Записки рыболова-любителя Гл. 427-429

427

Шёл апрель 1986 г. Предчернобыльский.
6-го Серёжа ездил на Корневку, ничего, как обычно, не поймал, но видел мужика, который поймал там лосося на полтора килограмма.
8-го и 17-го мы с Сашулей ходили на представления Литературного театра - буффонада и авторская песня. Среди участников выделялся Костенко - Иринкин одноклассник, чему я весьма удивился: мне казалось, что у них в классе все такие серенькие...
15 апреля - бомбардировка Ливии американцами в отместку за трерористические акты, совершённые якобы ливийцами (взрывы в аэропортах Вены и ещё где-то).
От Б.Е. пришло письмо из больницы, опять он туда угодил, обострилась его болезнь, а работа идёт медленно. Снова он 1-ю главу переписывает с учётом теперь уже наших обсуждений.
В ИЗМИРАНе началась перестройка. Закипели страсти вокруг ожидаемых изменений структуры штатов - сокращения, введения новых должностей (пять градаций научных сотрудников вместо прежних двух - младшего и старшего, добавлялись ещё просто энэс, а также ведущий и главный), отмены автоматических прибавок к окладу за степень, увеличения вилок должностных окладов, а, главное, предстоящей в связи с этим аттестацией всех сотрудников института.
Руководителям лабораторий и отделов было велено подготовить проекты структуры своих подразделений с учётом этих предполагаемых изменений. Идея перестройки была вроде бы проста, понятна и разумна: повысить материальное стимулирование научного труда, поднять зарплату за счёт освобождения от балласта - нерадивых и бестолковых работников.
Тем не менее сумятица возникла невообразимая! Ибо, увы, конкретных указаний, как проводить эту идею в жизнь, сверху не поступило, и можно было наблюдать удивительную растерянность среди руководителей всех рангов, включая дирекцию института. Бродили противоречивые слухи, а, доходя из Троицка к нам в Калининград лишь по каналам междугородней телефонной связи, они и вовсе сбивали с толку.
20 июля 1987 г., там же
К нам, например, поступали такие распоряжения из производственно-планового отдела: в пределах новых вилок увеличить зарплату научным сотрудникам в среднем на 7 процентов (то есть составить новое штатное расписание), это повышение якобы пойдёт из общего фонда института.
Мы собираемся - Иванов, Саенко, я, Шандура, Лещенко, составляем новое штатное, по которому ощутимая прибавка (по сотне рублей) достаётся двум нашим кандидатам наук - Клименко и Шагимуратову, давно дожидающимся обещанных должностей старшего научного сотрудника, небольшие добавки выпадают кому-то ещё, отправляем свои предложения в ИЗМИРАН, а через день приходит новая команда: изыскать эти семь процентов из собственных ресурсов, то есть провести сокращение.
Мы опять собираемся, начинаем обсуждать претендентов на сокращение. Кандидат номер один - Гострем, его ставка 400 р, кусок весомый, сразу четверым по сотне можно прибавить. Но разрешат ли от него избавиться? Ведь он эту ставку сам пробил в Президиуме Академии Наук, лично у Велихова якобы. Мы его сейчас сократим, а нам потом его вернут и опять выискивай, где деньги взять. Лобачевский, и тот ничего не может сказать - сокращать нам Гострема или нет. Решаем, однако, сокращать, а там видно будет. Будем бороться, если что.
Претендент номер два - Анатолий Степанович Иглаков, наш начальник 1-го отдела, точнее, ответственный за режим. Мы с Саенко за то, чтобы его сократить, хоть он дядька и неплохой, безвредный, но и толку от него никакого, сидит у себя в кабинете, целыми днями газеты читает. Иванов, однако, против. Считает, что Иглаков полезен в хозяйственных делах и заменить его некем. Уговаривает в конце концов нас с Саенко - оставляем Иглакова, если согласится на понижение оклада.
Далее идёт Азовцева, ладушкинский лаборант, которую я почти не знаю, ею все недовольны, решаем - сократить. Последний кандидат - дядя Саша, наш восьмидесятилетний дворник, исправно подметающий территорию вокруг кирхи. Его, конечно, жалко, где ему, старику, ещё работу искать. Но что поделаешь - другие нужнее. Отказываемся и от дворника.
Отправляем новое штатное расписание в ИЗМИРАН. Оттуда новая телефонограмма. Цифра семь процентов меняется на какую-то другую, меньшую, и дядя Саша возвращается в штат обсерватории. Потом выясняется, что можно вообще никого не сокращать (если некого), но желательно, и можно никому не повышать зарплату, но вообще-то нужно...
Очередной проект штатного расписания мы составляли в Ульяновке во время ленинского субботника. Вдруг, глядим, дверь в ивановский кабинет приоткрывается и всовывается голова ... Гострема в белом беретике. Пробормотал:
- Ага! Вы тут, так сказать... - и исчез.
Мы переглянулись:
- Чего он тут делает?
Гострем и в кирхе-то появлялся крайне редко, а тут в Ульяновку приехал. Оказывается, - на субботник. Вон он яблоню окапывает. Почуял, что дело пахнет керосином, и решил срочно слиться с коллективом.
А в самом ИЗИМРАНе суета с перестройкой штатов превратила институт в расшевеленное осиное гнездо. Задрожали сотрудники пенсионного возраста, на пенсию отнюдь не стремившиеся. Юдович, говорят, насмерть переругалась с Зевакиной - отчего та добровольно не оставляет свой пост и не уходит на пенсию. Ситнов в срочном порядке пишет статьи, чтобы оправдать свою должность эсэнэса: будучи учёным секретарём кандидатского спецсовета он науку давно забросил, теперь спохватился...
По всем коридорам дебатировали, кого будут сокращать, готовились к аттестации. Одни тряслись, другие лелеяли надежды получить, наконец, долгожданную прибавку, шагнуть вверх по лестнице. Дабы рассеять смуту, дирекция провела специальное совещание руководителей подразделений, на которм с разъяснениями выступил начальник отдела кадров Сизов, молодой невзрачный мужик, сменивший не так давно Анну Тимофеевну Яньшину.
Разъяснения его особой ясностью не отличались. Сводились они к следующему. Зарплату надо повысить - есть такое распоряжение. Из собственного фонда. Значит, надо сокращать. Но ни в коем случае нельзя проводить это под маркой сокращения штатов - вот в чём соль. Сокращать надо, но без сокращения штатов.
- А как же это? - раздаются со всех сторон недоумённые голоса.
- Нужно уговорить людей, от которых желательно избавиться, чтобы они сами ушли. В первую очередь, пенсионеров. Увольнять можно только при достаточных основаниях, то есть когда имеются два официальных строгих выговора с занесением в трудовую книжку.
- А аттестация? Для чего тогда аттестация? Если человек не пройдёт аттестацию?
- Результатом аттестации может быть только решение аттестационной комиссии о соответствии или несоответствии занимаемой должности. В последнем случае человека можно перевести на менее оплачиваемую должность, - и только.
Итак - сокращение путём уговоров. Интересная мысль. Как бы Гострема уговорить - самому уйти?

В числе прочих дел в ИЗМИРАНе в эту апрельскую поездку (21-23 апреля) на секции утверждалась тема кандидатской диссертации Вани Карпова. Неожиданно по возвращению нашему в Калининград выяснилось, что Смертин недоволен тем, что у Вани научными руководителями записаны Намгаладзе и Лебле. Оказывается, он считал, что Ваня должен его, Смертина, вписать себе в научные руководители, о чём он Ване и заявил.
Ваня, конечно, расстроился, он такой лихости от Смертина не ожидал. Ну, работали вместе над численной моделью термосферы. Смертин, действительно, его многому научил, но ведь и Кореньков, и Клименко тоже с Ваней опытом делились, а Лебле у него был официальным научным руководителем в университете, они решили вместе несколько задач, и полдиссертации написано под его прямым руководством.
Моя же роль, может, и не самая главная, хотя мы с Ваней соавторы нескольких статей, но я удобен как официальное и достаточно надёжное прикрытие. Против моего руководства Смертин ничего не имел, ему не нравилось, что Лебле числится, а не он. Ваня благоразумно не стал объясняться со Смертиным, а сослался на меня, как на начальника, - начальству, мол, виднее. Я у Вани, однако, спросил в лоб:
- Ну, а ты сам-то как всё же считаешь?
Ваня ответил:
- Ну, что мне - пять человек научными руководителями вписать? Как есть, так и правильно.
Тогда я взялся за Смертина и, стараясь не выходить из себя, разъяснил ему, что его претензии неприличны, по крайней мере. Ваня вообще может безо всяких руководителей защищаться, и Смертина, во всяком случае, он уже перерос. Вклад Лебле в руководство Ваниной диссертации неоспорим, как и мой, он больше Смертинского, Ваня тоже так считает, не достаточно ли?
Смертин угомонился.

428

25 апреля мы с Митей и Мариком на футболе "Балтика" - "Динамо" (Брест) 2:0. До Чернобыльской катастрофы остаётся несколько часов.

26 апреля. Пятница. Авария на Чернобыльской АЭС. Но об этом даже жители Припяти и Чернобыля не все знают, во всяком случае - что это за авария...

27 апреля. Суббота. День ясный, солнечный, ветер юго-восточный, потому и погода хорошая. Этот ветер зимой и осенью несёт к нам в Калининградскую область холод, а летом и весной - тепло, ясную погоду. Сейчас он прямиком несёт к нам рассеянный и невидимый радиоактивный выброс из развороченного реактора 4-го блока Чернобыльской АЭС. Но мы этого не знаем. Мы с Сашулей и Митей едем на Корневку и собираем там черемшу.
Вечером в программе "Время" объявляют, что на Чернобыльской АЭС произошла авария, в результате которой погибли два человека. И всё. Тон диктора бесстрастный, подробностей никаких. Соответственно, и реакция телезрителей достаточно равнодушная. Ну, авария. Мало ли их у нас, аварий-то. И больше гибнет.

28 апреля. Воскресенье. Погода без изменений. Мы с Митей на футболе "Балтика" - "Химик" (Гродно) 0:1. Притула не забил пенальти на последней минуте матча.
Вечером приходил Серёжа и сообщил секретные (!) сведения - у нас сильно повышена радиоактивность, в сотни раз вроде бы, ему сказал Филановский и просил не указывать источник информации.

1 мая. Ездили с Саенко, Кореньковыми, Якимовой, Васильевой на заставу. Набрали тёмных сморчков в своей яме. Митя нашёл один крупный строчок. Потом загорали. Делились слухами.
Говорят, что поляки объявили по радио и телевидению о повышенной радиоактивности у них. Рекомендуют принимать йодистые препараты, не употреблять молоко - особенно детям, воздерживаться от длительного нахождения на открытом воздухе.
А мы тут загораем себе, грибы собираем радиоактивные.
- А чего уж теперь беречься-то? Сейчас уровень понижается, максимум три дня назад был. Что могли - уже схватили. Сколько там у радиоактивного йода период полураспада? Да и сообщили бы наши, если бы опасно было.
Не верилось, что могут и не сообщить ведь.
21 июля 1987 г., там же
2-го и 3-го мая я пытался рыбачить. 2-го ездил на Дейму за Саранск, где мы с Митей чинили цепь. Поймал одного окуня граммов на триста днём, когда спал, то есть окунь сам поймался, а поклёвок я так и не видел. С утра же ловили лещей.
3-го ездил в Полесск. Дорога на Головкино закрыта, плотва по каналу уже прошла, на Дейме народищу много, но клёва нет. Видел только одного пойманного при мне леща. Короче, опять я прозевал и ход плотвы, и ход леща.

6 мая сообщили, наконец, по Калининградскому ТВ (в ответ на многочисленные вопросы трудящихся! - совсем по Жванецкому: не мы от прессы узнаём новости, а она от нас), что 28 апреля уровень радиоактивности в области был повышен, цифры не называли. Маринка Саенко говорит, что им, врачам, сообщали такие цифры: 28-го было 480 микрорентген в час, сегодня (6-го) - 85, при фоне - 15. Объявили, что непосредственной опасности это повышение не вызывает, но рекомендовали не давать детям молоко!
Сашуля негодовала:
- Рекомендуют не давать молоко детям через восемь (!) дней после того, как уровень рнадиации повысился! Да что же это такое?
В те дни как раз Митя кашлял, и Сашуля отпаивала его горячим молоком, и Мише, конечно, всё на молоке готовили.
Мы не знали тогда и предположить не могли, что случившееся пытались скрыть даже в Припяти - городе энергетиков Чернобыльской АЭС. Через год в "Юности" (№6 за 1987 г.) Юрий Щербак в документальной повести "Чернобыль" писал:
"После опубликования одной из моих "чернобыльских" статей в "Литературной газете" редакция переслала мне письмо. Вот  оно:
"Пишут Вам рабочие г.Припяти (сейчас живём в Киеве). Письмо это - не жалоба, а отдельные факты, из которых просим сделать выводы. Приведём примеры преступной безответственности должностных лиц г.Припяти и Киева. В первую очередь безответственность была проявлена по отношению ко всем детям (в тридцатикилометровой зоне), когда целые сутки до эвакуации ничего не объявляли, не запрещали детям бегать и играть на улице. Мы, зная уровень радиации по долгу своей работы, позвонили в штаб гражданской обороны города и спросили: "Почему нет указаний о поведении детей на улице, о необходимости пребывания их в помещении и т.д.?"
Нам ответили: "Это не ваше дело... Решения будет принимать Москва..." И только потом (7 мая 1986 г.) все узнали, что решение вывезти, отправить в Крым детей (своих внуков и их бабушек) Высокое Руководство приняло немедленно, и "избранные" дети были отправлены в крымские санатории 1 мая.
Другой пример безответственности, когда в трудный момент надо было срочно использовать необходимое имущество, приборы по контролю. Необходимое имущество оказалось непригодно к использованию. Как это расценить? Почему руководители, занимая большие должности и несколько лет подряд получая зарплату (незаработанную), не знали истинного положения дел - с тем же имуществом ГО, с другими безобразиями?
Просим проверить Госкомиссией всё и принять необходимые меры, особенно по тем больным вопросам, где вина в непорядочности и в должностной непригодности "больших руководителей"..."
... Я не беру на себя роль судьи или обвинителя - теперь, через много месяцев после аварии легко махать кулаками. Не хочу вставать в позу всеведущего прокурора. Но хочется всё-таки понять - что произошло?
Многие припятчане... никогда не забудут совещание, проведённое утром 26 апреля в Припяти вторым секретарём Киевского обкома партии В.Маломужем, который дал указание делать всё для того, чтобы продолжалась обычная жизнь города, словно ничего не произошло: школьники должны учиться, магазины работать, молодёжные свадьбы, намеченные на вечер, должны состояться. На все недоуменные вопросы был дан ответ: так надо.
Кому - "надо"? Во имя чего - "надо"? Давайте спокойно обсудим. От кого надо было скрывать несчастье? Какими правовыми или этическими соображениями руководствовались те, кто принимал это более чем сомнительное решение? Знали ли они подлинные размеры катастрофы? Если знали, то как могли отдавать подобное распоряжение? А если не знали - то почему поспешили взять на себя такую ответственность? Неужели утром двадцать шестого апреля ещё неизвестны были уровни радиации, резко возраставшие в результате выброса топлива из АЭС? Я вспоминаю, как в одной из киевских больниц в майские дни довелось увидеть женщину, жительницу Припяти, которая в роковую субботу, как и тысячи других горожан, работала на приусадебном участке вблизи "Рыжего леса" - о нём я уже рассказывал. У неё были диагностированы лучевые ожоги на ногах. Кто объяснит ей, во имя чего перенесла она эти страдания?
А школьники, которые ничего не ведая, резвились в субботу на переменах? Неужели нельзя было упрятать их, запретить находиться на улице? Разве кто-нибудь осудил бы руководителей за такую перестраховку, даже если бы она была излишней? Но эти меры не были излишни, они были крайне необходимы. По иронии судьбы за три дня до аварии в школах Припяти проводились учения по гражданской обороне. Детей учили, как надо пользоваться средствами индивидуальной защиты - ватно-марлевыми масками, противогазами, проводить дезактивацию. В день аварии никакие - даже самые простейшие - меры не были приняты.
Из-за обстановки секретности, воцарившейся в Припяти сразу после аварии, дело дошло до того, что даже ответственные работники горисполкома и горкома комсомола не знали истинных уровней радиации в течение двух суток. Довольствовались слухами, ползшими по городу, неясными намёками знакомых, многозначительными взглядами дозиметристов... А ведь активу города пришлось вести работу в тех местах, где уровень радиации был уже недопустимо высок. Удивительно ли, что в такой обстановке полной "заглушки" информации ряд людей, поддавшись слухам, бросился уходить по той дороге, что вела через "Рыжий лес". Свидетели рассказывают, как по этой дороге, уже "светившей" в полную силу радиации, шли женщины с детскими колясками ...
Может, учитывая необычность и неожиданность ситуации, иначе нельзя было поступить? Нет. Специалисты говорят, что можно и надо было поступить иначе: стоило только объявить в городе по местному радио о возможной опасности, мобилизовать актив города на проведение ограничительных мероприятий, не выпускать на улицы тех, кто не был занят на работах по ликвидации аварии, закрыть окна, назначить немедленную йодную профилактику населению. Почему же это не было сделано?
Видимо, потому что доктрина всеобщего благополучия и обязательных и всенепременных побед, радостей и успехов, въевшаяся в последние десятилетия в плоть и кровь ряда руководителей, сыграла здесь роковую роль, приглушила у них и голос совести, и веление профессионального, партийного и гражданского долга: спасать людей, делать всё, что в человеческих силах, чтобы предотвратить беду.
Неприглядна в этой ситуации роль бывшего директора АЭС Брюханова (и тут Брюханов?), который прежде других и лучше других понимал, ЧТО в действительности произошло на станции и вокруг неё. Степень его вины устанавливают органы правосудия. Но нельзя на одного Брюханова сваливать грехи других должностных лиц. Есть ведь и правосудие моральное: как могло случиться, что припятские врачи, руководители медсанчасти В.Леоненко и В.Печерица, одними из первых узнавшие о крайне неблагополучной радиационной ситуации (ведь к утру в больницу поступили уже десятки людей с тяжёлой формой лучевой болезни), не начали бить во все колокола, кричать с трибуны совещания утром в субботу о надвигающейся беде? Неужели ложно понятые соображения субординации, безоговорочного и бездумного выполнения "указаний свыше", следование несовершенным и жалким служебным инструкциям заглушили в их душах верность клятве Гиппократа - клятве, которая для врача является высшим моральным законом? Впрочем, сказанное относится не только к этим, в общем-то, рядовым врачам, а и ко многим медикам повыше - упомянем хотя бы бывшего заместителя министра здравоохранения СССР Е.Воробьёва.
Как бы то ни было, но сегодня ясно, что механизм принятия ответственных решений, связанных с защитой здоровья людей, не выдержал серёзной проверки. Он громоздок, многоступенчат, излишне централизован, медлителен, бюрократичен и неэффективен при стремительно развивающихся событиях. Бесчисленные согласования и увязки привели к тому, что почти сутки понадобились, чтобы принять само собой разумеющееся решение об эвакуации Припяти. Эвакуация Чернобыля и сёл района была оттянута на ещё более долгий срок  - восемь дней. До второго мая ни один из самых высоких руководителей республики не побывал на месте аварии.
Почему же люди, облечённые большой властью, большими привелегиями, но ещё большей моральной ответственностью, привыкшие в дни торжеств и юбилеев быть на виду, - почему же они не разделили со своим народом его несчастье, почему такими непреодолимыми оказались для них те немногие километры, что отделяют Киев от Чернобыля? Откуда такая нравственная чёрствость по отношению к своим землякам?"
 Прошу прощения за цитирование этих наивных риторических вопросов Ю.Щербака, - они соответствуют сегодняшнему уровню гласности. А наша центральная пресса и телевидение в те майские дни восемьдесят шестого года негодовала отнюдь не по поводу виновников аварии или тех, кто скрывал её размеры и преуменьшал опасность.
Достойных гневного осуждения нашли там, где и привыкли их искать - на Западе, средства массовой информации которого "раздули провокационную шумиху вокруг Чернобыля", "распространяют клеветнические слухи о количестве пострадавших"" и т.д., и т.п. Сам Михаил Сергеевич, выступая по телевидению, принял участие в этой кампании.
Вот тебе и гласность!

429

6 мая по ЦТ в программе "Время" впервые сообщили цифры по радиационной обстановке в Киеве: около 350 микрорентген в час при фоне в 10. Митя с Сашулей сидели на диване, я перед телевизором в кресле. И вдруг Сашуля говорит мне:
- Саша! Ну-ка, иди сюда, посмотри, что у Мити на голове!
Я подошёл, глянул ... и обомлел. Мне чуть худо не стало. На заросшей густой шапкой прямых волос голове нашего сына светились две отчётливые плешивины размером одна в трёхкопеечную монету, другая чуть поменьше. Кем хотите меня считайте, но первая мысль, которая мелькнула у меня в голове, была:
- Вот оно! Облучился! Волосы выпадают.
О том, что и у меня в этом же как раз возрасте было то же самое, я в этот момент и не вспомнил. Сашуля сообразила первая:
- Уж не стригущий ли это лишай?
Схватили медицинский энциклопедический словарь - точно, все приметы сходятся.
- Как тебя угораздило, сыночка?
- От кошки какой-нибудь паршивой, наверное. Он ведь ни одной кошки не пропустит, чтобы не погладить. Теперь больницы не миновать.
Митя, конечно, расстроился. Стал расспрашивать, как лечат, да сколько лежать. Я поделился своими воспоминаниями о событиях тридцатидвухлетней давности: о том, как голову рентгеном облучали, все волосы вылезли, в больнице все лысоголовые в чепчиках, покрывающих ярко раскрашенные йодом или зелёнкой голые черепа. Держат в больнице, увы, не меьше месяца.
На следующий день Сашуля повела Митю в кожный диспансер, и его тут же отправили в больницу. Единственным утешением для Мити было то, что для него досрочно заканчивался учебный год, правда, и каникулы тоже прихватывались.
В больнице, где не хватало коек, и дети лежали вместе со взрослыми, Митя провёл сорок дней. Головы теперь не облучали, а просто брили раз в неделю, и каждый день мазали йодом и ещё чем-то.  Хорошо, хоть погода была тёплая, и выпускали во двор, где Митя пытался жонглировать резиновым мячом, что - увы! - не очень-то у него получалось.

22 июля 1987 г., там же
На майской секции Учёного Совета в ИЗМИРАНе среди прочих вопросов представили меня к профессорскому званию - за создание научной школы по ионосферному моделированию и подготовку восьми кандидатов наук (своими-то я считаю шесть - без Вани Карпова - Латышев, Кореньков, Смертин, Клименко, Суроткин, Захаров. Саенко с Шанимуратовым тоже мне в зачёт пошли, поскольку я у них числился научным руководителем, но и без них шести бы хватило).
В эти же дни в ИЗМИРАНе околачивалась ивановская бригада (Лещенко, Ерогов, Маляров, Драпеза, Колодкин, сам Иванов), собиравшаяся отправиться в экспедицию по делам Спецсектора ИФЗ в Семипалатинские края. В ожидании отправки они коротали вечера со спиртным, в результате чего Колодкин сломал ногу на крыльце измирановской гостиницы, в лодыжке - совершенно аналогично моему перелому семьдесят седьмого года у крыльца измирановской гостиницы, только тогда она в другом доме размещалась.
Утром я обнаружил Колодкина почему-то в номере Иванова на его кровати. Колодкин с жалобным видом продемонстрировал мне свою распухшую ногу:
- Вот, подвернул вчера.
Вид у ноги был настолько знакомый, что я уверенно констатировал:
- Э, да это у тебя перелом лодыжки, батенька.
Так оно и оказалось. Этот перелом явился единственным результатом выезда бригады Иванова, так как экспедицию отменили, пришлось им сдавать билеты и тащить аппаратуру обратно вместе с загипсованным Колодкиным.

 В июне - чемпионат мира по футболу в Мексике (открытие 31 мая). Триумф Марадоны, забившего гол англичанам рукой. Неожиданный выход в финал сборной ФРГ, весьма заурядной в этот раз, но, как обычно, боевой. Неудача великолепных бразильцев в матче с французами: Зико не забил пенальти в основное время, а потом, когда били серию, - кто-то ещё и Сократес - пижон, бивший без разбега. Не помогло и то, что Платини тоже не забил в серии.
Нашу сборную к чемпионату готовил Эдуард Малофеев. Товарищеские игры она проводила блёкло, не забивала, и буквально перед самым отъездом на чемпионат (где-то за месяц до его начала) в очередной раз призвали Лобановского, изгнанного с треском из сборной после проваленных отборочных игр чемпионата Европы 1984 года. Его киевское "Динамо" выиграло Кубок кубков незадолго до того (в финале у мадридского "Атлетико" 3:0). Лобановский включил в сборную всех своих киевлян, но в основной состав ставил и иногородних: Дасаева, Ларионова, Алейникова.
Наши поразили всех крупной победой 6:0 над венграми, которые перед чемпионатом выиграли 3:0 у бразильцев. Особенно наша пресса восторгалась, причисляя нашу сборную, которой якобы только судейство помешало пройти дальше 1/8 финала, к лучшим командам мира. А ведь венгры оказались чуть ли не слабейшими на чемпионате. И что тогда в нашем активе? Победа над канадцами 2:0 и ничья с французами 1:1. Кончилось же всё поражением от бельгийцев 3:4 (2:2 в основное время), три гола забил Беланов.
Тем не менее общественное мнение по поводу выступления сборной было: сыграли лучше, чем ожидалось, и Лобановский остался у руля "главной команды страны".

На дне рождения у Серёжи (10 июня) традиционная для последнего времени компания: старики - мы с Сашулей, Лебле, Буздины и молодёжь - Филановские и Щёкины (Кондратьевых что-то не было из стариков и Копцевых). И ставшая уже непременной скукотища.
Выпив, я было пытался бузить на этот счёт - где же ваши мысли, граждане, хоть по какому-нибудь поводу?!
Воспротивился Лёша Буздин:
- Ишь, мыслитель нашёлся! Чего пристал к людям? Не мешай отдыхать и веселиться.
По дороге домой я пытался агитировать Щёкиных против коммунистической идеологии (у Саши отец - секретарь обкома). Меня слушали без особых протестов, но и только. И потом я, конечно, жалел - чего меня понесло?
Заводить других уже не удаётся, потому что сам не завожусь. Так, по инерции возникаю иногда, а потом соображаю - не те люди, не те, не мечи бисер..., не растрачивайся по пустому. Но где же те люди? И как не по пустому растратиться?
(продолжение следует)