Стась

Я стояла на остановке в ожидании автобуса, который опять опаздывал. На улице был жуткий мороз, снег слепил глаза, и я чувствовала, что мои руки, даже в теплых перчатках, уже заледенели. Больше всего хотелось прийти домой и сварить себе горячий кофе; пить его маленькими глотками, согревая руки теплом большой чашки, даже обжигая их… Ощущать, как тепло медленно разливается по венам, как аромат кофе наполняет легкие… Но надо было ехать в редакцию, отдавать накопленный за месяц материал – опять (впрочем, как всегда в моей не такой уж длинной жизни) катастрофически поджимали сроки. Следует заметить, что я работаю независимым журналистом в одной редакции, параллельно учусь на 5м курсе журфака и подрабатываю в нескольких фирмах. Вот и сейчас, целиков посвятив время сдаче прямо-таки обожаемой студентами зимней сессии, и, естественно, не забыв отметить эту самую сдачу нашей дружной компанией, я пропустила все сроки сдачи материалов и несколько последних суток не вылезала из-за компьютера, обрабатывая собранные ранее данные. Из редакции уже несколько раз звонили с просьбами явиться как можно быстрее. Вот и приходилось мне стоять на остановке, пытаясь согреть озябшие руки и мечтать о любимом, прямо таки обожаемом мной кофе.
-Закурить не найдется?
От размышлений меня оторвал раздавшийся из-за спины низкий, чуть с хрипотцой голос, подрагивающий от холода.  Меня как будто облили потоком ледяной воды – с трудом сделав вдох, я попыталась успокоить мурашки, внезапно пробежавшие по спине. Я даже не сразу поняла, что обращаются ко мне, но, почувствовав спиной взгляд, полезла в сумочку за сигаретами. Медленно развернувшись, я наконец нащупала в кипе бумаг, неизвестно каким образом вместившейся в мою сумку заветную пачку Kent’а. И подняла глаза на собеседника… Наверное, это было ошибкой, так как еще секунд пять мне пришлось приходить в себя, растерянно моргая. Передо мной стояло совершенно очаровательное существо, покорившее меня с первой секунды. Невероятные, светло – зеленые глаза смотрели прямо и чуть-чуть насмешливо. Длинные черные ресницы окружали их, оттеняя лихорадочный блеск, но не скрывая глубину. По короткому ёжику волос на голове, чуть припорошенному мелким серебристым снегом, было сложно определить их цвет, но, скорее всего, как тогда показалось мне (впоследствии я поняла, что не ошиблась), они были темно-русыми. Прямой нос, волевой подбородок, узкие, как тогда показалось, губы в насмешливой улыбке. На вид этому очаровательному существу было лет 17-18. И с первого взгляда невозможно было определить, к какому полу оно относится. Внезапно я поняла, что как дура стою и смотрю в эти зеленые, вернее сказать, изумрудные глаза, в странном оцепенении, чуть ли не с открытым ртом. Сигареты так и лежали в сумке.
- Так не найдется закурить?
Вывел меня из оцепенения уже знакомый голос.
- Да, конечно - ответила я.
Доставая пачку, я окинула взглядом маленькую волшебницу, - за эти несколько секунд я успела все-таки разобраться в своих собственных ощущениях и определила это очарование за девушку – одну из тех, к кому вечно на остановках бабульки обращаются на привычное им «Молодой человек».
Черные джинсы, ботинки – естественно мужские – и легкая черная куртка – вот все, во что было одето это существо, чем то неуловимым напоминавшее мне Арбенину. Я передернула плечами – если я в дубленке замерзла до чертиков, то что уж говорить об этой девчонке?
Протягивая сигареты, как бы случайно коснулась ее руки – так и есть - холодная, как лед.
- Спасибо – говорит она, закуривает и уходит куда-то глубоко в свои мысли…
Лихорадочный блеск в ее глазах. Не просто так. Обычно я стараюсь не лезть в личные жизни людей, особенно незнакомых, но за эти несколько секунд, что я смотрела в ее насмешливые глаза, эта девчонка стала мне кем-то большим, чем просто случайная знакомая, попросившая закурить. Вздохнув, я наконец решилась. Гори все синим пламенем, все равно опаздываю уже! Отнесу материал завтра – не умрут они там без меня, а если и умрут – не мои проблемы. Все равно работаю для собственного удовольствия – платят гроши и ничего я, в общем-то, не потеряю. Кроме собственного удовлетворения – отмечает какая то часть моего сознания, но как всегда с опозданием - решение уже принято.
- Пиво будешь? – спрашиваю я первое, что пришло на ум.
Девчонка удивленно смотрит на меня и, после нескольких секунд колебаний, кивает головой. Я улыбаюсь ей и мы направляемся к ближайшему кафе – тут недалеко, пять минут ходьбы. По сугробам. Ну вот наконец и знакомая дверь. Спускаемся в полуподвальное помещение. Я помогаю ей снять куртку и оставляю одежду в гардеробе.
Проходим дальше, я отыскиваю взглядом знакомый столик – в затемненном углу помещения – мое любимое место. Мы зашли удачно – народу в кафешке было мало и столик оказался свободным. Знакомый официант сразу принес меню.
- Может кофе – спрашиваю я ее. – Ты, наверное, замерзла.
- Да, - кивает девчонка.
Я заказываю кофе и молча смотрю на спутницу. Худые, почти детские плечи. Немного резковатые движения. Мужская рубашка, одетая навыпуск, скрывает грудь. Улыбаюсь. Мне давно уже все понятно – понятно ее смущение, когда я взяла ее куртку, понятна резкость в движениях, упрямство, проскальзывающее во всем ее облике. Маленький дайк. На моих губах играет улыбка, и девушка вспыхивает – то ли от злости, то ли от смущения, а я всего лишь на миг подумала о той, с которой хочу провести рядом всю свою жизнь. Подумала о том, какой она могла быть в свои семнадцать.
- Извини, - говорю я девчонке, - просто задумалась. - Кстати, я Тай, - представляюсь девушке.
- Стась… Тьфу, Стаська…, - замечая мой недоумевающий взгляд исправляется, – Ну, Анастасия, в общем.
Как я уже говорила, само очарование. Замерзшее и замученное чем-то очарование.
Приносят кофе. Сидим и молча пьем. Я наслаждаюсь вкусом и грею озябшие руки, изредка поглядывая на мою новую знакомую.
- Ты чего так легко в такой мороз одеваешься?, - нарушаю я повисшую между нами тишину.
- А, чего уж там! Замерзну - никто не заплачет – смеется собеседница, но в смехе чувствуются горькие нотки.
- Куда потом пойдешь?
- Перекантуюсь где-нибудь. Не впервой. Правда, сегодня действительно холодно.
Тааак, весело… Ей и идти-то некуда. Перекантуется на таком морозе. Замерзнет, блин, девчонка. А всё туда же – а-ля не пропаду. Гордые все пошли, млин. Сама такая.
Девчонка смотрит на меня и вдруг начинает весело хохотать – Я смотрю на нее с нескрываемым удивлением – ну нет вроде бы во мне ничего смешного? Если конечно не считать растрепанные короткие волосы, круги под глазами и полуулыбку, не сходящую с лица. Растерянно оглядываю себя – с одеждой вроде все в порядке – любимые брюки, черная кофта – тепло и удобно. Девчонка рассмеялась еще сильнее и так заразительно, что не засмеяться было сложно.
- Смешная ты – сказала она – вроде серьезная, взрослая, а как глянешь порой – ну так и есть, ребенок. Все эмоции по глазам прочесть можно.
- Ну может и так… Только не всегда такая, поверь.  Кстати, есть небольшое предложение – говорю я, и сама на секунду пугаюсь своей решительности. - Пьем пиво и мотаем ко мне, тут недалеко. Живу я одна, квартиру снимаю. Так что никто тебя не потревожит. Меня не бойся. Если хочешь, переночую у подруги.
Девчонка смущенно улыбается и мотает головой.
- Спасибо! Только уходить никуда не надо. Я вас точно не стесню?
- Сама же предлагаю, - отвечаю я, - значит, не стеснишь.
Снова сидим молча. Официант приносит пиво. Выпиваем. Я расплачиваюсь.
Мы дружно встаем и направляемся к выходу.
***
Живу я на самом деле одна. Вернее, почти одна. Вернее, почти всегда одна. Так, снимаю квартиру с моей девушкой, но она постоянно в разъездах – работает в другом городе и ко мне приезжает пару раз в месяц. Но все-таки соседи по лестничной площадке давно уже считают нас семьей. Хотя поначалу и косились на нас, и выселить пытались. Долго пришлось доказывать свою «нормальность», но вместе мы справились. Я вообще вместе с ней все могу! А вот без нее… Потому я и завалила себя кроме учебы еще и работой, чтобы быстрее протекали дни и ночи без нее. Да, кроме того, я по натуре человек независимый, предпочитаю сама себя обеспечивать. Но факт остается фактом – в моем распоряжении была пустая однокомнатная квартира, и из мебели в ней были лишь одна огромная двуспальная кровать, стол на кухне, который одновременно был и письменным и обеденным и мое главное достояние – компьютерный стол. Одежда вечно складывалась на стул у окна, так как шкафа в квартире не было. Зато компьютер был. И в прекрасном состоянии, должна вам сказать. Мой компьютер – предмет моей гордости и любви. Причем любовь эта не  вызывает ревности – когда я рвала связи с родителями и ушла от них, взбешенных моим нежеланием выходить замуж и моей любовью к девушке, вернее, к женщине на несколько лет старше меня – мой прежний компьютер остался на старой квартире. Но, вскоре после этого, она пришла домой, загадочно улыбаясь. А на следующий день у меня опять появился компьютер.
***
В эту-то квартиру с главным достоянием в виде компьютера я и привела Стасю.
После чашки горячего чая, который мы пили, сидя на диване, она мгновенно уснула, и я, не желая тревожить ее, ушла на кухню писать письма Эле. Эля, Элеонора – моя любимая, о которой я уже не раз говорила выше. Но этот рассказ не о ней и не о нас, этот рассказ о моей случайной знакомой, историю которой я впоследствии узнала. Но обо всем по порядку.
Где-то на пятой странице письма я услышала тихий всхлип. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, ее детские плечи вздрагивали от рыданий. Я молча села рядом и обняла девчонку. А она все продолжала плакать. Когда, наконец, слезы высохли, Стась смутилась и попыталась вырваться из моих рук.
- Успокойся – я сама удивилась, насколько спокойным был мой голос, - будем считать, что ничего не было. Может, расскажешь, что случилось?
Она отрицательно покачала головой и села, подогнув под себя колени. Я пошла на кухню и включила чайник. Когда пришла, она сидела и разглядывала наш фотоальбом. И была при этом потрясающе красива, надо сказать! Некое подобие дикого котенка,  все еще настороженного, но уже пытающегося привести себя в порядок. Сидела она по-турецки, скрестив ноги, от чего особенно хорошо были видны острые, совсем детские, коленки. Во всей ее фигуре сквозила какая-то напряженность, то уступающая место расслабленности, то возникающая вновь. Она сидела в пол оборота ко мне, чуть наклонив голову и внимательно изучая фотографии. Я заставила себя оторваться от стенки и сделать шаг в комнату, ее реакция была мгновенной – глаза, ярко сверкнув, смотрели прямо на меня, ноги резко подобрались, готовые подкинуть тело вверх.
- Прости, - смутилась она, заметив, что я наблюдая за ней из двери, - мне просто стало так интересно что я не дождалась твоего прихода, а сама пойти на кухню не осмелилась. Можно я досмотрю альбом?
- Смотри, - я улыбнулась, - только не пугайся.
- Странная ты, с чего я должна пугаться.
- Глупая ты еще. – Я улыбнулась, а девчонка, подумав минуту, решила не обижаться.
- Кто это, - спросила она, увидев фотографию Эли.
- Смотри дальше, сама поймешь.
Досмотрев альбом до конца, Стась смущенно подняла глаза.
- Это ваша квартира?
- Да
- А где она?
- Работает. Мы редко видимся. Но надеюсь, что, когда закончу институт, смогу уехать к ней. А пока работаю. Помогает. От одиночества.
- Счастливые вы…
- Не всегда так было – я улыбнулась, но сама знала насколько грустной вышла улыбка. – Расскажи все-таки, что с тобой происходит? Вернее, что происходит в твоей жизни? Не бойся, я хоть и журналист, но далеко не все, что знаю, пишу в статьях. В рассказах – может. Но ведь о том, кому они посвящаются, мало кто знает, да и мало кто думает, что реальные события ложатся в их основу чаще домыслов.
И она рассказала.
***
Стась родилась в Мурманске и до восьми лет жила там с родителями. Потом она погибли. Разбились в автокатастрофе, когда отец – военный – выезжал на место службы. Девочка, до отчаяния привязанная к родителями, долго не могла прийти в себя. К тому же помещение в детский дом не лучшим образом сказалось на психике ребенка. Несколько раз ее увозили в больницу к каким-то врачам, потом кололи что-то внутривенно и буквально закармливали таблетками. Но в одном  ей тогда повезло. В старшей группе была неплохая девчонка, Изида, ее родители были откуда то с востока, но отца убили по ошибке а мать не смогла это пережить. Ее родственников даже не пробовали искать и поместили ребенка в интернат.  Та посоветовала ей выбрасывать таблетки. Можно долго описывать, что пришлось пережить ребенку, потерявшему любящих родителей и отданному на попечение людям, которым вообще нельзя было доверять работу с детьми.
Детей постоянно били, игрушек в детском доме не было, за малейшую провинность – за разбитую чашку, порванное платье – лишали еды на несколько дней. Не раз Стась оказывалась в больнице в критическом состоянии, как и многие воспитанники того Дет дома, но врачи предпочитали не замечать странного постоянства этих «несчастных случаев». Ну падали дети в лестницы… Ну и пусть падали постоянно. Хотя врачей можно понять – время такое было. Но все равно. Разве не жаль им было этих детей, абсолютно нормальных, но отданных судьбой из рук любящих их людей в лапы тех, кого можно было назвать палачами?! Не жалко было детей, которые не могли постоять сами за себя?  Но, конечно, не мне судить. Не мне, а им, тем детям, что выросли в подобных детских домах и все таки увидели мир, и тем, кто так и не достиг заветных 18ти лет, тем, кто погиб там.
Не знаю, что больше всего поразило меня – рассказы о тех ужасах, что пришлось пережить маленькой девочке, или лицо этой девочки, пусть и выросшей, рассказывающей о том что было в прошлом – абсолютно спокойное лицо, ни один мускул не дрогнул, ни тени боли в глазах. Как будто все это было не с ней. Как будто всего этого вообще не было. Как будто ее нет тут. Сложно описать это. Взгляд светлых глаз потемнел, потух, было ощущение что она просто не чувствует моей руки, лежащей на ее плече. И лишь когда случайная слеза сорвавшись с ресниц упала ей на шею, она стряхнула с себя это оцепенение, и, посмотрев на меня, спокойно сказала – «это все в прошлом».
«Все, что нас не убивает, делает нас сильнее» - вспомнились слова. Вроде бы Ницше.
Но разве можно полностью убить боль? Или это все таки маска, хорошо одетая, но маска? Наверное, смешно, но тогда я просто обняла ее и какое то время мы сидели молча. Потом она продолжила.
«В 15, Изиде тогда было 17, я поняла что не просто дорожу ею как другом. Я поняла что люблю ее. И я сказала ей. Хотя и боялась. А она… Она обняла меня, прижала к себе и долго целовала, в губы. У нас был целый год впереди. И она обещала ждать. Ждать когда я смогу выйти их этого ужасного заведения. Но…»
Впервые за все время рассказа ее глаза наполнились слезами и плечи задрожали от сдерживаемых всхлипов. Я обняла ее крепче и как могла пыталась успокоить. Но разве можно в настоящем убить прошлую боль? Разве можно теплом в настоящем согреть того, кому нужно было немного тепла лет 5 назад? Я знала ответ. Отлично знала и все равно пыталась отдать ей свое тепло. Нет, нельзя. Но можно попробовать укрыть эти воспоминания, можно постараться осторожно залечивать раны, чтобы они зарубцевались, чтобы шрамы напоминали, но болели лишь когда на улице сыро – потому что болеть они будут все равно, лишь бы не постоянно… Можно… Но раны души лечатся труднее телесных ран. И заметить их сложнее пока человек сам не впустит тебя в свой мир, а это случается редко, уж поверьте мне… И я сидела, обнимая эту худенькую девчонку, которой столько пришлось пережить, что хватило бы на две жизни. И слов не было. Только стремление – отдать тепло, надежду, веру, укрыть от боли и отчаяния.
Успокоившись, Стась опять попыталась рассказать про Изиду.
Когда оставалось несколько недель до совершеннолетия Изиды, воспитатели каким-то  образом узнали об их отношениях.  Что последовало за этим, нетрудно догадаться. Жестокие побои, красный свет в глазах, темнота… Стась очнулась в реанимации через нескольких недель после этого. О том, что случилось с Изидой, она узнала от врачей из больницы. Девушка не выдержала того, что творили с ней и умерла, так и не выйдя из состояния комы в день своего совершеннолетия. В день, когда Стась пришла в себя.
Врачи еще долго боролись за жизнь Стаси, и молодость все таки взяла свое. А может, как ни глупо это будет звучать, может, Изида отдала свою жизнь подруге, которую любила больше этой самой жизни. Это было в 1990 году.
В свое шестнадцатилетние, проведя в больнице больше полугода, Стась вернулась в детдом. Но вернулась с твердым намерением выбраться оттуда при первой возможности. Выбраться, чтоб передать родным Изиды – ее бабушке и дедушке, о которых та часто рассказывала – не радостную новость. И кулон с фотографией – последнее, что осталось от подруги. Последнее, что сберегла подруга и передала ей за день до случившегося.
Стась все говорила и говорила, а я по-новому взглянула на эту девушку, взглянула в ее светло-зеленые глаза, окаймленные темными ресницами, в эти дерзкие насмешливые глаза… В их чистоту сохраненную там где самое светлое превращается в непроглядную ночь… Смотрела, пораженная силой этой девушки, бросивший вызов всем вокруг – готовой биться до конца за свои идеалы – светлые идеалы, возникшие в темной стане в одной светлой душе, пусть почти и не видевшей света. Смотрела на эту девчонку, которая, потеряв все, нашла любовь там, где остальные теряли человечность. Смотрела и по другому видела ее... В ином свете. В ином ракурсе. Тонкий, почти незаметный шрам на правой скуле… Рассеченная левая бровь… Какие еще следы носило ее тело? Сколько всего пришлось пережить этой девчонке? И ведь она не сломалась тогда. И она не должна сломаться сейчас. И я не позволю ей сломаться. Мы не позволим.
Она сбежала. Через две недели после выписки из больницы, так и не оправившись окончательно, еще несколько раз избитая, она сбежала. Подрабатывала где попало. Иногда – воровала. Перебиралась из города в город – на попутках, пешком, на электричках. Без документов. Опасаясь погони. Вечно голодная и постоянно замерзшая. Но свободная. И это давало силы. И люди вокруг были доброжелательны. Чаще всего.  Она пыталась писать родственникам Изиды. Находила друзей адрес которых давала для получения ответа. Ошивалась в городах по несколько недель… Но новостей не было. Письма уходили в никуда.
Потом вдруг Стась поняла что все бесполезно. Сил больше не было. И сейчас не осталось ни цели, ни желания бороться.
Все это было сказано с таким ледяным спокойствием, что по моей спине пробежали мурашки. Я не знала что делать и просто сидела рядом, обняв ее за плечи.
«Я шла уже не знаю куда идти. Потом остановилась на остановке. Было холодно и постепенно становилось спокойно. И вдруг захотелось курить. Вот и попросила сигарету…»…
Стась замолчала.
Я тоже сидела молча.
Слов не было, да и какие могут быть слова. Хотя нет, могут, и они были. Только пришли не сразу. Спустя какое-то время. Упали откуда-то сверху. И сразу все стало понятно, и даже светлее, как мне тогда показалось. Я целовала ее в русый затылок и просто шептала «Мы найдем их, слышишь, найдем… Я ОБЕЩАЮ ТЕБЕ.»
Стась улыбнулась одной из тез светлых улыбок, что так редко можно увидеть в наше время. «Спасибо тебе, - прошептала она, - спасибо вам. Берегите друг друга…»
- Я положила кулон на твой стол, – вдруг заметила она неизвестно зачем и улыбнулась. – Я хочу быть с ней. Потом. Когда умру. Даже прахом – но рядом.
- Зачем ты мне это говоришь? – спросила я, пытаясь сдержать слезы. Неудачно.
- Просто так, – ответила девчонка и рассмеялась.
В зеленых глазах сильнее сверкнул лихорадочный огонь. «Я должна найти ее» - срывающимся голосом прошептала она, теряя сознание.
«Стась!!!» - закричала я.
***
Тише, моя девочка, тише, это просто кошмар – шептала Эля, обнимая меня. Я уткнулась лицом в ее теплые руки…Боже, как я их обожаю, как люблю их тепло, как мне одиноко без них…
Медленно остатки ночного кошмара уступали место реальности.
Какой 1992??? На дворе двадцать первый век… И скоро я уеду… Лишь доучусь.. Немного осталось… Полгода… Всего полгода….
«Малыш, ты когда в редакцию поедешь?» - боже, я же на самом деле вчера не отвезла материалы. Ну и ладно. Не смертельно. Родная моя, ты здесь и я не хочу оставлять тебя ни на минуту, ни на секунду, ни на сотую долю секунды… Мы и так видимся так редко… Так редко я ощущаю вкус твоих губ… Раз в месяц и месяц существовать воспоминаниями… Я люблю тебя, ты ведь знаешь об этом, правда?
- Что тебе снилось? – спрашиваешь ты меня, - кого ты звала во сне?
И я рассказываю тебе сон. Весь… В деталях. Начиная от низкого, чуть хрипловатого голоса, от которого по моей спине пробежала стайка непослушных мурашек… Заканчивая бледностью, почти синей прозрачностью кожи и медальона на столе…
Мы вместе осматриваем компьютерный стол, и – слава Богу – ничего не находим.
Просто сон. Просто кошмар.
Я улыбаюсь тебе и в следующий миг чувствую тепло твоих губ. Их нежность… Мои пальцы перебираются твои волосы, спускаются на спину и медленно, осторожно чертят на ней странные узоры. Я люблю тебя… Люблю, люблю, люблю… Задыхаюсь от твоего запаха. Хочу тебя. Безумно. Прямо сейчас. Руки скользят по твоей коже, губы не знают покоя… Я уже не думаю ни о чем, я лишь чувствую – до отчаяния остро, безумно, всепоглощающе. Я просто люблю…
***
Спустя несколько часов мы сидим на кухне и пьем горячий кофе. Ты опять уезжаешь. Сегодня вечером. И дикая горечь… Даже воздух горький… И невозможно дышать… Я задыхаюсь без тебя…
«Просмотри газеты за 1992 год, - предлагаешь ты, - местную прессу, у тебя же есть доступ к архивам».
Я киваю, поняв твои мысли.
***
Вот… Институтские будни позади и мы уже давно живем в квартире, которую на самом деле можно назвать нашей. Я каждый вечер засыпаю, обняв тебя или положив голову на твое плечо. Новый город… Новый мир… Да и мы немного не те – все-таки время меняет все вокруг нас, меняет и нас самих – наши воспоминания, мечты, надежды. Эля, моя Элеонора… Знаешь, а ведь одно осталось неизменным на протяжении этого времени – и, надеюсь, останется навсегда – мы все также любим друг друга и стараемся уберечь. Мы все также улыбаемся, все также смеемся, глядя друг на друга. Мы все так же сходим с ума, оставаясь наедине, и все также абсолютно не можем друг без друга…
***
Звонок в дверь. Кого черт мог принести в такую рань – смотрю на часы – полпятого утра. Мы с тобой только что легли, но звонок разбудил обеих. Ты встаешь и идешь открывать. Заглядываешь в комнату и улыбаясь смотришь на меня – «Тай,  кажется, это к тебе».
Совершенно растерянная я пытаюсь встать и понимаю, что слишком устала. Со стоном опрокидываюсь на кровать – «Эля, ты меня вымотала сегодня…» - ты громко смеешься и приглашаешь гостя в комнату. Гостью. Гостей.
Блин, я совсем запуталась! И вообще, это что, дурацкая шутка???
«Не шутка», - улыбаясь, говорит одна из девушек – их двое. Легкие мурашки по спине. Низкий, чуть с хрипотцой голос. Из-за твоей спины выходит знакомая девичья фигурка – худые почти детские плечи, чуть резковатые движения, светло-зеленые насмешливые глаза, окаймленные густыми, длинными черными ресницами. Только лихорадочного пугающего блеска в глазах уже нет. Тонкие губы тронула улыбка. Шрам на правой скуле, почти незаметный. Рассечена левая бровь.
«Стась, Изида, не стойте в прихожей, проходите, в конце-концов, в комнату», - говорит Эля и перебирается поближе ко мне, на кровать.
Стась улыбается мне и говорит – кстати, вы еще не знакомы – это Изида.
Я смотрю на ее спутницу – восточные черты лица, чуть раскосые темные, почти черные глаза в окаймлении густых ресниц, ясная – именно ясная улыбка – и светящийся теплом и любовью взгляд.
«Спасибо вам» - Девушки говорят  хором. Мне кажется что я сошла с ума. А может, так оно и есть.
Стась улыбается и говорит – «Нет, еще не сошла. А кулон на столе. Молодцы что стол сюда перевезли», - и улыбается.
Изида смеется и смотрит на нее с дико нежностью и любовью.
«Ладно, нам пора» - девушки разворачиваются и направляются к выходу. «Дверь можете не закрывать! Кстати, розы в ванне, завтра в вазу поставите».
Я определенно сошла с ума.
«Постойте!» - кричу вслед и просыпаюсь. Ты тоже просыпаешься.
- Тебе что-нибудь снилось?
- Да
- То же, что и мне?
Мы обе встаем и идем в ванну.
Огромный букет алых роз плавает в холодной воде.
***
Пересматривая газеты за 1992 год я наткнулась на одну статью, которая привлекла мое внимание.
«Вчера днем, 17 февраля, на улице *** был найден труп молодой девушки. На ней была легкая черная куртка и в кармане – медальон с фотографией. Особые приметы – шрам на правой скуле и рассечена левая бровь. Знающих что-нибудь о данной девушке просьба обратиться в милицию или в морг для опознания».
И в той же газете, неделю спустя «найденный 17 февраля труп девушки был опознан. Мурманские власти сообщают что погибшей оказалась Анастасия Мельничек, воспитанница *** Детского дома. Останки были погребены на местном кладбище, так как родственников у девушки нет».
Подняв архивы *** Детского дома я наткнулась и на имя Изиды Тавлатовой, умершей в день своего восемнадцатилетия и захороненной на кладбище неподалеку от Детского дома.
Родственники Изиды не решились тревожить останки девушки и лишь привели в порядок могилу. Стась, как и хотела, была перезахоронена рядом с той, которую любила.
Когда выпадает возможность мы едем на север, в маленькое селение в Мурманской области, где похоронены абсолютно незнакомые нам при жизни и очень многим ставшие для нас спустя десятилетие после своей смерти люди. Селение это находится на территории северного полярного круга, зимой здесь очень короткие дни и долгие ночи, а летом солнце почти не заходит за горизонт, но лето здесь длится недолго. И ночью, когда лишь луна и отраженный от снега свет освещают ровным бледным светом все вокруг, на небе часто зажигаются яркие, переливающиеся, безумно красивые огни – северное сияние. Если нам удается побывать здесь в такие ночи, мы стоим вместе, смотрим на каменную плиту с фотографией двух  красивых и очень юных девушек, Эля обнимает меня за плечи… И нам кажется, что в северном сиянии мелькают их черты, слышится веселый смех, сияют улыбки.
Они нашли теперь счастливы. Я верю в это. Я это знаю.
***
В утро того дня, когда мы нашли розы, в квартиру постучали и попросили расписаться за бандероль. Я не стала вскрывать ее, дожидаясь прихода Эли – адресатами значились родственники Изиды.
Элеонора пришла с работы и мы открыли коробку. На дне лежал маленький серебряный медальон, почерневший от времени. Осторожно взяв его в руки и посмотрев Эле в глаза, я открыла его. Внутри были две черно-белые фотографии – маленькая девочка с восточными чертами лица вместе с родителями, а на второй – уже знакомые нам лица – две девушки – 15 и 17ти лет, держащиеся за руки и весело улыбающиеся. Это единственная их фотография вместе. Именно  копию с этой фотографии, увеличенную и отреставрированную, можно увидеть на памятнике с надписью
«Изида Тавлатова.
Анастасия Мельничек.»
«Вы стали ангелами-хранителями любви. Спасибо вам».
Мы могли бы найти много слов, очень много слов. Мы могли бы написать длинные поэмы и выгравировать их.
Можно сложить песни и легенды о той, что смогла уберечь и разжечь огонек любви и тепла в холодной темноте и отдала жизнь за этот огонь, отдала сердце и душу… Можно сложить песни и легенды о той, что до конца, до последних минут верила и пыталась исполнить свой долг – и исполнила, даже спустя десять лет после своей смерти. Можно сложить легенды об этих двоих, выигравших свою любовь в самом жестоком сражении…
Но зачем? Там, где с неба глядит северное сияние и в его искрах мелькают их глаза – слова неуместны. Мы знаем, что они сделали и что они значат для нас. Они читают это в наших душах. И пусть все останется так. А история эта будет лишь сказкой. Мы то знаем, что это правда.

***
Серебряный, потрепанный временем и природой медальон с двумя фотографиями до сих пор лежит на нашем столе. Мы храним его. Как храним их в наших сердцах.


2005 год, Тай&Элеонора
об Ангелах Любви, вошедших в их жизнь.