Голова

Голова

Мне отломали голову и бросили ее в кусты. Я побежал за ней, но голова откатилась в сторону и трубным гласом завопила, что не желает меня видеть и что я ей не нужен. С горя я со всей силы пнул голову вглубь кустов, а сам отошел и устало присел на скамейку. Надо было поразмыслить. Если у меня больше не было головы, то следовало найти ей достойную замену. Однако я быстро сообразил, что мозги остались в голове и думать мне нечем. Мне захотелось заплакать, но из пустого горла шел лишь утробный вой, который мог напугать, но никак не утешить. Голова между тем о чем-то тихо разговаривала сама с собой в кустах. Из ее монолога мне удалось явственно разобрать два слова: «козел» и «хватит». Я поднялся и позвал голову по имени, но она не откликнулась. Я позвал погромче, а потом подбежал к кустам. Голова при виде меня испуганно взвизгнула и попыталась скрыться в зарослях травы и окурков. Я встал на четвереньки и начал ласково увещевать ее. Я подбирал самые нежные слова и фразы, говорил о том как она нужна мне и, что если она вернется, то все будет по-другому. Но это не подействовало: голова отрицательно мычала и все глубже пряталась в траве. Я порылся в карманах в надежде найти что-нибудь сладкое, но нашел лишь порванный билет на автобус и пару копеек. Голова при виде моих даров недоверчиво хмыкнула, а потом яростно загоготала. Видя ее радость, я тоже невольно стал подхихикивать. Так мы смеялись пару минут, а потом я протянул руку в знак примирения. Но голова оскалилась и со всей силы впилась мне зубами в пальцы. Я взвыл от боли и вместе с головой вывалился из кустов. Пытаясь избавиться от боли, я бил головой по стенам, а потом наступил на нее ногой и что есть силы надавил. Голова хрустнула и из нее потекла какая-то жидкость. Она обмякла, словно сдулась, и затравленно посмотрела на меня. Я нежно взял ее на руки и понес домой. Дома я попытался отмыть ее от окурков и грязи, а затем с помощью изоленты синего цвета и клея приладить к шее. Голова криво поглядывала на меня и недовольно морщилась. Когда я хотел ее успокоить, она обругала меня матом, но я не обратил внимания на ее хамское поведение. Когда все приготовления были завершены я, причесавшись, вышел на улицу.
На улице я хотел вежливо здороваться со всеми встреченными мне прохожими, но едва я раскрывал рот, как голова начинала громко материться и плеваться. После того, как она оплевала десятого встреченного мною прохожего, меня схватили и попросили больше так на улице себя не вести. Я хотел объяснить, что я здесь не при чем, а во всем виновата моя голова, но меня не стали слушать и запихнули в первый попавшийся автобус. В автобусе было тесно и душно. Голова громко задышала, а потом во всеуслышанье заявила, что у нее кончилась слюна и что она будет бороться со мною могучей силой русского языка. После этого она стала требовать предоставить ей временное убежище и в случае необходимости переправить за границу. Пассажиры озирались на меня, но молчали, зато подошел контролер и попросил денег за проезд. Пришлось платить.
— Это не все, — ответил контролер, забирая полученные деньги. — Платите за голову.
Пришлось заплатить и за нее. Голова злобно сверкнула глазами и прошипела: «выродок» и что-то вроде того, что она сама в состоянии за себя заплатить. «И откуда же ты деньги будешь доставать?» — хотел поинтересоваться я, но мне объявили, что конечная остановка, и я должен покинуть автобус. Я вышел на просторный пустырь, где валялись какие-то обломки от прежде жилых зданий. Голова начала рваться с плеч и кричать, что здесь ее родина и чтобы я отпустил ее. Я спросил зачем мне отпускать ее и что она будет делать, когда останется одна? Голова пожала плечами и заявила, что в ее обязанности не входит уведомлять меня о своих планах. Этот наглый ответ окончательно вывел меня из себя и я объявил ей, что сейчас прибегу к строгим мерам. Голова поинтересовалась о последствии этих мер, но я оставил ее вопрос без внимания и быстрыми шагами бросился бежать к больнице. Там меня ждал врач.
— На что жалуетесь? — жалобно спросил он, ощупывая себя в халате.
— На голову, — ответил я.
— А глюканат кальция принимаете? — ласково спросил врач и зевнул. — Или хлористый кальций? Ну на худой конец — аскорбинку?
— Доктор, — важно заявил я, — моя голова отказывается мне подчиняться.
— Ну это бывает, — ответил врач. — Сейчас весна, многое чего случается. Давайте-ка я вас посмотрю. Раздевайтесь до пояса.
Пока я снимал майку, голова отвалилась и откатилась в угол.
— Мда, худоваты вы стали, — сказал врач, ощупав мои ребра. — Пропишу-ка я вам антибиотики.
— Может вы хотите посмотреть на мою голову? — спросил я, нагибаясь. Голова откатилась за мусорное ведро и ощетинилась.
— Давайте, — уныло согласился врач. — А вы уверены, что она у вас не бешеная?
— А вы ее хлористым, — предложил я. После удачной атаки двумя бутылями с лекарствами мы завладели головой.
— Что ж вы, батенька, так неаккуратно с органом? — покачал головой врач. — Смотрите, как она у вас сморщилась. Сами ничего не едите и голову совсем голодом заморили. Нехорошо.
— Это не я, это она, — попытался оправдаться я. — Совсем от рук отбилась, разве углядишь за ней? Может пропишите что-нибудь успокаивающего, чтоб не так громко орала?
— Принимайте цитрамон, — посоветовал врач. — И капустой на лобик, чтобы все дурное из мозгов высасывало. А так, знаете, есть хорошее народное средство — поллитра водки с перцем и все болезни намертво глушит. Попробуйте. Не поможет — значит медицина бессильна.
Я горячо поблагодарил врача и с головой под мышкой отправился домой. Дома, разведя водки, я принялся угощать голову. Но она лишь яростно отфыркивалась и плевалась мне в лицо. После того, как я понял, что голова отказывается лечиться, мне стало плохо, и я решил прилечь. Проснулся я от заунывных воплей головы, которая продолжала что-то вещать о свободе.
— Ну зачем ты так со мной поступаешь? — уныло спросил я.
Голова не удосужила меня ответом, а начала завывать Марсельезу.
— Чего тебе от меня надо? — тускло спросил я еще раз.
Голова блеснула глазами в темноте и прошипела: «Ты знаешь».
Сил больше не было. Завязав голову в узелок, я отправился на пустырь и положил ее под какой-то из обломков.
— Теперь ты довольна? — спросил я, но голова не ответила, а, тихо мурлыкая, покатилась в сторону бурьяна. Я посидел несколько минут на пустыре, а потом понуро отправился домой.
Дни тянулись один за другим, каждый тоскливей прежнего. Я сильно похудел и перестал выходить на улицу. Спустя три недели ночью на лестничной площадке раздалось слабое царапанье. Я распахнул двери и на заблеванном коврике увидел взъерошенную и вдрызг пьяную голову. Она плакала и умоляюще смотрела на меня красными глазами. Когда я отмыл ее от грязи и уложил на подушку рядом с собой, она с упоением принялась вещать мне о грязном и сволочном мире, о подлецах людях и о продажности свободы. Она называла всех философов-мыслителей уродами и почему-то вспоминала о «Мцыри» Лермонтова. Я слушал ее и под хриплый и злой голос медленно и успокоено засыпал.
К сожалению, мой сон не длился вечно. Спустя еще несколько дней голова стала вялой и безжизненной. Когда я звал ее по имени, она мутно смотрела на меня, но не откликалась. Она чахла и хирела с каждым днем. Однажды я нашел ее под кроватью высохшей и подгнившей с одной стороны, как давно сорванный фрукт. Когда я ткнул ее пальцем в лоб, голова с легким хрустом развалилась на две части, рассыпав по полу горсть серого порошка. Я долго смотрел, а потом принес мусорное ведро и смел всю эту гадость в него.