний мужчина с предательской залысиной, мясистым вздёрнутым носом и остроконечными розовыми ушками, трогательно торчащими в стороны. На Виолу он произвёл не очень благоприятное впечатление.
- Садитесь, прошу вас, - тем не менее вежливо предложила она, добросовестно исполняя обязанности секретаря. - Садитесь, мистер…
- Биббит. Майкл  Реджинальд Биббит, с вашего позволения. У меня украли картину, мистер Хармс, - сразу, без предисловия, изложил он суть дела. - У меня стащили картину - и я хочу, чтобы вы её нашли.
- Вы обращались в полицию?
- Боже упаси! - клиент даже подскочил непроизвольно в своём кресле.
- Почему? - с любопытством наблюдая за его испугом и видимой растерянностью, спросил Хармс.
Успокоившись, посетитель с достоинством выпятил грудь - отчего все три подбородка заколыхались на ней, как волны прилива.
- Я не намерен вдаваться в разъяснения причин - о т ч е г о  я обратился именно к вам, мистер Хармс - а не куда-то ещё, - надменно произнес он. - Я думаю, будет достаточно, если я скажу, что картина эта - неизвестный подлинник Ван Гога и за её возвращение я готов заплатить… ну, скажем, пятьсот тысяч долларов.
Виола вытаращила глаза… ей показалось, что она ослышалась.
- Полмиллиона долларов? - невозмутимо произнес Хармс. - Что ж, сумма, я полагаю, достаточная - чтобы не вдаваться в отвлечённые вопросы. Но кое-какие вопросы, вероятно, всё же придётся выяснить, мистер Биббит.
- Только относящиеся к делу, - поджав губы, бросил посетитель.
Хармс кивнул.
- Когда была украдена картина?
- Вчера вечером.
- Назовите обстоятельства кражи.
- Мы с женой ещё с утра отправились в… э-э… ну, это неважно. Когда вернулись - картины уже не было.
- Почему же вы думаете, что  кража  была  совершена  именно  вечером - если вас целый день не было дома?
- Вечером, - коротко подтвердил Биббит.
Хармс переглянулся с Виолой… пожал плечами.
- Ну, хорошо. Дальше… Вы уверены, что это именно подлинник кисти мастера, которого вы назвали?
- Совершенно уверен.
- У вас есть фотография этой картины?
Посетитель извлёк бумажник - такой же объёмистый и пухлый, как и он сам.
- Вот она.
Хармс вгляделся в фотографию.
- Не очень чётко, - пробормотал он озабоченно.
- Я не фотографировал её специально. Это увеличенный фрагмент из фотографии интерьера комнаты.
- Так я и подумал, - кивнул Хармс. - Снимок, сделанный во время какого-то торжества.
- Верно, - ответил изумлённый Биббит. - День рождения моей жены. Но откуда вы узнали?
Хармс улыбнулся.
- Видите вот эту изогнутую линию - в нижнем левом углу фотографии? Это краешек ободка бокала. Картины обычно вешают на полтора-два метра от пола. И сидящий за столом человек приподнимает, кого-то поздравляя, бокал или рюмку именно на такую высоту…высоту нижней планки картины - что и получилось, как видите.
- Надо же, - разочарованно протянул толстяк. - А я-то и впрямь, грешным делом, подумал, что вы способны видеть невидимое. А если я вам скажу, что и не было никакого торжества - а просто я скрытый алкоголик и пил в одиночестве?…
Он захохотал.
- И соврёте, - спокойно сказал Хармс. - Скрытые алкоголики никогда не поднимают на такую высоту свои бокалы… а если и поднимают, то преимущественно перед зеркалом. Что, естественно, исключает возможность такого ракурса снимка. И, к тому же, что это за скрытый алкоголик, позволяющий фотографировать себя во время предавания своему тайному пороку?...
- Я пошутил, - сказал клиент. - Снимок был сделан во время торжества, вы правы. Ещё будут вопросы?
- Да. Помимо этой картины, было ли что-то украдено ещё? Золотые вещи, деньги, ещё какие-нибудь предметы искусства?
- Нет, - сказал Биббит.
- Вы уверены?
- Конечно. Деньги мы храним в банке, из золота у нас с женой лишь обручальные кольца, а других предметов искусства у нас нет.
- То есть была украдена только картина…
- Да.
- Кто-нибудь знал - о вашем шедевре? Знакомые, друзья?
Посетитель задумался.
- Ну… видели-то её многие. Но я никому не говорил, что это Ван Гог.
- Вы уверены в этом?
- Пожалуй, - несколько колеблясь, ответил клиент.
- Так уверены или нет?
- Не уверен, не уверен, - раздражённо произнёс толстяк. - Этого достаточно?
- Вполне. А среди ваших знакомых есть люди, интересующиеся живописью?
- Разве что интересующиеся, - засмеялся Биббит. - Коллекционеров среди них наверняка нет.
- И последний вопрос. Вы смогли бы опознать свою картину?
- Да, - твердо ответил Биббит.
- Также по каким-то особым приметам?
- Да. Сзади три гвоздика, крепящие ткань драпировки к подрамнику, отличаются цветом от остальных. Есть и ещё приметы, но это основная.
- Прекрасно. Осталось лишь составить и подписать контракт.
- Вот именно, - утирая пот, с облегчением сказал толстяк.
- Итак, мы предъявляем вам картину - если находим её, понятно - и если вы опознаёте её, вы тут же выписываете чек… на какую сумму, вы сказали?..
Биббит усмехнулся.
- Это ни к чему, мистер Хармс. Я сказал, что готов заплатить полмиллиона - и заплачу вам их, не сомневайтесь. Только найдите картину.
- Подпишите вот здесь, - Виола положила перед клиентом оба экземпляра контракта.
Тот недоверчиво оглядел её.
- Мисс Уорнер юрист по образованию и имеет право на составление подобного рода документов, - холодно пояснил Хармс. - Во всяком случае, до сих пор ни у кого никаких вопросов по этому поводу не возникало.
- А, тогда ладно, - сразу успокоился толстяк.
Подписав оба экземпляра, он, кряхтя, привстал и протянул Хармсу визитную карточку.
- Здесь мой адрес и телефон, мистер Хармс. Если что-то прояснится, сразу звоните. Всего хорошего.
- Всего хорошего, мистер Биббит, - ответила за обоих Виола.
Дверь за толстяком закрылась.
Хармс и Виола посмотрели друг на друга.
- Ну, и что вы думаете по этому поводу? - спросил Хармс.
- То же, что и вы, шеф. Что полмиллиона - деньги немалые.
- Верно, - сказал Хармс. - И о следующей мысли - которая неизбежно вытекает из мысли предыдущей - как заставить их перекочевать в наши с вами карманы, уважаемая мисс Виолетта Уорнер. Вопрос, который куда легче задать, чем ответить на него. Однако приготовьте-ка кофе, бесценная моя Виола, а я тем временем приведу в порядок кое-какие возникшие тут у меня соображения. И, будьте  добры, поставьте  «Дон-Кихота»  вновь  на полку - увы, нам с вами о хлебе насущном приходится беспокоиться куда более углублённо, чем доблестному идальго… оттого хотя бы, что его благословенный век был напрочь лишён таких непременных атрибутов века нынешнего, как сорочки «Джонсон», крем для бритья от Франческо Лоцци и туалетная бумага «Sweet Fantasy»… Спасибо. Вы, как всегда, лучшая из секретарш…
- Итак, - Хармс затолкал в нагрудный карман несколько только что исписанных им листков бумаги и приподнялся на своём «аэродроме», прогревая моторы. - Итак, Виола - вы сидите здесь и, как обычно, обеспечиваете тылы - отвечаете на звонки и тому подобное. Помимо этого, вот вам ещё несколько поручений… Бросьте-ка мне плащ и шляпу, я взлетаю, - и, вырулив к краю, Хармс опрометью бросился к двери, втягивая на ходу шасси…
Весь день Виола, то и дело сверяясь с врученным ей Хармсом списком, добросовестно выполняла возложенные на неё поручения - сидела на телефоне, принимая звонки от направленных Хармсом людей, носилась по картинным галереям и многое тому подобное. Попутно она успела прихватить  пакет с холодными  закусками  на  ужин, купить  лекарство и носки Хармсу - самоотверженно продолжая нести взятое на себя бремя его добровольной экономки - во всём, что не касалось его ремесла, Хармс был беспомощен, как дитя.
На следующий день всё повторилось сначала.
Повторилось это и на третий день… и на четвёртый…
- Всё то же… для вас всё то же, Виола. А я сегодня подамся к жене этого Биббита и попробую что-нибудь разнюхать от неё. Ибо сказано, что если женщина захочет что-то скрыть, то нет сил, которые заставили бы её это сделать. К вам, драгоценнейшая Виола, это, безусловно, не относится… Привет!..
К концу недели природная жизнерадостность почти покинула Виолу - по внешнему виду и цвету напоминающую выжатый лимон. Утешало разве что лишь то, что не лучше выглядел и Хармс - сквернословящий уже даже чаще обычного.
И вот  однажды - в сырой  промозглый  вечер  вторника  следующей  недели - Виола почти ввалилась в офис - мокрая, голодная и измотанная до предела.
Хармс сидел на своём обычном месте - в центре «аэродрома» - с аппетитом отхлёбывая кофе из цветочного горшка и покуривая сигару - рассеянно сбивая пепел всё в ту же свою импровизированную кружку. Вытряхнутый вместе с землёй кустик герани тоскливо и безнадёжно взирал на Виолу из мусорной корзины - привстав на цыпочки и судорожно вцепившись в её ободок тоненькими пальчиками побегов.
- Бедняга, - покачала головой Виола… сострадательно глядя на терпящее бедствие растение.
- А, это вы, Виола? - Хармс  приподнял  голову - от своего «Дон-Кихота». - Что там, на улице?
- Дождь и вечер, - коротко ответила Виола, разматывая шарф и подходя к столу с восседающим на нём Хармсом… заглянула в  горшок.
- Вы его, конечно, даже не ополоснули - перед тем, как приготовить свой кофе?
- Нет, конечно, - спокойно подтвердил Хармс. - А что, надо было ополоснуть?
- Или хотя бы как следует вытряхнуть землю, - ядовито заметила Виола, злая на весь белый свет. - Вас что, не устроила обычная чашка?
- Я её не нашел, - невозмутимо пояснил Хармс. - Что дальше, дорогая мисс Виола?..
Девушка, вздохнув, молча выплеснула в раковину темную бурду из горшка, восстановив в нём сразу воспрянувший духом кустик и спустя несколько минут поставила перед Хармсом дымящуюся чашку с кофе.
- О, этот кофе по вкусу гораздо лучше! - рассеянно заметил Хармс, отхлёбывая. - Вы заменили сорт?
- Нет, сорт остался тот же. Просто, в отличие от вашего прежнего, в нём нет ещё и нескольких горстей земли и табачного пепла.
- Земли? То-то я слышал, как что-то хрустело на зубах, - простодушно ответил Хармс.
- Вы хоть воду-то вскипятили - перед тем, как сыпать кофе? Или прямо так, в холодную, и всыпали?..
- По-моему, да, - неуверенно сказал Хармс и, чтобы избежать дальнейших скользких вопросов, поспешно осведомился. - А как ваши дела, Виола?
- Неважно. Устала, как чёрт, оббегав все места, которые вы указали.
- Вот как?..
- Остались ещё две линии частных коллекционеров - из уже проверенных шести.
- Думаю, в этом уже нет нужды.
- Нет нужды? Почему? - не поняла Виола.
- Потому, что я нашел её, - спокойно сказал Хармс.
- Нашли?!
- Да.
- Вы нашли картину? - вскричала Виола.
- Да. - Хармс усмехнулся. - Не сыпьте сахар мимо чашки, Виола.
- Где же она?
- Здесь.
- И вы мне её покажете? - с волнением спросила Виола.
- Разумеется.
Хармс сполз с «аэродрома», подковылял на затёкших ногах к сейфу, набрал комбинацию цифр. Электронный замок сухо щёлкнул и дверца открылась.
Хармс вынул «дипломат», положил его на стул, раскрыл. Вынул небольшую, с экран среднего телевизора, картину, осторожно держа её растопыренными пальцами за краешки рамы… положил на стол.
Виола, затаив дыхание, наклонилась над ней…
Картина и впрямь была великолепна - скошенное пшеничное поле, копны соломы, голубое небо над ним… размашистые линии - некоторые прихотливо тянулись почти через всю плоскость картины.
И это был  с а м  Ван Гог!..
- Вам нравится?
- Да, - едва слышно восхищённо выдохнула Виола. - Да, Господи…
Хармс грустно улыбнулся.
- Можно… потрогать? - Виола умоляюще взглянула на Хармса.
Тот кивнул.
Виола медленно коснулась вдруг вспотевшим пальцем поверхности картины - ощущая подушечкой микроскопические бугорки и неровности - структуры мазков… и испытывая примерно то же чувство, которое испытывал бы средневековый католик - прикладываясь губами к туфле Папы Римского.
Ван Гог… сам  В а н   Г о г…
- Это… В а н   Г о г ?..
Виола спросила это скорее машинально - ожидая увидеть улыбчивый кивок Хармса.
- Нет.
- Нет?! - Виоле показалось, что она ослышалась.
- Нет, Виола. - Хармс подошёл к столу… небрежно провёл пальцем по холсту. - Это не Ван Гог. Этой картине едва ли два-три года от роду и писал её обычный любитель, даже не профессионал… видите, как он исказил законы линейной перспективы?
Яркие цвета красок картины мгновенно поблекли и потемнели перед взором разочарованной Виолы - словно солнце, неистово заливающее светом свежескошенное поле, внезапно исчезло за тучами. Смелость и прихотливость линий с сорванным покровом великого имени обернулась аляповатостью и неумелостью.
Это не укрылось от Хармса.
- Что с вами, Виола? Вы разочарованы? Вот она, магия  и м е н и !  Едва вы узнали, что это не Ван Гог - и картина померкла для вас. Но ведь остались те же краски, те же линии - лишь не освящённые блистательным именем. И - как знать! - быть может, этот заурядный художник, нарисовавший эту картину, не менее велик, чем Ван Гог!
Прошу прощения за этот невинный розыгрыш, Виола, но это напоминает мне известный диалог между владельцем крупной галереи и бедным молодым художником, предлагающим ему поработать для его галереи.
- Очень жаль - но вы мне не нужны.
- Но я чувствую, как во мне рождается гений!
- Вот когда он получит документально заверенное свидетельство о рождении, тогда и приходите. А пока - пардон!..
- Меня сбили с толку поначалу сразу две вещи, Виола, - продолжал Хармс далее. - Первая - что клиент был готов выложить такие немалые деньги за заурядную, в общем-то, картину. И это сыграло свою роль - я поверил, что он пытается вернуть именно  к а р т и н у. И второе - то, что он не сообщил, что помимо картины были украдены также набор серебряных столовых ложек, кое-какая мелочь из шкатулки и початая бутылка виски. Для профессионала, работающего по заказам частных коллекционеров, такое попутное деяние выглядело бы примерно так, как если бы вы, Виола, налили, предположим, в чашку с кофе вместо кипятка холодной воды из-под крана… поступок с вашей стороны, разумеется, немыслимый. К счастью, об этом мне сообщила жена нашего уважаемого клиента - для которой этот столовый набор серебра оказался куда важнее, чем какая-то картина. Едва узнав об этом, я тут же прикрыл направление частных коллекций как тупиковое. И понял, что тут сработал обычный заурядный воришка. А так как у меня есть кое-какие знакомства в уголовном мире - как вы успели заметить - я и обратился к Косому Джиму с просьбой о помощи.
Следы привели к некоему Нику Салливану - опустившейся, довольно малоприятной личности. Салливан долго упирался, но, когда я припёр его к стенке, всё же сознался. И отдал мне картину - спрятанную на чердаке. Всё остальное он уже успел спустить. Едва взглянув на картину, я понял, что тут что-то нечисто. Я ведь имею кое-какие познания в живописи, Виола, и сразу сообразил, что Ван Гогом тут и не пахло - это обычная мазня какого-то современного дилетанта от живописи. Но речь ведь шла, как вы помните, именно о Ван Гоге! Оставалась вторая версия - что этот Салливан снял и продал подлинник, нацепив взамен на подрамник подделку-копию. Но это тоже выглядело полнейшим бредом. Если уж продавать - так всю картину - зачем оставлять улику в виде этой копии? И как всё это проделать в полторы недели - даже если допустить, что преступление готовилось заранее и копия была уже готова?.. И я вновь взялся за Салливана. Но бедняга клялся и божился, что это та самая картина, что он стащил. Он едва не плакал, доказывая это - и я, в конце концов, поверил. Впрочем, чтобы окончательно убедиться, я перевернул картину и обнаружил те самые три гвоздика одного цвета подряд. Вряд ли их забили бы точно так же - меняя холст - на такую мелочь никто не обратил бы внимания. Но гвоздики находились в той самой нетронутой последовательности, о которой упоминал достопочтенный мистер Биббит. К тому же сгибы холста потёрлись и приобрели  устойчивую  конфигурацию  граней  подрамника - на это тоже необходимо какое-то время - по крайней мере, большее, чем эти прошедшие полторы недели. Как бы то ни было, мои поиски увенчались успехом. И перед нами лежит пятидесятидолларовая картина, за которую наш клиент готов выложить полмиллиона. Как вы это объясните, милейшая Виола?
Виола вгляделась в картину.
- Быть может, то, что изображено - это лишь маскировка, верхний слой? А истинный шедевр под ним? - нерешительно предположила она.
Хармс даже захрюкал от удовольствия.
- Вы и не представляете, как вы правы, дорогая Виола! Вы попали в самую точку - с этим вашим предложением соскоблить верхний слой и обнажить истинный шедевр - хотя, надо признаться, и сами ни черта не догадываетесь о смысле, таящемся в ваших же собственных словах. И вы, с этим вашим предложением, походите на человека, который стоит перед сейфом, набитым сокровищами - при этом даже и не догадываясь, что эта железная штуковина, которую он вертит в руках, и есть ключ от этого сейфа. И мы с вами сейчас действительно соскоблим этот верхний слой - но только сделаем это несколько своеобразно. Принесите-ка бритву, ножницы, вату и тёплую воду, Виола…
Хармс перевернул картину лицом вниз и принялся осторожно снимать драпировку, орудуя ножницами и бритвой и кое-где отмачивая клей, проводя по нему тампонами с тёплой водой.
- Думаю, достаточно…
Хармс отогнул угол драпировки, запустил в образовавшийся проём руку, пошарил… удовлетворённо кивнул, нащупав что-то.
- Так я и думал.
Он извлёк небольшой конверт.
Открыл его, вынул какую-то фотографию, вгляделся в неё… затем в лицо сгорающей от нетерпения и любопытства Виолы.
- Знаете, Виола, я бы с удовольствием не показал её вам. Но, боюсь, это оскорбило бы вас ещё более, чем то, что вы сейчас увидите. Вот он - истинный шедевр, за который были готовы заплатить эти полмиллиона.
Виола осторожно взяла фотографию… перевернула.
И едва не вскрикнула - от неожиданности и отвращения.
Со снимка ей пьяно ухмылялся сенатор Пауэлл - собственной персоной - в обнажённом виде - в окружении таких же юношей и девушек… позы были столь красноречивы и омерзительны, что Виолу чуть не стошнило.
- Что ж… лужа тоже подчас производит глубокое впечатление; - сказал Хармс… тактично глядя в сторону.
- Быть может, это обыкновенный фотомонтаж?
- Вряд ли. За такие вещи не предлагают полмиллиона.
- Но зачем владельцу картины была нужна эта гадость?
- Скорее всего, для шантажа. Как я успел выяснить, он уже многого добился, оперируя ею - и добился бы ещё больше - если бы не навлёк на себя беду - в лице Ника Салливана.
- Что вы собираетесь с ней делать? - после некоторого молчания спросила Виола, кивнув на фотографию - перекочевавшую обратно в руки Хармса, полезшего с нею на свой «аэродром».
- Вся загвоздка в том, что наш ловкий клиент обманул нас по крайней мере дважды. Солгал, что  это  неизвестный  шедевр  Ван  Гога и солгал - ч т о   и м е н н о  мы должны были с вами отыскать. Выяснение истины отняло у меня немало сил и времени - которые, думаю, должны чем-то быть компенсированы… я уже молчу о этом новом ударе по моей вере в человека - вере, которая и без того находится при последнем издыхании… Скажи он всё начистоту - и я не стал бы даже  вскрывать  драпировку - чтобы взглянуть на сокрытое внутри - о содержании которого владелец мог бы мне и не говорить.
Однако нас надули, Виола - попытавшись использовать как того кота из басни, таскающего для ловкой обезьяны из огня каштаны. И мы, в свою очередь, ответим тем же. Мы выполним  б у к в у  соглашения… но не дух его. То есть мы возвратим картину - то, за что нам и предложили деньги. И не более…
- А если он захочет проверить ее? - засомневалась Виола. - При нас?..
- Ни в коем случае. Такие вещи делаются только наедине с самим собой. Он проверит только целостность упаковки… но с этим мы уж постараемся. И когда он обнаружит пропажу - именно того, за что он и заплатит деньги - он всё равно ни в чём не сможет нас упрекнуть - ведь мы же вернули ему его картину. Но ставлю двадцать к одному, что он не позвонит нам - даже когда обнаружит пропажу. При всём том наша совесть остаётся совершенно чиста - мы ведь выполнили условия контракта… поэтому денежки без зазрения этой вышеупомянутой совести положим себе - за труды. Мы возвратим ему его шедевр. Правда, это оказался не Ван Гог… но и вот это, - Хармс перебросил с ладони на ладонь фотографию, - может зваться им с ещё меньшим на то правом… Подайте-ка мне вон то блюдце, Виола.
Хармс опустил фотографию на блюдце и, чиркнув зажигалкой, поднес огонёк к её уголку.
- Этот слуга закона, конечно, дрянь… но и тот, кто использует такие методы, дрянь, я думаю, не меньшая. Ибо, при всём нашем человеческом несовершенстве, должны всё же существовать какие-то пределы - переступать которые не позволено никому… даже таким циникам и мизантропам, как я… Теперь они, полагаю, квиты.
- Но ведь всё равно останется плёнка, негатив.
- Не думаю, - спокойно возразил Хармс - глядя на весело пляшущие язычки пламени. - Будь это так, за фотографией бы так не охотились. Это наверняка единственный экземпляр. Был, - добавил он, растирая пальцами пепел. - Вот и всё, Виола. История двойного шедевра почти закончена. Осталось лишь вернуть картине прежний вид, упаковать её обратно в «дипломат», позвонить нашему клиенту и, пока он будет к нам добираться, оговорить с вами условия гонорара. То есть вы, как обычно, получаете третью часть. Это - вычетом из общей суммы - где-то около ста семидесяти тысяч долларов.
Хармс вдруг засмеялся.
- А как вы думаете, Виола - хватит ли моей доли гонорара пусть не на Ван Гога, но хотя бы на какой-нибудь завалящий офорт Гойи - украсить наш скромный интерьер? Разумеется, без  д в о й н о й  подоплёки?… Что-то я заинтересовался живописью… с чего бы это?



П р и м е ч а н и я.

Остерегайтесь морально негодующих людей: им присуще жало трусливой, скрытой даже от них самих злобы.

Фридрих Ницше.
«Злая мудрость. Афоризмы и изречения.»

Для лошадей и влюблённых сено пахнет по-разному.

Станислав Ежи Лец.
«Непричёсанные мысли.»

De qustibus non (est) disputandum - (лат.) - о вкусах не спорят.

Sub specie aeternitatis - (лат.) - с точки зрения Вечности.

Motu proprio - (лат.) - по собственному побуждению.

Лужа тоже подчас производит глубокое впечатление.

Станислав Ежи Лец.
«Непричёсанные мысли.»