Каменный волк

                Каменный волк

 Весна. Низовья реки Чарын.                Отыншиев Марат
Земля расцвела красными маками и трава уже налилась соком, но солнце еще не успело опалить ее своим взглядом. Там, где река текла медленно, и берега плавно сходили к воде одетые в поющий камыш, охотился молодой хан и двадцать человек его личной охраны. Борзые псы, а это были сверхподжарые тазы, среди которых выделялась одна свора тайган, сегодня были явно в ударе. Собачий азарт перешел и к людям, и те словно заразившись им, яростно гонялись вслед за своими сворами, не давая коням передышки. Так что зайчатины наловили столько, что на сорок человек хватило бы. Настроение у всех было хорошее. Переночевать решили у реки. И когда хан со своими людьми подъехал к воде, вокруг все изменилось. Тишина уступила место людскому шуму, громкому говору, и острым шуткам. Но прежде, чем окончательно расположится на берегу, охрана обыскала все прибрежные кусты в поисках всего подозрительного. Видно было, что хан чего-то опасался, но, не нейдя ничего, люди молодого хана стали разжигать костер, и делали они это с невероятной суетой.
- Все спокойно, господин – доложил один из людей, по виду начальник ханской охраны.
- Это хорошо – вздохнул хан – помоги снять – обратился он к охраннику и тот, приняв сначала боевой пояс и шлем, помог хану снять его красивый панцирь расшитый замысловатым узором вокруг каждой бляхи. Оставшись в одной рубахе, хан поправил свои замшевые штаны и похлопал рукой по голенищам сапог, правда не понятно, зачем, и со словами: – я сам, – пошел к реке, которая текла в двадцати шагах от костра. Прямо у кромки воды росла большая плакучая ива, гирлянды ее ветвей были непроницаемы для глаза. Поэтому костер и заводь были отделены, словно стеной. Обойдя не спеша иву, хан зашел в воду и, аккуратно ступая по мелководью, тихо направился к камышу, который рос недалеко от берега. Сапоги, пропитанные бараньим жиром, стойко держали воду, поэтому хан не обратил внимания на то, что вода заливала по щиколотку. Медленно присев на корточки, он очень аккуратно, чтобы не поднимать муть, зачерпнул в ладони воду, и стал, не торопясь пить, после чего также, не спеша, умылся. Не вставая, хан посмотрел на реку. Там над водой скоро сядет солнце, и река, искрясь розовыми огоньками, что-то сокровенно ему шептало, но сердце его оставалось глухим. Так или иначе, но у хана отлегло от души и все проблемы ушли в никуда. Даже  страх, который живет внутри него с тех пор, как его предупредили о грозящей опасности.
Здесь на берегу было спокойно и, смотря на реку, ему не хотелось уходить. Но пора было возвращаться. Хан уже повернулся, чтобы идти, но тут же вздрогнул от неожиданности, потому что перед ним возникло не понятно что. Что это было, он не успел рассмотреть, разве что железный оскал, и в тот же миг его словно молния ударила. Удар мечом, а это был меч, был невероятно быстрым и сильным. Клинок разрезал воздух по диагонали снизу вверх, от правого бедра до левой ключицы. Хана оторвало от земли, пронесло по воздуху и вмяло в твердое дно, где вода доходила почти до колена. Его грудная клетка была разрублена  и боль  столь не выносима, что ни кричать, ни стонать, он был не в силах. От падения голову тряхнуло, и его затылок ударился о мелкую гальку, но сознание он не потерял. Хан тут же поднял голову и, привстав на локтях, посмотрел на то место, где стоял тот, кто его ударил, но там уже никого не было.
Тогда хан  взглянул на свою грудь и в глазах его появилась печаль и удивление- « Как же так?!»- звучала одна и та же мысль – « Как же так?!»
Белая рубаха уже стала красной, а вода, невзирая на быстрое течение, багровела все сильнее и сильнее. На звук падения сбежалась охрана. Воины быстро сообразили, что к чему, поэтому, не сговариваясь, бросились искать убийцу. С ханом остались только два человека. Они не знали, чем помочь, поэтому сев прямо в воду, приподняли его голову, да так и держали, растерянно смотря друг на друга. Через некоторое время вернулись остальные люди и беспомощно развели руками. – Не нашли – сказал кто-то из них.
Болат-хан, сын Карахана, уже не глядел на свое искалеченное тело, он смотрел на небо. Глубокое сожаление читалось на его лице. Хан прощался с великим Тенгри. Силы быстро покидали его, но окровавленные губы напряглись последний раз. – Панцирь – с трудом проговорил он.
- Что «панцирь», господин мой? – не понял начальник охраны.
- Не надо было… - из последних сил прошептал хан и ушел к предкам.
Охрана стояла рядом и была не в силах, чем - либо помочь. Им предстояло объяснить родственникам, и главное отцу, почему тот, кого они должны были охранять, был убит, и убит в двадцати шагах от них. Их ждали большие неприятности, потому что в такую историю даже овцы не поверят. И это очевидно.
А еще очевидней было то, что тот, кто это сделал, был уже далеко.


Илийская долина.
 Степь, ночь, лето.… Из-за холма появился одинокий всадник на высоком скакуне вороной масти. Порода эта была необычна для здешних мест, где люди предпочитали низкорослых, но выносливых лошадей. Всадник ехал быстрой рысью и дорогой, только ему ведомой.
Наступил рассвет, когда он повернул к реке. Или и, проехав через заросли кустарника, вышел к воде. Его конь стал пробираться вдоль берега по острым камням, осторожно ступая. Было видно, что ему привычны такие места, где и люди не ходят.
Когда вороной подошел к скале, выпирающей далеко в воду, всадник остановил его - дальше идти было невозможно. Сойдя на землю, верховой привязал коня за корягу и вошел в глубокую щель, которая разрезала эту скалу с самого верха и до основания.
Он спокойно шел между стенами, не обращая внимания на змей, которые выползали на охоту. Можно было подумать, что все змеи мира собрались здесь. Но именно поэтому незнакомец предпочел это место.
Добравшись до каменного грота, скрытого колючим кустарником, человек отвалил несколько плоских камней и достал большой кожаный мешок. Открыв его, сбросил с себя чепан и, подняв голову, посмотрел на круглый щит полнолуния.
Незнакомец был выше среднего роста, с мощным телосложением. На вид ему было около сорока, может быть и больше, но осанка и дерзкое выражение глаз сбивали с толку. Его лицо было по-своему красиво, даже невзирая на два шрама, которые шли ото лба до подбородка.
Взяв из мешка трехслойную кольчугу, он натянул ее на себя и зашнуровал на руках тяжелые наручи, украшенные дорогим узором. Так же, не спеша, неизвестный застегнул на поясе широкий боевой ремень, состоявший из больших серебряных пластин, в центре которых красовалась бляха в виде волчьей головы. И, наконец, из того же мешка он вынул шлем и, аккуратно надев его на себя, тщательно затянул его по краям.
Этот шлем был необычного вида. Он не имел конуса и не был украшен ни пером, ни конским хвостом, как это принято в здешних местах. Наоборот, он был полностью прокован по форме головы, без кожаной подкладки, а на затылке шлема торчал волчий хвост. Но самое необычное в этом шлеме было то, что - он имел стальную маску для лица в виде волчьей морды, и грозный, звериный оскал вызывал дикий страх у всякого, кто встречался на его пути.  На это, собственно говоря, он и рассчитывал. Этот человек и был тот самый Каменный Волк, о котором давно уже ходили слухи в тех краях, и когда взрослые пугали своих непослушных детей оборотнем, их самих охватывал ужас.
Спрятав снятое в мешок, он снова заложил его камнями и направился к своему коню.
Весь день всадник ехал, скрываясь от посторонних глаз в зарослях кустарника и тенистого карагача, пока глубокой ночью не приблизился к большому селению великого Катэн-хана. Проскользнув тенью в селение, пришелец спокойно двинулся между спящими юртами, не обращая внимания на злобных собак, которые выскакивали ему навстречу целыми сворами, чтобы разорвать. Но, почуяв в этом человеке зверя, куда опаснее, чем те, которые когда-либо бродили в этой степи, они, поджав хвосты, разбегались в разные стороны.
Подъехав к хорошо известной ему юрте, верховой, не слезая с коня, постучал по ней ладонью. В юрте послышалось движение.
- Кто там? - проворчал хозяин юрты.
- Эй, Менгу, путь был долгим, я посерел от пыли и жары. - Сказав это, всадник отъехал за родник и встал там в ожидании.
Когда Менгу услышал эти слова, то подскочил и, наспех одевшись, прихватил с собой глиняный светильник.
- Кто там, Менгу? - сонным голосом проворчала жена.
- Никто, это ко мне. Спи спокойно. - Сказав это, он вышел из юрты и стал озираться, пытаясь разглядеть, где именно находится ночной пришелец.
Всадник, заметив, что татарин вертит головой, постучал ладонью по седлу. Увидав его, Менгу направился к нему. Подходя к роднику, он попытался обойти его, чтобы приблизиться к Каменному Волку.
- Стой, - приказал тот. - Потуши огонь и не подходи, я и так тебя вижу.
- Как скажешь, - подчинился Менгу, гася светильник.
- Есть или нет? Говори без лишних слов.
- Пока нет, но, я думаю, будет.
- Что означает "я думаю"?! - Менгу весь напрягся, и страх прибил его душу ниже спины. останавливая поток его слов. - Иди, - закончил он и, повернувшись, растаял в темноте.
Это произошло так быстро, что Менгу показалось, что Каменный Волк испарился, и от этого ему стало еще страшней, после чего он почти побежал к себе в юрту, чувствуя холод на своей спине. Тратить время напрасно татарин не стал, поэтому, быстро одевшись, зашагал к своему верному человеку, которому накануне дал поручение. Зайдя к нему с уверенностью, что все сделано как надо, рыжий спросил лишь для порядка, не обращая внимания на то, что тот был перепуган и вовсе не спал:
- Ты все сделал? - Ответа не последовало. - Почему молчишь?
- Тебе надо это видеть. Я уже хотел к тебе, но ты сам пожаловал.
- Что случилось? - озадаченно спросил Менгу, окончательно просыпаясь.
- Овцы под ножом, - прошептал безухий, проводя большим пальцем у себя по горлу.
- Быть не может, а ну пошли! - бросил ему на ходу Менгу, направляясь к юрте старого сотника.

В восьмикрылой юрте
Всю ночь Катэн-хан отдавал приказы, всю эту ночь старик не сомкнул глаз, поэтому так и встретил рассвет, сидя на лисьем ковре в своей восьмикрылой юрте.
- Мне нужно к хозяину, это срочно! - послышался голос снаружи.
Вбежал Берке, правая рука начальника охраны. Он упал вниз лицом, приветствуя великого хана, потом вскочил и, не соблюдая приличия, побежал к хозяину, чем и вызвал недовольство телохранителя, который бросился ему навстречу, коротко замахнувшись булавой. И вся эта спешка кончилась бы плачевно для Берке, но Катэн-хан своим окриком и жестом руки остановил Унгара. Тот подчинился, но прежде чем отступить назад, посмотрел в упор на Берке и строго посоветовал:
- Так больше не делай. Спокойно себя веди.
Берке быстро закивал головой и, подойдя к хану, присел возле него на одно колено. Он медлил, не зная, какие слова подобрать для объяснения. Хан первый обратился к нему:
- В чем дело, Берке, и где Ажар?
- Не гневайся, великий хан, но Ажара нет нигде, и брат твой младший тоже пропал, а посол с татарами говорит, что у них собака ночью по юрте рыскала, там шум поднялся, пока не разобрались, что к чему.
- При чем здесь собака. Где Ажар? - недоумевал Катэн-хан.
- Собака здесь ни при чем, а вот Ажара и Кайсара в селении нет.
- Это точно?
- Я сам все обыскал, но их  не нашёл.
Это сообщение очень озадачило хана, и он стал нервно массировать лоб. В юрту заглянул один из нукеров и сказал, что гости проснулись и сейчас прибудут. Немного спустя вошел монгольский посол Тугрул, а с ним
- Посол монгольский пожаловал, и я заметил, что Катэн-хан сильно нервничает, и вообще, что-то странное у них происходит, вот я и подумал…
- А ты не думай, ты иди и узнай, что к чему, - грубо прервал его пришелец. - Завтра ночью я буду ждать на старом месте. Если работы не будет, я уеду, дел на земле много, а если шутку попробуешь выкинуть, я вырву твое сердце. Понятно?
- Конечно. Ну что ты…. Какие шутки… Я никогда… - стал заикаться Менгу.
- Хватит, - и всадник поднял руку, десять татар его сопровождения.

Гости
Угли под большим казаном еще тлели, в то время когда гости, плотно позавтракав, вышли из гостевой юрты и направились к великому хану, для того чтобы поблагодарить его за гостеприимство и попрощаться, как положено. Впереди шел широкоплечий монгол в сопровождении десяти татар. Подходя к белой восьмикрылой юрте, Тугрул предупредил:
- Не засиживайтесь там. Попрощаемся - и в путь.
А в большом центральном шатре их уже ждали. Катэн-хан сидел, как всегда, на своем лисьем ковре. Подле него с левой стороны - Берке, а справа - личный телохранитель Унгар, который никогда не садился в присутствии великого хана и никогда не ослаблял своего внимания. У входа стояли четыре нукера, двое из них снаружи и еще два внутри юрты.
Войдя в юрту, Тугрул с почтением сел перед ханом, другие же расселись полукругом, чуть поодаль от Тугрула. Первым начал говорить Катэн-хан.
- Хорошо ли время вчера провели?
- Очень хорошо, великий хан, мы всем довольны, но пора и честь знать, уж больно дело торопит. Бату-хан заждался ответного письма, которое для него столь важно, что, не принеси я его вовремя, не сносить мне головы, - пошутил Тугрул.
И Катэн-хан, поддерживая общий смех, спросил его, не сводя с него глаз:
- А что у вас там ночью произошло? Говорят, вам собаки спать не давали?
После этого вопроса у монгольского посла весело заискрились глаза.
- Какие там собаки, если была одна, так это по недосмотру нашему. Мы за разговорами допоздна засиделись, да так и уснули, где кто был. Полог опустить забыли, вот и забрался пес бродячий на запах мяса. А эти орлы, - и он кивнул в сторону татар, - спросонья чуть не порубили друг друга, думали, что вор пожаловал. Пока шум да суета, собака между ног и прошмыгнула. Сейчас поди бегает по аулу и рассказывает другим собакам, какие храбрые у Тугрула воины. - Татары грохнули дружным хохотом, смеялся и Катэн-хан.
- Ну, дело понятное, и такое бывает, ведь мы, степняки, юрты засовами не запираем. У нас зашел да вышел - все на виду. А если серьезно, - продолжил Тугрул, - то я и люди мои благодарны за честь, оказанную тобой, но время не терпит. Великий Бату-хан ждет ответного послания от великого Катэн-хана, которое я должен немедленно доставить.
Закончив речь, Тугрул приложил руку к груди, тем самым выказывая почтение к обоим ханам.
- Ну что ж, торопись, только скажи ему на словах, что мы, кипчаки, всегда готовы помочь, а от меня лично добавь, что беда моего высокородного брата - это моя беда, но и счастьем пусть не забывает делиться. - И хан хитро прищурился.
Тугрул понял, что старый лис имел в виду военную добычу.
- Все выполню надлежащим образом.
- Ветром тебе дорога, Тугрул.
Тугрул низко поклонился, прижав свою руку к груди.
- Здоровья тебе и долгих лет жизни, великий Катэн-хан.
- Здоровья тебе, - повторили татары, после чего все быстро встали и удалились.
Когда за восьмикрылой юртой послышался топот монгольских коней, Катэн-хан нахмурился. Из-за измены своих бесхребетных ханов ему пришлось пойти на уступки и дать Бату то, что он просил. Гнев распирал его изнутри, но хан оставался невозмутимым, ведь надо было еще устранить людей, которые были ему сейчас неугодны, а уж потом можно расплатиться с ханами, так подло его предавшими.
Хан обратился к Берке, который, проводив послов, только что вернулся обратно в юрту:
- Где рыжий?
- Он ждет. Он давно ждет.
- Его ко мне, а сам займись своими делами. Дай мне правую руку, - приказал хан, обмакивая свой трехпалый перстень в жестянку с черной краской.
Берке быстро подошел к хану и протянул руку, на которой тот отпечатал свой тотем с изображением орла, выпустившего когти, словно он вот-вот вонзит их в свою добычу.
- Принимай посты, как положено, - напутствовал Катэн-хан, и Берке, поклонившись, спешно удалился.
Новоявленный начальник вышел из юрты очень озадаченный, но одно он уже понимал точно, а именно - то, что Ажара больше не будет и ему предстоит нести нелегкую службу. Так или иначе, а успокоить нукеров было необходимо, тем более что среди них пошли странные разговоры об исчезновении Ажара. Берке быстро пошел обходить посты, его служба началась.
Через некоторое время в юрту Катэн-хана проскользнул Менгу и, отчего-то нервничая, направился к хану. Унгар, видя его возбужденное состояние, тут же преградил ему дорогу, тем более что никогда ему не доверял. Заслонив могучей грудью, закованной в стальные пластины золоченого панциря, он был мощным щитом хана.
- Здесь стоять, ближе не подходить, - сказал грозно Унгар, наставив булаву ему на грудь.
А так как телохранитель был роста небывалого, Менгу вздрогнул и побелел. Он знал, что если поведет себя неправильно, то этот батыр размозжит ему голову, и видел он подобное неоднократно в этой юрте.
Унгар знал свое дело, ведь его сам Ажар выбирал из тысячи воинов, а уж Ажар-то разбирался в людях. Но и на этот раз вмешался Катэн-хан.
- Нет, Унгар. Пропусти его, он нужен мне.
Телохранитель убрал шестопер и, быстро обыскав Менгу одной рукой, отступил в сторонку, давая тому дорогу.
Менгу раболепно засеменил к хану, который задумчиво смотрел куда-то в пустоту, растирая висок левой рукой. Менгу был не просто рыжим татарином, он был огненно-рыжим. Душу свою он давно продал злым духам, да и совести особой не имел, поэтому, видать, и не мог уживаться со своими соплеменниками. Став изгоем среди своих, ему пришлось откочевать с женой и детьми в кипчакские степи. Но в степи не принято принимать чужаков, потому как считается, что хорошие люди от своего племени не откалываются. Но бывает, что делают исключения, если чужой сможет убедить самого старшего или самого уважаемого в том, что он им пригодится. Так и получилось. Катэн-хан разрешил ему примкнуть к своему народу и жить в любом из его аулов, но за определенные услуги. Что это были за услуги, знали только Менгу и Катэн-хан. Но нетрудно было догадаться, что Менгу делал самые черные дела для своего нового господина и брался за такие поручения, за которые только шайтан берется.
Унгар не слышал, о чем говорил Менгу, да и не хотелось ему этого слышать. Но после того как он кончил возбужденно что-то шептать у ног своего хозяина, тот встал и заявил:
- Найди мне этого степного злыдня и скажи ему, что работа есть стоящая. А за платой дело не станет.
- Никто, мой господин, не знает, где он, и никто не знает, кто он, но, на наше счастье, он сам меня нашел.
- На твое счастье, - уточнил хан.
- Да, на мое счастье, - согласился Менгу.
- Иди с Унгаром, он даст тебе то, чем ты должен расплатиться, после этого зайдешь ко мне, и я объясню, что ты должен делать.
Менгу не надо было повторять, он снова раболепно засеменил за Унгаром, не переставая при этом улыбаться.
Катэн-хан остался один. Подойдя к светильнику, великий стал смотреть на пламя, думая о чем-то далеком. Это далекое было из его юности, когда он был полон сил, и его окружали верные и благородные люди. Тогда не только ханы, но и сам Бату относился к нему с опаской. Но время бежит, как вода. Думая об этом, Катэн-хан и не заметил, как засеребрились его глаза, но ни одна слеза не скатилась по щеке, потому что никто и никогда на этой земле не видел его слез, разве что мать, да и то в раннем детстве.

Разговор у идолов
После ночного разговора Каменный Волк отъехал далеко от селения и спрятался в роще карагача, не забыв сначала накормить и напоить своего коня до рассвета.
Весь день он просидел под тенью деревьев, в непролазных зарослях, где и повернуться было трудно, здесь же он поставил и коня. Все эти неудобства были оправданы безопасностью, которая была ему необходима во всех случаях жизни.
Для людей Катэн-хана он всегда назначал встречу возле четырех идолов, но сам в этом месте никогда не появлялся. Разумней всего было расположиться на холме, который находился на значительном расстоянии, и с него было бы удобно наблюдать, кто приехал и кто уехал от каменных столбов. Но Каменный Волк знал, что если так думает он, значит, так могут думать и другие, а если эти другие знают, где ты находишься, то, значит, быть тебе затравленным. Поэтому странник всегда переигрывал на несколько ходов вперед, тем самым изрядно путая следы, и лишь потому он жив и пережил многих. Ему не нужно было наблюдать за столбами, достаточно было смотреть за селением, и если бы кто-нибудь из него выехал, он бы это тут же заметил, потому что не спускал с него глаз. Вот так этот человек и просидел весь день на толстой ветке карагача, наблюдая за ханским селением.
Ближе к вечеру он услышал, как его конь слегка храпнул и, прижав уши, стал топтаться на месте. Повернув голову, человек увидел, что прямо на них сквозь ветки кустарника продирается большой кабан.
Оставлять коня было нельзя, зверь мог бы переломать ему ноги и загрызть насмерть, потому что кабан на своей территории с тропы не сворачивает, а отогнать вороного времени уже не было.
Каменный Волк ловко соскользнул с толстой ветки на землю и загородил зверю дорогу, прикрыв собой коня. Кабан, увидев человека, остановился и, нервно подергивая хвостом, стал издавать отрывистые, глухие звуки. Видно было, что кабан раздумывает, как бы ему лучше напасть. Но человек тоже был невозмутим, и, когда он почувствовал, что зверь готов пойти вперед, решение пришло само собой. Резко встав на левое колено и выставив правую ногу вперед, Каменный Волк оказался одного роста с кабаном. Правая рука легла на рукоять меча. И когда зверь пошел в атаку, человек сделал ложный шаг левой ногой в сторону, тем самым заставляя кабана дернуться в том направлении, куда он подался. Затем шагнул вправо и, разогнав свой меч по дуге, обрушил его на хребет зверя, по инерции проходившего слева от него. Раздался хруст, и кабан, коротко хрюкнув, упал на землю в метре от коня.
Уже вечерело, и, когда сумерки стали сгущаться, Каменный Волк заметил, как от селения отъехал одинокий всадник и направился в сторону четырех идолов. Всматриваясь в даль, он еще немного повременил, не примкнет ли к Менгу еще кто-нибудь, но все было тихо и спокойно.
Сев на коня, он подъехал к самому краю рощи, но выезжать не торопился. Когда всадник, направляясь к идолам, поравнялся с холмом и тот его скрыл на некоторое время, только тогда Каменный Волк сорвался с места и погнал галопом коня к одинокому холму, двигаясь по дуге, с намерением заехать к Менгу со спины. Доехав до холма, он действительно оказался позади Менгу, и, пропустив татарина дальше, он его даже не окликнул. Постояв на месте еще некоторое время и убедившись, что кроме них под этим звездным небом больше никого нет, странник успокоился и пустил своего коня шагом вслед за Менгу.
Над степью уже поднялась луна, когда Менгу, подъехав к столбам, стал ждать своего ночного гостя, с опаской при этом озираясь. Тот, кого он ждал, появился из ниоткуда и неожиданно.
- Говори, - приказал Каменный Волк.
Но вместо ответа Менгу бросил ему тяжелый кошель.
- Здесь золото. По десять монет за каждого.
Каменного Волка удивила столь большая плата, тем не менее он перешел тут же к делу и задал вопрос, который обычно задавал в таких случаях уже несчетное количество раз:
- Кто такие и где живут?
Менгу подробно стал описывать беглецов. Каменный Волк слушал молча и очень внимательно, слегка склонив голову на грудь, пытаясь запомнить все сказанное.
- Дело в том, - подытожил Менгу, - что мы не знаем, где они сейчас, мы даже не знаем, вместе они или нет, поэтому плата немалая, дело ведь трудное…
- Это мне решать, трудное оно или нет, - перебил его Каменный Волк, - а сейчас уезжай! - Сказав это, сам он остался на месте, чтобы не поворачиваться к Менгу спиной, а тот, в свою очередь, послушно развернулся и поскакал в селение с великим удовольствием, потому что рыжий всегда волновался, когда находился рядом с этим призрачным человеком.
Оставшись в одиночестве, Каменный Волк сошел с коня и подошел к вековым идолам. Посмотрев на одного из них, он поднял руку и провел по каменному лицу своей ладонью. Ему вдруг стало грустно, потому что он понял всю странность и неукротимость времени. Эти каменные столбы стояли задолго до рождения его деда, стоят сейчас, в эту самую минуту, и будут стоять, когда умрет еще несколько поколений, и ничто для них не изменится. Им безразлично, сеет ли человек добро или же творит зло, они будут просто молча жить своей каменной жизнью.
От этих дум в душе у него стало холодно и тоскливо, но, отогнав эти тягостные мысли, он сел на коня и, отъехав подальше от каменных столбов, остановился.
Не покидая седла, всадник медленно закрыл глаза и замер. Успокоился и конь. Так они стояли некоторое время, пока Каменный Волк не услышал ровный гул крови и удары своего сердца. Степные звуки потонули и отодвинулись на задний план, слышны были только удары сердца, которые нарастали все сильней и сильней. Наступил момент, когда можно было определить направление своей цели. Конь стал медленно крутиться, тихо перетаптываясь на месте, словно зная, что от него требуется. Каменный Волк, не открывая глаз, слушал биение своего сердца, удары которого замедлялись, но становились громче и отчетливее, походя уже на тяжелые раскаты грома.
Так и продолжался этот странный танец под звездным небом, пока последний удар сердца вдруг не замер в его груди. Оно остановилось. Конь замер на месте, а Каменный Волк резко открыл глаза и посмотрел в том направлении, куда указало ему сердце.
Через мгновение оно снова билось в своем обычном ритме. Сейчас он знал, где находятся люди, которые ему нужны, и, ударив коня по бокам, он с места перешел на крутой галоп. Некоторое время было еще видно, как развевается волчий хвост у него на шлеме, но вскоре вороной конь унес его в серебристую степь, на которую луна не пожалела своего света.

Встреча на разливе
Солнце стояло в зените, когда большой орел медленно закружил над рекой Или. Там, внизу, где река своей веной разрезала тело земли, не спеша ехали три всадника. Но эти всадники не видели друг друга, да и не могли видеть, потому как двигались они с разных сторон по направлению к реке.
Места здесь были дикие, и поэтому все трое вынуждены были ехать сайгачьими тропами, а так как в этом месте все тропы вели к широкому разливу, то, судя по всему, там они и должны были встретиться.
Так и случилось. На разлив они выехали одновременно. Расстояние между ними было значительное, но не настолько, чтобы трудно было рассмотреть лица. Вода по всему разливу едва доходила до щиколотки, и все это потому, что река здесь была шириной около четырехсот шагов.
Это был маленький мир, построенный на воде богами. Раскидистые ивы на островах, кустарник на каменистых кочках, камыш, местами пробивающийся из-под воды. Все дно было усыпано мелкими камнями, по которым тихо струилась изумрудная вода.
Но получилось так, что всадники заметили друг друга только в тот момент, когда их кони зашли уже в воду. Для степи не было ничего удивительного в том, что облачены они были, словно собрались в далекий поход, то есть в железные наручи, поножи, кольчуги и кожаные панцири, прошитые стальными пластинами. На шлемах у них красовались черные конские хвосты, и все это говорило о том, что они люди Катэн-хана.
Но они не торопились приветствовать друг друга, как это сделали бы люди из одного племени. Наоборот, все трое были явно недовольны встречей. Двое из джигитов были примерно одинакового телосложения. Мощный торс, широкие плечи и особенная манера сидеть в седле выдавали в них обученных и закаленных воинов, что нельзя было сказать о третьем всаднике. Маленький, щуплый, казалось, что тяжелый панцирь вот-вот переломит юнца пополам. В седле он сидел косо, потому как доспехи мешали ему правильно в нем устроиться. А шлем был так велик, что постоянно съезжал ему на лоб, закрывая глаза, и, чтобы нормально смотреть, юнцу приходилось сильно задирать голову. Он все время поправлял его рукой, но шлем неизменно падал обратно, и как ни старался мальчишка выглядеть грозно и внушительно, это ему не удавалось. Но как говорят в степи: "Коли надел доспехи и взял в руки меч, то будь готов получить все, будь то слава или смерть". Поэтому юность всадника не гарантировала ему жизни, ни при каких обстоятельствах.
"Молоко на губах не обсохло, а туда же…" - думал Кайсар, первый всадник, глядя на юношу.
"Старый лис, совсем совесть потерял", - подумал Ажар, ибо так звали второго всадника.
"Убьют или изнасилуют, а может, сначала изнасилуют, а потом все равно убьют", - так думала Айсулу, ибо хрупким юнцом оказалась девушка.
Но Ажар с Кайсаром этого не заметили. Айсулу знала, что с мечом она против них не выстоит, но у нее был лук, и она хорошо стреляла. Значит, вся надежда сейчас была на него. К тому ж у ее противников луков не было, что для степняка, конечно, было непростительно.
Саадак с колчаном были приторочены к седлу девушки, поэтому она одной рукой стала незаметно доставать из колчана стрелу, тихо при этом, перебирая пальцами, а второй рукой потянула из саадака лук. Но это только ей казалось, что она делает все незаметно. Наметанный глаз Ажара и не менее опытный глаз Кайсара мигом это приметили. Ажар даже знал, что мишенью "юнец" выбрал именно его, поэтому он также тихо вытянул из чехла свой шестопер на длинной ручке.
Кайсар тоже догадался, в кого будет стрелять "юноша", но в бой вступать не спешил, потому что нельзя было драться с одним противником, пока у другого в руках лук. Для него было бы глупостью нападать на молодого, оставляя за спиной крепкого воина, поэтому он выжидал, рассчитывая на то, что после первого выстрела он не даст лучнику использовать второй шанс. А если вдруг "юнец" промахнется, рассуждал Кайсар, то он все равно погонит на него коня, потому что второй всадник сделает то же самое, но рубить он будет не "юнца", а всадника с булавой в тот самый момент, когда крепыш накинется на лучника. Так что сейчас все зависело от резвости коня.
То же самое рассчитал и Ажар. Он догадался по глазам, что воин, который был без лука, имеет воинский опыт и потому не пойдет на него, пока жив лучник. В противном случае "юнец" пристрелит их обоих. Значит, надо успеть зарубить лучника и развернуть коня. Он знал, что если грудью встретит противника, то, несомненно, победит, потому что в этой части земли ему не было равных в железном бою. Главное для него было вовремя успеть, а значит, его жизнь тоже зависела от резвости коня, на котором он сидел.
Айсулу в это время ни о чем не думала, впрочем, как и все женщины. Ей хотелось только одного - убить этих двоих и спасти свою жизнь. И вот без того уже слабые нервы девушки не выдержали, и она, ловко вставив стрелу, спустила тетиву с такой скоростью, с какой это делают только кочевники.
Стрела в белом оперении с привычным гулом ушла в сторону Ажара. Но он был к этому готов и поэтому резко откинулся назад, да так далеко, что, когда стрела пролетала над ним, его затылок хлопнул по конскому крупу. Пропустив стрелу, которая вонзилась в дерево, он быстро распрямился в седле и с размаху бросил булаву.
Этот шестопер ударил Айсулу в плечо с такой силой, что бедняжку сорвало с седла и вдавило спиной в воду, да так, что только брызги полетели. Ажар выхватил меч и погнал коня на упавшего лучника, намереваясь ударить с ходу. Но сейчас он спешил как никогда, потому что такой поворот дела его мало обрадовал.
В тот же момент Кайсар выхватил меч и полетел к тому месту, где упал всадник. При этом он был весьма рад, ведь на такую удачу он даже и не рассчитывал.
Кайсар понимал, что Ажар будет наносить удар, свешивая свое тело из седла, иначе не достать лежачего, а это очень опасно, особенно когда есть противник, который хочет с тобой сделать то же самое, что ты хочешь сделать с упавшим.
Брызги летели в разные стороны, искрясь фонтанами на солнце, и оба всадника гнали коней на девушку, зная только одно - чем быстрее, тем лучше. А бедная девушка была настолько оглушена, что, ничего не соображая, продолжала ползать в мелкой воде, шаря руками в поисках шлема.
Но судьбе было угодно распорядится так, чтобы именно упавший шлем спас ей жизнь. Не доскакав десяти шагов, Ажар осадил своего коня и остановился как вкопанный. Он был настолько сбит с толку множеством тугих косичек, что не знал, что и думать.
Она подняла на своих врагов большие, перепуганные глаза небесного цвета, который был весьма необычен для людей кочевых племен. Ее сотня косиц едва доходила до плеч.
Девушке было не больше шестнадцати лет, и она была столь красива, что Ажар не то что рубить, но и соображать перестал. Он совершенно не понимал, почему это создание оказалось здесь, да еще в таком, не подходящем для девушки наряде.
Остановился и Кайсар, но не потому, что увидел девушку, а потому, что был обескуражен поведением Ажара, который в смертельную опасность не то чтобы защищаться, но и смотреть в его сторону перестал, словно Кайсара и не было.
Человек, к сожалению, так устроен, что никогда не начнет действовать, пока не осознает непонятное. Кайсар проследил, куда смотрит его противник, и, увидев девушку, воскликнул:
- Вот шайтан!
Ажар от этого восклицания словно ожил и пришел в себя. У девушки лука уже не было, значит, она пока была не опасна, и он развернул коня на Кайсара. Это понимал и его противник, поэтому они, не сговариваясь, ударили коней по бокам и сошлись вплотную, звеня клинками.
В какой-то момент они разъехались, чтобы снова сойтись, но их остановил окрик девушки, которая уже нашла свой лук и вставила запасную стрелу из сапога.
- Эй, джигиты! Я убью того, кто первый начнет!
- Стреляй! Разве ты не для этого приехала? - разгневался Кайсар, кружась на одном месте.
- Нет, не для этого. Но стрелять пока не буду. Я знаю, что стоит мне одного пристрелить, второй меня убьет.
- Так и будет.
- Но видит небо, - продолжала Айсулу, - я точно загоню стрелу по самое перо тому, кто начнет первым.
- Да что тебе надо, не пойму? - удивился Кайсар.
- Мне нужно, чтобы вы жили, для того чтобы самой выжить. А еще, джигиты, вот что я вам скажу: все мы появились на разливе в одно и то же время, но вижу, что все мы не сговаривались, иначе двое из нас обязательно напали бы на третьего. Это значит, что один из троих здесь без вины и без дела.
- И что ты предлагаешь? - справедливо поинтересовался Кайсар.
- Я предлагаю не торопиться. Убить друг друга мы всегда успеем. Поэтому давайте отъедем в тихое место, и там каждый из нас должен доказать, что он не подосланный убийца. Если двое других не поверят третьему, то, объединившись, убьют злыдня, значит, так угодно небу.
- Умно говорит. Я согласен.
- Я тоже не против, - подтвердил Ажар.
- Тогда дайте слово, что не возьмете меч в руки, пока не объявится настоящий враг.
- Даю слово, - согласился Кайсар.
И Ажар в свою очередь, подняв руку, коротко бросил:
- Слово.
- Я тоже даю слово, - присоединилась к ним девушка.
- Женское слово малого стоит, - засомневался недоверчивый Кайсар.
- Почему малого? - Девушка хотела еще что-то добавить, но в разговор вмешался Ажар.
- Потому что у тебя есть лук, а у нас его нет, и это несправедливо.
После этих слов он подъехал к ней и протянул руку. Она отдала ему лук, потому что замечание было правильным. Взяв его за один конец, он подъехал к валуну и сломал лук, не слезая с коня. После этого он повернулся к своим собеседникам и предложил:
- Я знаю здесь недалеко спокойное место. Там и поговорим.
Кайсар разыскал коня и подвел его к девушке, не выпуская никого из виду. Все трое, держась на некотором расстоянии друг от друга, выехали с разлива и направили своих коней вверх по реке, двигаясь берегом
Старик
Дорогу показывал Ажар, за ним следовали остальные. Они проехали совсем немного, когда густой кустарник преградил им путь. Но Ажар, знавший дорогу, повел их между скал ближе к реке.
Когда они подъехали к берегу, то увидели, что в этом месте река сильно сужается и образует мощные перекаты. Они остановились, потому что Ажар указал рукой на берег:
- Смотрите на этого старика, его сейчас сдернет!
Все посмотрели в ту сторону, куда показывал Ажар. И действительно, там, где реку сильно зажали скалы и она скорее падала, нежели текла, на огромном валуне стоял старик. Он был сильно горбат, да и к тому же крив на одно плечо.
На нем вместо одежды висели грязные лохмотья. Их было так много, что, казалось, он их надевал одни на другие в течение трех лет, а снимать износившиеся случайно забывал. А то, что он имел на голове, трудно было назвать шапкой. Сооружение из толстого сукна, призванное изначально закрывать голову, превратилось в рвань, и лохмотья висели, закрывая лицо.
Рядом с ним стоял вороной конь, весьма крепкого сложения, что никак не вязалось с нищетой этого оборванца.
Но всадники сейчас смотрели не на коня, а на то, как старик, раскрыв большой кожаный бурдюк, пытается зачерпнуть им летящую воду, не забыв при этом предусмотрительно намотать ремень бурдюка себе на руку, что, конечно, было великой глупостью.
- Сейчас упадет, - веско заявил Кайсар и, немного помолчав, добавил: - Точно упадет, а я и пальцем не шевельну.
- Почему?.. - поинтересовалась девушка.
- Просто так. С детства не люблю глупых.
- Понятно, - протянула Айсулу, бросив на него весьма неодобрительный взгляд.
Ажар в это время молча наблюдал за действиями старика, не проронив ни слова. А в этот момент бурдюк зачерпнул много воды и действительно сдернул старика в воду. Это произошло так быстро, что только ноги мелькнули, а там, на валуне, где только что стоял старик, река уже окропляла своими брызгами пустой камень.
Ажар с Кайсаром, не сговариваясь, спрыгнули с коней и, прихватив с собой аркан, бросились к реке, перепрыгивая с камня на камень, двигаясь наперерез унесенному старику, который не переставал кричать.
Девушка быстро подхватила конские повода, и на секунду у нее мелькнула мысль о том, что сейчас самый хороший момент для того, чтобы раствориться вместе с их лошадьми в густом кустарнике. Но, памятуя степное правило, которое гласит: "Не оставляй позади врага лютого, иначе до конца жизни будешь спать одним глазом", - она все же решила отказаться от такого замысла. Тем более, этим она признала бы себя виновной, а значит, рано или поздно эти два джигита найдут ее и снимут с нее кожу, невзирая на то, что она девушка.
А тем временем старик кричал и барахтался, то уходя под воду, то снова появляясь. И когда старик вынырнул в очередной раз, Ажар, сильно размахнувшись, бросил свой аркан.
Рука оказалась верной. Петля перехватила его под плечо, когда бедняга поднял руку. Ажар с силой принялся его тянуть, но старика снесло за косу, на которой они стояли.
Они никак не могли его вывести на берег, потому что у них на это уже не осталось времени, а, вытягивая его с косы, они вынуждены были тащить бедолагу против течения.
Аркан сильно натянулся, но старик не двигался с места. Оказывается, ремень бурдюка зацепился за корягу, и несчастный так перепугался, что вцепился одной рукой в аркан, а другой в бурдюк, да так и висел, не разжимая своих рук. При этом он кричал с таким остервенением, словно у него под водой кто-то зверски отгрызал ноги.
Первым сообразил Ажар.
- Прыгай в воду и режь ремень!
- А почему я? - удивился Кайсар.
- Потому что я старше! - прорычал Ажар и сильно толкнул его в плечо.
Толчок был настолько сильным и неожиданным, что Кайсара оторвало от камня, пронесло по воздуху и шлепнуло головой об воду. Тяжесть панциря потянула его на дно, но вскоре он почувствовал под ногами твердь, и тогда он, напрягшись, как только мог, с силой от нее оттолкнулся, понимая, что это его последний шанс.
Так получилось, что течение снесло его далеко от того места, где он стоял, и когда он вылетел по пояс из воды, машинально хватаясь руками за воздух, то оказалось, что старик был уже рядом, и Кайсар вцепился в него мертвой хваткой.
Вода стекала на глаза, и он сначала даже не видел, за что держится, а когда увидел, то успокоился, но погрозил Ажару кулаком:
- Собака! Я же плавать не умею!
- Режь ремень! - закричал Ажар.
Кайсар попытался все же разжать руку старика, но старческая рука так крепко держала ремень, что, казалось, ее отлили из железа, сам же старик не переставал кричать:
- Ой бай! Помогите!
Поняв, что разжать руку перепуганного человека не получится, Кайсар перебрался на ремень бурдюка и, резанув ножом по толстой коже, намотал его на руку.
Кайсар понимал, что в доспехах ему не выплыть, а другого выхода у него нет, и вряд ли будет. Но он также знал, что, выползая по камням на берег, он станет уязвимым для поражения. Поэтому, держась за ремень, он внутренне приготовился ко всему.
Ажар, увидев, что ремень больше не держит старика, уперся ногами в камни и приготовился тянуть. Все его мышцы и крепкие жилы вздулись, когда он начал перебирать руками. Он не сомневался в себе, потому что силы ему хватило бы не только этих двоих, но и даже трех коней вытянуть.
Старик с Кайсаром пошли к берегу с такой скоростью, что вода буквально заливала их своими гребнями. Кайсар, почувствовав нечеловеческую мощь этого воина, еще больше стал беспокоиться за свою жизнь.
Первым на берег выбрался старик, не переставая при этом причитать. Вторым вышел Кайсар, ожидая до последнего момента подлого удара, но этого не произошло. Ажар спокойно снял аркан с перепуганного старика и стал наматывать его на локоть, направляясь к лошадям.
Сев на коней, они уже собрались двигаться дальше, когда их внимание привлек все тот же старик. Бедняга весь трясся и что-то бормотал о том, как водяные духи хотели затащить его под камни. Он тщетно пытался взобраться на своего коня. Видно было, что борьба с рекой забрала у него все силы.
Ажар спешился и, подойдя к старику, помог ему.
- Поедешь с нами, просохнешь и поешь, а потом уже езжай, куда захочешь.
- Что?! Я ничего не слышу, сынок! Ты громче говори! - прокричал старик.
- Костер! - рявкнул Ажар и, махнув рукой, указал куда-то вверх по реке, после чего уже пошел к своему коню.
Когда он снова сел в седло, Кайсар, который враждебно разглядывал старика, вдруг стал возражать:
- Какой костер?! Не нужен он нам. Он же безумный, и я не хочу, чтобы он меня покусал. Вы на коня его посмотрите. Это же боевой конь. Откуда у него такой конь?! И не под каждым воином такой конь ходит. А может, он грабитель и убийца?
- Такие не кусаются, - спокойно возразил Ажар. - А вот конь и впрямь боевой, да еще и породистый, - насторожился темник, разглядывая широкую грудь и длинные ноги коня.
Он знал, что такие кони ценились больше, чем малорослые. Они, конечно, не были выносливей малых, но по резвости и стати имели большое преимущество, на таких ездили либо очень богатые ханы, либо лучшие воины из тысячи лучших. Поэтому, подъехав к старику, он указал рукой на коня и громко спросил:
- Коня где взял?
Старик, догадавшись, о чем его спрашивают, очень испугался и запричитал:
- Не забирайте коня, джигиты! Это все, что осталось у меня от сына! Налетели враги, как черная стая, на мой аул, всех порубили, никого не пожалели. Я все видел, когда за целебной травой ходил, и потому жив остался. А конь в степь убежал, там я его и поймал. Душа сына моего в коня переселилась, так и ходим вместе… - И он заплакал, потому что Ажар поднял руку вверх, останавливая поток его слов.
После чего он сделал знак все той же рукой, который означал, что старик может ехать с ними. И все четверо тронулись в путь. Впереди ехал Ажар, за ним Айсулу, потом Кайсар и последним старик, напевая себе под нос довольно нудную песню, словно и не тонул он вовсе. Но это, как говорится, и есть золотая сторона безумия. Тронутые умом долго не печалятся, и в этом они похожи на детей. Это все, что небо дало им взамен потерянному разуму. Через некоторое время они приехали в тихое место, где и привязали своих коней к черным ивам, а сами расположились между большими валунами. В этом месте река текла тихо, играя на солнце своей серебристой чешуей. Наломав веток, они запалили большой костер между камней и расположились вокруг него. Кто сел на шкуру, кто на конский потник, ну а кто и на твердое седло, как Айсулу, потому что ни того ни другого у нее не оказалось. Старик достал из седельной сумы казанок и, протянув его присутствующим, стал тыкать в него пальцем, приговаривая:
- Казанок есть… вот… в нем сварить можно что-нибудь, - при этом он поднял свое закопченное лицо и вытаращил на присутствующих наивные глаза.
Кайсар взял казанок и, повертев его в руках, обратился сам к себе:
- Вроде дурак, а хитер как лис. Что-нибудь…. Надо же … - И уже совсем злобно закричал на старика: - Что-нибудь - это что?! Может, коня твоего сварим?!
- Не кричи на него. У меня мясо есть сушеное и лепешки есть, - вмешалась девушка, доставая свои припасы.
- Заяц есть. По дороге убил, - добавил Ажар и достал тушку зайца, уже ободранного и распотрошенного.
- Другое дело, - подобрел Кайсар. - У меня нет ничего, но я за водой схожу.
И, взяв бурдюк, Кайсар быстро пошел к реке, которая бежала в десяти метрах от костра. Вдруг остановившись, он подозрительно посмотрел на оставшихся у огня.
- Только без шуток, я быстро.
Ажар раздраженно махнул рукой.
- Не до шуток, жрать охота.
Это прозвучало очень естественно и довольно убедительно, что, конечно, успокоило Кайсара. Он проворно спустился к реке и вскоре вернулся с полным бурдюком, из которого они отпили сами и наполнили казан. Повесив этот казанок над костром, и забросив туда мясо, они стали переглядываться в ожидании, кто первый начнет свой рассказ. Старику было безразлично, что здесь происходит, и он устроился на грубой мешковине, подальше от костра, и, невзирая на то, что был насквозь мокрым, там, оказавшись под деревом, он и прилег отдыхать. Солнце уже село, и вечер уступил свое место земному мраку, потому что луна еще не заняла свое законное место. Неловкое молчание нарастало все больше, и никто первым не хотел начинать свой рассказ.
Наконец не выдержал Кайсар.
- Хорошо, я буду первым. Мое имя Кайсар. Я - родной брат великого Катэн-хана, и до вчерашнего вечера так все и было…

Рассказ Кайсара
Кайсар сидел, поникнув головой, при этом медленно вращая в руках пиалу с кумысом. Какой-то пленный старик суетился по гостевой юрте, которую поставили специально для Кайсара. Но он знал, что старик приставлен к нему, для того чтобы приглядывать за ним, а не в услужение, как выразился его старший брат. Старик ползал по кошме, вычищая ее от крошек и прочего мусора, скреб тихонько конской щеткой, но Кайсар не обращал на него никакого внимания.
Он уже целый месяц находился здесь, периодически выезжая на охоту без всякого удовольствия, потому что тоска по сыну и молодой жене вытеснила из сердца все радости жизни.
Мысленно он был очень далеко, и перед его глазами, уже в который раз, проплывала сцена прощания. Он вспомнил, как играл с сыном, когда к нему приехал Берке из ставки великого хана и сказал, что Катэн-хан скучает и просит его приехать в гости. Всем домашним было понятно, что просьба равносильна приказу, и ехать все равно придется. Вспомнил он, как Айжан на прощание целовала его в лоб и тихо шептала, чтобы он во всем слушался брата и не болтал лишнего с незнакомыми людьми. Но Кайсару не надо было этого говорить, он и так был осторожен. Кайсар также знал, что совершенно чист перед братом, но по неизвестной причине брат то ли из-за своей подозрительности, то ли по наговору, но постоянно вызывал его к себе и держал по месяцу и даже более. Скорее всего, это делается на всякий случай, мол: "Держи врага ближе друга". Кайсар вдруг сильно вздрогнул, и воспоминания оборвались, когда он услышал за спиной все тот же знакомый голос.
- Кайсар-хан здесь? - на что пленный старик кивнул головой, а молодой хан обернулся.
Берке уже вошел в юрту, и было видно, что он запыхался.
- Что тебе? - в голосе Кайсара раздражение граничило с яростью. Но Берке было на это наплевать.
- Катэн-хан сказал мне, чтобы я позвал тебя. Там, возле гостевой юрты, уже все собрались, посол монгольский едет в сопровождении отряда, только что дозор сообщил. Надо встретить, как полагается и в юрту проводить, а там видно будет, с чем они пожаловали, да и так, в общем, понятно.
- А кто послом назначен?
- Я не знаю, - ответил Берке, немного подумав.
- Ну, раз такое дело, то, конечно, надо встретить. - Он встал, и они вышли.
Когда Кайсар подошел к гостевой юрте, там уже толпились люди. Это были те, кому полагалось здесь находиться. Он подошел как раз вовремя, потому что послышался топот копыт, и небольшой отряд в сопровождении пограничного дозора подъехал к юрте. Нукеры Катэн-хана приняли коней у прибывших гостей и повели их к коновязи. В качестве посла прибыл не кто иной, как сам Тугрул, один из храбрейших монголов Бату-хана. С ним приехали десять татар личной охраны. Гости и принимающая сторона вежливо раскланялись друг другу, и Кайсар выступил в роли хозяина, положенной ему по статусу.
- Катэн-хан ждет уважаемых гостей, - и Кайсар после этих слов показал рукой на юрту, пропуская их вперед.
Он заметил, что Тугрул через плечо кому-то кивнул, но кому именно, он не понял. Когда они вошли в юрту, то увидели у дальней стены Катэн-хана, который сидел на лисьем ковре. Он кивнул им головой и предложил сесть. Гости выдвинулись немного вперед, сели напротив хана полукругом. Позади них расселись люди ханской стороны. Тугрул начал говорить первым:
- Приветствую тебя, великий каган, от имени своего кагана. - Он специально пропустил слово "великий" по отношению к своему господину, такие словесные ходы были очень свойственны Тугрулу. - Наш Бату-хан желает своему брату долгих лет жизни, здоровья и воинской славы, - закончил он с намерением перейти к следующему этапу разговора, но Катэн-хан простодушно улыбнулся и мягко возразил:
- Нет у меня сейчас здоровья. Но вижу, что ты все такой же сокол, как и раньше. Узнаю Тугрула.
- Это большая честь для Тугрула, когда сильный беркут называет его соколом. - Сказав так, монгол поклонился, приложив руку к груди, выказывая глубочайшее уважение.
- Ну какой из меня беркут, - запротестовал лениво хан. - Старые раны не дают покоя, поэтому я свое отлетал, теперь надо дать молодым дорогу.
Молодые, а это были все приближенные люди Катэн-хана, включая родственников, с постными лицами возвели глаза к небу, понимая, что не видать им этой дороги, пока жив Катэн-хан. А хан, заметив краем глаза их печаль, криво улыбнулся, после чего обратился снова к послу:
- Я знаю, Тугрул, что ты просто так по степи не разъезжаешь.
- Так и есть, великий хан. Я привез послание от Бату-хана.
После этих слов Тугрул встал и, достав из поданной сумы свиток в шелковом чехле, расшитом золотыми драконами, плавно направился к хану. Он подошел медленно, держа свиток двумя руками. Эта неторопливость нужна была, для того чтобы не настораживать телохранителей хана. А когда послание было вручено, он все так же медленно двинулся на свое место, пятясь спиной.
- Зная твое серьезное отношение к службе, я не буду тебя задерживать, поэтому с ответом медлить не стану.
Катэн-хан протянул руки с намерением встать, и нукеры, тут же подхватив его под локти, повели к выходу. Все это немало удивило присутствующих, но только не Тугрула. Люди расступились и, встав на одно колено, поклонились великому хану. Тот ступал тяжело и всем своим видом намекал на старые раны. Тугрул проводил хана почтительным взглядом, при этом подумав: "Старый лис хитер, однако". - "Намного хитрее, чем ты думаешь", - в свою очередь подумал Катэн-хан.
После того как он удалился, тут же зашли его люди и расстелили по двум сторонам юрты дастархан. Таким образом, получилось два дастархана.
- Кушайте, гости дорогие, - предложил Кайсар на правах брата.
И гости с шумным гомоном стали рассаживаться. Все было отлажено, и не успел последний человек устроиться поудобнее, как на дастархане уже стояли подносы с вареным и жареным мясом. Здесь было все: конина, баранина, холодный кумыс и сладости из старых городов.
- Хорошая еда - радость кочевника, - послышался чей-то голос.
Люди в беседах разбились на группы и повели отдельные разговоры о походах, женщинах и охоте, изредка смеясь над какой-нибудь шуткой, брошенной кем-нибудь так, чтобы все могли повеселиться. Через час вернулся Катэн-хан с ответным посланием и, естественно, не без помощи нукеров. Все резко встали, но хан сделал знак рукой и успокоил их рвение.
- Сидите.
Пройдя на место, он прежде осушил пиалу с кумысом и позвал Тугрула. Тот подошел к хану и принял ответное послание. Разница была лишь в чехле. Он был черного цвета, как стяг Катэн-хана, и так же, как на стяге, на шелковом чехле был вышит золотой орел.
- Передай это Бату-хану с наилучшими пожеланиями. А сейчас, Тугрул, скажи своим людям, чтобы ели, пили и отдыхали. Я посижу с вами недолго, да пойду прилягу.
Катэн-хан сделал жест рукой, чтобы Тугрул вернулся на место и продолжил трапезу, а сам, отщипнув мясо для приличия, тут же встал и с помощью нукеров пошел к выходу.
- Не вставайте, кушайте на здоровье, завтра увидимся, - предупредил он, потом, посмотрев на Кайсара, добавил: - Смотри, Кайсар, чтобы гости не скучали, а то грош нам цена. - Хан улыбнулся, и гости засмеялись в поддержку его слов.
После того как он вышел, стало еще шумней.
- Говорят, что ты лучших орлов Катэн-хану подбираешь. Это правда, Кайсар? - обратился к нему Тугрул, вгрызаясь в жирную кость.
- Правда, - ответил тот. - В последний раз я привез трех орлов и одного тяжелого беркута, и смотрит он на мир белым глазом.
- Тяжелый… это большой, что ли? - не понял его Тугрул.
- Нет. Это значит хватка железная. Такой если на волка сядет, у того от боли и дух вон, да только хруст слышен.
- Интересна, видать, охота с беркутом.
- Ваша соколиная свои прелести имеет, только прелесть эта кипчакское сердце не греет.
- Зато наши борзые резвее ваших, - победно заявил Тугрул, хитро прищурившись.
- А я и не спорю, но наши ловчее и изворотливее, а на таком грунте, как у нас, - это важнее.
- Правильно, однако, - согласился тот, немного подумав.
Так и сидели все, дружно беседуя, не забывая налегать на мясо и кумыс.

У костра
- Сходится, - подтвердил Ажар, подкладывая хворост в костер.
Мясо в казане сварилось, и, пока Айсулу разливала сурпу с мясом по деревянным чашкам, темник ломал сухие лепешки. Кайсар в это время позвал старика к огню, но тот продолжал дремать.
- Эй, старик! Иди перекуси! - уже громче крикнул Кайсар.
Старик очнулся и, увидав, что ему первому протягивают чашку, очень проворно прошмыгнул к огню и взял то, что предлагают. Макая лепешкой в сурпу, он грыз ее, как молодой, не забывая при этом ловко выхватывать из чашки мясо этой же лепешкой.
- Так все и было, так все и началось. Я сказал правду, - закончил Кайсар и покосился подозрительно на Ажара, который уже начал есть.
Ажар, поймав его взгляд, показал глазами на свою чашку и добавил:
- Давай поедим.
- Давай, - согласился тот, переходя к еде.
- Давайте, - не к месту вставила Айсулу.
Оба посмотрели на нее, но ничего не сказали. Айсулу, как и все, ела молча, но украдкой старалась их изучать. Из этих двоих ее больше всего настораживал Ажар. Она слышала, как про него люди говорят, что он молод, хитер и жесток, а от таких можно ожидать все что угодно. Кайсар в это время все же не мог есть молча, и он повел хитрый разговор, пытаясь прощупать присутствующих.
- А я слышал, что мой брат, чтобы рассчитаться с заклятыми врагами, прибегает к услугам человека неизвестного рода и племени, даже имени у него нет, а в народе его зовут Каменный Волк.
Ажар спокойно кивнул головой, не отрываясь от ужина.
Кайсар продолжал:
- А еще говорят, что этого человека никто не знает в лицо, даже сам Катэн-хан.
Ажару надоели намеки, и он, прекратив жевать, недовольно пояснил:
- Много что говорят. И не только Катэн-хан, но и другие люди, которые нанимали этого человека, никогда его самого не видели.
- А ты откуда знаешь? - ободрился Кайсар.
- Да вся степь это знает. Только мне кажется, что все это брехня собачья. Нет никакого "волка". Все это сказки. А если не веришь, вон, спроси у девчонки, - и он кивнул в сторону девушки, - она наверняка тебе расскажет про Каменного Волка больше историй, чем ты слышал за всю жизнь.
Айсулу покраснела от неожиданного внимания:
- А я думаю, что все это - правда, и мое сердце мне говорит, что этот человек среди нас, только я не знаю, кто.
- А может, это ты? - заявил Кайсар.
- Почему я?! Я девушка!.. - запротестовала Айсулу, захлебываясь словами.
- Правильно, - не унимался тот, - ты не "волк", ты - "волчица". А что, - такое бывает.
- Нет. Не бывает, - упорствовала она.
В это время Ажар закончил свою трапезу и, не обращая внимания на словесную перепалку, поведал им свою историю.
- Значит так. Меня зовут Ажар. Я начальник личной охраны великого Катэн-хана в мирное время и темник в военное… Хану служил исправно и преданно до последнего дня своей службы…

Рассказ Ажара
В кочевье у Катэн-хана все шло своим чередом. Ажар, не спеша, обходил свои посты, проверяя нукеров.
До него донесся звук конского топота. Он поднял глаза и увидел, что, пересекая окраину поселения и лихо передвигаясь среди юрт, к нему скачет один из дозорных. Спрыгнув с коня, он объявил Ажару неожиданную новость:
- Монголы! - крикнул он, запыхавшись.
- Войско? - спокойно спросил Ажар, внутри напрягаясь.
- Нет. Посол от Бату-хана и десять татар личной охраны. Татары все важные…
- Кто посол? - поинтересовался темник.
- Тугрул.
- Опытный лис. А кто в охранении?
- Трое дозорных из пограничного разъезда, шесть человек с послом двинулись.
- Надо было просто дорогу показать. Их шесть, ты седьмой, на разъезде трое осталось. - В тот момент он был не в себе от такого поступка дозорных.
- Нехорошо получается. Ты со мной согласен?
- Согласен, - испуганно выдавил дозорный.
- Ну так иди и распорядись, чтобы юрту приготовили. Людей к котлам, как полагается, а когда все приедут, бери своих овец и веди стадо в дозор. Пошел! - Повторять было не к чему, и дозорный побежал выполнять приказ.
Ему было ясно: если Ажар с такой злобой цедит слова, то явно они сделали что-то не так. Ажар быстро вошел к Катэн-хану и коротко пересказал услышанное. Хан сидел молча, опершись одной рукой о согнутое колено. Внешне он никак не выдавал своей тревоги или радости, лишь глаза его, без того узкие, прищурились еще сильнее, отчего стали походить на глаза волка в проливной дождь.
- Знаю, знаю, зачем приехали, - протянул устало хан и, немного подумав, добавил: - Позови двух нукеров посмышленее и скажи им, чтобы поддерживали меня, как если бы я был болен. - Еще помолчав, он добавил: - Негоже выставлять свой блеск и здоровье напоказ алчным монголам, а то, глядишь, у них аппетит разыграется. Иди и скажи, чтобы одежду мне принесли попроще.
Ажар, выслушав своего хозяина, молча вышел и исполнил все, как было велено. Он быстро растолковал двум нукерам, что от них требуется, и вдруг снова услышал голос Катэн-хана. Хан громко приказал телохранителю, чтобы он позвал Ажара, но тот, перехватив этот приказ, сам вошел в ханскую юрту, на пороге почти столкнувшись с телохранителем. Хан поднял на Ажара свои уставшие глаза.
- Не вовремя мой писарь оставил этот мир. Найди грамотного человека, чтобы писать мог и молчать умел.
- Дочь сотника.
- Что дочь сотника? - не понял хан.
- Говорят, дочь у старого сотника грамоте обучена, - пояснил Ажар. - Я сам ее не видел, но сейчас за ней пошлю.
- Пошли, и пусть скажут, что за услуги отблагодарю. - Усмехнувшись, добавил: - Нынче за так и жена не приласкает. Иди!
Выйдя вновь на свежий воздух, Ажар отправил человека за дочкой сотника, а сам пошел к гостевой юрте.
Через некоторое время он увидел, как хан, поддерживаемый нукерами, вышел из своего восьмикрылого шатра и направился в юрту для гостей, всю дорогу прихрамывая, чем немало удивил свой народ. Ажар понял, что хозяин вживается в роль, но объяснять это никому не стал, да и не их это дело.
Еще через некоторое время, когда костры уже вовсю горели под трехногими котлами, показался небольшой отряд. Это был Тугрул с татарскими князьями. Приближенные люди Катэн-хана толпились здесь же, возле юрты. Они должны были встретить прибывших и зайти в юрту только после гостей.
Ажар постарался удалиться в тень, чтобы не мозолить глаза кому не надо. Он вообще предпочитал быть подальше от людского внимания. Но из десятка людей, которые стояли, заслонив Ажара, зоркий Тугрул выхватил именно его, и, так как знал его лично и уважал как воина, равного себе по храбрости, он незаметно кивнул ему головой, и Ажар ответил тем же.
После того как все вошли в юрту, он остался снаружи и стал прохаживаться несколько в стороне от нее. Рядом находился Берке, которому было всегда все известно.
Ажар остановился, потому что заметил нукера, посланного к сотнику за его дочкой. Девушка шла рядом с охранником по направлению к ханской юрте. Темник махнул рукой своему нукеру в знак того, чтобы он отвел ее в западное крыло, где у хана на резном столике стояла чернильница с перьями и бумагой. Он попытался рассмотреть ее лицо, но дело шло к вечеру, и закат, бивший в глаза, не позволил ему это сделать. Повернувшись к Берке, он спросил:
- Ты слышишь разговор в юрте?
- Нет, - удивился тот, завертев головой.
- Так иди послушай. Или я буду этим заниматься?
- Понял, - бросил на ходу Берке и, обогнув гостевую юрту, пропал с глаз Ажара.
Спустя какое-то время полог юрты распахнулся и оттуда вышел Катэн-хан с нукерами. После того как полог снова опустился, хан оттолкнул нукеров и быстро зашагал к своей юрте, на ходу посмотрев на Ажара, что означало немедленное следование за своим господином. Темник махнул рукой своим людям:
- Огня! - И охрана тут же осветила хану дорогу.
Было уже темно, и, хотя Катэн-хан шел очень быстро, Ажар все же рассмотрел свиток письма в его руке, чехол которого был желтого цвета, так хорошо знакомого всем, кто живет и ходит по этой степи.
- Девушка здесь? - спросил хан, входя в западное крыло своей юрты.
- Здесь, - коротко ответил темник и тут же получил новое распоряжение хана.
- Сургуч, - потребовал он.
Ажар повернулся к одному из нукеров.
- Сургуч. Быстро! И плошку разогрейте как надо. - После чего он встал у входа и принялся наблюдать, как народ суетился у котлов, а охранник бегал от костра к костру с железной плошкой, для того чтобы посильнее ее раскалить.
Нукер понимал,что если сургуч застынет в плошке, не успев упасть на пергамент, то хан этой плошкой разобьет ему голову, а то, что начнет хан, обязательно закончит Ажар.
Люди чувствовали в воздухе напряжение, которое исходило сейчас от великого хана. Чувствовал это и Ажар, поэтому не стал входить в юрту, где сейчас хану читали письмо, - тот его не позвал, а раз не позвал, значит так надо.
Через некоторое время, которое показалось темнику вечностью, хан резко вышел из юрты и направился к гостям. Теперь Ажар заметил в руках хана письмо в черном чехле с золотым беркутом на шелке и понял, что это ответ. Так же молча и быстро хана проводили до юрты и так же, взяв под локти, помогли войти внутрь.
Не прошло и пяти минут, как он снова появился и, подойдя к Ажару, сказал ему тихо, но твердо:
- Скажи Берке, пусть объедет все посты и скажет им, чтобы завтра, как только гости отбудут, готовили кочевье к большой перекочевке. Когда письмо придет по назначению, мы будем уже так далеко, что клешни батыевских скорпионов не дотянутся до наших стремян. - Последние слова он сказал скорее себе, нежели Ажару. - Смотри здесь за всем. Пусть едят, отдыхают, а завтра солнце встанет, новый день придет.
- Да, великий, - послушно ответил Ажар, лицо его не дрогнуло, хотя распоряжение о перекочевке его очень удивило, но, привыкнув доверять мудрости Катэн-хана, Ажар не стал задавать лишних вопросов. Он пошел за Берке, не решаясь, однако, окликать его, дабы не нарушать тишину ночи и не портить беседу гостям.
Неожиданно к нему подошел один из его подручных людей и стал что-то говорить. Ажар все внимательно выслушал и переспросил:
- Это точно?
- Так и было. А потом они ржали, как кони, - с жаром добавил лазутчик.
Ничего более не спрашивая, Ажар резко развернулся и вошел к великому хану. Когда он пересказал услышанное, хан посерел. Ажар ничего не утаил: и о том, что ханы, в обход Катэн-хана, решили выставить своих воинов наглому чингизиду, и о том, что не верят в силу великого, и даже о той шутке с головой Катэн-хана на монгольской пике. Катэн-хан встал.
- Жалкие псы. Они думают, что если лягут под Бату-хана, то целее будут. А то, что наши джигиты оставляют свои головы на чужих землях, это их не тревожит. Значит, если Бату-хан получит мое письмо с отказом, то они выдадут меня монголу. Это так?
- Так, великий хан. Как только узнают о перекочевке, то тут же поднимут бунт. Они говорят, что Катэн-хан уже старый и не опасный, а Бату-хан молод, свиреп и злопамятен.
- Отмени приказ о перекочевке и скажи, чтобы молчали. Утром проводим гостей, а к вечеру сломаем хребты всем сучатам, у которых прорезались зубы. - Хан отвернулся к стене, а темник вышел из юрты и направился прямо в ночь.
Мысли Ажара работали быстро, за своего господина он сломал бы хребты не только жалкой кучке изменников, но и всем, кто имел тавро предателей.

У костра
- Так значит, это тебе Тугрул головой кивнул? - спросил Кайсар, вытягивая ноги.
- Мне.
- Что же теперь с теми ханами стало?..
- Конец им всем еще вчера пришел, - спокойно пояснил Ажар, подкладывая ветки в костер. - А может, и нет…
- Неужели все это правда? - удивилась Айсулу, вытаращив испуганно свои синие глаза.
- Где мясо? Нет мяса, - заворчал глухой старик, обиженно глядя в пустую чашку.
- Дай ему еще, а то он не уймется, - раздраженно проговорил Кайсар, с неприязнью взирая на старика.
Девушка быстро взяла чашку и ловко налила старику похлебку, не забыв бросить туда три куска мяса.
Ажар наблюдал за действиями девушки, думая о том, что было бы жаль убивать это создание, если окажется, что она подослана ханом.
Айсулу, почувствовав его взгляд, вся съежилась от страха и неприятного ощущения. Она много раз слышала от людей и своего отца, что начальник охраны Катэн-хана - человек себе на уме. Его боялись храбрые воины, не говоря уже о простых смертных. "И если кто из них и есть Каменный Волк, то это, конечно, злобный темник", - думала девушка.
В ее душе стала зарождаться ненависть к этому человеку. А то, что красота и статность Ажара сочетались с его лютым сердцем, то этот факт еще больше возмущал ее и даже вызывал в ней отвращение. Но сейчас ее возмутило то, что она поймала его взгляд: джигит откровенно разглядывал ее ноги и всю ее фигуру.
Айсулу передернуло, но, совладав с собой, она решила успокоиться и дождаться того момента, когда этот "зверь" поймается на своей собственной лжи. Но сам "зверь", похоже, ничуть не волновался. Чего не скажешь про Кайсара. Было видно, что внутренне он весь напрягся, а глаза все время следили за Ажаром и руками Айсулу, особенно когда она разливала еду по чашкам.
- Твоя очередь, - заявил Кайсар девушке, оторвав ее от девичьих волнений.
- Хорошо, - постаралась спокойно ответить она. - Меня зовут Айсулу. Я дочь бывшего сотника Катэн-хана и та самая девушка, которая писала ответное письмо Бату-хану…

Рассказ Айсулу
По селению Катэн-хана разливались звуки домбры. Это молодые юнцы соревновались в метком слове, пытаясь подражать настоящим акынам. Вдруг струна взвизгнула и тут же замолчала. Мимо проехал отряд дозорных с поднятыми пиками, а за ними, на саврасом коне, монгол в сопровождении татарских воинов. Татары были одеты богато в отличие от монгола, который был облачен в простые доспехи.
Самый молодой из певцов вскочил на камень и радостно объявил:
- Посол к нашему хану! Той будет!
- Ты дурак, однако, - урезонил его старший.
- Почему? - не понял парень.
- А потому. Пику в руки, на коня посадят, и будет тебе той с кровью в горле вместо кумыса.
Все молча кивнули головами, понимая, о чем идет речь, и, хлопнув ладонью друг друга по плечам, разошлись каждый в свою сторону. Только молодой парнишка так и остался стоять на камне, вертя во все стороны головой и не понимая, что все это значит.
А в это время старый сотник сидел в своей маленькой юрте и урчал от удовольствия. Он всегда так делал, когда его любимая и единственная дочь массировала ему больную шею, втирая в старые раны целебную мазь. Это была очень красивая и юная девушка, чей бронзовый цвет кожи в сочетании с голубыми глазами выдавал в ней полукровку. Под суконным халатом угадывалась прекрасная фигура, очерченная самой природой. Она вобрала в себя самое лучшее из кровей Азии и Руси. Такую, увидев однажды, вряд ли уже забудешь.
- Только из-за тебя по земле хожу, а так бы давно глаза закрыл.
- Ну зачем вы так, отец.
- Ладно, это я шучу, - успокоил старик свою дочку. - Пятнадцать лет назад ударили, а болит до сих пор, - удивлялся сотник. - Тяжелые булавы у этих урусутов, а топоры еще тяжелей.
- Больше наших? - поинтересовалась дочь.
- Наши?.. Наши рядом с теми топорами просто топорики. А вот мечи у них так себе, не для сечи, плохие мечи и луки жидкие.
- А монгольские? - не унималась Айсулу.
- И монгольские тоже слабые.
- А почему так?
- Не знаю. Может, из-за формы.
- А какой лук считается тугим? Может, тот, который панцирь пробивает?
- Нет. Панцирь любой пробьет. Тугой лук - это когда в трехслойную кольчугу как в масло входит.
- А почему тогда все люди эти кольчуги не надевают?
- Кольчуга слабый лук держит, меч держит, а удар булавы или топора держать не может, только кости трещат. Поэтому умудренные воины поверх трехслойной кольчуги еще и панцирь надевают.
- Сложно это все, - вздохнула девушка.
- На то оно и есть искусство оружейных дел, так что на все твои вопросы я ответить не могу. Я был воином, а не оружейником. И вообще, не знаю, пригодится ли тебе это в жизни, но запомни, что по доспехам и оружию можно определить силу, выносливость и мастерство воина. Если меч короткий и вместо стальных доспехов у человека кожаный панцирь, то добра от него не жди, потому как ловок такой батыр, дерзок духом и уверен в себе.
- Я бы не хотела быть воином.
- Девочка моя, а тебе и не надо быть воином, ты будешь матерью моих внуков, - ласково успокоил ее сотник.
В это время за стеной юрты послышались женские голоса.
- Говорят, монголы приехали.
- Не монголы, а татары.
- Какая разница, их там не разберешь.
- Зачем же они приехали? - вступил третий голос.
- Ясно, зачем, - наших джигитов под пики ставить, как будто своих мало.
- Мало, конечно, мало. Внук-то, говорят, тоже кровожадный, весь в деда пошел. Такой же ненасытный до чужого добра, одно слово - зверь, вот ему все и мало.
- Видно, правду люди говорят, что рыжая кровь теперь у Бату по жилам течет.
- Тихо вы! - урезонил их мужской голос. - Там без вас разберутся.
За юртой все стихло, было похоже, что после вмешательства мужчины, в голосе которого сотник узнал своего соседа, женщины разошлись. Все это слышали отец и дочь, поэтому сотник встал и обратился к дочери:
- Пойду, посмотрю, что там делается, и сразу же назад.
Когда он вышел, Айсулу стала прибирать в юрте, и, добравшись до оружия отца, она с трепетом стерла с него пыль.
Доспехи и оружие отцу ее достались от деда, а тому, в свою очередь, от своего отца. Поэтому они являлись гордостью и семейной реликвией. Она чувствовала, что эти доспехи видели больше, чем она за всю свою жизнь, и были свидетелями таких событий, которые даже в мыслях трудно представить.
Так уж повелось в степи, что ты можешь быть бедным человеком, но если ты при этом воин храбрый и умелый, то обязательно заслужишь славу и уважение среди своего племени. А если у тебя табунов тьма, на стене дорогие доспехи висят, но ты не знаешь, с какого конца меч держать, то будь уверен, что твой удел - шевелить тяжелыми перстнями и жить в полном достатке. Но не рассчитывай, что кто-нибудь и когда-нибудь под этим небом будет тебя уважать и считаться с твоим мнением. Таков порядок у кочевых народов, и Айсулу это хорошо усвоила от отца, впрочем, как и все живущие на этой земле.
Только она поставила на место оружие, как в юрту вошел отец, а за ним ханский нукер, гремя стальными бляхами. Айсулу очень удивилась, и, широко раскрыв глаза, она смотрела то на отца, то на стражника. Но отец ее успокоил:
- Не волнуйся, доченька. Это Катэн-хан прислал человека за тобой, чтобы ты им грамотой своей помогла. Монголы, видишь ли, всегда послания свои на бумаге пишут, видно, для пущей важности, словно языка у них нет. Так ты прочитай, что надо, напиши ответ и вернешься обратно. Хан сказал, сладости тебе даст, да и честь добрая. Ты не волнуйся.
- Я не волнуюсь, отец. Надо так надо, - понимающе согласилась дочь.
Нукер проводил девушку через селение и завел ее в одну из юрт восьмикрылого шатра.
Оставшись одна в юрте, она огляделась и увидела, что вокруг не было ничего лишнего. Резной столик китайской работы с бронзовой чернильницей, рядом с которой находились перья и бумага. Возле столика на низкой подставке стоял поднос, полный разных сладостей из старых городов. У стены разместились сундуки, на которых стопками были уложены одеяла, застеленные большими коврами. Видно, что здесь хан решал свои дела, вдали от лишних глаз и ушей.
Послышались шаги в проходе между "крыльями", и в юрту вошел Катэн-хан. Увидев его, девушка вся напряглась. Хан был один.
- Как твое имя? - с ходу начал он, не глядя на нее и разворачивая при этом письмо Бату-хана.
- Айсулу, - ответила она тихим голосом.
- Как? - переспросил хан, подняв на нее свои холодные глаза.
- Айсулу, - уже громче повторила она.
- Красивое имя, и сама красивая. Ты грамоте обучена?
- Да.
- Возьми письмо и читай.
Девушка быстро подошла к нему и, взяв письмо, стала громко и отчетливо читать, но, слушая ее, Катэн-хан невольно представил голос Бату-хана.
"Славы тебе и здоровья, брат мой!
Приветствую в лице твоем вождя двенадцатистрельного племени. Я знаю, что ты всегда поддерживал меня во всех начинаниях словом и силой в сто тысяч рук. Нынче же белый конь встал над моими улусами, и голова его смотрит на запад. Пришел день, когда мы должны сдвинуть землю под ногами дальних народов, как завещано нам предками. На раздел добычи люди твои в обиде не будут. Получат все, что полагается им по руке твердой. С походом, брат, не тяни в угоду себе же. И потому прошу поставить до семи тысяч под пики с каждой стрелы твоей и припасов в следующих единицах…"
Дальше пошло перечисление всего того, чем снабжают войско. Хан слушал все это до тех пор, пока у него не перекосилось лицо от внутренней боли возмущения, и он коротко отрезал:
- Хватит. Понятно и так. Он бы еще попросил, чтобы я младенцев в седла посадил.
Катэн-хан знал, что, когда "Монгол" просит, это все равно, что он приказывает, и в этом они были похожи. Айсулу растерянно смотрела на хана, держа в руках недочитанное письмо. Хан подошел к ней и, взяв послание, посмотрел на текст. В конце этого текста вместо подписи стояла печать Бату-хана. Это был кречет в обрамлении четырех драконов, ползущих по кругу.
- Садись за стол и пиши, - приказал ей хан, усаживаясь на сундуки.
Нервно массируя одной рукой свой воспалившийся висок, он продиктовал ей следующее:
"Слава и честь тебе, брат!
Зная твои великие замыслы, я не сомневаюсь в исходе твоих походов. Много раз мой народ сражался под тугами твоего Великого Предка, но пришло время делать выбор. Мои люди устали гонять коней на чужие территории. Военная добыча не стоит потерянных сыновей моего племени. Когда прочтешь это письмо, умерь свой гнев в память о сложенных головах моего народа, ради славы белого кречета. Да пребудут в сердце твоем рассудительность и холодный ветер".
- Все, достаточно. Ты написала?
- Да. Сейчас присыплю, - ответила Айсулу, обработав текст отборным песком из серебряной песочницы.
Хан взял письмо и, скатав его в трубку, обвязал несколько раз шелковым шнуром. На его зов вошел нукер с раскаленной плошкой и пролил сургуч на стык свитка, куда указал хан. После того как великий хан припечатал сургуч своим перстнем с изображением беркута, он завернул в принесенный чехол письмо и обратился к девушке:
- Кушай сладости, они твои. Тебя здесь никто не потревожит, но меня дождись. Как приду, получишь подарки и отнесешь отцу кое-что. Понятно?
- Да, понятно, - ответила она.
Хан повернулся и вышел из юрты. Айсулу обрадовалась, что все так просто закончилось и за это столько сладостей в награду.

У костра
- Смелый шаг, - удивился Кайсар. - Самому Бату-хану отказал.
Пришло время удивиться Ажару:
- Ты так говоришь, словно Бату-хан сам Сульдэ.
- Не Сульдэ, но все же Бату-хан.
- Бату-хан… Чингиз-хан… какая разница, и пусть воевали бы сами раз удаль распирает.
- Странно, что это говорит темник, - недоумевала Айсулу.
- Темник не человек, что ли?
- Я так не сказала.
- Ты не сказала, ты так подумала. Раз темник, по-вашему, то, значит, война и сеча, но это не так. - И он замолчал.
Молчали все, и в этой тишине было слышно, как глухой старик, желая устроиться удобней на ночлег, постоянно ворочается в своем тряпье.
Первая, как всегда, не утерпела Айсулу.
- Ну, с письмом понятно. Но интересно знать, что дальше было там, в гостевой юрте?
Так как Ажар в юрту не заходил, то он повернул голову в сторону Кайсара и вопросительно на него посмотрел.
Рассказ Кайсара
Трапеза продолжалась. Кумыс, мясо, дичь - все это мелькало вперемешку с китайским питьем, от которого разговор становился все громче, а на душе делалось все веселей.
Кайсар, разговаривая с Тугрулом, случайно увидел краешком глаза голову Берке, который выглядывал из-за полога и делал ему знаки. Зная, что Берке не праздный человек, Кайсар принял эти знаки очень серьезно, но ждал момента, чтобы покинуть дастархан непринужденно и легко.
- Ну, где там эти фазаны?! Вы что там, замерзли, что ли?! - крикнул он людям у котлов.
- Эй, Кайсар, так ты еще и фазанов приготовил?! Вот это угощение!
- А как же иначе, все лучшее гостю, вот только этих бездельников надо подогнать.
Это было сказано Кайсаром очень естественно, поэтому все продолжали шутить и разговаривать, когда молодой хан вышел из юрты.
У входа было светло от двух факелов, стоящих на треножных подставах, к тому же рядом с юртой горели четыре костра, на которых готовили мясо и степную дичь. Так что недостатка в освещении не было. Рядом с одним из костров стоял Берке, и Кайсар подошел прямо к нему.
- Что случилось, Берке?
Вместо ответа Берке молча достал из-за спины письмо, зачехленное в черный шелк. Оно было точно такое же, как то, что сейчас лежало рядом с гутулами Тугрула.
- Что все это значит? - недоумевал Кайсар.
- Этим письмом ты должен подменить то, которое ранее было вручено Тугрулу, - таков приказ нашего достопочтенного хана.
- Ты уверен? - заколебался Кайсар.
Берке развязал золоченые ленты и сдернул наполовину чехол, показывая сургучную печать на письме.
- Узнаешь? Есть только один человек на земле, кому принадлежит этот перстень, и этот человек - великий Катэн-хан. - Сказав это, он снова зачехлил письмо и передал его молодому хану.
Кайсар взял письмо и, положив его за пазуху, не преминул при этом отметить:
- Я думаю, вы знаете, что творите.
- Нет, Кайсар, думает пусть он, а мы должны делать, и лучше будет, если у нас это получится.
- Ладно, Берке, только придержи язык и не забывай, с кем говоришь, - обозлился хан.
- Ты не обижайся, Кайсар-хан, не для себя стараюсь, лучше скажи, как нам это провернуть.
Кайсар некоторое время молчал, после чего его осенила нужная мысль.
- Дело не простое, но выход есть, и он, как я думаю, единственный, который может сработать. Сделаем так: твои люди разнесут по гостям маленькие подносы для фазана, а после этого ты внесешь саму дичь, но не как обычно - на нескольких подносах, а на одном большом, но сделать это надо шумно. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Да, я понял, - кивнул Берке, внимательно слушая.
- После чего ты подашь поднос с противоположной стороны от нас, а именно Тугрулу, другие меня не интересуют, пусть сами встают, это даже лучше. А теперь слушай внимательно. Ты подашь ему поднос так, чтобы он не смог достать его с места и ему пришлось бы тянуться через весь достархан. Но держи поднос не слишком высоко, иначе он встанет с места, а это значит, что он возьмет с собой письмо. Мне нужно, чтобы он встал на одно колено в тот момент, когда будет брать фазана. И, осознавая близость письма, он оставит его на месте, и в то же время он не будет видеть его какое-то время, а мне это и нужно. Будь осторожен и на меня в этот момент не смотри, потому что если Тугрул поймает твой взгляд, то он вспомнит про меня, а значит, и про письмо. И если он мне на месте голову не снимет, то утром это сделает мой брат. Я надеюсь на тебя, Берке. - Сказав это, Кайсар пошел обратно в юрту.
Через некоторое время после их разговора, когда Кайсар уже сидел с гостями, наблюдая, как татарин Нохой ловко отбивается от всевозможных шуточных нападок, вошли двое из тех, кто суетился возле костров, обжаривая дичь.
Они проворно разнесли подносы по гостям и тут же удалились, а немного позже вошел улыбающийся Берке, неся большой поднос, на котором целой горой красовались румяные фазаны. Юрту тут же заполнил аромат жареной дичи.
Послышались голоса одобрения со всех сторон:
- Ай! Какой запах!
- Кайсар, ты убить нас хочешь, не поднимая меча?
А тот, в свою очередь, переждав череду похвал, высказал свое мнение по поводу убийства "гостеприимством":
- Убить гостя сытной едой - дело благородное. Не так ли?
- Правильно. Хорошо сказано, - согласились гости.
А в это время Берке подошел к дастархану с подносом в руках и встал прямо против того места, где сидел Тугрул. Их разделял лишь дастархан и один шаг. И Берке, набрав воздух в легкие, зычным голосом выкрикнул всего два слова. Но обычно после этих слов начинали говорить великие люди. Так раньше после этих слов говорил грозный Темучжин, сейчас после этих слов отдает свои приказы Бату-хан, а в этой части необъятной степи после этих слов приказывает великий Катэн-хан.
- Внимание и повиновение!
И так как все сидящие в юрте были людьми военными, то они машинально подчинились магическому кличу. Все опешили от неожиданности и сидели молча как завороженные. Было такое впечатление, что тишина, словно хлопок, рванула воздух, и гул разговоров стих не только в юрте, но и за ней. А Берке, шайтан его забодай, стоял с подносом в торжественной позе, мысленно умирая от смеха.
Упившись всласть своей шуткой, он вдруг заулыбался и, обведя всех взглядом, спокойно проговорил:
- Я же пошутил, а вы так напряглись, что воздух звенит.
После этого раздался взрыв хохота.
- Вот же плут…
- А я чуть не подавился… - послышались голоса со всех сторон.
Но Берке, не давая опомниться, заговорил очень быстро и громко, как торговец на базаре, предлагающий свой товар:
- Вы наверняка себя спрашиваете, а почему это Берке принес всех фазанов на одном подносе? А я вам отвечу: дело в том, что существует древний кипчакский обычай, где самым уважаемым гостям подают поднос судьбы, и на этот поднос ставят столько дичи, сколько сидит гостей за дастарханом, хозяева не в счет. Но это непростая дичь, потому что в одной из птиц спрятано волчье сердце, заговоренное самым сильным шаманом, а волк убит лучшим беркутом нашей степи. И тот, кому достанется фазан с волчьим сердцем, будет неистребим в бою, и сталь каленая пробить его не сможет, и глаз черный счастливцу не помеха. Только одно условие: этих фазанов нельзя раздавать хозяину или передавать из рук в руки, каждый должен взять его собственными руками, только тогда жребий считается действительным. Желаю всем удачи, испытайте судьбу! - Сказав это, Берке сделал один шаг вперед и протянул поднос Тугрулу, нависнув над дастарханом.
Все это он сделал так, как ему сказал Кайсар. Поднялась суматоха, все повскакивали с мест с одобрительным гулом и устремились к подносу за своим счастьем. Тугрул не был исключением и поступил именно так, как предполагал Кайсар. Он встал на одно колено, не сходя с места, и этого было достаточно. Берке в это время улыбался и всех подбадривал, наблюдая, как фазаны тают на глазах. Он не смотрел, что происходит под коленом Тугрула, как и говорил ему молодой хан. А там уже ничего не происходило, потому как все уже давно произошло и первое письмо перекочевало к Кайсару, а второе оказалось на его месте.
Все одобрительно хвалили этот обычай, а так же Кайсара за то, что он вспомнил о нем. Гости ломали фазанов, пытаясь найти сердце, когда вдруг Нохой радостно закричал, поднимая вверх заветную находку:
- Смотрите, смотрите, к кому судьба благосклонна! Вот на чьей стороне правда! - После этих слов он тут же с радостью съел волчье сердце.
Гости очень оживились, и со всех сторон сыпались шутки и похвалы. Видно было, что всем действительно понравился этот обычай. Застолье продолжалось.

У костра
- Я, конечно, знал, что Берке - малый не промах, но что он такой лис матерый, я не предполагал, - удивлялся Ажар.
- Значит, плохо ты своих людей знаешь, - не преминул подковырнуть его Кайсар.
- Мое дело приказы ему отдавать, а проверять их выполнение не входит в мои обязанности, да и времени на это не бывает. И все же мне интересно, что бы Тугрул сделал, если бы поймал тебя на подмене?
- Честно говоря, я не знаю. Но зарубить бы не посмел, все же обычай не позволяет, а вот к хану он бы меня отвел с жалобой и просьбой разобраться и наказать. Ну а братец мой после публичного обвинения приказал бы казнить за измену.
- Это опасные игры.
- Я знал это, только выхода не было.
- Это уж точно, - согласился Ажар.
Все замолчали, думая каждый о своем. Костер мирно потрескивал свежеподброшенными ветками. Неугомонный старик все время ворочался и тихо бормотал что-то про камень, который не дает ему уснуть своими сказками, и про деревья, которые слишком громко поют насмешливые песни о его жизни.
- А вы знаете, что было написано во втором письме? - спросила их девушка.
Ажар отрицательно покачал головой и только, Кайсар же очень удивился.
- Откуда мне знать. Где бы я его прочитал, на ходу, что ли? Ты думай иногда, что говоришь.
- А что там было? Расскажи… - предложил Ажар.
Девушка, поймав его взгляд, неожиданно для себя смутилась, но вскоре она успокоилась и, взяв себя в руки, стала тихо рассказывать.
- Я была в юрте одна, когда вдруг появился Катэн-хан…

Рассказ Айсулу
Сидя в юрте, Айсулу с большим удовольствием ела сладости, которые ей поставили по распоряжению хана. Вдруг где-то в проходах между юртами она услышала голос Катэн-хана:
- Девушка еще здесь?
- Да. Она в юрте, - послышался голос охранника.
- Приготовь сургуч, он мне понадобится, - хмуро промолвил хан, входя в юрту. - Айсулу! - позвал он ее.
- Я здесь, - с трудом отрываясь от сладкого, проговорила она и вышла из-за шелковой занавеси.
- Ты что там делаешь? - не глядя на нее, спросил хан, думая совсем о другом.
- Я, я ела, - тихо прошептала девушка.
- Что?.. А, ела, - придя в себя, повторил хан, но уже более земным голосом. - Ну и молодец, правильно, это я для тебя поставил, хоть все съешь, но прежде бери перо с бумагой и пиши.
Айсулу снова села за низкий столик.
- А что писать?
- Пиши то же самое.
И он стал ей диктовать:
"Мир дому твоему!
Приветствую тебя, великий Каган всех монголов и племен. Замыслы твои велики, как дух твоего народа, и видит небо, я знаю, что крылья кречета твоего бросят тень на все вечерние страны. И, веря в правоту всех твоих дел, я заранее соглашаюсь с великомудростью твоих поступков и не вижу причин, чтобы отказать тебе в твоей справедливой просьбе. Все, что ты просишь, я поставлю на коней под пики и вышлю тебе через десять дней. Это столько времени, сколько уйдет для спешных сборов. Сам я уже стар, но сердце мое будет в походе. Да пребудет с тобой слава твоя".
По узору толстой кошмы пробежала большая фаланга и остановилась прямо перед ханом. Паук ощетинился передними лапами и даже не думал сворачивать с пути.
Катэн-хан стоял с нахмуренным лицом и, думая о чем-то далеком, смотрел, как свет от масляных светильников играет на длинных волосках фаланги.
Айсулу, ожидая дальнейшей диктовки, наблюдала за ханом и недоумевала, что же интересного он увидел в этом насекомом.
- Кругом паучье, - с ненавистью прошипел Катэн-хан и, подняв ногу, с силой ее опустил, да так, что пыль с кошмы подлетела. Раздался противный хруст, и хан, стоя на фаланге, медленно поднял голову и, глядя через стену своей юрты, устремился мыслями куда-то в нереальную даль. Но, может быть, эта даль была нереальна для других, тогда как для него она, возможно, была тем будущим, к которому он не хотел идти. Так или иначе, но в его глазах стояла такая тоска, что, казалось, он сейчас закричит от дикой безысходности. Айсулу, не понимая, в чем заключается его боль, но, все же чувствуя, что с ним происходит что-то страшное, невольно пожалела его. Катэн-хан повернулся и посмотрел в ее глаза, но смотрел он так глубоко, что ей стало не по себе. И словно прочитав там ее мысли, он сказал:
- Ты меня не жалей, меня жалеть нельзя, потому что сам я никогда никого не жалел и тебе не советую. - И, немного помолчав, он спросил ее, но уже спокойным голосом: - Ты дописала?
- Да, все как вы сказали.
- Очень хорошо, - проговорил он, растягивая слова, и зашагал по юрте из конца в конец.
Потом он позвал человека с сургучом, и когда тот вошел с раскаленной плошкой, хан приложил к письму свой трехпалый перстень.
- Принеси чехол под моим гербом, такой же, как и в первый раз, - приказал он нукеру, и через несколько секунд охранник принес шелковый чехол черного цвета.
Хан, не спеша, натянул его на свиток пергамента и аккуратно перевязал его лентами.
- Айсулу, ты пока не уходи, а что-нибудь понадобится, ты у него попроси… сладости или кукол, ты проси, не стесняйся. - И, показав на нукера, у которого можно было что-нибудь попросить, он тут же вышел из юрты.

У костра
- Ну как?.. Ты попросила кукол? - поинтересовался Кайсар.
- У меня своих много.
- Я так и думал, - размышлял вслух Ажар. - Он пошел на все условия Бату-хана, для того чтобы эти волки не разорвали его на части и тем самым не поставили под удар монолитность народа. Мне кажется, он поступил мудро, перешагнув через свою гордыню. Значит, я не зря служил ему столько лет, он этого достоин.
- Я тоже многого достоин. И что я получил взамен за братскую верность? А я скажу вам, что: недоверие, ненависть и ко всем бедам еще и приговор. И каких волков ты имеешь в виду, Ажар?
- Я имею в виду всех ханов, - спокойно ответил Ажар, не обращая внимания на излишнюю горячность Кайсара, и следом добавил: - А ты у них самый главный.
У Кайсара от удивления вспыхнули глаза, затем они остановились на темнике и стали наливаться холодом. Вдруг он резко подскочил и выхватил свой меч, но Ажар ожидал этого, и вскочили они одновременно. И вслед за визгом вылетающих клинков тут же последовал их лязг.
Они даже не принимали никаких боевых позиций, просто обнажили оружие и тут же ударили.
Отскочив от костра, они вновь заработали мечами с невероятной быстротой, и это были люди, которые только что мирно беседовали. Вместо щитов они пользовались стальными наручами, они для этого годились, и когда Ажар с помощью немалого опыта уже стал налегать на Кайсара, Айсулу вдруг пришла в себя. Она вскочила с места и закричала изо всех сил:
- Внимание и повиновение! - это единственное, что пришло ей в голову.
Забияки тут же опустили мечи и застыли столбами, даже нищий старик проснулся. Когда до них дошло, что это проделки девчонки, они повернулись друг к другу с намерением продолжить то, что начали. Но она успела крикнуть:
- Я знаю, кто убийца!
- Кто? - опешили джигиты.
- Один из вас, - твердо заявила девушка.
- Говори! - в один голос приказали они.
- Мечи в ножны, все по местам, и я назову его имя, - почти торжественно произнесла Айсулу.
Они подчинились, смотря с подозрением друг на друга, двинулись на свои места и, сев лицом к лицу, выправили свои ножны так, чтобы быть готовыми ко всему. Айсулу тоже молча прошла на свое место и, растянувшись на траве, положила голову на лежащее седло, после чего с равнодушным видом уставилась на звезды.
- Говори, - проговорил Кайсар.
- Что говорить? - недоумевала девушка.
Но тут уже вмешался и Ажар:
- Как что… имя?..
- А я откуда знаю, мне, как и вам, это интересно.
До них, наконец, дошло, в чем дело, и они "заржали", как жеребцы в горячем гоне.
- Вот плутовка, лихо она нас, - не переставая смеяться, удивлялся Кайсар.
Она посмотрела на них очень серьезно, и в ее глазах был немой упрек, после чего она высказала его вслух:
- Неужели вы забыли, что слово дали: "Пока правда не выплывет, мечи не трогать"?
После этих слов они перестали смеяться.
- Да, нехорошо получилось, - замялся Ажар.
- В голову - кровь, мозги - набекрень, - согласился Кайсар.
- Это другое дело, - обрадовалась девушка, празднуя свою победу.
Она знала, что чем целее будут эти двое, тем целей она сама.
Ажар пристально посмотрел на девушку и отметил про себя, что природа не обидела ее ни умом, ни смекалкой, а это редкое сочетание с красотой.
Она вновь засмущалась, перехватив его взгляд. И это начинало ее злить, потому что она не понимала причины смущения перед этим человеком. А он только сейчас увидел, что она лежит на холодной траве, и неожиданно для себя вдруг совершил поступок, который, скорей всего, был продиктован скрытым порывом, нежели разумом.
- Возьми мою шкуру, у меня их две. - Сказав это, он бросил на ее ноги одну из волчьих шкур.
Пока эта проклятая шкура летела в воздухе, он уже кусал себе губы, жалея о содеянном. Айсулу сильно растерялась и только хлопала длинными ресницами. А Кайсар не знал, что сказать от возмущения.
- Что это?.. - пыхтел он.
- Что? - растерялся Ажар.
- Я знаю, что. Для начала ты решил приударить за ней, шкуру под нее стелишь, а потом, сговорившись, на меня насесть хотите?
Ажар подскочил, сильно краснея от стыда.
- Что я сделал? Шкуру ей дал, и что… да ведь холодно на голой земле, думай, что говоришь.
- Ишь ты, пожалел…. Она из лука стреляет не хуже меня, и меч, наверно, может держать, - не унимался Кайсар.
Айсулу уже хотела отдать шкуру обратно, но, видя, что Ажар не красный, а бордовый от стыда, она решила не добивать раненого зверя.
- Я возьму эту шкуру, я тоже человек и лежать хочу на мягком, не только вам все. А про сговор постыдился бы говорить, я тоже слово дала.
- Слово, слово, - ворчал Кайсар, садясь на место.
Ажар смотрел на нее, как на спасительницу, ведь вдвоем они могли запросто его на смех поднять. А девушка в это время лежала на его шкуре, и над ними вновь нависло неловкое молчание, которое, к великому облегчению Ажара, нарушил все тот же Кайсар.
- И все же, при чем здесь я? Неужели вы думаете, что это я подбивал ханов против своего брата?
- Я ничего не думаю, я говорю только то, что сам слышал.
- А что ты слышал? - полюбопытствовала Айсулу.
- Я ждал его возле юрты, как он мне и сказал…
И Ажар стал не спеша рассказывать.

Рассказ Ажара
Катэн-хан появился так неожиданно, что Ажар вздрогнул.
- Слушай меня внимательно, Ажар. Это письмо я даю тебе для того, чтобы ты сделал следующее, - сказал хан, вручая ему свиток. - Этим письмом ты подменишь то, первое, которое я вручил сегодня Тугрулу, только сделать это надо так, чтобы ни одна собака из его охранения об этом не пронюхала. Как ты это сделаешь, хану знать не надлежит, но если не выполнишь поручение… будешь степь ровнять. - Сказав это, он направился в свою юрту.
Ажар знал, что хан не шутит и в случае ошибки его действительно привяжут к коню. Не теряя времени, он поспешил к большим котлам, где суетились люди. Берке был где-то рядом, поэтому, выйдя на свет костров, он позвал его. Было видно, как от гостевой юрты отделилась тень и направилась к нему - это был Берке. Ажар сделал ему знак рукой, и они отошли в темноту. Оказавшись вдали от сутолоки, они заговорили в полный голос.
- Спрячь подальше, - посоветовал Ажар, вручая Берке свиток. - Это письмо написано великим ханом, как и то, первое, которое он сегодня передал Тугрулу. Планы изменились, и ты должен заменить первое письмо на то, что сейчас у тебя в руках. Я знаю, что в юрте с гостями сидит младший брат Катэн-хана. Кстати, как его имя?
- Кайсар.
- Да, кажется, Кайсар. Ты вызовешь его из юрты и объяснишь суть дела, пусть он посадит тебя рядом с Тугрулом, а там ты сделаешь все, как велено. Таков приказ великого хана. И запомни, Берке, если ты споткнешься, то я потеряю свою голову, после того как саморучно сниму твою, в этом я даю тебе слово. Ты меня понял?
- Да, - ответил Берке.
- Тогда выполняй. Я буду ждать тебя у Ерлана.
Берке направился к гостевой юрте, а темник пошел к своему другу, но по дороге он подал знак своим людям, выкинув при этом два пальца вверх. В тот же момент к нему подбежали два нукера, потому как все знали, что означает его жестикуляция.
- Глаз с него не спускать, - приказал темник, кивнув в сторону Берке.
Когда Ажар вошел в юрту Ерлана, тот очень обрадовался боевому другу.
- Ерлан, плесни кумыса, - с ходу попросил гость.
- Конечно, о чем ты говоришь!.. Ожидаешь кого-то?
- Да, человека своего, - ответил устало Ажар, усаживаясь на войлочный коврик.
- Все так же бегаешь? - спросил Ерлан, наливая в чашку кумыс.
- Сам видишь, - вздохнул Ажар, залпом опрокинув две чашки. Третью он поставил рядом с собой и, откинувшись к стене юрты, расслабился.
Только здесь он мог себе это позволить. Кумыс ударил в голову, и ему стало легче.
- А зачем Тугрул приехал? - поинтересовался Ерлан.
- Поход затевают.
- А помнишь, Ажар, бой под стенами старого города? Ты там с головным отрядом славно отличился, тебя тогда Бату-хан лично доспехами отметил, и я вижу, ты их до сих пор носишь. Да и Катэн-хан тобой всегда гордился. Ты ведь его любимчик. Я все помню.
- Ерлан, если ты уж такой памятливый, то ты должен еще помнить, как меня там чуть было на пики не подняли.
- Но не подняли же, так о чем горевать, тем более не с пустыми руками вернулись.
- А кому нужна эта добыча, я все равно один, как камень на дороге, даже к себе идти охоты нет, юрта пустая, если не считать старого раба, которого держу из жалости. А ты вон, табунщик главный, ведаешь всеми табунами великого, у тебя под началом сорок человек, живешь спокойно, жена красавица, дети-зайчата, все в мать, смотреть приятно, вот это жизнь.
- Странный ты, Ажар, у тебя под крылом вся охрана да под пиками десять тысяч, а ты мне завидуешь.
- Устал я мечом греметь, а насчет любимчика я так тебе скажу: он себя-то не любит, а ты говоришь - любимчик. Так и получается - хан устал, я устал, земля устала. А вот Бату-хан устанет, когда глаза закроет, я это точно знаю.
Они мирно беседовали еще какое-то время, пока не вернулся Берке. Ерлан, как полагается хозяину, сам налил ему кумыс. После того как новый гость осушил одну чашку, Ажар посмотрел на него вопросительно.
- Все сделано как надо, - просиял Берке.
- Молодец, - похвалил Ажар и, отблагодарив хозяина, стал откланиваться, объясняя, что им уже пора.
Ерлан знал, что Ажар человек занятой, поэтому лишних вопросов задавать не стал и лишь бросил на прощанье:
- Заходи, как время будет.
- Зайду, - уже на ходу ответил Ажар, направляясь к ханской юрте, и, обращаясь к Берке, сказал: - Ты пока свободен, но свободой упивайся где-нибудь поблизости.
- Понял, - коротко ответил Берке и тут же растаял в темноте.
Ажар, подойдя к восточному крылу, не останавливаясь, вошел прямо к хану. Тот как всегда сидел на лисьем ковре и задумчиво расставлял костяные бабки. Оторвавшись, наконец, от своих раздумий, он заметил Ажара.
- Ну, что скажешь?
- Все сделано, - доложил темник, и не успел ему хан и слова сказать, как снаружи послышался стук конских копыт, и через некоторое время перед ханом стоял человек, прибывший, как видно, издалека.
Он был махровым от пыли. Ажар посмотрел на него внимательно, но этот человек был ему не знаком. Возможно, это был один из тайных людей хана, выполняющий особые поручения. Прибывший был в замешательстве, стоит ли ему говорить при Ажаре, но хан, перехватив его взгляд, догадался, почему тот молчит.
- Говори, это мой человек, - приказал хан.
Незнакомец, поклонившись еще раз, подошел ближе и стал говорить.
- Я нашел этого человека, и он подтвердил, что твой брат был на сходке у Айдара.
- Он приехал один? - допытывался хан.
- Да, но почему-то с беркутом.
- А при чем здесь беркут, может, это знак был условный?.. Странный знак, такую тяжесть на руке носить, - озадаченно рассуждал Катэн-хан, явно чего-то не понимая.
- Я не знаю, при чем здесь беркут, но приехал он туда позже всех. Пробыл недолго, затем отбыл, а к вечеру все ханы разъехались и с каждым по десять верховых.
Хан встал, заложив руки за широкий пояс.
- Иди отдыхай, мои люди тебя накормят.
Гонец поклонился и вышел из юрты. Ажар стал догадываться, о чем здесь шла речь.
- Поторопился я со вторым письмом, - каким-то чужим голосом проговорил хан. - Теперь я понял, кто воду мутит, - рассуждал он сам с собой. - Был бы хоть волк зубастый, а то так себе, щенок сучий, а туда же, тяпнуть норовит. Паучье… - прошипел Катэн-хан, теряя самообладание. - Когда мы делаем не то, что нам велит сердце, мы делаем ему больно, а если сердцу часто бывает больно, то оно нас не задерживает на этом свете. Поэтому я сделаю то, что оно мне велит. Садись и жди меня здесь. - Сказав это, он вышел и направился к той юрте, где была Айсулу.
Ажар сел рядом с лисьей шкурой, провел по ней рукой и принялся спокойно расставлять костяные бабки так, как это делал Катэн-хан.

У костра
- Теперь понятно, почему он так меня ненавидит, - сокрушался Кайсар. - Я ведь, правда, к Айдару заезжал. Но я ведь там часто бываю. В тех местах лис много. Я не меньше был удивлен, чем сами ханы, когда их там увидел, но на вопрос о том, что они собираются делать, они хором мне ответили, что желают на сайгу охоту ставить. Они и мне это предложили, но я большую охоту не люблю, поэтому вежливо отказался и, выпив пару чашек кумыса, вскоре направился к тому месту, где лисы норятся, вот и все. Но теперь я точно знаю, кто моему брату на ухо шепчет и кто меня грязью обливает. Это одноглазый Барсбек, для сына своего старается. Сначала он хочет меня руками брата убрать, а после и до него добраться. Он ведь спит и видит, как его злобного волчонка на белом ковре поднимают. А братец и не ведает, что змею пригрел, а иначе давно бы свернул шею этому шакалу. Но, видать, Барсбек ему передает не лично, а через ханских людей, которым он свои песни поет. Я чувствовал, что с ханом происходит что-то неладное, а понять причину не мог. Теперь все ясно.
- А мне ничего не ясно, - сдался Ажар. - Чем больше узнаю, тем меньше понимаю. Одно лишь понятно, что нет Каменного Волка.
- Есть, я чувствую, что есть. Он среди нас, иначе бы мы не встретились на разливе. Три человека в одном месте посреди степи - это не может быть случайностью, - уверяла их девушка.
- Я тоже так думаю, - согласился Кайсар с подозрением в голосе.
Они стали смотреть недоверчиво друг на друга, и в воздухе вновь повисла колючая тишина. Эту тишину нарушил Ажар.
- Я вот что думаю, - и он направил свой взгляд прямо в глаза Кайсара. - Каким образом ты оказался так далеко от кочевья великого хана? Ведь ты сейчас с гостями должен быть, если, конечно, к тебе не поступило особое распоряжение. Или все же поступило?
- Не было никакого распоряжения. Вот ты сейчас сам сказал, что Берке по личному умыслу втравил меня в эту суматоху, а я ведь думал, что это приказ хана. Так что, если тучи собрались, это еще не значит, что дождь будет. Все было намного проще. - И Кайсар начал свой рассказ…

Рассказ Кайсара
После чрезмерного возлияния кумыса и китайского вина гости стали расползаться в разные стороны, ближе к стенам юрты, а добравшись до кереге, они падали на мягкие ковры и тут же засыпали.
Беседу теперь вели только двое. Кайсар уже сильно устал и сидел в ожидании, когда же монгол, наконец, заснет и даст ему отдохнуть. А Тугрул сидел с мутными глазами, пытаясь выговаривать слова.
И вот, заканчивая свою глубокую мысль, он поднял указательный палец вверх:
- …И не может иноходец Бату-хана сбиться с твердого шага, потому что… потому что… - Тугрул напрягся изо всех сил, - потому что у него монголи копытные, - закончил он, держа назидательно палец.
После чего закатил глаза и упал, разметав руки в стороны, будто сраженный в сечи. Тугрул хотел сказать "монгольские копыта", но сил на это у него просто не хватило.
Кайсар с трудом оттащил гостя на ковер, ближе к стене, и, накрыв его покрывалом, стал устраиваться сам. Вошедший нукер аккуратно прошел по юрте и потушил все светильники, кроме того, который висел над дверью.
И как бы ни гудело в голове у Кайсара от всего выпитого, он ворочался и никак не мог уснуть. Его очень беспокоило второе письмо. Он чувствовал, что хан затевает свою игру, и уже не на шутку стал опасаться за свою жизнь. Но все же он отогнал от себя дурные мысли, и, когда его стала одолевать дремота, ему показалось, что кто-то украдкой проник в юрту.
Он медленно повернул голову, чтобы рассмотреть пришельца, ошибки быть не могло, в центре юрты он увидел черный силуэт, который, постояв некоторое время, двинулся к спящим.
Было плохо видно, но Кайсар разглядел, что человек наклоняется к спящим, пытаясь кого-то рассмотреть. Он явно искал определенного человека. "А не его ли самого?" - пронеслась мысль в голове у Кайсара.
Между тем этот силуэт приближался к нему. Из-за того, что светильник висел за спиной у незнакомца, Кайсару были видны только очертания этого человека, но и по ним он сделал вывод, что это один из охранников хана. "Не с добрым намерением этот нукер", - подумал Кайсар и окончательно в этом убедился, когда увидел, что у пришлого человека есть что-то в руке.
Он напряг свое зрение в надежде рассмотреть что-либо, и наконец ему показалось, что это был продолговатый предмет, по виду похожий на короткую булаву. Кайсар понял, что ему хотят размозжить череп, тем более булавой это всегда удобней, чем ножом, шума меньше.
Теперь он был уверен, что брат действительно хочет его извести. Он было потянулся к рукояти меча, но передумал, потому что меч обязательно заскулит об ножны и тогда ему конец.
Он стал ощупью искать, чем можно было бы защититься, не привлекая внимания. Под руку что-то попалось, он потрогал предмет пальцами и понял, что это черпак для кумыса. А так как черпак имел довольно большие размеры, то на роль защитного оружия подходил. И, выждав момент, когда убийца подошел очень близко и нагнулся, чтобы рассмотреть его соседа, он решил воспользоваться шансом.
Вскочив на ноги, Кайсар напряг все свои силы, но незнакомец, услышав шум, уже было развернулся к нему, но было поздно. Кайсар ударил с полного размаха, держа черпак двумя руками, и тяжелый трехчаший ковш попал незнакомцу прямо в лоб.
Кайсар, бросив черпак, побежал к выходу, минуя спящую охрану. В темноте он тут же кинулся к коновязи и, узнав своего коня, вскочил на него, доставая на ходу свой шлем с черным хвостом в навершии.
Конь уходил мощным галопом, и через несколько мгновений он и вовсе растаял в темной ночи.
У костра
- Эх, Кайсар, тебя надо было еще на разливе зарубить, - покачал головой Ажар.
- Да? И почему же? - невозмутимо поинтересовался Кайсар.
- Да потому, - ответил Ажар, сдергивая с головы шлем, где красовалась багровая шишка. - Это я под черпак попал, и не булава это вовсе была, а письмо, и не тебя я искал, а Тугрула, разорви тебя шайтан!
Айсулу покатилась от смеха, настолько комичной была эта сцена: удивленный Кайсар и Ажар, державший шлем, словно чашку для подаяния.
- Быть того не может, - не переставал удивляться Кайсар.
- И все потому, что ты решил лучше раньше, чем никогда. Так, на всякий случай, - не унимался Ажар.
Айсулу продолжала смеяться, да так громко, что даже старик проснулся и тут же затараторил стихами:
Солнце встанет, ясно будет,
Кто кого верней осудит.
Кто под землю, кто в седло,
Зло под камнем залегло…
- Эй! Ты лучше спи, - прикрикнул на него Кайсар.
- Что, сынок? Я не слышу, - переспросил старик.
- Отдыхай! - рявкнул молодой хан.
- Значит, тебя можно не опасаться, потому что я сам был тому свидетель, - сделал вывод темник. - Однако странное дело с нами приключилось. И все по вине случая. Если бы мне раньше сказали, при каких обстоятельствах я со службой расстанусь, вряд ли я поверил бы в это.
Айсулу перестала смеяться и серьезным голосом спросила:
- А вы верите в судьбу?
Оба не знали, что ответить, но, немного поразмыслив, Кайсар согласно кивнул головой.
- А ты веришь? - спросила у темника девушка, странно при этом улыбнувшись.
- Я, пожалуй, верю, а почему ты спрашиваешь?
- Так, просто, - кокетливо ответила она, думая о чем-то своем.
Ажар смутился и, чтобы скрыть свою шишку, быстро надел шлем.
- Уважаемый, а с чего это ты вдруг вздумал шариться по юрте, ночью, с письмом? - резонно задал вопрос Кайсар.
- Всему свое время, - осадил его темник и спокойно стал рассказывать.
Рассказ Ажара
Костяные бабки были хорошо подобраны, и было приятно их держать в руке. Ажар составлял из них разные фигуры, сидя рядом с лисьим ковром. Снаружи, между крыльями послышались шаги, и в юрту вошел сам Катэн-хан. В руках у него красовалось третье письмо, в черном чехле с отличительным гербом хана. Ажар вскочил с места, поправляя свой меч и готовый ко всему.
- Я думаю, тебе не надо объяснять, что следует делать с этим письмом. Но сделать это надо именно тебе. Ни Берке, ни тем более Кайсару это знать не надлежит, потому что речь в письме идет о моем брате. А завтра ты возьмешь из казны подарки и отправишь их с послом. А сопроводят дары твой Берке и Кайсар, чтобы лично от меня вручить их Бату-хану. Думаю, золотое седло и доспехи будут достаточной платой за одну голову. Не волнуйся, твой Берке вернется, а вот брат мой уже вряд ли. Иди.
Когда Катэн-хан закончил, Ажар поклонился ему в знак повиновения, но хан уже повернулся к стене и более на него не смотрел. Направляясь к выходу, Ажар и не подозревал, что поклонился своему хану в последний раз. Его мысли быстро взялись за работу, и он уже выстроил целый план своих действий.
Подойдя к юрте сменной охраны, где по его расчетам должен быть Берке, он приказал одному из стражников разбудить помощника. В скором времени появился и сам Берке.
- Ты сейчас скрытно отправишься к Айдару и будешь там сидеть тихо, пока ханы не приедут. Мне надо знать, соберутся они там или нет. У меня есть причина думать, что они там соберутся. А так как Катэн-хан ждет от меня ответа, то ты выезжай немедленно и чтоб к утру был здесь.
Берке молча кивнул и, оседлав своего коня, безмолвно пропал в ночи, радуясь при этом, что поручение получил очень легкое.
Ажар в свою очередь хотел, чтобы Берке был обязательно чем-то занят, иначе его прозорливость не позволяла тайно выполнить приказ Катэн-хана. Для темника было очень важно, чтобы в это время люди меньше передвигались по кочевью. Поэтому он грозно посмотрел на часовых из сменной охраны и строго приказал:
- Пост не покидать, с места не сходить, если ослушаетесь, я вам кости переломаю.
Нукеры вытянулись в струну и поправили свои пики. Теперь Ажар спокойно двинулся дальше, в сторону гостевой юрты, и, подойдя к ней, стал ждать в темноте, когда все уснут.
Изредка брехали собаки, нарушая тишину. Стоя за кустами, он видел, что в юрте горит всего один светильник, а два нукера, охраняющие вход, спят, как сурки.
Темник был уверен, что пока царила суета, они вдоволь наугощались, чем обрадовали и одновременно его огорчили. "Завтра плетьми забью обоих", - подумал он, смотря на нерадивых подчиненных. Выждав еще некоторое время, он тихо двинулся к юрте и, пройдя через охрану, оказался внутри.
Оглянувшись вокруг, он увидел мирно спящих гостей. Ему нужен был именно Тугрул, но не разобрать, где кто, и он решил начать с крайнего.
Чтобы найти посла, он заглядывал всем прямо в лицо, при этом все время держа свиток в правой руке. Когда он уже прошел половину гостей, ему вдруг показалось, что он нашел монгола. Обрадовавшись, Ажар наклонился ниже, но, к сожалению, это был не он, и вдруг слева послышался шорох. Темник хотел уже развернуться, но в этот самый момент он получил сильнейший удар в голову. Удар был настолько силен, что он отлетел далеко в сторону и, ударившись об кереге, рухнул на спящих. Вся юрта затряслась от его падения. Щиты сыпались со стен, люди, подскочив, наступали в пустые подносы и от этого шума терялись еще больше. Сонные, они натыкались друг на друга, но клинки уже ползли из ножен.
Хорошо, что на Ажаре был шлем, иначе бы он потерял сознание. Его голова раскалывалась надвое, но он еще трезво соображал, а еще лучше он стал соображать, когда услышал звук стали. Он понял, что надо уносить ноги, иначе татары порубят его в этой неразберихе, просто так, на всякий случай. Упав на четвереньки, он быстро пополз к выходу, расталкивая всех на ходу.
- Что-то под ногами! Огня, дайте огня! - закричали ошалевшие гости.
- У-а, шайтан, это волк! - кричали одни.
- Нет, это собака! - кричали другие.
- Руби ее! - послышался еще чей-то голос.
- Не машите мечами! Зарубите друг друга! - скомандовал Тугрул.
Это последнее, что слышал Ажар, потому что, выскочив на свежий воздух, он двумя пинками разбудил нукеров и рявкнул строгим голосом:
- Вы что, олухи, ошалели совсем! В юрте у гостей собаки по дастархану рыщут, а вы спите! А ну живо огня гостям и приберите там все. Совсем разболтались, - грозно закончил темник и пошел к коновязи.
Ничего не понимая, охранники, схватив по факелу, вбежали в юрту разжигать светильники.
Ажар в это время уже шел к своему коню. И чем ближе он подходил, тем быстрее прибавлял в шаге, пока окончательно не сорвался на бег.
На его счастье, конь стоял оседланный. Вскочив на него, он погнал его из аула и, миновав последние юрты, вылетел в степь и уже не останавливался. Благо, конь у него был тулпаром, нес его так, что ветру не догнать.
Он знал - другого выхода нет, потому что вернись он к хану, не пощадил бы его великий. Слишком хорошо знал он своего господина. И пришлось бы ему действительно яму рыть и самому в мокрую кошму ложиться, а он еще пожить хотел: жену, детей, чтоб все как у Ерлана.
Ажар только сейчас заметил, что в его руке зажато письмо. Он, оказывается, не обронил его, но это даже лучше. Он был свободен.

У костра
- Верю. Значит, ты тоже чист, - согласился Кайсар, но уже более дружелюбным голосом. - Только я никак не могу тебя представить бегущим на четвереньках. Странно как-то, прославленный Ажар - и вдруг на четвереньках.
- Жить захочешь - на заднице побежишь, - засмеялся Ажар.
- А я могу представить, - с детской издевкой проговорила девушка, смотря на него лукавыми глазами.
Ажар не преминул тут же ответить на укол:
- Я тоже могу тебя представить - и в одежде, и без нее.
И они оба засмеялись, тогда как девушка сильно смутилась.
- Дураки, - обиженно пролепетала она пухлыми губами.
- А почему ты раньше не уехал? - спросил его Кайсар.
- Думал, получится. Я ведь впервые такие дела выполняю, вот и не наловчился. Эту работу я обычно Берке поручаю, а здесь вот самому пришлось.
- Поначалу всем трудно, - опять уколола девушка.
Все вдруг замолчали и подумали об одном и том же. Девушка побледнела. До Кайсара дошло, что они с Ажаром чисты, а вот девушка?..
Темник весь похолодел, когда понял, что она и есть исполнитель хана, потому что должен быть убийца, и не иначе.
Он долго служил великому и знал все его привычки. Катэн-хан никогда не откладывал наказания. "Неужели эта проклятая жизнь сыграла со мной такую злую шутку?" - подумалось ему, и на душе у темника стало пусто и тоскливо. Он был потрясен и одновременно раздосадован. Девушка стала догадываться, о чем они думают.
- Вы не знаете, вы ведь не знаете, что было в третьем письме и как я здесь оказалась, - дрогнувшим голосом оправдывалась она, пытаясь спасти себя. Ей вдруг очень захотелось домой, к отцу под крыло, туда, где безопасно.
- Да мы и сами можем прочитать, - грубо обрезал ее Кайсар.
- Подожди, пусть сама скажет.
- А что говорить, и так все ясно.
- И все же она имеет на это право, - настаивал Ажар. - Говори.
Айсулу немного успокоилась и стала говорить
Рассказ Айсулу
После того как хан вышел, девушка продолжала сидеть за письменным столом еще некоторое время, потом она поднялась и, тихо расхаживая по юрте, стала размышлять о поведении хана. Но понемногу ее стало клонить в сон, и, чтобы отдохнуть, она прилегла на стопку одеял, да так там и уснула.
Проснулась она из-за того, что кто-то тронул ее за плечо, и она услышала голос хана.
- Айсулу, проснись.
- Простите, я заснула, - пролепетала она, протирая по-детски глаза.
- Не винись, дело понятное, замучил я тебя, но уже недолго осталось. Напиши третье письмо и ступай к отцу. Садись за стол, - как можно мягче предложил он.
Девушка, словно олененок, пробежала к письменному столу и взялась за перо.
- Пиши следующее, - сказал хан, и его лицо стало серым. - "Мир дому твоему и смерть врагам твоим! Приветствую тебя, потомок Великого Предка. Я счастлив получить письмо твое, потому что оно есть подтверждение доверия твоего и нашей дружбы. Все то, что ты просишь, я вышлю незамедлительно вслед за послами. С Тугрулом же отправлю тебе подарок сердца моего, а также брата младшего, чтобы твое мудрое око увидело то, что надлежит видеть только мудрым. Нам нужны крепкая дружба и нерушимый союз, но, как говорится в каменной книге: "два вожака один табун не водят", и потому мой брат любимый тебе откланяется от меня, но мне очень больно оттого, что он не сможет передать твой ответ. Да пребудут с тобой слава твоя и мудрость".
Хан запечатал письмо и, зачехлив его, как положено, повернулся к девушке.
- Скажи отцу, что я благодарен ему за твою помощь, а за услугу твою бесценную хочу отблагодарить тебя тем, что заслуживает твоя красота. - И, положив письмо на резной столик, он достал из-за боевого пояса два золотых браслета старинной работы.
Это были два крылатых тигра, летящие навстречу друг другу.
- Дай руки, ты этого стоишь, - приказал хан, не терпевший возражений.
Айсулу протянула руки, и хан застегнул на ее прелестных запястьях два толстых браслета. Они сели на руки, словно их специально для нее и делали.
- Вот видишь, сидят, как на тебя отлиты. Видно, ты их в детстве потеряла, а я нашел, - пошутил хан, затем обратился к нукеру: - Проводи девушку и отнеси сотнику все, что я тебе дал, - закончил он и, повернувшись к девушке, добавил: - А ты помни: все, что здесь услышала, - забудь навсегда. Прощай!
После этого Катэн-хан вышел, а нукер стал дожидаться девушку, и на плече у него висела седельная сума, чем-то туго набитая.
Вскоре она пошла за ним, но, дойдя до выхода, обернулась и посмотрела на раздавленную фалангу, которая все так же лежала в центре ковра. Постояв еще немного, она заторопилась домой, а впереди с факелом шел нукер, покачивая тяжелой сумой. Пройдя половину селения, они дошли до юрты старого сотника. В юрте нукер отдал суму сотнику и, простившись, тут же удалился. Отец обнял свою дочь.
- Ты знаешь, оказывается, я и минуты без тебя не могу. Отпустил, а сам извелся весь.
- Вот что у меня есть, отец, - сказала Айсулу, показывая браслеты.
Отец притворился восхищенным, как это делают для трехлетних детей, и расцеловал ее руки вместе с браслетами.
- Ух, совсем красавица, - приговаривал он.
- Отец, вы руки мне целуете, - робко упрекнула она, но уже поняла, что неспроста он их целует.
- Нет, не руки целую, браслеты золотые, потому что давно золото не видел, - сказав это, он опять принялся целовать ей руки. - А вот сейчас я твои пальчики скушаю.
- Отец, - Айсулу мягко отняла руки и заглянула ему в глаза. - Отец, все хорошо. - И она обняла его.
Сотник как-то сник и грустно объяснил:
- Да вот надо же, совсем старым стал, взял да и испугался. А как же ты думаешь, я тебе не говорил раньше, а ты ведь стройна, красива, как мать твоя, а я из-за нее с ума сходил. - Он отошел и задумался, не зная, как ей объяснить суть вещей: - Видишь ли, мужчины, если им девушка понравится, могут ее силой взять.
- Как это силой, отец? - удивилась Айсулу.
- Эх, дочка, эта жизнь жестока к слабым, - заключил сотник и тяжко вздохнул.
Она плохо уразумела, о чем он говорит, поэтому, долго не думая, побежала к суме доставать содержимое. Там были лисьи одеяла, сладости и кожаный кошель с серебром. Сотник, увидев деньги, очень удивился.
- Дочка, а что же ты такое важное писала, раз он нам такие подарки дал?
И Айсулу рассказала содержание всех писем, которые она написала собственной рукой, хоть хан велел молчать. Отцу - можно, решила она. Когда старый сотник это услышал, он стал вдруг серьезным.
- Вот что я скажу тебе, доченька, - старик забрал у нее сладости и сложил все назад в сумки. - После таких писем долго не живут. Я не хочу чернить хана, но чем дальше ты уедешь, тем целее будешь.
Она хотела что-то возразить, но он остановил ее жестом руки.
- Не перебивай отца, а послушай, что я скажу. Сейчас ты возьмешь моего коня, положишь эту сумку на седло, потому что тебе она будет нужней, наденешь мои доспехи, возьмешь мое оружие и тихо покинешь наше селение. Помнишь, я говорил тебе про своего брата? - Она кивнула головой. - Хорошо, что ты помнишь. Так вот, ты будешь жить пока у него, а после я снимусь с места и перееду к вам. Он будет рад тебя видеть, брат мой очень добрый. А доспехи тебе нужны, чтобы лихие люди не напали. Они к оружию не привыкшие, и если доспехи видят, то стороной обходят. Страшно тебя одну в степь отпускать, но иного выхода я не вижу.
- А как я его найду? - поинтересовалась она, имея в виду его брата.
- Последний раз караванщики мне сказали, что он живет у южных отрогов Алатау, но это было пятнадцать лет назад. Только я не думаю, что он делает большие перекочевки, мой брат больше охотник, чем скотовод. Как звать его, ты уже знаешь, поэтому я уверен, что, расспрашивая у людей, ты обязательно его найдешь.
Не давая ей больше опомниться и возразить, он быстро стал ее собирать, а она растерянно хлопала глазами, но понимала, что отец худого не посоветует.
Когда все было готово, он внимательно посмотрел на нее, и перед ним предстало странное зрелище. Шлем был велик, панцирь сгибал ее своей тяжестью, а боевой пояс она держала руками, чтобы он не упал.
- Издалека сойдет, кто там приглядываться будет, - успокаивал он дочь. - А теперь уезжай.
- Отец, а может, обойдется все? - с надеждой в голосе спросила она.
- Ничего не обойдется, я слишком хорошо знаю нашего хана. Когда дела идут плохо, он может быть жесток, как Сульдэ. Не теряй времени, а то не успеем. - И он буквально вытолкнул ее из юрты.
Оседлав быстро коня, он помог ей взобраться на него и дал напутствие:
- Доченька, ты в ту сторону не езжай, там ханская охрана, ты поедешь этой дорогой, - и он указал направление рукой. - Но коня не гони, чтобы копыта не стучали, ты шагом поезжай, а когда выедешь в степь, прибавишь рысью, но больше нигде не останавливайся. Прощай! - сказал он и тихо похлопал коня по крупу.
Когда девушка скрылась в темноте, у старика сдавило сердце от предчувствия, что они больше никогда не увидятся.

У костра
- Вот так дела, - удивился Кайсар. - Так значит, это обыкновенное бегство?
- Бегство ради жизни, - уточнила она.
- Значит, и мое бегство было ненапрасным, вот тебе и братская любовь. Лежать бы мне в пыли с поломанным хребтом.
- Судя по письму, так бы и было, - подтвердил Ажар, сияя от счастья.
- А что у тебя с лицом? - спросил его Кайсар.
- А что у меня с лицом? - не понял тот.
- Да оно светится, как щит на солнце.
Айсулу догадалась, к чему он ведет, и заметно покраснела, при этом смотря на Ажара совсем уже не враждебно.
- Да, светится. Потому что я рад, так как ты чист в помыслах, она чиста и красива, да и я не замаран. - Ажар впервые сказал, что она красива, и после этих слов она не знала, что уже и подумать про него.
- Ох, так я проглядел что-то, - подметил Кайсар, до которого только сейчас дошло, что эти двое друг к другу не равнодушны, и он шутливо продолжал: - Ну, конечно. Понятное дело, куда мне до него. Славный Ажар и красавица Айсулу.
- Не болтай глупости, - смутилась она и, не зная, что делать, стала суетливо подкладывать в костер ветки.
Но Ажару было все равно, что он говорит, потому как понял он, что любит. Сейчас он думал о сватах, о калыме, о детях и, конечно, о баранах.
- О чем думаешь? - спросил неожиданно Кайсар.
- О баранах, - машинально ответил Ажар, но потом спохватился: - Вернее, о хозяйстве…
- Понятно. Значит, дело к свадьбе.
Айсулу вся вспыхнула:
- Кайсар!
- А что Кайсар?.. Это ведь жизнь. И вообще, я считаю, что мы, кипчаки, слишком строго блюдем всякие условности, а это только жить мешает.
- Да ну тебя… - бросил Ажар и пошел к реке, чтобы все получше обдумать.
- Наконец-то можно расслабиться, и я надеюсь, что ты не убьешь меня, а то получится так: миновал одну беду, а прибьют из-за другой беды, и беду эту зовут Айсулу, - издевался молодой хан.
- Кайсар! - опять взмолилась девушка, не зная, куда деться от смущения.
- Ладно, больше не буду. Я думаю, можно уже снять меч и поспать нормально, - закончил он, снимая свой пояс и вытягиваясь на шкуре возле костра.
А в это время девушка не сводила своих глаз с Ажара, стоящего у реки на том самом месте, где еще недавно стоял Кайсар.
Только сейчас она поняла, что вопреки всему этот человек ей не просто нравится, а вызывает в ней чувства, доселе не ведомые ее сердцу, и в глубине души она очень сильно сомневалась как в себе, так и в своей удаче. "А вдруг я и некрасива вовсе, и мало ли что еще, может быть, его сердце уже занято другой?" - все эти мысли мучили и пугали, витая над ней трепетным журавлем ранимой любви.
Она не понимала, почему, после того как все встало на свои места, он молчит и не обращает на нее внимания, а ведь еще недавно она ловила на себе его взгляды.
Ей было и невдомек, что Ажару уже панцирь стал тесен, оттого что его грудь распирало что-то огромное и неведомое. Ему тоже было странно осознавать, что еще недавно он смотрел на нее недобрым взглядом и готов был без сожаления ее убить, а сейчас его душа была подобна легкой бабочке.
Он смотрел на воду и глупо улыбался, потому что был счастлив. Он вздрогнул, когда вспомнил, что на разливе брода чуть не зарубил ее.
Наконец он повернулся и, подойдя к костру, сел на свое место.
- Ты прости меня за булаву.
- Какую булаву? - растерялась она.
- Там, на разливе, - пояснил Ажар.
- Да, вспомнила. Конечно, прощаю. А ты прости меня за стрелу.
- Какую стрелу?
- Там же, на разливе.
- Прощаю, - отмахнулся Ажар.
Кайсар повернулся к ним. Он улыбался.
- Вы сейчас очень глупо выглядите, но такими вы мне больше нравитесь.
Все засмеялись, после чего решили отдохнуть. Недолго думая, все дружно подложили толстые ветки в костер, и он разгорелся еще сильнее.
- Знаете, что я вам скажу, - начал простодушно Кайсар, - раз уж нас так странно свела судьба, то я вас приглашаю к себе в гости. Там отдохнем, все обговорим, и, взяв охрану, мы проводим Айсулу к ее дяде, а после и сватов пришлем.
- А меня вы спросили? - возмутилась она.
- А у нас в степи не спрашивают, у нас в степи калым платят, а если согласия не получают, то еще больше дают, а если опять отказ, то у нас воруют. Да и посмотри ты на этого батыра, - и он показал на Ажара, который витал непонятно где. - Его слава впереди него летит. Ему за храбрость сам Бату доспехи вручил, и если он тебя красть будет, то кто посмеет из джигитов твоего дяди у него на дороге встать?
- Правду отец говорил о мужчинах. Вы все норовите силой взять.
После этих слов Ажар словно проснулся. Он внимательно посмотрел не нее и серьезно спросил:
- Так значит, твой отец мне откажет?
- Конечно, откажет, и никакой твой калым не поможет. Он выдаст меня только за того, кто мне нравится, потому что я у него одна и он меня любит. А ты в женихи не годишься, есть джигиты красивее, чем ты, и добрее, чем ты, а тебя в народе зверем зовут, а мне дети-звереныши не нужны, не нужны мне звери. Понятно?! - выпалила она, в глубине души уже сожалея о том, что сказала.
У Ажара все оборвалось в груди, и он даже выронил чашку с налитой только что сурпой. Это был сильный удар в сильное сердце. В нем была уязвлена его гордость, и в довершение всего Кайсар был свидетелем его временной слабости. Он медленно встал и посмотрел на нее пристально, словно не веря тому, что услышал.
Она уже прокляла себя за эти необдуманные слова. До нее только сейчас дошло, что он не умеет заигрывать, как большинство молодых джигитов. Он может жить только настоящими чувствами и говорить только то, что думает.
Кайсар не на шутку перепугался как за девушку, так и за Ажара, к которому он уже испытывал симпатию и человеческое уважение.
- Ты за сына своего не беспокойся, никто его зверенышем не назовет, потому что его не будет от меня. Я себя уважаю, и того, кому не мил, я силой брать не буду. А то, что люди меня зверем называют, так что же… меня мать не воспитывала, потому что я рос без матери, меня сестры не баловали, потому что у меня не было сестер, а доспехи отца я надел в пятнадцать лет, когда его не стало. Меня этот панцирь пополам ломал, но найдется ли человек, который скажет, что Ажар, подняв меч, опустил его в бою? Найдется ли человек, который скажет, что я, пятнадцатилетний мальчишка, коня поворачивал, и это в тот момент, когда багатуры бежали сотнями, оставляя своих товарищей? Я, будучи еще малолетним, рубил врага так, что под ним седло кололось, и тем самым славу свою добывал! Всю свою жизнь я помню только войну, и мне не стыдно за ту жизнь, которую я прожил. И никто живущий на этой земле не может осудить Ажара, потому как нет у людей такого права. - Он замолчал, затем более спокойно добавил: - А тебе, Кайсар, спасибо за добрые намерения, но каждому человеку своя дорога.
- Ну что ж, раз так… видно, поторопился я. - И, чтобы сгладить сказанное, он предложил: - Ладно, давайте отдохнем, а завтра решим, что делать будем.
- А что тут решать?.. - проворчал темник.
- Так тебе же ехать некуда, у тебя даже юрты нет, - посочувствовал Кайсар.
- Ничего страшного, я не пустой. У меня в суме есть немного золота, этого хватит, чтобы на юрту поменять и скот прикупить. - Потом, посмотрев печально куда-то вдаль, он добавил: - И будет у меня жена, и дети будут, чтоб все как у людей. - Сказав это, он отстегнул меч и упал прямо на землю с твердым намерением уснуть.
Вскоре его обида уступила место усталости, и он провалился в сон, как бы ничего и не было. Кайсар удивленно посмотрел на темника, потом на девушку, пожал плечами и, ничего не поняв, молча лег рядом с Ажаром.
А в это время Айсулу чуть было не заплакала. Она знала, что в степи люди суровые, они или любят, или ненавидят, и все это они делают от чистого сердца. Поэтому она была больше чем уверена, что завтра он сядет на коня и уедет без сожаления куда глаза глядят, и все потому, что она позволила девичьей гордыне говорить вместо любви.
Айсулу легла на волчью шкуру и, нежно ее поглаживая, вспомнила, как он бросил ей эту шкуру, весь при этом покраснев. Она стала утирать слезы, которые все же навернулись на ее глаза, но, к счастью, все уже спали и слез ее никто не видел. У нее еще была надежда, что, возможно, он встанет и заговорит с ней, но этого не произошло, и она тоже незаметно для себя уснула.

Доброе утро
Проснувшись утром, все трое молча разожгли костер и налили в казан свежей воды из висящего на дереве бурдюка. Сварив мяса, они позвали старика.
- Вставай, отец, сейчас подкрепимся, и в разные стороны.
- Что разные? - переспросил тот, просыпаясь.
- Ешь мясо, - громче повторил Кайсар.
- Нет, мне нельзя, камни мне говорят, чтобы я пил из реки воду и благодарил небо за дарованный воздух.
- Иди пей свою воду, - махнул рукой молодой хан, поворачиваясь к огню.
Плотно позавтракав, они собрали свои шкуры и, залив огонь, стали седлать коней. Айсулу попыталась завязать с темником разговор и, подойдя к Ажару, протянула ему то, что он дал ей ночью.
- Спасибо за шкуру, а то, пожалуй, я все бока бы себе отлежала. - Темник молча продолжал натягивать седельные ремни, не обращая внимания на шкуру.
- Мягкая шкура, - не теряя надежды, продолжала она.
- Она мягче, чем моя кожа, так что забери ее себе или выброси, мне она не нужна. - Сильно обескураженная, Айсулу отошла в сторону.
А в это время старик продолжал разговаривать с водой, изредка зачерпывая ее рукой, как вдруг за его спиной кто-то тяжело упал. Старик обернулся и увидел, как молодой хан свалился на землю, а за ним, хватаясь за живот, упала и девушка. Следующим был Ажар, упав на одно колено, он еще силился подняться. Удивленный старик подошел, ковыляя, к ним.
- Что случилось, уважаемые? - спросил их полоумный, ничего не понимая.
Кайсар уже хрипел в последних конвульсиях, а следом затихла и девушка. Ажар поднял мутные глаза на старика и прошептал, тяжело дыша:
- Еда отравлена, не трогай ее.
Старик выпрямился и, сбросив с себя рваный балахон и прочее тряпье, предстал перед ними. Куда делись горб и его хромота. Ажар удивленно посмотрел на него, но над ним навис крепкий воин сорока лет, и в плечах он был широк, как конь в груди. На нем была кольчуга с мелкими звеньями, перетянутая широким поясом с бляхой в виде волчьей головы.
- Конечно, я ее не трону, зачем мне похлебка, которую я сам отравил, - сказал человек с грозными чертами лица.
Взгляд его был тяжел, и линии вокруг его губ ничего доброго им не сулили.
- Глупые овцы, вам что дают, то вы и жрете. Как вам пришло только в голову искать меня среди друг друга? Вы правы, в лицо меня никто не знает, потому как я человек вольный. А Каменным Волком меня прозвали за волчий хват. - Он нагнулся к темнику и заговорил тише. - Честно говоря, Ажар, я о тебе много хвалебного слышал и надеялся в глубине души, что ты окажешься хитрее. Мне хотелось, чтобы хоть один человек переиграл меня и чтобы этим человеком был ты, но, вижу, зря тебя зверем кличут. - Он подошел к девушке и, забрав у нее меч, пристегнул его к своему поясу. - Этой бедняге при жизни меч был не нужен, а после смерти он ей и вовсе ни к чему.
- Будь ты проклят! - прохрипел Ажар, падая набок.
- Лично против вас я ничего не имею, и будь моя воля, я бы вас еще ночью перерезал, но сейчас я рисковать не могу. - Он лихо прыгнул на своего коня и, повернувшись, сказал:
- Волк зубастый сам не зол,
Просто вкусен жирный вол,
И не плох совсем козел,
В зиму и степняк на стол.
Волк зубастый сам не зол.
Вот видишь, Ажар, я, оказывается, еще и акын. - Сказав это, он засмеялся и вдарил по стременам.
Конь уносил его, оставляя лишь пыль, которая затянула его силуэт серым маревом.

На разливе
А на разливе реки, где еще вчера встретились люди, бегущие от смерти, все так же блестела вода и все так же по камням шелестели ручьи.
Из-за деревьев послышался конский топот, и на разлив выехали три всадника. Они с ходу зашли в воду и направили коней к островку, поросшему низкими кустами.
Это были все те же: Ажар, Айсулу и Кайсар. Привязав коней к большой коряге, они стали умываться и чистить свои сапоги.
- Ловко мы его обставили, мне даже это понравилось. Вот только одно не пойму, а не легче ли было, привязав его к лошадям, рвануть на части.
- Убили бы этого, Катэн-хан послал бы другого. А так он спокоен, и мы жить будем. Мертвецов не убивают.
Девушка не вступала в разговор, но ей очень хотелось, а Кайсар в свою очередь продолжал расспрашивать:
- А как ты догадался, что он и есть Каменный Волк?
Ажар серьезно посмотрел на своих спутников, словно прикидывая, стоит ли говорить, но потом решил, что стоит.

Рассказ Ажара
…Ажару снились кошмары. Снилось, как он ездил на коне вдоль реки, тщетно пытаясь подъехать к человеку, который постоянно возникал вдали.
Человек этот стоял одетый в кольчугу, по колено в воде, скрестив руки на груди, что придавало ему надменный вид. Но Ажар никак не мог разглядеть его лицо. Он постоянно появлялся в разных местах и даже однажды в центре реки. Но стоял он в ней уже на воде, словно глубина ему была нипочем.
И вдруг Ажар услышал крики о помощи. Недолго думая, он погнал коня на шум и увидел там тонущего старика, которого несло по реке. Он бросил аркан и стал тащить беднягу на берег, но его снесло ниже, и он зацепился бурдюком за корягу.
Вдруг в воде оказался Кайсар, и, чтобы помочь старику, он резанул ремень ножом, и все было точно так же, как это было на самом деле, днем. Но самое страшное началось после того, как ремень был отрезан. Ажар увидел, что в воде у него на аркане вместо старика висит огромный волк, а у волка на ремне болтается Кайсар.
Волк посмотрел на Ажара и оскалился, затем он повернул морду к Кайсару, и Ажар закричал: "Уходи из воды!" И не успел Кайсар освободиться от ремня, как волк вцепился ему в руку и стал грызть стальные наручи, прогрызаясь сквозь пластины. Кайсар закричал от боли, и по белым бурунам реки хлынула красная кровь.
Когда Кайсар скрылся под водой, волк с окровавленной пастью устремился на Ажара, он бежал по воде большими скачками, бег его был замедленным, он словно летел.
Вот он все ближе и ближе, но Ажар даже не мог пошевелиться, его ноги будто приросли к земле. И когда уже оставалось совсем немного, волчьи лапы медленно оторвались от земли, и вдруг все изменилось, стало стремительным, как это и происходит в жизни. Хищник, разжавшись как тугая пружина, вцепился ему в горло.
Ажар вздрогнул и проснулся. Он какое-то время молча лежал с открытыми глазами, не понимая свой сон. Предчувствуя неладное, он медленно повернул голову в сторону старика, но его на месте не оказалось.
Не шевелясь, Ажар обвел все взглядом и обнаружил, что бурдюк, который висел на дереве, тоже пропал. Он закрыл глаза, чтобы не выдать себя.
Вокруг стояла полная тишина, но когда через некоторое время он вновь открыл глаза, то увидел, что старик уже лежит на своем месте, а бурдюк с водой висит на том же самом сучке, но при этом слегка покачивается.
Этого было достаточно, чтобы все понять, и он снова закрыл глаза, выжидая, когда старик действительно уснет. И, пролежав так некоторое время, он услышал, как тот засопел.
Ажар тихо встал и, взяв из своей сумки пустой, но точно такой же бурдюк, пошел к висящему на дереве бурдюку и, прихватив его, бесшумно двинулся к реке.
Пройдя к воде, он открыл полный бурдюк и пустил его по течению, а свой, наполнив водой, понес к дереву. Заткнув его, как следует, повесил на тот же сук, после чего тихо прилег у костра, где и лежал до этого.
Примостившись около Кайсара, он толкнул его локтем. Когда тот проснулся, темник сделал ему знак рукой, чтобы он молчал, после чего он прошептал ему что-то на ухо. Сделав это, Ажар лег спать, а Кайсар точно так же поступил с девушкой. Тихо разбудив ее, он прошептал ей на ухо то, что сказал ему Ажар, и тоже заснул. Айсулу взглянула украдкой на старика и, устроившись поудобней, стала засыпать.

На разливе
- Ну а дальше вы знаете сами. Мы разыграли отравление, и он нам поверил, - закончил Ажар.
- А ты не боялся, что он заметит, как ты меняешь бурдюк?
- Нет. Я ничем не рисковал. Я знал, что он действительно спит. Ему ведь нечего было бояться. Он думал, что мы ничего не подозреваем, ну а если бы он даже и проснулся, я бы его зарубил.
- А если бы он увидел, что ты меняешь бурдюк, и тоже не подал бы виду, а когда мы уснули, он бы его снова заменил?
- Не заменил бы. Потому что когда я узнал, что это Каменный Волк, я вообще больше глаз не сомкнул.
- Так ты уже больше двух суток не спишь?
- Я привык.
- А может, все-таки, ко мне поедешь? Станешь начальником моей охраны, у меня, конечно, она небольшая, но все же работа для тебя привычная.
- Спасибо, Кайсар, но мне в другую сторону. Поброжу по степи, отдохну, может, и к тебе заеду, кто знает…
- Тебе, Ажар, я всегда рад, - заверил его Кайсар, садясь на коня. - А с тобой, красавица, и расставаться жаль, поэтому придется тебя проводить.
- Не надо, я сама доеду, - ответила она, глядя с надеждой на Ажара, но тот и ухом не повел.
Тогда она подошла к нему ближе, чтобы поговорить. Кайсар отъехал к валунам, делая вид, что занят чем-то своим.
- Ажар, я вчера сказала не то, что думала, - робко начала девушка.
- И на том спасибо. Я представляю, если бы ты сказала, что думала.
- Ты не понял меня. Все должно быть иначе. Жизнь дается один раз. Судьбу выбирают боги, а дорогу выбираем мы.
- Ты говоришь, как Катэн-хан, - холодно отрезал он, поправляя свою седельную суму.
- Я опять говорю что-то не то. Я хочу сказать: не держи на меня зла.
- Я не держу на тебя зла. Это все?
- Все, - ответила Айсулу, так и не решившись на большее, хотя она уже вела себя так, как не полагается вести себя молодой девушке, но ей сейчас было все безразлично, только бы он остался с ней.
Айсулу поняла вдруг, что не может жить без этого человека. "Как все глупо получилось", - подумала она. Что-то заныло у нее в груди. Это заволновалось сердце, потому что она знала, что он сейчас сядет на коня и уедет, и с этим она ничего не могла поделать. От этой безнадежности у нее вдруг покатились слезы.
- Что это ты вздумала плакать, не от расставания ли со мной? - жестко резанул ее Ажар, мстя за вчерашние слова, но по неопытности даже не догадываясь о происхождении этих слез.
Айсулу давилась слезами, но глупая гордость не давала ей покоя, и даже сейчас, стоя перед ним и хныкая, как ребенок, она выдавила сквозь слезы:
- Нет, это от счастья, потому что зверь, который спит только с булавой, будет скоро далеко и не опасен.
- Кстати, булава! - вспомнил Ажар и поискал ее глазами, а найдя, поднял из воды, как раз где они стояли, и поставил тут же в седельный чехол. - Когда найдешь себе смазливого молокососа, смотри, не нарожай ему ягнят, а то придут мои волчата и перережут все ваше стадо, - злобно пошутил Ажар, равнодушно глядя куда-то вдаль.
- Дурак! - вспылила она и ударила его по щеке.
У него пошла из губы кровь, но он, не обращая на это внимания, спокойно сел на коня.
- Будь это раньше, я зарубил бы тебя без сожаления, дерзкая девчонка, нынче же я прощаю тебя. - Он приударил коня, и тот застучал копытами по разливу.
К нему присоединился хмурый Кайсар. А эта "дерзкая девчонка", как он ее назвал, сняв свой шлем и бросив его в Ажара, бежала за ним и кричала:
- Зарубил бы?! Как бы не так! У тебя духу не хватит не то что зарубить, но и силой женщину взять! Ненавижу тебя, ненавижу! - Но когда она увидела, что он продолжает удаляться рысью, выбивая фонтаны воды с мелководья, с ней сделалась истерика. - Ажар, вернись! Не оставляй меня! Я убью тебя! Найду и убью! - И совсем уже заплакав, тихо пролепетала: - Я буду послушной. - Она стояла в мелкой воде и вытирала слезы железной наручью, как маленький ребенок рукавом.
Ажар дрогнул и натянул поводья. Он стоял молча, смотря вперед и не оглядываясь на нее. Сейчас он был очень серьезным, но глаза его выдавали, как он истерзан сомнениями, и он не знал, какую дорогу в этой судьбе выбрать. Рядом остановился Кайсар и строго упрекнул его:
- Что же ты ее мучаешь, не будь ты псом, Ажар.
Темник весь вспыхнул и, резко развернув коня, погнал его галопом на девушку.
Конь храпел, дробя камни, сбруя клацала от бега, и брызги разлетались в разные стороны, искрясь на солнце.
Айсулу перестала плакать и посмотрела на Ажара, она не знала: растопчет ли он ее конем или ударит своей булавой.
Подскочив к ней, он резко остановил коня и спрыгнул с седла. Бросив поводья, он подошел к девушке и, крепко обняв, поцеловал ее. Она обвила руками его шею, и ей уже было все равно: убьет он ее или нет, главное - он был рядом.
- Задушит, или же играть мне в асыки с его сыном, - наблюдал за ними Кайсар, не зная, чем все это кончится.
Когда он решил охладиться водой, над рекой раздался пронзительный крик девушки, и эхо повторило его. Кайсар от неожиданности подскочил, и спустя некоторое время из-за островка вышел Ажар, держа в руках панцирь девушки. Кайсар бросился ему навстречу.
- Извел-таки девчонку! Да что она тебе плохого сделала?! - Темник, не слушая его, прошел мимо, но Кайсар не унимался: - Не зря она тебя зверем называла, зверь ты и есть. Она же еще ребенок, ну сказала глупость сгоряча, что же за это жизни лишать?!
- Да что я такого сделал? - недоумевал темник.
- Как что?! Убил! Совсем убил! - кричал Кайсар вне себя от ярости.
- Этим не убивают, и не ребенок она вовсе. Теперь она женщина, моя женщина, - спокойно пояснил ему Ажар, пихая панцирь куда-то под седло.
- Что? - опешил Кайсар. - Как женщина? Где она? Так значит, это…
- Точно, это самое, а вон и она идет.
Кайсар обернулся и увидел девушку, которая действительно шла по кромке берега и разбрызгивала воду босыми ногами. Свои сапоги и шлем она несла в руках. На ней были белая рубаха и кожаные штаны. Рубаха и волосы девушки были мокрыми, она только что купалась.
Когда она подошла ближе и смущенно посмотрела на Кайсара, тот еле вымолвил:
- А я думал, раз кричит… - Он не договорил, потому что она сильно покраснела и опустила глаза.
Кайсар не выдержал и рассмеялся. Айсулу положила голову на грудь Ажара, и тот обнял ее с неуклюжей нежностью.
- Знаешь что, а давай родим девочку, чтобы ее не называли зверенышем, пусть лучше она будет козочкой, как ты, - предложил ей Ажар.
- Как получится, - ответила она, улыбаясь.
Кайсар, глядя на них, ошалел от удивления.
- Я поверить не могу, что вы те же, которые вчера сидели со мной у костра. Видно, правду люди говорят, что любовь - это великая сила. Знаете что, а давайте поедем ко мне, потом отца ее найдем, и будете вы в нашем селении жить и детей наживать. Согласны?
Айсулу вопросительно посмотрела на Ажара, и тот ответил:
- Теперь, когда у меня есть жена, я на все согласен.
- А я там, где ты, - заявила она, не отводя своих счастливых глаз от Ажара.
Сев на коней, они поехали одной дорогой, а еще вчера попали на разлив разными путями. Жизнь для них была прекрасна. Они миновали смерть, обрели дружбу и познали любовь. Так закончилась эта история, которая странно началась.

Обратная дорога
Совершив свое черное дело, Каменный Волк сделал большой крюк, огибая кустарники, пока не выехал снова к берегу реки, где он якобы тонул.
Там в кустах он забрал свой мешок, в котором были оружие и тяжелые доспехи. Надев все это на себя, он положил меч, отобранный у девушки, в тот же мешок и, приторочив его к седлу, двинулся в дорогу.
Обратный путь был не близок и не далек, но для него он был скучен. Весь день его конь шел быстрым шагом, только изредка сворачивал к реке, чтобы напиться прохладной воды. Тогда и всадник сходил с твердого седла и, сняв свой шлем, мочил голову свежей водой.
Струи сбегали по шее тонкими нитями, и этого было достаточно, чтобы охладиться. После этого он зачерпывал воду ладонью и делал несколько глотков, затем, надев шлем, застегивал на нем замки и двигался дальше вдоль реки, стараясь от нее не удаляться. Это позволяло не отягощать себя водой и не стеснять длительными остановками.
Его путь всегда проходил между кустарником или между низкорослыми деревьями, но в любом случае он не выезжал в открытую степь, хотя знал, что по степи он доедет быстрее. Осторожность для него была дороже, чем время.
За всю дорогу ему лишь однажды встретились люди, да и то лихого ремесла. Он набрел на них случайно, выехав на маленькую поляну, где они сидели у костра.
Поляна была шагов сорок от края до края, в центре которой три разбойника развели костер и, сев вокруг него, жарили фазанов, насажанных на сырые ветки, которые барымтачи держали над огнем.
Поляну со всех сторон окружал густой кустарник, и эта стена живой изгороди была настолько плотной, что поляну не было видно со стороны, поэтому для Каменного Волка это было неожиданностью, но свое удивление он никак не показал.
То, что люди эти живут разбоем, он понял быстро, потому что приметил, что одеты они кто во что и вооружены до зубов неправильно подобранным оружием.
Лиходеи буквально опешили, увидав перед собой всадника, закованного в железо. Больше всего их удивил шлем, и, посмотрев на его маску, они стали догадываться, кто бы это мог быть.
А он в свою очередь, не давая им опомниться, заговорил с ними спокойно и властно:
- Сидите тихо. Лучше есть фазана, чем кормить червей. - Сказав это, он ударил коня стременами. Проехав рысью справа от них, он с треском врубился в густые ветки, проламывая себе дорогу.
Через некоторое время шум затих, и трое у костра переглянулись, после чего один из них сказал:
- Мне кажется, что это он.
- Ну ясно, что не я, - ответил другой.
- Надо уходить, а то вдруг он вернется, - добавил третий.
Они спешно отвязали своих коней, прихватив при этом фазанов, и скрылись, как говорят, в неизвестном направлении.
К вечеру Каменный Волк подъехал к селению Катэн-хана и, как в прошлый раз, стал дожидаться темноты в зарослях карагача.
Когда стало совсем темно, он двинул коня быстрым шагом, чтобы успеть до того, как луна осветит степь. Путь был ему хорошо знаком, и, тихо въехав в аул, он быстро приблизился к юрте рыжего Менгу.
На его стук внутри юрты послышалось глухое ворчание хозяина, а затем недовольный вопрос:
- Кто там?
- Эй, Менгу, ты можешь не выходить. Скажи великому хану, что все сделано так, как он хотел. - Сказав это, он погнал коня галопом, стараясь как можно быстрей покинуть селение. Ему было известно, что никто так не желает его смерти, как именно те, кто ее заказывает. Поэтому с этими людьми он был крайне осторожен.
Говорящие идолы
Когда кочевье Катэн-хана осталось далеко позади, он пустил коня шагом и ехал, понурив голову. Волчий хвост на шлеме больше не плясал. Он вспомнил то чувство, которое появилось у него в тот момент, когда он сыпал яд в кожаный бурдюк. Это была щемящая тяжесть, сковавшая его сердце, но с ним такое было впервые. И сейчас в его душе поселилась необъяснимая тоска, причину которой он не ведал. И чем дальше он отъезжал от места своего злодеяния, тем тоскливей ныло его сердце.
Стало рассветать, но солнце еще не показалось. В это время он поравнялся с тем местом, где были разбросаны каменные идолы, искривленные в застывшем танце времени. Но это были не те идолы, возле которых он ждал Менгу. Они были человеческого роста, и половина из них перекошена дождями, накренилась к земле.
Конь, проходящий между каменными столбами, вдруг словно споткнулся и, остановившись, мелко задрожал, переступая на месте. Зашуршало эхо неземного шепота. Всадник, поняв, что происходит, но, не поняв, почему, тем не менее крикнул на коня: "Замри!" - и конь, превозмогая страх, замер.
Человек в шлеме закрыл глаза, чтобы услышать, о чем шепчут каменные духи. До него, словно издали, донеслась фраза: "Кровь… Твоя кровь…" - затем все стихло. Но всадник решил не ехать далее, пока не выяснит смысл этого послания.
Он сошел с коня, привязав его к одинокому дереву, а сам собрал мелкий хворост и разложил небольшой костер. Потом он подошел к коню и надел ему на голову мешок, чтобы тот не видел то, что ему видеть не полагается, не забыв дать ему совет: "Ты хороший конь, Тиграуд, ты мои ноги, Тиграуд, - говорил он, поглаживая его по холке, - но если ты брякнешь сбруей или стукнешь копытом, то я зарублю тебя без сожаления". - Сказав это, Каменный Волк отошел от коня и, сняв шлем, присел у костра.
Тиграуд понял своего хозяина и застыл, как изваяние. А в это время огонь, вздохнув несколько раз, стал разгораться сильнее.
Каменный Волк встал перед ним на колени и распростер над огнем руки, словно выпрашивая у него тепло.
- Отдай мне это… - произнес он и несколько раз повторил заклинание. Что имелось в виду под словом "это", было ведомо только ему, но после этих слов огонь, словно вняв его просьбе, стал тут же притухать, пока не иссяк совсем.
Вокруг послышался гул земли - это перекошенные идолы стали медленно выпрямляться. Но Каменный Волк не обратил на это внимания, потому как общался с богом огня. Так завещали предки.
Убедившись, что угли тлеют, он сел на голенища своих сапог, достав из-за пояса кинжал, отрезал им пучок волос с одной из своих косичек и, зажав его в левой руке, резанул ладонь. И когда капли крови стали падать тонкой струйкой на угли костра, он разжал пальцы, и пучок волос упал на тлеющие угли. Дым от волос и крови стал подниматься вверх, не спеша танцуя на безветрии.
Каменный Волк быстрым движением достал из-под панциря кожаный мешочек и, надев его на клинок кинжала, медленно провел им три раза сквозь дым, тем самым освящая его своей плотью.
Покончив с этим действом, он убрал кинжал за пояс и, раскрыв мешочек, высыпал содержимое перед собой. Из мешка на землю высыпались резные кости. Их было двадцать пять по счету. Они были небольшого размера и разной формы, одна не похожа на другую. Сделаны они из костей белоглазого орла. На каждой такой костяшке были начертаны тайные знаки, резанные священным резцом.
Он стал внимательно вглядываться в них, стараясь рассмотреть истину. И эта истина ему открылась. Он вдруг весь передернулся, лицо исказила страшная гримаса, и он закрыл его ладонями.
Теперь он знал, о чем шептали ему каменные духи, и, когда он отнял руки от лица и поднял свой взор к небу, по его щекам текли слезы.
- Как допустили вы это! - с болью в голосе прокричал он, обращаясь к богам. - Неужели это она? - спросил он себя и вдруг, спохватившись, посмотрел в сторону коня с тайной надеждой в душе. - Меч… Ее меч! - воскликнул он и, вскочив с колен, подбежал к коню.
Одним рывком он освободил от ремня меч, притороченный к седлу. Это был тот самый меч, который он забрал у девушки. Дернув за рукоять, он обнажил его наполовину. На холодном клинке, у самой рукоятки, были вырезаны две конские головы, смотрящие в противоположные стороны.
- Это она, и она еще жива! - Лицо его просияло, и он посмотрел в ту сторону, откуда приехал. Потом, подняв глаза к небу, уверенно закончил: - Есть в мире справедливость. - После этих слов с ним случилось невообразимое: он действовал с такой быстротой, что и молодым не под силу.
Резко надев шлем и застегнув его на ходу, он сорвал с головы коня мешок, затем быстро, собрав кости и прихватив с собой меч девушки, влетел в седло, не касаясь стремян. Он так сильно ударил коня, что тот всхрапнул и рванул с места, выдирая землю. Через несколько мгновений всадник уже летел по степи, покачивая волчьим хвостом на шлеме. Куда и зачем он направлялся, было ведомо только ему.

Бесплатная услуга
Катэн-хан в окружении сорока своих телохранителей и еще двадцати человек, среди которых были его родственники и "друзья", ехал не спеша по просеке между двумя длинными полосами кустарника.
У всех, кроме охраны, на длинных сворах шли по три борзых с каждого седла. Сверхподжарые, они шли быстрой рысью, обшаривая взглядом каждую кочку. Они буквально пожирали прозрачный воздух своими ненасытными глазами.
Охоту на зверя люди хана решили поставить, когда минуют кустарник и выедут на открытое место в соседнюю часть степи, где стоят аулы хромого Айдара. Тот знал толк в охоте, поэтому при перекочевке располагал свой аул в местах, богатых зверем.
Но этому кустарнику, похоже, конца и края не было. Посмотришь направо - он идет до горизонта, глянешь налево - то же самое. Благо, просека вела от просторов Катэн-хана до поселения его двоюродного брата. Лишь изредка кустарник разрежался небольшими островками, но и только. Поэтому собак здесь со свор спускать было нельзя, могут увидеть зайца и покалечиться, а то и насмерть убиться.
Хан ехал молча, думая о чем-то своем, что не скажешь о его родственниках, которые не переставали льстиво расхваливать ханского коня и его борзых. Они бы добрались и до орлов, но он оставил их дома, включая и своего любимого беркута Ак-коза.
Беркут необычен был тем, что у него глаза с белизной и белые когти, что выдавало в нем еще и актырнака. Белоглазые и с белыми когтями орлы считались лучшими охотниками, сильнее их был только тот беркут, который родился на леднике. Но Катэн-хану повезло, потому что Кайсар достал для него беркута с двумя отметинами - это белые глаза и белые когти, такое сочетание обычно никогда не встречается. Но, как уже было сказано, орлов Катэн-хан не взял и нахваливать было больше нечего.
Вдруг, в десяти метрах впереди по ходу охотников, справа, в кустарнике, раздался хруст веток, похожий на то, как большой кабан пробивает себе дорогу, ломая на ходу все, что преграждает ему путь.
- Зверь! Зверь! - закричали охотники, хватаясь за саадаки с намерением вытянуть луки как можно быстрее.
Пока они возились с колчанами и луками, справа, перерезая им дорогу, на бешеном галопе вылетел всадник на вороном коне. Он пролетел перед их глазами как молния, лишь на мгновение повернувшись вполоборота и показав им железный оскал своего шлема, уже через секунду с хрустом вломился в левую полосу кустарника, продолжая пробивать себе дорогу и не сбавляя при этом скорости.
Когда шум летящего тарана стал затихать, все вдруг закричали:
- Каменный Волк! Это он! - и с криком бросились в погоню, но их кони, подъехав к сплошной стене острого кустарника, встали на дыбы и дальше не пошли.
Все взирали с удивлением на эту живую стену и не понимали, как он здесь проехал, потому что ни коню, ни человеку не под силу продраться сквозь эту зеленую изгородь. Им было невдомек, что грудь, голова и шея вороного Тиграуда были закованы в легкие доспехи, но, поскольку все пластины были окрашены в черный цвет, издали в глаза это не бросалось.
- Ушел. Ушел, шайтан! - расстраивались охотники, впервые видевшие Каменного Волка. Потом все повернулись в сторону хана в надежде оправдаться.
Его конь застыл на месте. Хан был единственным, кто не хватался за лук и не бросался в погоню. И вдруг охрана заметила, что с ханом творится что-то неладное, это уже заметили "друзья" и родственники. Послышались возгласы:
- Что такое?!
- Катэн-хану плохо!
- Помогите ему!
Но, подъехав к нему, все увидели, что он сгорбился и лег на гриву коня, а из шеи у него торчит стрела вверх наконечником.
Когда его подняли за плечи, то стало ясно, что он уже мертв. Стрела пробила его горло навылет, войдя точно в кадык и, расщепив позвоночник, вышла наружу, поэтому и смерть была мгновенной.
Все молча стояли в растерянности, они не могли понять, как это случилось, потом кто-то сказал:
- Все. Закройте ему глаза.
Через некоторое время до них дошло, что когда Каменный Волк повернулся на мгновение вполоборота, он спустил тетиву, но это произошло так быстро, что никто не заметил ни лука в его руке, ни пущенную стрелу. Так и получается, что когда люди закричали: "Каменный Волк!" - и даже еще не бросились в погоню, хан был уже мертв.
Перед погребением великого хана все его родственники собрались в юрте у хромого Айдара. Это были все те, кто готовил заговор против него. Собрались они, чтобы выяснить, чье золото отработал Каменный Волк. Но все собравшиеся развели руками. Тогда Айдар сделал свой вывод:
- Значит, между ними что-то произошло, что нам неведомо. Но, так или иначе, смерть хана открыла нам дорогу. - Все согласно закивали головами, с чем и разошлись, радуясь такой удаче.
А где-то за юртой храпела кобыла, рожая жеребенка, а у соседей женщина родила сына, который подчинит его, когда тот вырастет.

В раздумьях
Долго ездил по степи Каменный Волк, и много было дней для раздумий, и пришлось ему вспомнить, как это все началось.
Молодые годы. Союз племен
В полдень грозовое небо было разорвано белой молнией. Теплый ливень тугим столбом падал на степь, пытаясь вбить в землю все, что ему сопротивлялось. Но закованный в железо отряд, похоже, этого не замечал. Их было двенадцать человек, и кони под ними шли бодрой рысью, кроме вороного, которого хозяин пустил иноходью. Этого человека знали под именем Уран из племени уран, а рядом с ним ехал его старший брат Чагын, и уже вслед за ними двигалась охрана с пиками на стременах.
Они приближались к небольшому аулу в пятьдесят юрт, который был выбран для встречи представителей союза племен. Он стоял в неприметном месте, у маленького озерка, и главное, был вдали от монгольской перекочевки. Это и повлияло на решение именно здесь поставить аул.
Когда они въехали в поселение, то возле большой юрты уже гуртились спешившиеся охранники, прибывшие с ханами и военачальниками своих племен. Все они стояли отдельными группами по десять человек.
Прибывший отряд сошел с коней, и Уран, оставив Чагына с нукерами, пошел прямо к юрте.
Возле дверей один из охранников преградил ему дорогу:
- Племя?
- Уран, - ответил пришелец и вошел в юрту.
Ни на кого не обращая внимания и ни с кем не здороваясь, он двинулся к свободному месту и спокойно сел. Ему было двадцать лет, но выглядел он намного старше.
- Уран?! - окликнул его Кучлук-хан, вопросительно глядя на него. Наконец до Урана дошло, что от него требуется, и он встал.
- Мое имя Уран, я представляю племя уран.
Заявив так, он снова сел и, сняв шлем, поставил его перед собой. Теперь можно было осмотреться. Здесь присутствовали представители четырнадцати племен: военачальники, ханы и просто старейшины. Скользя взглядом по лицам, он узнал все племена, которые они представляют. Вместе с уранами выходило пятнадцать племен, и все здесь могли выставить под пику десятитысячную стрелу. Все, кроме кечатов, дуратов и куманов, у которых больше пяти тысяч не набиралось, но и это было приемлемо для союза.
- Мы, конечно, уважаем тебя и знаем, что ты славный батыр, - начал издалека Богра, хан кимаков, - но слыханное ли дело, чтобы на совете темник представлял целое племя?
- И где Будрач? - поинтересовался Джаук из племени токсоба.
- Будрач очень слаб и болен. Он попросил меня представить племя.
- Причина веская.
- Другое дело, - согласились все.
- Вы знаете, почему мы собрались, - начал Кучлук-хан. - Монголы заняли наши пастбища, пользуются нашими перекочевками и стоят на зимовках, которые принадлежали нашим предкам. Они ведут себя дерзко, явно затевая ссору, чтобы в случае надобности пожаловаться Чингизу и вызвать его гнев. Мы не можем допустить этой войны. Копыта его коней способны стереть не только наши племена, но и память о них, и никто не может противостоять силе рыжего зверя. Но и дойным скотом мы быть не можем, потому что тем самым позорим предков и память о них, которые когда-то не то что воевать с монголами, но и лошадьми их брезговали. Я знаю ответ найманов, но я хочу выслушать и вас. Что скажете? - Кучлук-хан не был еще "великим" ханом - при живом "великом" это невозможно, но он был верховным правителем союзных племен. А когда "великий" хан молод, слаб и глуп, это одно и то же, как если бы его не было.
- Надо сказать нашим шаманам, чтобы извели его болезнями, - предложил Бури из племени баяутов.
- Это невозможно. Монгольские шаманы вокруг его шатра жгут священные костры, и делают они это днем и ночью, - пояснил Нагай, представитель бурутов.
Слушая эти разговоры, Кучлук-хан все время поглядывал на Урана. С того момента, как он вошел в юрту, на душе у Кучлука стало полегче. Он знал, что нет таких вопросов, на которые Уран не знал бы ответов, и все, что ни решил бы сам Кучлук-хан, Уран решит лучше.
- А почему молчишь ты, Уран? - не выдержал Кучлук.
Темник расправил свои тугие плечи под кольчугой, набрал побольше воздуха и начал говорить:
- То, что я скажу, покажется вам странным, но вы должны выслушать меня до конца, не перебивая. Раньше наши табуны простирались до горизонта и стада были столь многочисленны, что волкам не было счета, и это хорошо. Все были сыты - от человека до стервятника. Нынче же мы обнищали. За каждой юртой не больше ста голов - и это неслыханно! Мы не можем больше отдавать свой скот за право на существование, которое нам дано законом более могущественным, чем яса Чингиза. Я говорю о законе Вечного неба. Вы можете смотреть на него днем, вы можете смотреть на него ночью, но там не отмечено, чтобы мы отнимали мясо у своих детей и кормили этим мясом монголов. И это так. А если вы посмотрите на небо сердцем, а не глазами, то увидите, что там начертано всего два слова: Жизнь и Свобода. Мы должны уйти из этих мест и пополнить свои стада за счет старых городов и лесных народов. Мы будем кочевать ветром, по кругу, в четыре года. Каждому племени свой круг и своя дорога, юрты с быков не снимать. Надо быть в постоянном движении, и о маршрутах перекочевки друг другу не сообщать, меняя их постоянно в кругах и направлениях.
Поднялся шум, многие повскакивали с мест.
- Ни кола, ни коновязи! Слыханное ли дело казачить целым народом! - возмущался Нагай.
- Нет, я понимаю, десять, ну, пятьдесят человек, но чтобы пятнадцать племен в казачество!.. Ты думай, Уран, что говоришь, - удивлялся Джаук.
Тут и Богра с Бури запричитали:
- Ветром кочевать, да это же позор!
- Бегать будем, как зайцы!
- Да, только зайцы бегают от куста к кусту, а он предлагает нам это делать без остановки, - уточнил Бури, изображая на лице великую мудрость.
- О каком позоре ты говоришь, Богра? - удивился Уран. - Не позорней ли кормить монгола? Я пришел сюда, чтобы помочь вам. Вы знаете, что уран - племя свободных, и мы ханов не имеем, равно как и не признаем. У нас все слушают вождя или старейшин, но могут и не слушать, все зависит от того, насколько ему доверяют. Когда я выезжал, Будрач был очень болен. Я ехал пять дней и загнал по три заводных на каждый, дотягивая рысью, чтобы не сдохли последние, и я больше чем уверен, что Будрач уже мертв, а это значит, что племя пойдет за мной. А я человек свободный, у меня в стреле десять тысяч на стременах, и, даже если вы не последуете моему примеру, я все равно стрелу эту пущу по ветру, а ветер дует далеко. - Он приложил руку к груди и поклонился Кучлук-хану: - Мне здесь делать нечего, я предложил, а вы решайте, но помните: нет коновязи, значит, и племени нет. Прощайте, - закончил Уран и вышел с чистым сердцем из юрты. Он свое дело сделал.
- Все? - спросил старший брат, взирая на младшего.
- Все, Чагын. На коней! - скомандовал тот нукерам. - Теперь мы можем, не спеша, ехать домой. Я уверен, что они поворчат для вида, а после того как умерят свою гордыню, поймут, что нет у них иного выхода, кроме того, который я им предложил.
- А Кучлук-хан что думает?
- То же самое. Он заранее знал, что делать, только ему хотелось, чтобы я подтвердил его решение и ханы сделали этот выбор сами. Мудрый поступок - переложить ответственность на плечи других. - Они сели на коней и под внимательными взглядами воинов спокойно двинулись в степь, раздвигая плотный щит из ливня, пока он их и вовсе не отгородил от любопытных глаз, ожидавших нукеров.
А в это время в юрте не затихал спор по поводу того, что сказал Уран, и единственным человеком, который не участвовал в этом, был Кучлук-хан.
- Он прав, и прав во всем, - рассуждал Джанаха - предводитель ябаков. - Единственный выход - это уйти к северным лесам и кочевать вдоль их границ до хазарского моря. "Нет коновязи, значит, и племени нет", - так, кажется, сказал Уран, а раз нет племени, значит, и брать не с кого.
В разговор вступил Нагай:
- Я думаю, если мы не сделаем, как говорит Уран - а он знает, что говорит, - то, рано или поздно, нас доведут до полного разорения. - Он замолчал, и все посмотрели на Кучлук-хана в ожидании его последнего слова, а он только этого и ждал.
- Значит, так тому и быть. Будем кочевать столько, сколько потребуется. Маршруты перекочевки обсудите закрыто, на племенных советах. Вы не должны знать о передвижении друг друга, а о том, что мы здесь обсуждали, даже женам своим не говорите. После десятой луны снимайтесь с места одновременно. Всем удачи, - закончил Кучлук-хан, и все молча стали расходиться.
Еще некоторое время в ауле был слышен конский топот - это ханы отъезжали со своими отрядами в разные стороны, но затем все стихло. Люди стали выходить из юрт, и аул продолжил свою обычную жизнь. Дождь кончался.

Перекочевка
Жаркая степь раскинула свои великие крылья во все стороны света, сливаясь желтыми тонами обожженных трав с голубыми берегами горизонта. Где-то среди этого океана, между бурых волн, застывших во времени, двигалась живая туча. И в переливах знойного марева казалось, что полоса из людей и животных оторвалась от земли и плавно плыла над дюнами.
Месяц прошел с того дня, как люди племени уран снялись с места и ушли навстречу неизвестности в поисках лучшей доли и с надеждой кого-нибудь лишить этой самой доли. Где сейчас другие племена, они не знали.
Перекочевка шла своим чередом. Женщины в праздничных нарядах ехали кто на быках, а кто на верблюдах. Старики и старухи сидели в кутарме, установленных на четырехколесные телеги, колеса которых достигали полутора человеческих роста.
Эти телеги тянули от двух до четырех быков в зависимости от достатка и размаха юрты. Бритые детишки, выглядывая из корзин, притороченных к толстым бокам скота, перекидывались асыками, громко взвизгивая и заливисто смеясь. В клетках сидели ловчие птицы, а за телегами, сбившись в стаи, бежали борзые собаки и пастушьи псы.
Мужчины, затянутые в кольчуги и с длинными пиками на стременах, обтекали кочевье по всему периметру в десять рядов. Впереди ехал Уран, зорко следя за дозорным отрядом, который, разбившись парами, носился по горизонту, заезжая далеко вперед и вновь возвращаясь. В случае опасности или чего-то подозрительного они должны были подать условный знак.
В обязанности этого отряда входила правильная прокладка дороги и поиск хорошего брода, если встретится большая вода, - это для того, чтобы самая тяжелая арба могла двигаться вперед. А еще они выглядывали чужой скот для лихой барымты, ведь специальный отряд для угона находился постоянно на взводе, ожидая только команды, и возглавлял этот отряд самый удачливый барымтач и воин по имени Кузембай.
Этот джигит был внушительных размеров, но весьма нескладного телосложения, к тому же он был хитер, зол, завистлив и злопамятен, что в кочевой среде являлось почти достоинством, и если не человеческим, то воинским уж точно. Поэтому с его мнением считались.
Кочевье двигалось по границе между лесостепью и степью, поэтому справа лежали сочные луга редколесья, а слева простиралась великая степь.
Вдруг к Урану подъехал его старший брат, который разъезжал по кочевью и смотрел, чтобы все было в порядке. Уран держал его при себе сотником, а на колкости друзей Чагын отвечал прямо: "Вы посмотрите на него и посмотрите на меня. Он прирожденный воин и настоящий батыр. Разве не так? Вы ведь сами это знаете". Все, конечно, это знали и, конечно, соглашались. А за родственную строгость темника люди уважали его еще больше. И когда Будрач умер, его влиятельные родственники, среди которых было немало и славных воинов, пришли к Урану и попросили его встать над племенем. "Если это будешь ты, Уран, то мы сможем спать спокойно", - заявили они. Но и сам Уран часто шел на уступки.
Когда не стало отца, от него остался меч, на клинке которого красовались две конские головы, летящие в разные стороны. Это был не просто меч, это была гордость и слава их рода. Старший брат вынес его тогда из юрты и подал меч Урану со словами: "Лучшему воину - лучший меч. Ты достоин его больше, чем я". На что младший ответил, не задумываясь: "То, что я сильнее тебя и лучше в бою, ничего не значит по сравнению с тем, что ты был у него первым, и этот меч принадлежит тебе по праву, как старшему брату, моему единственному брату. И вообще, я так хочу, бери его и не спорь со мной".
Уран действительно очень любил своего брата и не забыл, как после смерти их матери, когда они были еще детьми, отец ушел в набег и не знал, какое горе постигло его детей. Уран сильно заболел и умер бы, но малолетний Чагын, которому самому только десять лет было, ухаживал за ним как взрослый, бегая от юрты к юрте за травами, едой и просто за советом, не говоря уже о том, что местному шаману он вообще тогда житья не давал. Чагын дневал и ночевал рядом с маленьким Ураном, и все это помнил темник и никогда не забывал. Вот и сейчас Чагын рядом с ним что-то бормочет и показывает куда-то вдаль.
Уран очнулся от раздумий и оттого, что его слух резанули слова старшего брата:
- Дозор возвращается. Смотри, он пикой машет!
Один из воинов возвращался галопом, и, когда он вскинул вверх пику и развернул ее, как крылья птицы, Чагын радостно вскрикнул:
- Смотри, там скот! Ты видел?!
- Видел, - спокойно ответил тот, дожидаясь, когда подъедет дозорный.
Всадник осадил коня и, поравнявшись с Ураном, пустил его шагом, переводя дух.
- Там… там скот есть.
- Где именно?
- Вон там, за холмом. Десять тысяч под большим рогом или около того и лошадей несколько сотен.
Темник устремил свой взгляд в ту сторону, куда показывал дозорный. Там, вдали, за редколесьем, возвышался большой холм, за которым начинались леса.
- Скажи Кузембаю, чтобы взял свой отряд и занялся делом, но только тихо и без резни. Обогнете холм и выгоните скот впереди нас по ходу перекочевки, но так, чтобы за вами не увязались, нам шум ни к чему, сами бежим.
Видно было, как дозорный рванул в конец кочевья и пропал из виду, но через полчаса отряд из двадцати воинов отделился от основной массы и полетел в сторону холма. Люди, кони и прочая живность продолжали свое движение.
Чагын ехал рядом с братом.
- А не мало ли людей мы отправили? - спросил он.
- Достаточно. Нам нежелательно путь кровью мазать, у монгола нюх волчий.
- Сколько это займет времени?
- Не больше полудня.
Но не прошло и четверти дня, как к ним от холма стали приближаться два всадника, и перед ними предстала неприятная картина: Кузембай с окровавленной рукой держал под уздцы второго коня, на котором сидел сгорбившийся всадник. Так они и приехали: два коня и полтора человека. Бедняга был весь белый, и в животе у него торчал обломок остроги. Он мутно посмотрел на небо, потом повел свой взгляд по горизонту, словно никого рядом и не было, вздрогнул и, повиснув на гриве коня, испустил дух.
- Я же сказал, без крови! А ты что мне притащил, символ победы?! - разъярился Уран.
- Это не мы! Они первые начали. Нас поджидали, видать, дозор заприметили. Только мы начали гнать, как с двух сторон урусуты насели с топорами, вилами и прочим мусором, мы только и успели мечи обнажить, да поздно. Кто от топора слетел, а кого и на остроги подняли, с трудом ноги унесли, да и то случайно.
Там, за частоколом, деревянный город стоит, а вокруг деревни маленькие. Городишко небольшой, тысяч на пять, но если они все там соберутся, то десять тысяч будет. Они сейчас скот в город гонят, если поторопимся, то успеем, а промедлим, так и дохлой коровы не найдем.
Уран повернулся к брату.
- Чагын, отныне я ставлю тебя над тысячей, а ты, Кузембай, останешься за старшего на все кочевье. Всем понятно? - обратился он к подъехавшим тысячникам.
- Понятно, - ответили все хором. И он снова обратился к Кузембаю: - Держи в сторону хазарского моря, я оставлю тебе семь тысяч, а три тысячи пойдут со мной. Идите прямо на Итиль, мы вас нагоним, и может быть не пустыми. - Уран не был любителем барымты, но нужда диктовала свои правила. - Ты, Чагын, - продолжил он, - пойдешь со мной. Готовь людей и выдели каждому по семь заводных, мы пойдем быстро, и чем быстрее, тем лучше.
Начались приготовления, и оставшиеся воины отдавали в набег своих лучших заводных коней, которых сбивали на один ремень каждому воину из числа тех, кто пойдет за удачей.
Пока продолжались эти сборы, вороной конь по кличке Тиграуд плясал под Ураном, дробя копытами пыльную землю. И вот, наконец, все, увешанные полными колчанами, двинулись в сторону холма.
Войско шло ускоренной рысью, а вороной Тиграуд летел крылатой иноходью, возглавляя стальную тучу. И, словно чувствуя это превосходство, он высоко поднял голову на тугой шее и нес ее как боевой стяг. Но это было только началом.
Набег
Темник держал коня на иноходи целую версту, тем самым давая воинам сосредоточиться перед решительной атакой. Но время пришло, и он вскинул правую руку вверх с криком: "Уран!" И по войску покатилось короткое: "Уран! Уран! Уран!.." - то был боевой клич кочевников, и племя уран не зря гордилось таким совпадением.
Этот клич набирал мощь, делая свое дело. Кони прибавили ход, глаза воинов налились чистой яростью, а голова их стала пустеть от мыслей, и даже самое мягкое сердце под натиском дикого "урана" освободило себя от страха и жалости. И когда впереди замелькали деревни и был уже виден частокол города, боевой клич перекатился в ревущий гул, срывая войско на бешеный галоп. Сам Уран летел впереди всех, доставая не спеша свой лук.
Деревенский люд в спешке покидал свои жилища, гоня скот к воротам города, но, увидев кочевников, они бросали все и бежали за стены. Но, к их несчастью, защитники города тоже заметили неприятеля и спешно закрыли ворота. У беженцев остался только один выход: бежать в леса, что они и сделали.
Перед тем как закрылись ворота, за пределы города вышло около пяти сотен дружинников. Все они были облачены в тяжелые доспехи, и все были готовы к смерти. Это было храброе, но ненужное решение, потому что Уран не собирался брать город, и если бы дружинники остались в городе, то все бы выжили, но защитники этого не знали.
Несколько сотен по знаку Чагына отделились от основного войска и устремились вправо и влево по направлению к деревням для захвата брошенной скотины. Тех, кто сопротивлялся, рубили с седла и, не обращая внимания на крики, принялись сбивать скотину в стадо и гнать его левее города. Суеты не было, все знали свои обязанности, но не все было гладко. Простые мужики без доспехов, но с острыми вилами и тяжелыми топорами, видя, что им все равно не жить, с дикими криками бросались прямо на конницу.
Кочевники слетали с седел от взмахов боевых топоров, другие были подняты на колы и остроги. Но степняки упорно продолжали свое дело, не обращая внимания на потери, исключение они делали только для раненых, потому что каждый десяток отвечал за своего товарища. По этой причине раненый подбирался и усаживался на заводного коня, и если он падал, то второй раз его уже никто не подбирал, таковы воля богов и закон войны.
Основное войско на полном ходу миновало мелкую речку и численностью в двадцать одну тысячу конских голов вышло прямо на дружину. Если бы со стен смогли рассмотреть этот табун, то они увидели бы, что воинов всего три тысячи, и тогда, возможно, защитники поменяли бы свою тактику, но из-за пыльной тучи очевидное было скрыто от их глаз.
В небо поднялась стая остроконечных стрел, и когда первые ряды кочевников достигли первых рядов дружинников, там уже полегла половина. Но оставшиеся поставили длинные копья на землю и ощетинили их против конницы. Благодаря этому немало коней и воинов сели на эти пики, особенно не повезло головным отрядам. Но и это ничего не дало. Кочевники обтекли эту свалку с двух сторон и, пролетая мимо, расстреляли их в упор.
Уран повел всех вправо от города и дал им понять, что пора начинать кружение, и дальше началось то, что степняки называют тулгама. Воины рекой обогнули этот маленький городишко, который по размерам скорее напоминал крепость, нежели город, и, сомкнувшись в кольцо, понеслись по кругу в лихом галопе, осыпая стрелами всех, кто был на стенах.
Кочевники не стреляли наудачу, каждая стрела находила свою цель, но и на стенах не спали. Вниз летели дротики, стрелы и камни, и если из луков они стреляли плохо, то камни и дротики метали со знанием дела. Кто-то падал с разбитой головой, а кто-то и с дротиком в ребрах.
И все же гул дикого крика и топот многотысячного табуна привел защитников города в полное смятение, но Уран четко контролировал кружение, и когда он заметил, что его люди угнали захваченный скот на большое расстояние, он подал знак мечом, перехватив его за центр клинка, и, крикнув: "За мной! Удача с нами!" - погнал своего коня прочь от города, с намерением обогнуть холм и выйти на кочевье.
Через некоторое время конский топот стих, и пыль осела, открывая картину кровавой стихии, где геройски пали и те и другие. На стенах города никто не понимал, что происходит.
- А куда же они подевались? - удивлялся один из дружинников, глядя на воеводу.
Тот выдрал стрелу из пробитого плеча, даже не поморщившись и, не расслышав вопроса, переспросил:
- Что?
- Я говорю, куда же они подевались? Налетели, как ураган, а на город не пошли. Что же им было надо, мордам бесовским?
- Как что?.. Скот рогатый. Ты разве не видишь, что вокруг ни одной скотины. - Они осмотрелись, и действительно, кроме разрухи и дыма догорающих деревень, ничего больше не было.
- Так вот зачем они пожаловали.
- А ты думал… В этом весь степняк. Поставь ему коня и бабу, и он обязательно выберет животину, мозгов-то у него нет.

Переправа
Уран повел свое войско вдоль реки, вверх по течению, между холмом и болотом, но, проехав совсем немного, он увидел стадо угнанного скота, которое его люди должны были вывести к кочевью.
Все стадо стояло на месте, а вокруг него суетились воины, которые, завидев приближение основного войска, поскакали навстречу Урану.
- Что случилось? - поинтересовался он у подъехавшего сотника.
- Большая дружина движется сюда, - он указал рукой в том направлении, по которому они должны были ехать.
- Сколько их?
- Столько же, сколько и нас. Конница.
- Далеко?
- Две заводных, не больше.
Уран стал серьезнее.
- Три тысячи впереди, и в тыл - столько же выйдут. Плохо дело. - Он посмотрел на скот, а затем на лес. - Вброд нам нельзя, они дадут нам войти в воду, но не дадут выйти. Слушайте меня! - скомандовал он, подняв руку вверх. - Чагын, ты со своей тысячей пойдешь за мной, а остальные пойдут со скотом по намеченному пути, то есть левее, между рекой и дружиной. Наша тысяча стянет дружину на себя и уйдет правее, а, когда они освободят вам дорогу и сдвинутся на нас, вы начнете движение, но с некоторым запозданием, иначе они заметят вас и вы, отягощенные скотиной, не сможете уйти.
Тут он заметил полсотни девушек, жмущихся в страхе друг к другу.
- Женщин оставьте, - приказал он.
- Как же так? - удивился Чагын. - Смотри, брат, какие красавицы.
Но Уран был непреклонен:
- Оставить всех. Если со скотиной они отпустят, то с ними они будут гнать до упора. - Потом он посмотрел на коренастого тысячника: - Улукбек, ты поведешь всех, как я сказал, но помни: надо выждать время, а потом уже выдвигаться, если ты это сделаешь раньше, вам всем конец. А ты, Чагын, скажи своим воинам, чтобы побольше шумели, нам нужно обратить на себя их внимание. Вперед! - скомандовал он и погнал коня вверх по реке, забирая вправо через лес. Воины с криками и громким гиканьем пошли за ним, переходя на галоп.
Через некоторое время Улукбек услышал гул урусутских дружин, это означало, что они заметили Урана и его тысячу, после чего гул стал смещаться вправо. Он понял, что дружина сдвинулась с места и углубилась в лес, значит, пора, и Улукбек с неполными двумя тысячами воинов погнал скот вверх по реке.
Девушки, оставшись одни, не могли поверить в свое счастье, потом кто-то опомнился: "Девоньки, домой! Быстрее!" И они побежали в сторону города.
Через некоторое время, когда гул дружины и крики уранов остались позади, Улукбек вывел своих людей на реку и с ходу начал переправу.
Воины носились вокруг стада, загоняя скот в воду, потом, взявшись за гривы коней, вошли сами, помогая телятам преодолеть течение. Другие, привязав коров к своим седлам, тянули их вперед, показывая всему стаду направление. Благо, река была неширокая, и первые кони уже вышли на противоположный берег, вытягивая за собой привязанных коров, за которыми вышли и все остальные. Дорога была свободна, один день пути, и они нагонят кочевье. Удача была с ними.

Лесные тропы
А в это время ураны прорывались сквозь дружину и густые леса. Темник приказал своим людям, чтобы они не замедляли ход, но в лесу особенно не разгонишься, и это сильно затрудняло прорыв.
Уран бросил свою пику, потому что от нее здесь было больше вреда, чем пользы, и, показывая всем пример, он рубил направо и налево, прорываясь вперед. Видя лихость своего темника, воины так приободрились, что снова закричали: "Уран!" - и вместо того чтобы забирать вправо, они пошли за своим темником прямо в лоб дружины, которая никак этого не ожидала.
Ветви деревьев все время норовили сдернуть кочевников с седла, поэтому надо было смотреть в оба, рубить мечом и следить за тем, куда бежит твой конь. Да, это была не степь.
Наконец они протаранили дружину и вломились в дебри болот. К своему огорчению, Уран понял, что дозорный, который докладывал о количестве дружинников, сильно ошибся, и он поделился этим с Чагыном:
- Их больше четырех тысяч, и куда смотрел этот баран, когда их считал. Но это еще не конец, они сейчас начнут обходить нас слева и выгонят на болото, где мы и без их помощи уйдем к предкам. Я прав? - поинтересовался он, повернувшись к Чагыну, но, увидев, что тот как-то странно сидит в седле, всполошился: - Что с тобой, брат?!
- Не знаю. Булавой ударили. Шея не поворачивается, рук не чувствую, и ноги немеют.
Уран соскочил с коня и, отдав повода нукеру, принялся аккуратно снимать брата с седла. Сняв Чагына, он положил его на живот и задрал ворот кольчуги, чтобы осмотреть шею и позвоночник между лопаток. И действительно, на шее, слева от позвоночника, быстро вспухало. Он провел пальцами и нащупал твердую шишку. Похоже было, что один из позвонков вышел от удара тяжелой булавы.
Уран ничего не понимал в таких делах, но другого выхода у него не было, кроме того, как вбить то, что ему выбили.
- Пустяки, - успокоил он, наматывая на правую руку кусок ткани, - ты или умрешь, или выздоровеешь.
Чагын широко открыл глаза от страха и, не имея возможности шевелиться, стал возражать:
- Не надо, не надо, брат, лучше оставь меня здесь или заруби.
- Хорошо, не буду, я только гляну. - И он приоткрыл ворот. - Да, лучше не трогать, - сказал он и, резко размахнувшись, ударил по шишке.
Послышался хруст. Удар был так силен, что Чагын взбрыкнул ногами, весь затрясся в конвульсиях и затих, словно жеребенок под ударом ножа.
- Эй, Уран, ты убил его, - сказал кто-то из рядом стоящих.
- Не может быть! - испугался он и нагнулся над Чагыном. - Чагын, ты живой?
- Да, живой. Но если еще раз так сделаешь, я зарежу тебя ночью, - предупредил Чагын,  вставая. - Смотрите. Моя шея шевелится, и руку отпустило.
- Все, тогда вперед! - поторопил Уран и сел на коня.
Чагыну помогли взобраться в седло, и все вопросительно посмотрели на своего темника.
- Слушайте меня! - начал Уран. - В лесу мы уязвимы, потому что двигаемся всей тысячей, хотя после таких потерь у нас осталась половина, и все равно это много. Мы мешаем друг другу, и не можем маневрировать, урусутам же это на руку, поэтому мы сейчас разобьемся на сотни, и будем пробиваться - это единственный выход. Мы прижаты к болоту, и я уверен, что они уже стоят перед нами. Но мы пойдем сотнями в полном беспорядке, они этого не ждут. Ты, Чагын, пойдешь последним, первым пойду я.
- Почему, брат?
- Потому что самый сильный удар придется на первых. Они в лесу не увидят что это только сотня, и, думая, что перед ними вся тысяча, навалятся на нас, а ваши сотни в это время будут пробиваться за нами через рассредоточенных дружинников, и думаю, что это облегчит вам проход.
- Я не боюсь, брат, - заявил уязвленный Чагын.
- Зато я боюсь, ты у меня один.
- Ты тоже, - резонно заметил старший.
- Но я живучий, и не спорь, дело решенное. Кто выйдет из леса, пусть идет в кочевье, никого не дожидаясь. Отныне все, что добудете в пути, - все это ваше, вы это заслужили.
Все радостно закричали:
- Уран! Лучшая добыча лучшему воину!
- Но для того чтобы радоваться добыче, надо остаться живым! Испытайте судьбу, джигиты! - крикнул он и, развернув коня, повел свою сотню вперед через лес.
Дороги назад для них не было, позади лежали болота, а впереди надвигалась дружина. Уран повернулся к своим людям и стал на ходу давать им распоряжения: "С боевым кличем идем влево, потом молча вправо и, резко развернувшись, снова левей по кругу и прямо в лоб! Если расшатаем ряды, то выйдем обязательно. Уран!" - крикнул он, и все подхватили этот клич. "Уран! Уран!" - покатилось по лесу. Это воины старались, чтобы походило на тысячу.
Сотня круто заложила в левую сторону, плотно держась за Ураном, который, обнажив свой меч, стал разгонять своего любимого Тиграуда, поддавая ему по бокам плоской стороной клинка. Конь, чувствуя, что сейчас все зависит от него, напряг все свои силы и летел как ураган. Уран, оценив рвение коня, постоянно его подбадривал: "Молодец, Тиграуд, ты знаешь, что делаешь. Один раз живем, а умрем - так вместе. Алга!"
Далеко уйдя в левую сторону, с громкими криками вся сотня по знаку Урана резко замолчала и шарахнулась обратно, уходя вправо. А напротив того места, где они поменяли направление, раздались крики русских дружинников: "Здесь никого нет! Они идут вправо!" "Все к болоту! Быстро!" - закричал воевода. Но кочевники были уже далеко и этого не слышали, и все же они знали, что все будет именно так.
Доскакав снова до болота, Уран резко повернул своего коня и повел сотню назад, после чего он стал закладывать крутой круг, чтобы врубиться в центр растянутой дружины. Так и вышло. Одни дружинники сильно отстали, а другие уже достигли края болота, и ураны, сделав петлю, вышли к их центру.
"Заводных вперед!" - скомандовал Уран. И кочевники тут же выставили перед собой всех заводных коней, а это семьсот голов на сотню воинов. И весь этот табун они погнали вперед, как живой таран, подзадоривая их бока и крупы острыми мечами. Кони ошалели от боли и пошли напролом.
Уран рассчитал все правильно. Этим маневром он лишил дружинников численного преимущества, и на момент, когда вся эта копытная туча проходила сквозь заслон, ряды уранов оказались плотнее благодаря табуну и разряженности русских воинов. Ржание, топот и дикий гул боевого урана - все это сыграло решающую роль, кольцо было разорвано, и сотня Урана была на свободе, а увлекая за собой дружинников, они расчищали дорогу другим сотням, среди которых был и Чагын.
Но погоня не беспокоила темника, он знал, что с заводными лошадьми они обязательно оторвутся. Ему оставалось только радоваться, что дружинники не имеют традиции пользоваться заводными, но, как оказалось, они рано радовались.
Не успели они пересесть на своих заводных и проехать совсем немного, как неожиданно наскочили на деревянную крепость пограничного гарнизона. Здесь о кочевниках уже знали, потому что, как только они появились, в ту же секунду в них полетели стрелы и копья. К счастью, их было не больше полусотни, видимо, остальные ушли и были именно теми, кто гонял их сегодня между рекой и болотом.
Крепость взяли с ходу из-за нерасторопности часовых, которые не успели закрыть ворота. Порубив дружинников под стенами, они ворвались в крепость, и Уран сказал своим людям: "Берите все!" И пока воины грабили погибших и их конюшни, Уран поехал осмотреться вокруг крепости.
Рядом с западной стеной ютились три ветхие избушки, но люди их покинули, потому что ставни были забиты досками, а рядом ни одной собаки у крыльца. Вдруг он увидел, что между двух домов мелькнула девичья фигура и скрылась в чаще леса. Темник направил туда своего коня и вскоре нагнал ее. Она дернулась вправо и влево, но бежать было некуда.
"Стоять на месте!" - крикнул он повелительным голосом, не терпящим возражений. Она поняла его, и так как была не глупа, то догадалась, что надо сделать все, что хочет половец, иначе - смерть.
Ее лицо было испачкано сажей, но Уран, сойдя с коня и приблизившись к ней, все же рассмотрел под этой сажей ее красоту и небесно-синие глаза: "А ты красивая. У тебя, наверно, и тело хорошее".
Он отстегнул боевой пояс и жестко посмотрел на нее с мыслью убить при первом же неподчинении. "Снимай одежду!" - приказал он, и она спешно скинула сарафан. Уран посмотрел на нее и весьма удивился красоте ее тела. Недолго думая, он взял ее и был с ней столько, сколько душа пожелала. И когда уже все произошло, он почувствовал, как бьется ее сердце, но это его уже не интересовало.
Медленно встав, он надел свой пояс и, обнажив меч, сделал шаг в ее сторону с намерением зарубить ее, как это делают все степняки с иноплеменными женщинами. По его глазам она догадалась, что пришел конец, но умирать обнаженной она не хотела, поэтому подняла руку ладонью к нему, что означало: "подожди". Он понял этот знак и остановился в ожидании, с любопытством наблюдая, что она будет делать. А она, надев свой сарафан, посмотрела с тоской на небо, которое еле виднелось сквозь вершины деревьев, и, совершенно успокоившись, встала на колени, убрав волосы в сторону, подставила ему шею, опираясь на руки. Это было единственное, чем она могла облегчить свою смерть.
Уран удивился ее выдержке и силе ее духа. "А ты смелая. Видно, в груди у тебя бьется сильное сердце. - И, помолчав, добавил: - Сильные люди должны жить", - закончил он и, сев на коня, поехал обратно к крепости за своими людьми.
Она от волнения не поняла ни слова из того, что сказал ей Уран, но одно она знала наверняка: ей подарили жизнь.
Взяв своих людей, чьи кони уже тяготились награбленным добром, темник повел их дальше, и вскоре они должны были выйти к реке, но к Урану подъехал один из воинов и завел с ним разговор:
- Где переправимся?
- Здесь где-нибудь, - ответил темник.
- Здесь глубоко. Я был здесь раньше и помню, что где-то выше должен быть еще один брод, совсем мелкий. Может, там перейдем?
- Если мелко, то лучше, конечно, вброд. Забирайте правее! - крикнул он своей сотне.
Через некоторое время они обнаружили, что прибрежные места становятся влажней.
- Что это? - спросил Уран у нукера, который советовал ему верхний брод.
- Берег низкий. Проедем заболоченность, а там брод, - пояснил тот.
Но эти заболоченные места стали расширяться, образуя промоины и глубокие лужи. Растительность стала меняться. Они даже не заметили, как углубились далеко в болота и остановились, когда правый край болота соединился с левым. О лужах уже и речи не было, вокруг лежали непроходимые топи.
Уран поднял руку, и воины остановились.
- Назад нельзя, там рыщут урусутские воины, а в таких местах наши резвые кони не спасут наши головы. Путь один - вперед, через болота. Где тот, который знает брод? - спросил он, и к нему с виноватым видом подъехал нукер, который советовал двигаться в этом направлении.
- Я вижу, ты хорошо знаешь эти места. - Нукер не поднимал глаз, зная, что за такие советы кумыса не подают. - Снимай доспехи и слезай с коня, потому что ты пойдешь первым, и будешь искать свой брод. Если сгинешь - значит, судьба, если упадешь от усталости - я зарублю тебя как собаку, а если выйдешь живым - я прощу тебя и верну оружие. Пошел! - приказал Уран, и подъехавшие воины сорвали с несчастного боевой пояс, кольчугу и шлем.
Он сошел с коня и передал им поводья. Надо отдать ему должное: взяв длинное копье, он без промедления вошел в болото, прокладывая дорогу. Действия его были решительны, и было видно, что он осознавал свою ошибку и хотел ее исправить, во что бы это ни стало. То и дело, щупая копьем дно, он шел вперед.
- Цепью по одному и без суеты, - скомандовал Уран и, не слезая с коня, повел его за нукером, все остальные спешились и двинулись за своим темником, вытягивая заводных в цепь.
Случилось то, чего они не ожидали, - болота не кончались, и по лицам идущих было видно, что они растеряны, но только не Уран. Он стиснул зубы и был вне себя от злобы на судьбу, которая сыграла с ним такую шутку.
Ночевать им пришлось посреди болота, на сухом островке. Паники не было. Лишь однажды, на привале, один из воинов вдруг запричитал, и Уран попросил его успокоиться, чтобы не мешать отдыху товарищей, но тот не внял его просьбе и получил от Урана стрелу в грудь, после чего никто уже не думал роптать. Благо, что болота были богаты водоплавающей дичью, и они не умерли с голода, но прошел месяц их скитаний по болотам.
Кони устали есть кору, а люди устали пить конскую кровь, к тому же ноги людей опухли от воды, но предки не забыли их, и они, наконец, вышли на твердую землю. Провинившийся проводник упал на колени и поцеловал землю. Ему была дарована жизнь.
Пройдя редколесье, они вышли на реку и, спешившись, вошли в воду, взяв коней за гривы. И только когда они переправились на другой берег и выехали в степь, остановились передохнуть.
- Мы дома, - сказал кто-то из воинов.
- Да, это так, - согласился Уран и, оглянувшись назад, удивился: - Однако, как можно жить в такой земле непролазной?
Все беды были позади, и теперь можно было догонять своих, но радость свободы омрачилась большими потерями, поэтому Уран ехал с мрачным лицом и тяжелым сердцем. "Простят ли сородичи?" - вертелось у него в голове. Но, так или иначе, их кони отъелись на степной траве и ускорили ход.

Возвращение
Прошел еще месяц, прежде чем они добрались до своего кочевья, но радостных возгласов они не услышали. Воины из сотни Урана с оставшейся добычей разъехались молча по своим юртам, так как изрядно устали. Поехал и Уран разыскивать свою юрту, где его, наверно, уже ждал Чагын. Но юрта оказалась пуста.
Проходивший мимо сосед объяснил, что у Чагына теперь своя юрта. Он, оказывается, привез из набега жену, и сосед советовал Урану поздравить брата, показывая ему на белую юрту, которая стояла недалеко от того места, где они разговаривали. Тот не поверил своим ушам и был настолько ошарашен, что молча пошел в юрту брата, даже не обратив внимания на то, что сосед чем-то смущен и явно не договаривает и половины того, что знает. Но окончательно он потерял речь, когда вошел в юрту к брату.
Первое, что ему бросилось в глаза, была девушка с небесными глазами, та самая, которую он взял силой в зеленых лесах. Чагын обнял его и принялся что-то говорить, но он словно оглох. Ничего не слыша, Уран смотрел на девушку, и в его голове стоял туман. Девушка так же не сводила с него глаз, видно было, что она его тоже узнала. Один Чагын ничего не заметил, он радовался встрече, и что-то говорил, но Уран все же отстранился от объятий брата.
- Чагын, эту девушку я взял в лесу силой.
- Быть того не может. Что ты говоришь? - удивился старший брат.
- Чагын, - продолжал Уран, - не знаю, как это произошло, но война есть война.
- Мы были не на войне, - растерялся Чагын.
- Да, но набег и война - это одно и то же, и сейчас мне сказали, что ты женился и эта женщина твоя жена.
- Да, сейчас она моя жена, - твердо заявил старший, уже понимая, что произошло. - Я знаю об этом, потому что она мне все рассказала.
- Она знает наш язык? - удивился Уран.
- Знает. Ее семья жила на границе великих степей, и ее зовут Ксения.
- Ксения, - тупо повторил младший и сел на ковер.
- Я увидел ее возле крепости, - продолжал Чагын, - воины чуть было не разорвали ее на части, за то, что она бросила в кого-то камнем и попала несчастному в глаз. Я забрал ее на правах сильного, но, когда мы увязли в болоте и я, запутавшись в стременах, чуть было не ушел к предкам, она вытащила меня из трясины, чем и спасла мою жизнь. Уран, там, на болотах, между нами прошел огонь, и мы полюбили друг друга, брат. Но одно я не мог предположить, что тем человеком был ты. - После паузы он, словно набравшись силы, решительно заявил: - У нее от тебя будет ребенок.
- Почему?.. - сокрушался Уран.
- Брат, не отнимай у меня жену! - горячо заявил старший, с мольбой глядя на Урана.
Тот подскочил как ошпаренный:
- Что ты говоришь, Чагын! Твое счастье для меня священно. Пусть останется так, как есть. Это твоя жена, и я буду уважать ее, как тебя, а ты, Ксения, прости меня и забудь, что было.
- Я уже простила, - добродушно сказала она, сердцем понимая всю тяжесть этой страшной ситуации.
- Хорошо, - обрадовался Уран, и камень упал с его души. - А чтобы не было пересудов, никому об этом не говорите, и кто бы у вас ни родился, я буду ему дядей, из меня все равно никудышный отец, а у тебя, Чагын, горячее сердце, это то единственное, чему я завидовал.
- Чагын! - резанул снаружи голос.
Уран приложил палец к губам в знак молчания и, подтолкнув брата к двери, вышел вместе с ним. Возле юрты стоял Кузембай.
- Чагын, тебя зовут на совет старейшин, - сообщил он чужим голосом и тут же добавил: - А ты, Уран, подожди здесь.
Чагын удивленно посмотрел на Кузембая, потом на Урана, и сердце его почувствовало недоброе.
- Иди смело, Чагын, и со всем, что там скажут, соглашайся, - напутствовал его Уран и, посмотрев на Кузембая, нахмурился: - Ты не поздоровался со мной, Кузембай, и я знаю, почему, но это уже сути дела не меняет. Ты как был скотокрадом, так им и останешься, и ты будешь первым, кому я сниму голову, когда стану свободным. Пошел вон.
Кузембай попятился и, что-то бормоча себе под нос, пошел за Чагыном на совет старейшин. Уран повернулся к жене брата:
- Ксения, отвяжи заводных, они вам будут нужней. И собери мне что-нибудь в дорогу поесть, мы больше никогда не увидимся.
- А может, обойдется все?
- Ничего не обойдется. Таких ошибок не прощают. - Пока она отвязывала заводных и собирала ему еду, он молча сидел в юрте и ждал, когда его позовут для ответа.

Совет старейшин
Спустя некоторое время, которое показалось Урану вечностью, за ним пришел все тот же Кузембай, но на этот раз с двумя нукерами. "Пора", - коротко сказал он, и темник молча последовал за ним.
Справа и слева от Урана шли нукеры, отягощенные щитами и короткими пиками, что означало - конвой. Воины шли, опустив свои головы от стыда и печали. Сколько славных боев, суровых походов и лихих набегов они прошли вместе с этим человеком. И в самые тяжелые моменты они доверяли ему свои жизни, и он ни разу их не подвел. И не знамя племени уран придавало им силы в минуты смертельной опасности, а треххвостый шлем темника и клич его: "Позор бежавшим! Слава павшим! Умрите воинами!" И теперь того, кем гордились, они ведут под конвоем.
Их ноги шли неуверенно, щиты были опущены, а пики волочились по земле, они не смели поднять на него глаза. Уран заметил упадок их духа, и это ему не понравилось.
- Тургай, Узун, разве этому я вас учил? Так вы Кузембая будете конвоировать. Поднимите щиты и ступайте твердо.
Нукеры подчинились беспрекословно и рады были это сделать, потому что знали, что это последний приказ Урана. Кузембай стиснул зубы, но ничего не сказал.
Люди выходили из своих юрт и молча шли за конвоем. Ни разговоров, ни шепота, все молчали. Народ любил и уважал Урана, но закон был превыше всего, это единственное, чему подчинялось свободолюбивое племя.
В центре аула на четырех огромных коврах большим кольцом разместился совет старейшин так, что аксакалы сидели с одной стороны, а тысячники с другой. Но это кольцо было разорвано для того, чтобы прошел виновный. Нукеры остановились возле ковра, тогда как Уран вошел в круг и утвердился в центре. Он повернулся спиной к тысячникам и лицом к старейшинам, как предписывало правило.
Темник стоял с высоко поднятой головой, потому что ни перед кем эту голову не склонял и, судя по его виду, склонять не собирался.
- Я слушаю вас, уважаемые, - заявил он.
Говорить стал самый старший.
- Совет старейшин - это не мнение одного, это мнение многих. В старости говорит опыт, в опыте говорит мудрость, а в мудрости говорит истина. Уран, ты был гордостью своего рода и всего племени, но все меняется. На стременах урана стояло десять тысяч, ты же в набеге потерял целую тысячу. Это слишком много для одной стрелы и одного набега. Поэтому мы низлагаем с тебя обязанности темника и возлагаем их на Кузембая.
- Это все? - хладнокровно поинтересовался Уран.
- Это еще не все. - И, помолчав, старик добавил: - Ты покинешь наше племя навсегда, и отныне мы объявляем тебя свободным. Хочешь ли ты что-либо сказать на прощание?
- Это несправедливо! - подскочил Чагын.
- Сядь на место, Чагын, тебе не давали слово, - строго урезонил его старик, и тот подчинился.
- Веди себя достойно, брат, тебе здесь жить, - посоветовал Уран, не без оснований волнуясь за брата.
- Твое слово, - повторил аксакал.
- Я принимаю ваше решение и признаю свою вину, - закончил он и, резко развернувшись, вышел из круга, направляясь прочь.
В воздухе стояла гнетущая тишина, и даже матери, потерявшие своих сыновей, понимали, что без Урана они, возможно, потеряют еще больше. По щекам Чагына текли слезы, но он сидел, закусив губу, дабы не нарушать порядок.
Старик посмотрел на Чагына, и сердце его дрогнуло.
- Чагын, иди, попрощайся с братом. - После этих слов тот быстро встал и пошел за Ураном.
Все расходились, и это было началом конца племени уран, которое изгнало того, кто мог их вести против ветра.

Прощание
Прощание было коротким. Когда Уран подошел к юрте брата, конь уже был оседлан и через седло перекинута сумка с едой и кумысом. Ксения сделала все, как он ей сказал. В это же время подошел Чагын.
- Почему ты не сказал им, что нет твоей вины?
- Ты старше меня, а ум как у ребенка, - засмеялся Уран и обнял брата. - Неужели ты так и не понял, что все они знают о моей невиновности. Это одно и то же, как если дождь обвинить в засухе, но виноватого надо было найти, и они его нашли, а быть иначе и не могло.
- Люди говорят, что это Кузембай все с ног на голову перевернул.
- Я знаю, - спокойно ответил Уран и подошел к Ксении: - Береги его, Ксения, теперь только ты будешь рядом с ним, мне уже нельзя. Ребенку ничего не говори, отец-изгнанник - это позор. Вот настоящий отец твоего ребенка, - и он показал на Чагына, который стоял с опущенной головой, сокрушаясь о потере брата.
- Прощай, брат, - сказал Уран и снова обнял Чагына. Сев уже на коня, добавил: - Никому не верь, кроме меча своего.
Он пустил коня шагом и, миновав аул, выехал в степь, после чего пропал для них навсегда. Лишь однажды он нарушил приказ старейшин.
Это было, когда Кузембай охотился недалеко от аула со своими товарищами. Они заехали в рощицу карагача, чтобы передохнуть, но в воздухе что-то прогудело, и Кузембай упал со стрелой в груди. Джигиты натянули луки и встали кругом, не зная, откуда ждать неприятеля. Неожиданно на поляну выехал Уран, и вид у него был такой, словно ничего не произошло.
Воины, увидев его, опустили луки и стояли молча, а он подъехал к ним и, увидев Кузембая, сильно удивился.
- А что случилось с уважаемым Кузембаем? Неужели стрелой поперхнулся? Ну надо же такому случиться. - Потом, обведя всех тяжелым взглядом, он остановил его на Кузембае, который, стоя на коленях, все время вскидывал голову вверх, словно пытаясь ухватить глоток воздуха. - Тяжко мне смотреть на мучения друга, - вздохнул Уран и рубанул с седла с резкой оттяжкой, голова Кузембая упала на землю. - Желаю вам удачной охоты, - закончил он и уехал прочь. С тех пор его никто не встречал.
А у Чагына родилась дочь, на мать похожа, только кожа смуглая да тело покрепче. А спустя годы, племя уран потеряло самостоятельность, и вынуждено было примкнуть к великому Катэн-хану, который набирал мощь, благодаря уму и храбрости. Так что, боги сжалились, и это был не слишком плохой исход для племени, которое потеряло своего вожака.

Почти конец
И вот теперь его старшего брата нет и Ксении тоже, но осталась его родная дочь, которой он не может показаться на глаза после того, что сделал. Тогда он твердо решил сохранить тот маленький мир, в котором она живет. И на протяжении многих лет он смог, не попадая людям на глаза, находиться рядом с ней, рыская вокруг селения и пресекая любые посягательства на мирную жизнь аула.
И многие разведывательные отряды, посланные алчными соседями, обратно не вернулись. Лишь несколько человек, уцелевшие от "волчьей" резни, рассказывали всякие ужасы про страшного воина с головой зверя, который охраняет селение Кайсар-хана, а так как народ был суеверным, то аул Кайсара стали обходить стороной.
У Ажара и Айсулу родились три сына и одна дочь-красавица. Сыновья были сильными и умными, но самый младший выделялся среди них еще и хитростью. Он был забиякой, и люди все же прозвали его зверенышем, сетуя на то, что он весь в отца. Звали этого мальчика Актас, и именно к его сердцу Уран нашел дорогу. Когда мальчик играл за пределами селения, он, переодевшись в нищего старика, подружился с ним и, рассказывая ему легенды о героях прошлого, завоевал доверие. Потом, уже втайне от родителей Актаса, он научил его всему, что сам знал и умел.
Когда мальчик стал юношей, Уран подарил ему туркменского скакуна вороной масти. Это был молодой жеребец, быстрый, как ветер, и сильный, как бык. Уран объяснил, как надо обучать боевого коня, чтобы не только слова, но и мысли хозяина тот конь понимал. А еще он научил его растворяться в четырех стихиях так, чтобы не только ночью, но и днем быть незамеченным.
Также показал он ему тайное место в змеиной расщелине и, передав ему все, что там было, приучил его к своим доспехам и оружию, подарив ему в придачу сбрую своего погибшего коня.
Когда Актасу исполнилось восемнадцать лет, то не было ему равных ни в мече, ни в седле, ни в стрельбе из лука. Превзошел Актас своего учителя. И пришел день, когда Уран решил уйти навсегда. Но перед тем как уйти, он рассказал Актасу правду, чтобы тот знал свои корни, но матери своей просил не говорить. А на вопрос Актаса о том, почему он покидает его, тот ответил: "Половину жизни я прожил, не попадаясь людям на глаза, и, уходя из жизни, я не хочу, чтобы кто-то из смертных похвастался тем, что видел слабость и агонию Каменного Волка.
Так получилось, что в этот день Актас, простившись с ним, потерял его навсегда. И пройдет время, когда тот, кого в детстве называли зверенышем, станет героем своего народа. И когда он будет проезжать на своем коне, люди будут поднимать на руки своих детей и, показывая с гордостью на Актаса, говорить: "Смотри, сынок, это Актас - щит и меч нашего народа".
Народ стал складывать сказки и легенды о Каменном Волке. Люди рассказывали, что дух этого воина бережет селение Кайсар-хана и мстит всем врагам его племени. А еще говорят, что видели в ночи Каменного Волка в стальном шлеме со звериным оскалом и волчьим хвостом на затылке и что носит того воина вороной конь - сын тумана по прозвищу Тиграуд.

               


                Круги на воде
 
На берегу реки, где вода притопив овраг образовала небольшую заводь, сидел малыш, смотрящий на гладь воды, которая не потревоженная речным стрежнем, словно спала, похожая, скорее на маленький пруд, нежели на заводь реки. Рядом, раскинув свои крепкие ветви, стояло могучее дерево, под которым мальчишки любили проводить свое время. Но сейчас, все они были в ауле, кроме одного из них.
-О чем думаешь  сынок? -  Поинтересовался отец, подойдя к мальчику.
Но малыш даже не пошевелился.
Он продолжал задумчиво смотреть на воду, нечего не замечая вокруг себя. Тогда Артай присел слева от сына на корточки, взял осторожно его за назатыльную  косичку и, оттянув кекль вправо, тем самым, повернул лицо сына к себе. Но тот продолжал отрешенно хлопать глазами и смотреть сквозь отца. Артай догадавшись, что его ребенок совсем не здесь, громко его окликнул - Уран! – мальчик вздрогнул, и узнав отца попытался встать, но тот вовремя положив на плечо руку остановил его. – Сиди - и малыш снова сел. - Я спрашиваю, ты, о чем  думаешь?
- Я думаю. - Неопределенно ответил Уран, после чего отец улыбнулся – Я знаю, что ты думаешь. О чем ты думаешь? – Вместо ответа маленький Уран тут же задал свой вопрос. – Почему все так?
- Как? - не понял тот.
- Я видел, как сакаль ударил маленькую птичку. А почему птичка не ударила сакаля?
- Сокол – поправил отец – этого разбойника зовут сокол.
- Сокол – повторил Уран.
- Это всё?
- Нет. Почему волки живут в степи, а не в юрте? Почему рыба не на дереве? Почему я не летаю? Я летать хочу, отец. Почему?
- Ох…! – выдохнул удивлённый отец, потом наморщил лоб и попытался дать ответ.
- Видишь ли,…э-э-э…оно ведь, как…ну если вообще.… Так устроен мир. – Нашёлся отец. – Почему? – не понял сын.
- Ну, как почему…. Так полагается.  Порядок такой.  Вот, смотри – и отец, взяв с земли камень, передал его сыну. – Возьми его, и брось в воду. – Уран так и сделал. Взяв камень, он бросил его в воду. Камень негромко плюхнул и во все стороны пошли водяные круги. – Видишь? Камень упал и от него круги во все стороны. Видишь?
- Вижу – подтвердил мальчик.
- А теперь, возьми этот – предложил отец, подовая Урану камень побольше      
- Бросай – и Уран снова бросил. Этот камень, как и первый, пролетел по воздуху, и с громким всплеском упал в воду. – Посмотри – продолжал отец – камень больше и круги заметней, но они всё равно бегут в разные стороны. Правильно? – Правильно – подтвердил сынишка.
- И так будет всегда. Это и есть порядок.
- Почему такой порядок?
- Хватит! – не выдержал отец. – Потому что; - волки рыщут по степи, человек живёт в юрте, рыба плавает в воде, птица летает в небе, сокол бьёт жаворонка, а человек бьёт всё, что летает и бегает. Человек воин, человек охотник. Под человеком глупый конь ходит.  Псу за счастье человеку служить. Даже вольный беркут, для человека мясо добывает. И так будет всегда. Повтори.
- Так будет всегда – повторил Уран.

      -      Правильно. Так будет всегда. А сейчас, ты с трудом сидишь на коне, ты хуже всех стреляешь из лука. А зачем я подарил тебе лук?
- Чтобы я стрелял.
- Чтобы ты стрелял. Посмотри на старшего брата. Он каждый день учится стрелять, а ты даже в асыки всем мальчишкам проигрываешь. – Уран всхлипнул носом.
- Не сопи – упрекнул отец – посмотри на этот мир – и он грубо развернул сына – Смотри! Видишь!?
- Вижу – захныкал мальчик.
Мир прекрасен, но этот самый мир, может быть губительным для тех, кто живёт не по закону. Вокруг нас враги. Поэтому, сначала стань воином, научись сидеть на коне, рубить мечом, стрелять из лука, а потом думай. А если нет, то думать будет поздно, да и нечем. Тебе эту думалку, срубят те, кто слушал отца своего. Когда меч заточен, в колчане много стрел, конь сыт и готов к бою, ты можешь думать. Когда у тебя будет своя юрта, много скота, много жен и детей, ты можешь думать. Думать о лягушках, соколах, и летающем волке, а до этого, я запрещаю тебе думать. А если нет, то я тебе эту дурь выбью! Понятно?!
- Да – кивнул заплаканный мальчик.
- Уран, сынок – уже смягчившись, заговорил отец, вытирая ему слёзы. -  Посмотри, какое мы дали тебе имя. Ты Уран из племени уран. Не позорь меня. Твой отец воин, твои предки были воинами, и ты тоже должен быть воином. А ты сидишь тут и странные мысли думаешь. И откуда у тебя это в голове берётся? Думать, конечно, тоже надо, но это потом когда взрослым станешь, а сейчас, надо учится военному делу. Ты меня понял?
- Понял – кивнул Уран.
- Ну, тогда дай руку, и пошли домой.
Сын взял отца за руку, и они пошли в аул, который стоял недалеко от реки. Артай, на ходу, что-то объяснял сыну, выразительно жестикулируя рукой, а мальчик его слушал.

                Последний путь

Жизнь прошла, горе и радость миновали. Посреди поляны, одиноко стоял старик.
      Когда-то здесь был аул, в котором были слышны голоса людей, лай собак, конское ржание, блеянье овец и протяжное мычание невозмутимых коров. Но сейчас, только большие камни, лежащие по краям поляны, указывали, что это было именно то, место где когда-то существовал мир, ради которого гибли лучшие батыры прошлого. Ветер трепал седые волосы старика, а он, не замечая нечего вокруг, смотрел на камень и о чём-то думал. Потом, медленно развернувшись, старик пошёл к реке, до которой оставалось совсем нечего. Как долго он шёл в эти края, - не один день и даже не один месяц. Пришёл. Но до реки оставалось ещё десять шагов. Тяжело ступал старик и труден был последний путь. Временами он останавливался, и чтобы не упасть, опирался на посох. Тяжело было дышать старцу, но глаза его смотрели на реку, и он снова шёл. Каждый шаг его был подвигом, но не для того, он проделал этот путь, чтобы упасть сейчас без сил, не дойдя до цели.
Вот, наконец, и река, а вот заводь, и то самое дерево. Только высохло дерево. Оно и тогда было не молодым, а сейчас и подавно. На нижней ветке весел единственный лист, единственный и последний. Но и он уже терял свою зелень. Старик приметил этот лист, поэтому, подойдя ближе, осторожно протянул к нему руку. Дрожал лист на ветру, дрожала и рука старца, и всё же они соприкоснулись. Опустил старик руку, посмотрел ещё раз на лист, и отбросив посох пошёл к реке. Каждый шаг отдавал ударом в голову, но он продолжал идти, и только двух шагов не хватило ему, чтобы дойти до реки, когда его ноги подкосились, и он тяжело осел.
«Не дойти» - подумал он и посмотрел на гладь заводи и дальше, туда, где река дышала течением. Его рука нащупала гладкий камень и зажав его в руке, он ощутил древнюю форму. Собрав последние силы, старик бросил камень, без замаха. И камень, пролетев совсем не много, упал в воду рядом с берегом. Раздался тихий всплеск, и круги разошлись в разные стороны.  – Так будет всегда – прошептал старик. И вдруг сорвался лист со старого дерева, пролетел по воздуху и лёг на воду.
Ветер дул и уносил его всё дальше от берега.   «Так будет всегда» говорил ему отец.
Но почему рыбы не летают, почему сокол бьет жаворонка, волки рыщут по степи, а человек живёт в юрте? Почему?  Почему мы не думаем сегодня, не знаем своё завтра и не помним наше вчера.
 
                Последнее слово

Каменный волк – он же Уран, сын Артая, из племени уран. Родился и умер на берегу Иле. Он прожил свою жизнь так, как было угодно Великому Тенгри. Уран чтил его волю, и потому никогда не роптал.