Круп**

Сидеть в кресле должно было быть приятно после тяжелого дня, но колючая боль, как липкий туман укутывал голову изнутри и даже в мягкости подушечек и валиков было что-то удручающее. Ненависть к себе и к окружающей ее реальности заставила открыть глаза и мысленно сжаться от нового приступа мигрени. Каждый удар сердца приносил к голове удушающую теплую волну крови, волну боли, волну воспоминаний. Фоновая музыка, что разносилась из динамиков над головой, уже перестала раздражать, но  концентрация на объектах давалась с все большими усилиями.Это нужно просто пережить, говорил ей голос в где-то в районе солнечного сплетения. Надпись на стене гласила: Тело - врата души. Глаза отдыхали только на этих красных буквах и напоминали о месте ее пребывания. Все интересней и интересней сказала бы Алиса, но она не Алиса, она не девочка, она не в сказке. Ненавидеть их - было приятно, но безсмысленнно. Они ходили вокруг да около, протирая окулярчики мокрыми от пота платочками, перешептываясь с помощниками, переглядываясь со своими отражениями в зеркальных стенах. Они были разных калибров и разных мастей, разных способностей и возможностей. Их приводили в это здания разные причины, но одна цель. Они всегда носили одни и те же выражения задумчивости и похоти во время сладостного выбора. Им приносило огромное удовольствие осознания своего превосходства, своей божественности, своего могущества в данный момент. Дети в магазине игрушек с кредитками своих отцов - вот кто они такие. Вот, к примеру, самый молодой толстун, ему, наверное, лет 28-30.Он  только что закончил какой-то рутинный разговор по телефону у окна и тушил толстыми пальчиками не менее толстую сигару. Он скользнул по ее соседке, он раздел ее глазами до пояса и прикинул-просчитал размеры, да эта породистая брюнеточка была не плоха, но заурядна. Он взглянул на золотые часы на правой руке и подумал о том, что времени должно хватить. Покинув других толстунов за коньяками и сигарами он увел брюнеточку под локоток в апартаменты этажом ниже. Дева была еще (или уже) под действием опиума и от того все время довольно хихикала, отстранено глядела сквозь толстячка и виляла бедрами, как ее учили. Дурочка...
Ей вдруг стало невыносимо скучно в своем кресле, ей вдруг стало невыносимо холодно в этом костюмчике из полупрозрачного шелка. Она вдруг увидела, как на нее из зеркала глядит уставшая самоубийца. Больно? Да, конечно...
Одно чувство могло ее успокоить, одна лишь обещанная богами любовь могла ее удержать на месте. Она закрывала глаза и четко знала одно: еще три с половиной часа и рассвет, и туманные улицы, и теплая постель, в которой уже давно посапываешь ты, неспокойно так вертишь во сне головой и ждешь моего стандартного "доброе утро, любимая".
да, это ты смогла убедить меня, убедить отстрочить выполнение смертного приговора. Она и онА. Только ей бедняжке теперь приходилось жить с предчувствием и привкусом собственной смерти в каждом глотке воды, в каждом вздохе, в каждом поцелуе. Ну, все... Уже пора. Последний на сегодня рывок. Еще один раз сдать карты и поулыбаться, и эта смена будет закончена, очередной рубеж пройден, и очередные цепи порваны. Можно будет вернутся. Нужно будет, вернутся к тебе. Все. Зовут. Уже зовут.