ВОЛК

                Рассказ

Леса. Леса. Леса. На тысячи километров протянулись деревья, кусты, травы, заросли, овраги, холмы, горы, луга, поляны, хвойники и лиственники.
Всё стоит так же, как и многие сотни лет назад. Ничто не тревожит спокойный край. Всё замерло в своей жизни – жизни леса.
Сюда не заглядывают ошпаренные научными изысканиями умы. Бездушные машины не коверкают эту матерь-землю. Трескучие мотопилы не срезают под корень тысячи, сотни тысяч отборных стволов. А для чего? Для того, чтобы ценная древесина, если не будет весеннего паводка, осталась гнить на древней и благородной земле, превращаясь в труху, отходы, удобрения?
Тут нет городов. А небольшие деревеньки стоят чуть ли не за сотни километров друг от друга.
Длинные мохнатые хвойные лапы лишь изредка видят людей. Да и то – это или вечно спешащий охотник-промысловик, или лесник, обходящий свои владения, или шмыгающий неровной походкой, браконьер.
Тайга. Она стоит глухая и загадочная. Человек только подбирается к ней. Он только-только начинает делать своё чёрное дело по уничтожению своей базы жизнесуществования. И ему ещё некоторое время потребуется для того, что бы пройти тут по просторам завоевателем; поставить ногу на горло завоёванных просторов, одновременно и самому себе перерезав горло, ибо после гибели таёжных просторов, человеку просто нечем будет жить на земле и останется ему только одно: сделать себе харакири, перед этим выпив излишку для храбрости и сплясав танец гувернанта, который стал генералом внешне, а в душе так и остался гувернантом. А пока он этого не сделал, стоит Тайга величавая и нетронутая. Стоит и ждёт. Ждёт лучшего или худшего. Ждёт простого: появится ли у человека разум реального. Как знать. Может и дождётся, чего-нибудь.
Виктор Сараев вот уже два года, как работал охотником-промысловиком. За эти годы успел он вдосталь находиться таёжными вёрстами. И немало нагляделся он за это время всевозможных чудес.
Новый сезон обещал ему быть удачливым. Урожай шишек хороший. А если есть шишка, то и белка будет. Да и соболь стал чаще оставлять свой след на свежем снегу. К тому же и леспромхоз на этот год выдал больше техинвентаря, чем в прошлые года. Короче, всё складывается, пока, как нельзя к лучшему.
Только вот тоскливо было на душе у Виктора. Всё, вроде бы, так как и надо происходит. Всё хорошо. А вот внутри что-то не то. Может, прискучили эти безлюдные пустынные леса. А может и наоборот: прирос всем телом Виктор к этим могучим, вечно зелёным и нетронутым, рукой варвара, стволам и непроходимым тропам. Может, по этому и тревожно так? Страх берёт когда-нибудь не станет таких нетронутых уголков на земле. Что везде на планете расселятся животные, ходящие на задних конечностях, и порушат все жизнеобразующие уголки на Земле. Может, от таких мыслей и становится так муторно на душе?
А мысли есть. И особенная затаённая тоска поднимается от этих мыслей. Можно. Можно, обойтись без экстремальной ситуации. Можно не тревожить сложившуюся природную дикость. Оставить её в таком виде в котором она и присутствует на Земле. Незачем её покорять и трогать. Природная дикость – наша жизнь, наши лёгкие, наш спаситель.
Только два таких уголка осталось на планете Земля, которые спасают всю планету от надвигающего прогресса, а значит и гибели. Всего два: Амазонка и Сибирская тайга. Они фильтр и барьер. Они очистители от всевозможных газов и пыли. Они гигантские лёгкие. Они перемалывают в себе радиоактивность. Они спасители людей от бешеного, всё пожирающего, прогресса.
Чистейшие реки, здоровьем пышущие деревья, зверьё, живущее своими, дикими, но справедливыми законами – это природа. Это наше спасение, если люди сами же всё не разрушат.
Виктор оттолкнулся от дерева и зашагал в сторону реки. Река ещё не покрылась льдом, но уже готовилась к этому. Вода посерела. Прибрежные кусты осыпались и стояли мёртвыми вениками. И хотя блеклая трава ещё топорщилась на бугорках, но всё равно общее настроение соответствовало ожиданию увядания и смерти.
Патриархальные ели стояли плотной стеной и закрывали собой всю окружающую величественную картину. Виктор стал подниматься на небольшую гору, которую он прозвал «Лысой». На этой горе не стояло ни громадных стволов, ни густых кустов. Несколько чахлых деревцов, уже облетевших под ветерком зимы, да пара сосёнок: вот и всё чем наградила природа «Лысую».
На этой горе стояла последняя ловушка. И проверив её, можно было спокойно возвращаться к зимовью. На эту ловушку Виктор не очень рассчитывал. Если только, да и то только случайно, какой-нибудь горностай попадётся, - да и то, навряд ли. А так ловушка не давала никакой положительной отдачи, а причиняла одни только беспокойства. «Ещё три дня постоит, потом сниму», - подумал Виктор, поднимаясь по склону.
В воздухе стояла примирённая тишина. Даже сам ветер отошёл на покой, отшумев и откричав летом. Виктор неторопливо подошёл к ловушке. Как он и ожидал, в ловушку никто не попался. Даже следов поблизости никаких не было. Ловушка стояла в таком же положении, как и была поставлена. Прикормка не пропала, лишь находилась немного в слежавшемся положении.
Разогнувшись, Виктор, оглядел окрестности и стал спускаться с горы. Теперь он решил сократить свой путь и пошёл напрямик, через лес. Свой промысловый район он знал хорошо, и посчитав, в голове, что дойдёт до зимовья, примерно через час, решил особенно не спешить.
Лес молчал. Уже наступали вечерние сумерки. И те, кто не залегает в зимнюю спячку, и не улетает в южные страны, устраивались на ночлег в укромных местах, стараясь не испускать звука.
Виктор пустился в воспоминания. Ему вспоминалась прошлая зима, когда он очень удачно начал и окончил сезон. Потом ему вспоминались разные случаи из его промысловой жизни. Случаи были весёлыми и грустными, смешными и жестокими. Но в общем то, всё что произошло – не бесполезно. И, наконец, как всегда, когда Виктор начинал вспоминать, ему на память пришли картины его жизни до того момента, как он ушёл из той, прошлой для него, жизни.
Большой город. Политехнический институт. Десятки товарищей и друзей. Мечты, идеи, радость, любовь. Всё вспоминалось, как бы само по себе, независимо от того, в каком настроении находился Виктор. И картины светлого, весёлого и красивого, всегда зажигали тепло в теле и настраивали на немного горестный, но всё равно радостный лад.
Вот и теперь Виктору вспомнились друзья: полный и смешной Саня, немного скептичный Андрей, дискоман и гитарист Кирилл, вечно шумящий и что-то доказывающий Женька и ещё многие и многие другие. Он вспомнил один вечер, когда все они собрались в общежитии и до двух часов ночи дискутировали о значении науки в искусстве. Как потом, немного выпив, провожали друг друга по домам. И Лена. Да. Она чаще всего вспоминалась в связи с этим вечером. Что он тогда ей говорил?
Да, да! Он всё, всё ей сказал. И она ответила тем же. Он и она. Даже сейчас, в этой глухой тайге, он видел всё, как на яву. Идут они двое. Им тепло друг от друга. Ночь. Светлая летняя ночь. И тишина. Да. Какая была тишина! И только их одинокие шаги разрушали хрустальную тишину и разносились на многие десятки  метров вокруг.
- Я тебя люблю, - шептал Виктор.
- Я тебя люблю, - отвечала Лена.
          Может, и было оно глупым: идти вот так и всю дорогу повторять обоим, одну и ту же фразу. Но, в тот момент, эти слова, так неоднократно, опошленные людьми, за все века существования человечества, в тот момент, казались единственными, из всех существующих слов во всём мире.
Они были рядом. Они были вместе. Ничто, в тот момент, не могло их разъединить. Два года не умирала их любовь. И только в тот вечер они решили наконец, пожениться. Да. Именно в тот…
Вот в этом месте воспоминаний к тёплым и приятным чувствам всегда начинают примешиваться гадкие и мерзкие. «Почему? Почему?» – всё время задавал себе вопрос Виктор. «Почему? Почему так случилось?»
Лена вышла замуж через два месяца после того вечера. Но не за Виктора. Её избранником оказался какой-то начинающий юрист, с высшим образованием, хорошей перспективой, и уже неплохим денежным содержанием помесячного дохода.
Это был удар. Удар в спину. Виктор долго не мог оправиться от него. Злой и хмурый сидел он на её свадьбе. Потом, в каком-то жестоком веселье, он стал оскорблять жениха, не забыв и про невесту.
Кричал, смеялся…Потом, уже совсем пьяный, схватил гитару и стал петь неприличные песни.
Шум возмущения, глухие аккорды, скрипучий голос…Всё смешалось. Потом, доведённые до крайности, ребята стали выставлять Виктора за дверь. Но он не хотел. Он сопротивлялся. И завязалась драка.
А потом и вообще всё пошло коромыслом. После свадьбы, с друзьями пошли нелады. А потом и совсем произошла размолвка. Собственно, сам Виктор пошёл на обострение. Всё ему стало тошно. Он стал пренебрежительно относиться к дружбе и учёбе. Его перестали волновать те проблемы, что волновали его друзей. Со временем он замкнулся. Стал чаще выпивать, не следил за собой. Состояние Виктора заметили в институте. И вот когда его вызвал старший преподаватель, для того чтобы поговорить с ним о его поведении, произошла развязка. Виктор наорал на старшего преподавателя, обозвал его «Старым ослом», выразился ещё как-то и ушёл из института.
Жизнь казалась потерянной. Дома у него не было. Работать не хотелось. В армии он уже отслужил, а тунеядничать не разрешалось законом.
Виктор растерялся. Что делать? Куда податься? Ему, конечно, было наплевать на себя, но делать-то что-то надо было. И вот однажды, месяца через два после ухода из института, он встретил одного из своих армейских товарищей. Зашли в ресторан. Выпили за встречу. И товарищ стал рассказывать о той жизни, которую он прожил за последние три года.
Эта жизнь была суровая и холодная. Север сильно проморозил товарища Виктора. В коротких злых фразах, вырисовывалась очень крепкая, но жестокая борьба людей с холодом и стихией.
Армейский товарищ огрубел, закалился. Язык его стал заскорузлым, жёстким. Он не стеснялся ругаться, проклиная все красоты севера. Он вёл себя так, что окружающие стали обращать внимание на их столик.
Тогда Виктор и подумал: «Вот это край. Туда мне надо. Пусть мороз продерёт. Лучше уж там пропадать, чем тут так вот жить.»
Решение было, пожалуй, поспешным. Но состояние Виктора было таким, что нашёлся для него лучший выход из сложившегося положения. Последние дни стали настоящим мучением. Полное безразличие. Тоска. Тишина мысли. Старых друзей он не мог видеть, потому что они напоминали ему обо всём, что произошло. Виктор собрал вещи и уехал. И вот он тут, в северном диком и вечно зелёном краю.
Последняя лощина осталась за спиной и Виктор вышел на протоптанную тропинку. До зимовья осталось не более километра. Виктор шёл, не замечая ничего вокруг. Он весь был в прошлом. Ноги несли сами. За два года местность была так хорошо изучена, что не требовалось останавливаться, осматриваться или задерживаться в поисках маршрута. Виктор грустил. Он в тысячный раз проворачивал в памяти всё, что его мучило. Но ответа на вопрос: «Почему же так всё произошло?» - не находилось.
Вдруг его воспоминания прервал какой-то странный звук. Сработало чутьё охотника и Виктор насторожился. Что-то треснуло за поворотом тропинки. Или опять показалось? Или ветер?…
Виктор уверенным и тихим движение снял с плеча ружьё, спустил предохранитель и стал всматриваться в сумрак. Но всё молчало. Шума не повторилось.
«Кто это может быть?» – мелькнуло в голове. И тут же сознание предложило сразу несколько вариантов нежелательных встреч. «Волк» - определил, каким-то внутренним чутьём Виктор. И он не ошибся.
Осторожно ступая на свои упругие лапы, на тропинку вышел серый, немного облезлый и прихрамывающий волк. Его морда была в пене. Жёлтые глаза смотрели устало и жаждуще. Волк был голоден, о чём говорил по подведённый под рёбра живот. У волка висела клочьями шерсть на шкуре и к задней лапе был прижат хвост. Волк искал жертву. Виктор сразу понял, что это не простой волк, а какой-то особенный. Обычно волк боится человека и бежит от него. А этот сам вышел навстречу. Значит вывод один: он или больной или бешеный, что само по себе одно и тоже. Размышлять было некогда. Надо действовать. Ясным оставалось одно: волк голоден, боле и зол. А значит опасен.
Два воронёных ствола поднялись на уровень волчьей головы. Мушка упёрлась в переносицу.
Они стояли друг против друга: человек и, в десяти метрах от него, голодный волк. Они смотрели друг на друга и ловили движения каждого. Волк не нападал. Он выжидал. Виктор же не хотел стрелять раньше времени из-за боязни промахнуться или оказаться обманутым коварным зверем.
Они так и стояли друг против друга: человек и зверь. Прошло минуты три. С человека шёл пот. С волка капала пена. Виктор понял, что разойтись им уже не удастся. Дорожки сошлись. И пройти сможет только тот, кто победит. Эта встреча для одного из них должна кончиться смертью. Понял это и волк.
Виктор видел, как слегка загорелись глаза волка, как оскалились его зубы. Виктор приготовился. Волк сделал шаг влево, шаг в право, отступил на пару шагов назад. И вдруг, неожиданно, изогнувшись и вложив в свой прыжок, всю свою звериную силу, волк бросился на человека.
В тоже мгновение грянуло два выстрела: дуплет. Виктор отскочил в сторону и выхватил нож. На то место, где он только что стоял, рухнула большая, костлявая, в ободранной шкуре, туша волка. Виктор смотрел на неё, как на что-то неестественное. Защемило в сердце. Дёрнулись веки. Одна рука лихорадочно схватилась за ствол дерева. Виктор медленно выходил из нервного оцепенения.
Придя в себя, Виктор вновь увидел громадные стволы деревьев, дикие кусты, поблёкшие травы. Всё, как и всегда. Тайга стояла такая же, как и день, как и месяц, как и сто лет назад. Гигантские просторы хранили молчание.
Виктор перезарядил ружьё и повесил его на плечо. Подойдя к волку он стал тщательно осматривать серого хищника. Волк был убит ещё в полёте. Пуля попала прямо в сердце. Шкуру сдать можно, хоть она и повреждена. Внешний осмотр удовлетворил охотника.
Ещё раз, оглянувшись вокруг, Виктор взял «серого» за задние лапы и поволок его к зимовью.