Все проходит

Братья Аловы
"Все проходит"

Джим умирал. Собачий век его был долог, лет 15, человеком бы он столько по ны-нешним временам и не прожил бы, кто же нынче до такого времени дожи-вает? Он поя-вился у нас уже взрослой собакой, с пожелтевшими зу-бами, ему уже тогда было лет семь-восемь. Когда нам его предложили, мы долго думали - брать, не брать. Все таки взяли.
Появившись в квартире, он жадно попил воды, есть ничего не стал и, тихонько повизгивая, улегся у дверей. Жена морщилась, маленькая дочка Аня от собаки была в восторге.
Пса назвали Джимом.
Постепенно он стал откликаться на свое новое имя и привык к нам. Он с удовольствием ходил гулять и со мной, и иногда с женой, но еще долго за хозяина признавал толь-ко меня. Затем я охладел к собаке и Джим постепен-но перешел под покровительство обитателей женского пола.
Появление этого четвероногого члена семьи сразу же осложнило нашу жизнь. Не говоря уже об обязатель-ных ежедневных гуляньях с ним, стало гораздо трудней добираться летом на дачу. Ста-ло сложно поехать куда-нибудь на два-три дня, - не говоря уже о поездках более длительных.
Правда, взамен этих и других неудобств мы получили такую чистую, бескорыстную преданность живого существа, какую редко увидишь у людей. Нам часто казалось, что еще чуть-чуть, и Джим заговорит наконец, и выскажет любовь, которая буквально распирала его, но он так и не преодолев языковый барьер, только звонко взлаивал, словно жалуясь, что не может рассказать нам, как он нас любит и как ему с нами замечательно.
Характер его мы узнали довольно быстро. Джим оказался невоспитанным псом: он любил воровать и был чуть ли не помоечником; из-за чего он часто травился, и его выворачивало и тем, что он съедал дома, и тем, что подбирал на улице. С этими и некоторыми другими привычками, нам справиться так и не удалось....
 
Уже постарев, он обычно лежал в своем углу, высунув язык и часто дышал. Последние годы он уставал быст-рее и не бегал, как раньше, а теперь гулять и вовсе пере-стал: он доживал свой век глухим, почти слепым и бес-помощным. Часто мочился прямо на пол, не дождав-шись, пока его вынесут на улицу, - сам он лестницу одо-леть уже не мог. Он так мерз, что приходилось его накры-вать старым, изъеденным молью пледом. От него шел очень густой запах, даже в большой комнате приходилось держать форточку все время открытой, да и это не спасало. Мы с женой избега-ли говорить о том, что с ним надо что-то делать, но невыс-казанное постоянно присутствовало в разговорах: кажет-ся, и дочка догадывалась, что так бесконечно продол-жаться не может и что нам придется что-то предпринимать.
Однажды, придя домой, я застал супругу в слезах. Джим уже несколько дней ничего не ел, от него ужасно пахло, и когда она заглянула ему в рот, то обнаружила там червей. Около зубов начался некроз, черви копошились в гнилом мясе - зрелище было жуткое. Жена звонила в лечебницу и ей сказали, что в таком состоянии собак они уже не принимают, и не лечат.
Знакомый ветеринар предложил устроить ему лечебное голодание. Мы согласились, что было делать. Через несколько дней он стал подниматься с подстилки и сам дошел до воды на кухне; он стал гулять, мы только следили за тем, чтобы он не съел чего-нибудь на улице.
Он голодал две недели. Для собаки срок, наверно, очень велик, но никакой информации о том, сколько могут голодать животные, у нас не было, мы все делали на ощупь. Тем не менее рот мы ему залечили, а те некротические ткани, которые не успели отвалиться во время голода, в первую же неделю после выхода из голодания отпали сами по себе.
После голодания он вел себя, как молодой: на улице гонял, как бешеный, лаял молодым заливистым лаем. Однако возраст брал свое и вскоре Джим опять сник. Он почти не гулял, не лаял, стал опять тяжело дышать. Он медленно и неизбежно умирал.
Однажды я заметил, что жена плачет.
- Что случилось? - спросил я.
- От него ушли блохи! - сказала она.
Да, это был конец. Глядя на то, как он тяжело, с хрипами, дышит, как он не может сам стоять на ногах, как слепо тычется в углы и стены, пытаясь найти дорогу к своей подстилке, я думал о том, что его мучения превышают меру жалости к нему, что избавить его от них - добрее, нежели продлевать их, наблюдая, как он страдает. Я пред-ставлял, себе, что умираю таким же беспомощным стариком - и мне  было страшно. Глядя на него, поистине можно было пожалеть, что не существует больниц, где бы по твоей просьбе тебя "усыпили".
Жена и дочь были в гостях у тещи, я сидел за ноутбуком и  что-то "кропал". Часов около восьми меня словно кто толкнул в спину и я пошел в прихожую. Открыв дверь, я увидел у самого порога Джима, лежавшего в странной позе: все лапы растопырены, голова - на боку. Он был укрыт накидкой, и я понял: из последних сил он полз до двери, ко мне, вместе с накидкой, вероятно попрощаться со мной, и тут и умер. Он еще не остыл.
Я открыл форточку, закрыл дверь, ушел на кухню и закурил: я ничего не хотел делать с ним до возвращения близких. Да и что делать? Везти его в лечебницу? Зачем это нужно, если душа его уже отлетела, освободившись, наконец, от страданий этой безумной жизни?
Я курил одну за одной и думал, что проще всего было бы потихоньку похоронить его - но как?
Вернулись жена с дочерью. Дочка сразу же залезла в ванную, собираясь сразу лечь, - ей ут-ром надо было рано вставать. Я подал жене тайный знак, чтобы она заглянула к нам в комнату. Она открыла дверь и, посмотрев на меня, испуганно спросила:
- Умер?!
Я кивнул.
- Что будем делать? - спросила она.
- Завернем и отнесем в контейнер.
- Ужасно!
- Что ты предлагаешь?
- Давай позвоним в лечебницу...
Мы позвонили. Телефон не отвечал. Мы собрали Джимкины подстилки, подушки, завер-нули его в накидку, положили туда кормушку и поилку и вышли на улицу. К счастью, кон-тейнер был полупустой, еще вчера он был набит с вер-хом, и вокруг была гора мусора. Сейчас он был пустой. Как специально. Мы опустили туда подушки, на которых он спал, положили на них Джима, сверху положили его подстилки и молча пошли домой....