Мировая Художественная Культура

Данный текст почти полностью состоит из курьезных фраз нашего вузовского преподавателя МХК. Мне показалось забавным объединить их в один дискурс.


Девушка, похожая на хрупкий цветок, широко открыла свои большие синие глаза и воскликнула:
- Этот лес полон фаллических грибов! – в возгласе чувствовалась неуверенная радость по поводу знакомых очертаний. Воздух вокруг казался насыщенным разнообразными лесными запахами, да, собственно, и был ими насыщен; девушка набрала грибов в корзинку и задумалась о своих последующих действиях. Как это часто бывает, мысли роились и, перепрыгивая друг через друга, не давали чётко продумать маршрут. Некстати вспомнилось, что Шаляпин рисуется Кустодиевым как русский человек в шубе. И эта вот театральная интеллигентность, вернее, интеллигентная театральность навевала мысли о рае с отголосками античности, понятой в стиле модерн. Рай был уставлен украшениями вроде Венеры Милосской, которая обычно без рук, некоторыми мадоннами и автопортретами Дюрера. В дальнем углу рая помещался совершенно античный Христос, окрашенный в энергетийные цвета. Картинки рая сменились брутально-банальной в своей бескрайности, русской степью, где скакали тройки, населенные лошадьми и слоны на подпорках…
Девушка безнадежно и неотвратимо засыпала. В её волосах чувствовалась близость. Она, этот прекрасный цветок лесов и полей, эта сама воплощенная юность, сладко спала, раскинувшись на траве, рядом с рассыпавшимися из оброненной корзинки фаллическими грибами. Два искусствоведа, мирно распивавшие бутылочку на соседней полянке через некоторое время наткнулись на спящую.
- В её волосах чувствуется близость. – торжественно произнес один из них.
- Да, действительно, выражение, как это бывает у женщины… себя самой… очень личностное. - сказал другой критик. Он был оформлен в стиле Матисса. – И заметьте, коллега, грудь и пуп в равной степени с лицом обрамлены золотистым светом.
Критик, оформленный в стиле Матисса, был лохмат. Уже по шевелюре в нем угадывалась романтическая личность. У его товарища на голове была красная повязка, говорящая о страстности натуры. Они двинулись обратно, продолжая начатый ранее разговор об одной из картин:
- Так вот, коллега, рога там символические – как выражение энергийности…
Вернувшись на свою полянку, друзья вынули из сумки вторую бутылочку и устроились возле пенька. После паузы, сопровождавшейся похрустыванием огурцов, резкими выдохами и непродолжительной икотой, разговор возобновили:
- Тристан Тцара – очень швейцарский художник. – Сказал один.
- По национальности что-то типа венгра. – Продолжил его друг.
Они поговорили о том, что Оскар Уайльд хороший писатель, но является как бы прыщом на теле викторианства, что нельзя по одной улыбке судить о творчестве, что техника Джорджоне подчеркивает воздушность бороды персонажа, что лицо Гогена очень условно и что неплохо бы отодрать ту девицу на опушке.
Приняв решение, они поплелись, ежеминутно спотыкаясь и останавливаясь для предсказуемых нужд. Говорить уже было трудно, но критики, верные своим искусствоведческим инстинктам, повелевавшим не прекращать изысканий, ещё пытались ворочать языками.
- …или вот псмтрите на картину п… «Прачки». Как живописно у них расставлены ноги… Они очень предприимчивые… - Критик, оформленный в стиле Матисса, упал и долго не мог встать. Его собутыльник долго и безуспешно помогал подняться. Физически он был достаточно небольшой. Развалив напрочь какой-то кустарник и наступив в муравейник, искусствоведы приблизились к дремавшей девушке.
- Женщина открылась, и предстала в своей первобытной, аналитической сущности. – неожиданно трезвым голосом сказал один и повалился спать. Второй немного подумал и лег тоже.
Девушке снились фаллические грибы, выросшие до размеров деревьев. Критики видели в своих алкогольных снах кругло решенные скульптуры, изображенного спящим в бессознательном состоянии Голиафа, и картины, отсылавшие их к Ноеву ковчегу.