Числа

Этот старый бар никуда уже не годился. Он давно мечтал о том, чтобы, cобрав остатки своего уцелевшего здоровья и капитала, свалить куда-нибудь подальше. Например в Алабаму. Еще раз с печалью он осмотрел некогда прибыльное заведение. Местами прогнившая крыша была залеплена ржавыми крышками консервных банок. Деревяные опоры успели покрыться плесенью, отчего стали очень скользкими, как и все люди вокруг. Внизу пола образовались дыры, где в сырую погоду появлялись толстые белые черви. И лишь барная стойка, за которой он сейчас стоял, была столь же гладкой и блестящей, как и двадцать лет назад. Он взял граненный стакан, налил ровно 75 грамм мутной жидкости и отправил его на другой конец стойки. Тот заскользил по отполированной поверхности словно по льду. Энергия ему приданная была  рассчитана так, чтобы трение вовремя остановило стакан. Так и произошло. Стакан застыл в 1 сантиметре от края стойки.  Жидкость взметнулась вверх, в высоте перевернулась и упала обратно в стакан.  Навыка бармена он еще не потерял. И сейчас он мог остановить стакан в любой точке барной стойки. Не было лишь посетителей, которые ловили бы свои напитки и благодарили бога, за то, что он показал им путь к  бару в эту ужасную бурю. Сам себе он улыбнулся. Обернувшись назад, он увидел в потускневшем и поцарапанном зеркале пожилого человека, с глубокими прорезями на лице. Одна кривая борозда расчертила его лоб на две неравные половины. А темная растительность словно паранжа скрывала его лицо. Угадывался лишь видавший чужую кровь мощный побородок. Он откинул выжженные волосы и еще раз взлянул в свои голубые глаза. Сколько же раз они спасали ему жизнь? Теперь это было сложно вспомнить.

Подул зимний ветер и вкинул пару горстей белого порошка. Пришла ночь. Ждать было некого, да и кто придет в такой час. Даже если захотят, то найти бар будет невозможно. Вывеска много лет уже не горела.  Игнорируя замок на двери, он поднялся по скрипучей лестнице в маленькую комнату. Единственное убежище, где не было этих белых червей. Огонь камина усыпил, и через 10 минут он забылся недосмотренным сном. 

Разбудил его странный звон внизу. Не открывая глаз, он внимательно прислушался.
- Дзинь.
Так звучит звонок на стойке вечно невысыпающегося администратора мотеля. Когда-то давно он обменял такой мотельный аттрибут на свою серьгу. Администратор был голубым а звонок золотым.
- Дзинь, дзинь!
- Какого черта! Кого сюда занесло?
Однако он встал и еще 11 раз проскрипел по лестнице. Все тот же темный бар, та же сырость, те же пустые стулья у столов. Но… Что-то не так. Какая то мелочь, спрятавшись в глубине бара, давила теперь на маленький кусочек мозга и настаивала: «Присмотрись, вспомни…»

---

За барной  стойкой я увидел голого мужчину. Средним пальцем правой ладони тот нажимал на золотой звонок.
- Дзинь.
Эхо тут же пряталось под столами. Рядом с незнакомцем стоял цветущий кактус.

«Вспомни, доверься себе»

Я стоял на второй ступеньке и молча смотрел на ночного гостя. Потом  выпустил свой взгляд , и тот убежал по своему привыному маршруту, отыскивая эту мелочь, которая своей неявностью всеже не сможет остаться незамеченной.

- Что пить?
- Молоко, немного клубничного сиропа и два кубика льда.
Я сошел с лестницы и встал по другую сторону стойки в пяти метрах от него. Как я люблю свои руки. За то, что они опережают слова не только моих одиноких посетителей, но и мои собственные мысли. Белый стакан с красными нитями внутри, весело, почти в унисон со звонком, чирикнул по стойке и остановился точно напротив распростертой пятерни моего позднего голого посетителя. Соблюдая забытые правила примитивного приличия, я уселся на барный стул, обитый тигровой кожей, и достал пачку помятого табака. Свернув сигаретку, я отдался наслаждению тонких белых струек, которые  маленькими крючками  цеплялись за гортань и дальше пускали свою наживку,  с жадностью заглатываемой моими  легкими.
- Тут за повротом произошла авария. Погибли две жабы и один мастиф. И моя дочь. Если не против, я выпью у тебя. Делать мне все равно уже нечего.
- Без вопросов. Ты не ранен?
Слишком уж спокойным он был.
- В порядке. Откуда у тебя свежая клубника?
- Я замараживаю ее на зиму.
- Молодец! Я бы заплатил тебе цезарем, да видит Бог, все оставил своей дочурке. Она еще совсем молоденькая. Ей надо поразвлечься. Дискотеки, травка, мальчики. Ну ты понимаешь!
- Да, это надо.
Странно все-таки получается. На улице зима, он абсолютно голый. Мой бар на этом пустыре абсолютно один. Поворотов тут и в помине не может быть. Ну а сумасшедших в моем баре всегда хватало. Что-то не так. Я усиленно вспоминал. Снова глубоко затянувшись, я спросил:
- А кактус то откуда у тебя?
- Эта миленькая розочка? Это мне моя мать подарила. Только со временем она усохла и потеряла свой цвет. Хорошо приводит чувство. Вот иди сюда.
Я подошел.
- Дай свою руку.
Я протянул свою ладонь. Внимательно посмотрев на мои порезы, он вдруг резко и с неожиданной силой опустил плашмя мою пятерню на иглы цветущего кактуса. Другой своей рукой он взял стакан и вылил поверх моей боли его содержимое. Потом лего щелкнул по звоночку.

…открыв дверь, мы уставились в сумрачное поднебесье. Небо затянулось тугим узлом и было похоже на заживающую пуповину, которую недавно смазали зеленкой, но у которой еще виднелись рваные темные края.  Жесткий ветер высекал вдали искры молний. Воздух был свежим и упругим. Таким он был в детстве, когда мой кот разбился о землю. Хоронив его, я с трудом пробивал новой лопатой резиновый воздух. Лишь к ночи мне удалось вырвать из земли достаточно плоти, чтобы ею потом  покрыть окаменевшего животного. Рядом я положил пару одуванчиков.
И ступил прочь…
Мой голый посетитель успел словить меня за шиворот.
- Ну не так быстро.
Болтаясь над пропостью, я тупо смотрел вниз.
Белая пена бешенства разбивалась  о края четырехгранной скалы, на чьей вершине стоял мой бар. Темная вода убегала вдаль, смешивалась с зеленой пуповиной, и возгораясь там, снова возвращалась и билась в истерике о камни нашей опоры.
В трех километрах на юго-восток была еще такая же скала. На ней стоял маяк и каждые две секунды ослеплял нас своим блестящим глазом. Его взгляд был острым и попав прямо в зрачок, струной пробирался в глубь сознания, царапая и уродуя все, что попадалось по пути.
Незнакомец втащил меня обратно в бар. Он спас мне жизнь.
- Сделай мне еще такой же, только вместо клубники добавь немного сиропа из ее сердца.
Маяк затух.
Моя рука инстинктивно отскочила от кактуса. Иглоки остались торчать в ладони. На барной стойке я заметил красную росу.  Переведя взгляд на моего голого незнакомца, я открыл в себе новую дверь с табличкой «индульгентное бешенство». Он улыбаясь снова нажал на золотой звонок. Во мне что-то щелкнуло.
Два кубика льда вместе со звоном упали в стакан.
Глядя в мои глаза, он ответил:
- Это начало твоего сознательного. Вспомни, сколько новых ощущений приносило тебе еще поллитра пива. Друзья твои отдыхали с тобой. Не кидали тебя одного. Вы могли часами сидеть на берегу и плевать в реку. Потому что молодости наплевать на будущее. Оно беззаботно и неряшливо.  Вспомни, каким взглядом ты терзал короткие юбки и судорожно сжимал воображение, пытаясь представить ее трусики. А помнишь ту лавку, где сидели двое стариков. Она ведь не оставила в тебе тогда ни капли их переживаний.
Он посмотрел на орошенную моей кровью стойку. 
- Они только лишь и были для тебя пожилыми людьми. Только позже, после того как они умерли, ты стал задумываться о той войне, где гибли их 18 летние братья. Во снах к тебе приходил тот ужас узкой щели прицела и желтый взгляд смерти, которая в то время летала над всеми. С твоим возрастом к тебе приходили все новые познания. Ты перестал боятся темных углов, тебя начала радовать симфоническая музыка, у тебя появилось открытое отвращение к самым лучшим друзьям. Они отшли в свои дела и теперь  каждый плевок в реку детства страдал своей незначительностью и малочисленностью. Женская продуманность хорошо смогла приструнить ваш эгоизм и свободу. Ты подумай, смог ли ты тогда сказать, что последняя телка, с которой ты общался, классно делала фруктовый коктейль.
Он сделал маленький глоток.
- Такой тягучий и приторный. Который с удовольствием потом выпивает сама. Нет, не смог. Это не женщины, это ваша же слабость. Когда никто, не в силу каких то болезней,  а потому что надо делать еще то и то, не может позволить себе напиться. А улыбаясь в такт музыке пытается навлечь на всех свое озорное настроение. Лажа все это. Вы попросту теряете друг друга. Почему ты уволился? Почему, я тебя спрашиваю. Потому что надоело учавствовать в круговой поруке? Возвращаться каждый раз на отправную точку. А ради чего? Ради продовольствия и пары партий в бильярд? Или ради времени, которое ты мог занять благодаря работе. Нет! Ты шел, потому что все такие. При твоем рождении врачи не смогли перерезать твою пуповину. Они тогда ничего не сказали твой матери, которая в момент рождения была без сознания. Хотя после операции тщательно умыли руки и ровно через девять дней, с интервалом в три дня, покончили  жизнь самоубийством. 
А вспомни, как твоя обреченная на голод свобода превратилась в цветущее дерево. Но ты обменял свое достоинство на этот золотой звонок.
- Дзинннь!
Он позволил тебе начать свое дело. На открытие пришли все твои друзья. Говорили искренне. Сколько у тебя тогда висело картин на этих вот стенах? С каждой стороны по одной, итого двадцать четрые. А чьи фотографии были там? Твоих любимых групп? Где они сейчас? Разорвали двери?! Их унесли в розовый лес?! Их источили жуки?! Нет! Просто тогда искренние друзья не были искренни на самом деле. Это маска. Понимаешь? Они все прятались за любезностью. Помнишь того старика, который подошел к тебе на улице, когда ты курил в последний раз? А он сказал тебе:
«Живи во славу ничтожества своего, благодари того, кто жизнью наделил тебя, не верь тому, кто взглядом и улыбкой восхваляет»
Что сделал ты после этого? Напился? Нет, ты просто отошел ото всех. Остался один.
А кактус, это так – простой амулет, возвращающий меня в мир осознанной боли и ненависти.

Вернись туда, где капля крови твоей пуповины оросила землю. Твое там место, и жизнь вечная твоя.

---

Я допил свой коктейль и еще раз ударил по звоночку. Посмотрел в пробужденные голубые глаза бармена и вышел на шумную и светлую улицу. Город изрыгал свою блестящую энергию. Смотря по сторонам, я шевствовал мимо солнечных столбов-небоскребов. На одном из перекрестков была страшная авария. Вокруг летала шерсть. Рядом плакал седой  мужчина. На руках он держал молоденькую девушку, голова которой безвольно болталась над красным озерцом. Я пришел домой и лег спать.

---

Вдруг из под барной стойки выпрыгнул мой взгляд. Он все-таки нашел ту мелочь, которая так давила на меня. Это были очки с розовыми стеклами. Я примерил их и бар наполнился светом и радостью, музыкой и танцами. Хромовые стойки отражали толпу моих друзей. Наша беззаботная молодость продолжается. Никто не изменился. Все те же шутки вперемешку с напитками. Окинув свой новый бар я вышел на улицу подышать свежим летним воздухом. Солнце уже садилось, наполнив улицу томным движеньем и длинными тенями. За дверями гремела музыка. Гуляли мои друзья. Жизнь удвавалась. Зачесалась переносица. Но очки я снимать не хотел!