Третий день ноября

Глава I

   Был третий день ноября. За окнами непрерывно шёл дождь. Он шёл уже больше недели, не прекращаясь, не переставая, словно ему нравилось медленно капать с небес и ударяться об асфальт.
  В комнате на третьем этаже массивного каменного здания горел тусклый свет. Это был свет единственной лампочки в этой крошечной коморке, которого для её обитателя хватало с избытком. Это был невысокий молодой человек, коротко остриженный, худой, но на вид приятный. Его ярко-зелёные глаза всегда блестели не зависимо от его настроения.
 - Сергей Петрович! – вдруг послышался голос из-зи двери. – Сергей Петрович! Почта!
  Сергей Петрович неохотно встал из-за стола, за которым только что писал какую-то бумагу, и медленно поплёлся к двери. Он никого не хотел видеть.
  Дверь открылась, Сергей Петрович вышел на узенькую лестничную площадку и слегка вздрогнул, как это обычно бывает, когда из тёплого помещения переходишь на морозный воздух.
 - Письмо, срочное, - проговорил почтальон. – Извольте расписаться.
Парень взял письмо из рук почтальона.
 - Погода-то как испортилась! Всю неделю льёт как из ведра! – почтальон видимо пытался завести разговор, но парень резко обрезал:
 - Где писать?
Почтальон указал ему место, и Сергей Петрович неаккуратно нацарапал сложную закорючку на специально для этого отведённой полосочке.
 - Спасибо, - сказал почтальон.
Парень, решив смягчить свою предыдущую, немного резкую реплику, мягко, с улюбкой ответил:
 - Вам спасибо!
Дверь снова закрыта на замок, письмо отброшено в сторону. Сергей Петрович прекрасно знал, что в нём. Одно из трёх: либо снова счёт за квартиру, но это маловероятно, поскольку счета не приносят «срочными письмами»; либо мать просит денег на лекарства для больного мужа; либо бывшая жена с очередной душещепательной историей на тему того, насколько бедно живёт она и её дети. Сергей Петрович догадывался, что письмо именно от неё и лежит в этом конверте, поскольку бывшая жена его частенько посылала недавнему супругу просьбы о деньгах именно срочными письмами, чтоб было больше вероятности того, что бывший муж прочтёт её новую жалобу. В любом случае, у Сергея Петровича не было никакой охоты открывать письмо.
  Сергей Петрович был зол. Он злился и на правительство, которое вновь повысило цены на электричество, и на матушку, не способную понять своего единственного сына, и на бывшую жену, которая постоянно донимала его своими упрёками, просьбами и жалобами. Супруга Сергея Петровича никогда не была тою единственной, за которую он вначале принимал её по ошибке. Она лишь сыграла эту роль и, стоит отметить , сыграла превосходно, настолько, что Сергей Петровия и не думал сомневаться в её совершенстве и незаменимости. Однако потом он понял, что ошибся. Как это всегда бывает с людьми, принявшими волчью ягоду за голубику. На вид всё кажется идеально, на вид проблемы не существует. Но первый взгляд всегда окажется ошибочным. Стоит только раскусить и вы забудите прежние идеалы, прежнюю красоту и совершенство. Вокруг фальш и обман, теперь ошибка на лицо. В этом уже непростительно сомневаться. Не сомневался и Сергей Петрович: поняв, что женщина рядом с ним совсем чужда ему, он решил оставить супругу и жить с ней был не намерен. Он любил идеал, сыгранный супругой, никогда не бывшей идеалом. Собственно и женою она ему никогда не была: не хватало штампа в паспорте, чем и оправдал себя Сергей Петрович, оставив ошибочно любимую женщину с детьми на руках.
  Сергей Петрович был зол на Бога, в которого верил и на которого надеялся, за то, что его мольбы не были услышаны. Он был зол даже на детей за то, что они были ему помехой и лишним грузом, которого можно было избежать в прошлом, но от которого никак не избавиться в настоящем. Но главным образом Сергей Петрович был зол на себя: за свою ошибку с женою, за свою неспособность помочь матери и нежелание помогать, за свои потерянные надежды и мечты и, наконец, за свою скудную жизнь, ничем не послужившую миру: нет значения, был этот Сергей Петрович на свете иль не был; нет значения любил или не любил, верил иль не верил...
   Он был молод, но все уже звали его Сергей Петрович. Никто никогда этому не удивлялся и никогда об этом не задумывался. Сам Сергей Петрович никогда не думал об этом: Сергей Петрович и всё тут.
   Самое интересное, что по батюшке молодой человек был Семёновичем. И только сейчас эта мысль пришла к нему впервые. «Интересно всё же, а почему Петрович? Раньше был просто Сергеем, а теперь вдруг Сергей Петрович. В школе я был Сергеем, в этом нет сомнений. В колледже даже профессора называли меня по имени. Стало быть Сергей Петровичем я стал позже, на работе. Точно, припоминаю: только я пришёл на собеседование, меня случайно назвали Петровичем, а я так волновался, что и не поправил. Вот от сюда всё и началось: в анкете моей записали Сергей Петрович, на шкафчике в раздевалке тоже, естественно, отчество перепутали, а теперь по жизни я - Сергей Петрович!»
   Он лежал на диване, заложив руки за голову. Он думал о прошлом. Он не хотел думать о настоящем, он никогда не думал о настоящем.
   Он взглянул на часы. Он не заметил стрелок, он просто посмотрел, как иногда смотрят на определённый предмет, но не видят его. Он даже не хотел узнать время, он смотрел на часы с другой целью, известной только ему. Он никогда не смотрел на часы, чтобы узнать время. В комнате у него был электронный будильник, звонил он ровно тогда, когда Сергею Петровичу нужно было вставать на работу. На руке у него были часы, но он не смотрел на них. Идя по улице, если было нужно, он останавливал прохожих и спрашивал: «Который час?» Его не интересовали минуты, ему важен был час, причём важен был лишь для совершения необходимых и привычных действий, ежедневно повторяющихся и давно уже надоевших, но совершенно не важных для него самого, совершенно не важных для формирования его личности и отношения к жизни. И всё же каждый останавливаемый им человек чётко отвечал: «Пол шестого», «Двадцать минут третьего», «Без пяти двенадцать». Возможно, Сергей Петрович был странен, многие таковым его считали. Но мнение других ему было не важно.Он хорошо знал себя и не хотел меняться.
   В кармане куртки у него были сигареты. Он не курил, просто куртка была не его. Он нашёл её здесь, в этой комнате, её вероятно забыл предыдущий хозяин. Вот он и курил.
   Комната наполнена тишиной. Горит лампочка, раскачивающаяся на проводе. Сергей Петрович, вероятно, задел её головой, когда ложился на диван. Он только сейчас это заметил.
   У него не было не телевизора, ни радио, ни телефона. Он был совершенно отрезан от мира. Начальник предлагал поставить ему телефон, но он отказался. Сказал, что нет разетки. Сказал, поставить её будет сложно – домовладелец не позволит. Он лгал, он не хотел, чтобы его беспокоили дома. У него была разетка. Вон она, прямо за тумбочкой с книгами. С первого взгляда не заметна, Сергей Петрович специально поставил тумбочку на это место. Но если посмотреть с боку, то её легко можно увидеть. Об этом Сергей Петрович не подумал. Хотя он никогда никого не пускал вглубь комнаты. Рядом с дверью он поставил диванчик и всех принимал здесь. Он не любил гостей, сам никого не приглашал, не любил, когда гости напрашивались сами, но отказать считал неприличным. В скором времени и сами гости это поняли и перестали приходить. Этому рад был Сергей Петрович.
   Он лежал на диване, заложив руки за голову. Подушка, единственная, ярко-оранжевая подушка была отброшена на кресло. Сергей Петрович не любил спать на подушке, он клал голову на мягкую ручку дивана – так ему было удобнее. Он вообще не любил спать. Ему редко снились сны. Он не понимал их значения. Он ложился поздно, вставал рано, не любил тратить время на сон, никогда не принимал всерьёз учения докторов на эту тему, спал не раздеваясь, а если, случалось, не мог заснуть, никогда не пил таблетки и не считал до ста, а предпочитал заняться своими делами и, лишь уставшим, снова лечь. Он усталости он засыпал мгновенно. Ярко-оранжевая подушка безобразно не сочиталась с мрачной и холодной атмосферой комнаты. Он здесь была словно цветная фотография в альбоме с чёрно-белыми. Она сразу бросалась в глаза входившим и своей яркостью даже заставляла морщиться. Тёмно-зелёное пятно виднелось на ней. На другой стороне – красное пятно непонятной и забавной формы. Оно напоминало фигурку собаки, стоящей на задних лапках и высоко поднявши голову. Наверное, он выла на луну. Не доставало только пятна в форме луны. Сергей Петрович частенько предполагал историю появления этих пятен. Вероятно, сначало было нанесено зелёное пятно – слишком уж оно было старое и затёртое. Видно было, что его не раз пытались смыть или удалить всяческими порошками и гелями. Но пятно не поддавалось очистке. Тогда хозяйка, а скорее всего это была женщина, поскольку столько промучилась с какой-то подушкой, перевернула её чистенькой стороной наверх. Однако долго чистота не продержалась. Вскоре неряшливый муж или дети хозяйки, или сама же хозяйка вновь испачкали подушку, оставив на ярко-оранжевой ткани красное пятно в форме собачки. С этим пятном хозяйка уже не боролась. Она бросила подушку в чулан, где и нашёл ей Сергей Петрович, въехавший в эту квартиру. Однако вся эта история была лишь предположением Сергея Петровича.
Он лежал на диване, заложив руки за голову. Глаза его были открыты и ярко блистели зелёным светом, так, будто сиял изумруд. Что-то странное было в этом сиянии, какая-то вечная задумчивость. Как бы ни вёл себя Сергей Петрович, как бы не менялось его настроение, во взгляде его всегда сохранялась эта задумчивость.
Пробило полдень. В комнате были большие настенные часы – они всегда били в полдень. У других владельцев Сергей Петрович видел такие же часы, они били каждый час, а у него почему-то только в полдень. Он купил их на рынке, перед въездом в эту квартиру, чтобы было что повесить на стенку. Он покупал их в полдень, они как раз пробили. Ему понравился звук: длинный, громкий и немного дрожащий. Именно то, что он был дрожащий ему и понравилось. Продавец уверял, что часы исправно бьют каждый час, но они уже тогда были сломаны. Сергей Петрович словно очнулся от боя часов. Он сейчас ясно заметил, что звук дрожал. Раньше думал, что ему лишь кажется, но теперь он точно слышал это. Он встал и подошёл к окну. Лил сильный дождь и на асфальте расползались огромные лужи, в которых то появлялись, то лопались пузырьки. Сергей Петрович одел куртку, ту самую, в которой лежали сигареты. Он не вынимал их, им, наверное, было уже больше года. Сергей Петрович сменил мягкие тапочки на сырые осенние сапоги. Он вышел на лестничную площадку. Он опять вздрогнул от холода и сырости, как и в прошлый раз, когда он выходил к почтальону. Он спустился по лестнице. Всего было тридцать девять ступенек, он уже давно их сосчитал. Раньше их было сорок, но последняя ступенька, прямо перед дверью на улицу, уже давно рассыпалась. Иногда Сергей Петрович забывал об этом и чуть не падал, ставя ногу на то место, гда раньше когда-то была ступенька. А иногда он слышал ругательства и крики других жителей дома, тоже забывших об отсутствии ступеньки и, видимо, больно поплатившихся за свою забывчивость.
Сергей Петрович вышел на улицу. Он как-будто был рад сильному дождю и даже слегка улыбнулся ему. Но из уважения к другим прохожим, которые неряшливо пятаясь обойти лужи и всё-равно попадая в них ногами, обрушивали миллионы обидных слов в адрес дождя – неповторимого создания Господа; из уважения к этим людям Сергей Петрович сменил улюбающееся выражение лица на угрюмое и, предусмотрительно поморщась, показательно прошествовал по тротуару, ступая тяжёлыми сапогами по большой, пузырившейся луже. Прохожие смотрели на этого человека, смело, без зонта идущёго в борьбу с непогодой, смотрели на него и чувствовали себя уже не такими несчастными, как минуту назад, демонстративно высоко поднимали свои зонты и смело, твёрдыми шагами шли навстречу дождю и ветру. Ничего особенного не случилось: все они были по-прежнему мокрыми, с их одежды капали такие же большие капли, лужи меньше не стали. Однако фигура Сергея Петровича, которая почему-то казалась несчастнее всех, уверяла прохожих, что они не такие мокрые, как он, что лужи, в которые ступают они, меньше луж, в которые ступает он, что одежду на них ещё можно высушить, а на нём уже нет. И это делало их менее несчастными. Этому был рад Сергей Петрович.
Он заметил, что все прохожие только этого и желали: появление более измученного человека, чем они сами, сейчас было для них необходимостью. Сергей Петрович знал: желания всех мокнущих сейчас под дождём людей совпадают. Сергей Петрович не хотел, чтобы их желания не исполнились. Каждый раз, встречая мокрого, несчастного человека, Сергей Петрович делал мрачное лицо, сердито хмурил брови и ступал прямо по глубоким полным лужам так, что вода проникала в сапоги, что делало его измученный вид по-настоящему реальным. Прохожие смотрели на Сергея Петровича и сочувственно качали головами, хотя на самом деле и мечтали увидеть именно такого несчастного страдальца. От этого им становилось легче. Каждый человек, попавший в трудную ситуацию, мечтает увидеть другого человека в более сложном положении. Сергей Петрович знал об этом и давал людям то, в чём они нуждались.

Глава II

   Был третий день ноября. За окнами непрерывно шёл дождь. Он шёл уже больше недели, не прекращаясь, не переставая, словно ему нравилось медленно капать с небес и ударяться об асфальт.
В маленькой квартирке на втором этаже горел яркий свет. Комнаты были наполнены тишиной, и лишь настенные ходики чётко отбивали каждую секунду. В комнате находилось два человека, однако их присутствие не в чём не ощущалось. Они не разговаривали друг с другом, каждый был занят своим делом. Казалось, между ними стояла огромная каменная стенка и из-за неё они друг друга не видели.
На улице никого не было, лишь одиноко капал дождь.
В комнате, в разных её концах, будто не замечая друг друга, сидели женщина и мальчик.
Дождь с каждой секундой становился всё сильнее.
Женщину звали Анной Михайловной. Она сидела на диване и смотрела в новый выпуск «Моды». «Мода»... Журнал, который она преобретала по мере его появления. В углу, рядом с диваном, стоит огромная пачка этих журналов. Все они давно прочитаны, и некоторые уже дважды. Сейчас Анна Михайловна не читала «Моду». Она смотрела на его красочные страницы, делая вид, что читает, и думала о чём-то своём. Возможно, мысли её касались мальчика, сидящего в противоположном углу комнаты... А возможно и нет.
Дождь становился всё сильнее и сильнее и всё навящивее бился в окно.
Мальчику было девять лет. Он был невысокого роста, и в нём ничего особенного не было: в свои девять лет он походил на миллионы других девятилетних мальчиков. Только взгляд у него был каким-то особенно странным, словно он задумал что-то неладное.
Дождь надоедливо стучал по железной крыше.
В комнате росло напряжение. И женщина и мальчик понимали, что сейчас необходимо что-то сделать или сказать, но никто ничего не хотел ни делать, ни говорить. Оба они оставались на своих местах и продолжали, делая вид, что заняты, думать о друг друге. Порой женщине, поглядев на мальчика, казалось, что он читает её мысли, и она спешно начинала думать о чём-то другом; но потом, поняв, что это нелепо, снова задумывалась о нём.
Дождь уныло барабанил по тротуару.
- Можно я ещё подожду?
- Я тебя не гоню.
- Но всё же?
- Да, конечно.
Мальчика звали Сергеем. У него была смешная фамилия, и ребята в школе часто смеялись над ним, называя его обидными словами, созвучными с этой фамилией.
- А! Вот и они!
В комнату вошли двое: молодая женщина и маленький мальчик. Оба они были мокрые, хотя в руке у женщины был зонтик.
- Неужели, дождь такой сильный? – спросила Анна Михайловна у вошедшей женщины.
- Да это настоящий ливень! – ответила та.
- Ливни быстро кончаются, - сказал Серёжа, выйдя за Анной Михайловной. Все обернулись на него.
- Я... где-то читал.
Наступило молчание. Это было одно из тех молчаний, которые должны длиться не больше нескольких секунд, и после их окончания должен начаться оживлённый разговор. Анна Михайловна знала это.
- Ну, как сходили?
Вошедшую с ребёнком женщину звали Татьяной. Она работала няней и только что привела маленького сына Анны Михайловной из детского сада.
- Всё в порядке, - сказала она. Потом взглянула на часы и прибавила:
- Мне пора.
Анна Михайловна назвала сына Михаилом. Так звали её отца и она хотела, чтобы её сын вырос похожим на него. Только вот люди из разных поколений редко бывают похожи.
- Мы пойдём поиграем.
- Идите, конечно.





Глава III
Часть 1

Было без двадцати двеннадцать. Анна Михайловна пошла на кухню. Она достала продукты и начала готовить пирог. В комнате дети во что-то играли.
Пробило полдень. Анна Михайловна как раз зажигала огонь в духовке, чтобы поставить туда пирог, как вдруг услышала какой-то шум в комнате. Она немного замешкалась на кухне и вошла в комнату не сразу. Когда же она открыла дверь, она увидела, что её сын лежит на полу, а Серёжа стоит на коленях рядом с ним и собирает какие-то таблетки во флакончик. Анна Михайловна бросилась к Мише.
- Что ты наделал? Что ты ему дал?
- Я... я не виноват...
- Что? Что это за таблетки?
- Я не знаю...
- Что написано на флаконе?
Серёжины руки дрожали, а глаза были полны слёз: он не мог прочесть надпись.
- Что ты наделал?
Анна Михайловна положила сына на кровать и бросилась к телефону. Схватив трубку, она быстро набрала номер скорой помощи и, задыхаясь, прокричала:
- Мой сын... Он что-то проглатил... Какие-то таблетки...
- Какие? – звучал голос из трубки.
- Я не знаю... не знаю...
- Адрес?
Анна Михайловна быстро проговорила этот набор названий и цифр, словно повторяла его уже в сотый раз. Хотя возможно, так и было.
Скорая не заставила себя ждать. Толстый, седой старичок с большой сумкой с красным крестом прошёл в комнату. Он подошёл к кровати, на которой лежал мальчик, парой простых движений смерил пульс и температуру и медленно, не оглядываясь на Анну Михайловну, спросил:
- Что он проглотил?
- Я не знаю... какие-то таблетки... Вот флакон.
Она протянула доктору плохо закрытую пластмассовую баночку. Тот посмотрел на неё сквозь круглые очки и покачал головой.
- Вашего сына мы увезём в больницу...
- Но...
- И не спорьте!
- Я с вами поеду.
- Это не к чему. Лучше приезжайте завтра, когда ему станет лучше. Я оставлю вам адрес.
Двое молодых санитаров осторожно переложили мальчика на носилки и вынесли из комнаты. Доктор своим аккуратным подчерком медленно выводил адрес больницы. Анна Михайловна неотрывно наблюдала за ним. Серёжа неподвижно стоял в центре комнаты и смотрел на дверь, туда, куда вынесли Мишу. Доктор протянул Анне Михайловне бумажку с адресом.
- Может всё-же я с вами?
- Завтра приезжайте, когда ему будет лучше.
Доктор взял свою большую сумку с красным крестом и поспешно вышел.
На несколько минут наступило молчание. Это было одно из тех немногих молчаний, которые неприлично прерывать и прерывать которые совсем не хочется никому из участников этих молчаний.

Анна Михайловна стояла неподвижно, не отводя взгляда с Серёжи. Тот смотрел на неё каким-то странным взглядом, значение которого трудно определить. Анна Михайловна вышла в передню. Она заглянула в зеркало, пару секунд стояла, смотря на своё отражение, а затем, не отводя взгляда от зеркала, грозно сказала:
- Одевайся!
Серёжа вышел в передню и начал одевать куртку. Через минуту они были уже на лестнице. Анна Михайловна крепко сжала руку мальчика.
- Куда мы пойдём?
- Я отведу тебя домой и расскажу твоим родителям обо всём, что ты натворил!
- Но я же не виноват!
- Мой сын – в больнице, и я не знаю, поправится он или нет, а ты говоришь, что не виноват?!
Анна Михайловна быстро пошла к мосту, за которым находился Серёжин дом. Мальчик выбивался и кричал, но чем больше он пытался вырвать свою руку, тем крепче рука Анны Михайловны сжимала её. Серёжа задыхался от слёз, и ему казалось, что весь мир обернулся против него. Когда человек в отчаяние, подобные мысли постоянно посещают его голову, это уже не просто факт, это правило. Серёжа был ещё маленький, и подобная мысль пришла к нему впервые.
 
Глава III
Часть 2

Было без двадцати двеннадцать. Маленький Миша вошёл в комнату вслед за Серёжей. Они сели на ковёр и начали собирать домик из конструктора.
- Сколько будет комнат?
- Три.
- Может больше?
- Нет, три. Я хочу три.
Тут взгляд Миши упал на маленький флакончик с каким-то цветными таблетками. Зловещий флаком, сейчас мирно покоящийся на полке, нечаянно забытый хозяйкой дома, принесёт ещё не мало зла и горя всем участникам этой истории. А всё началось с этого момента.
Ходики пробили один раз. Серёжа строил домик из маленьких красных кирпичиков конструктора, а Миша уже подставлял стул, чтобы достать флакончик. На кухне Анна Михайловна готовила пирог. Ещё три раза пробили ходики. Анна Михайловна смазывала противень маслом. Серёжа строил перегородку между комнатами из тех же красных кирпичиков. Миша открыл флакончик. Ходики ударили ещё шесть раз. Анна Михайловна зажгла огонь в духовке. Серёжа положил последний красный кирпичек – дом был построен. Миша проглотил таблетки, кажется, синего цвета. Последние два раза пробили ходики: в полдень всё и случилось. Серёжа оглянулся. Он услышал какой-то звук, будто упало что-то тяжёлое, и обернулся посмотреть что. На полу лежал Миша, рядом звонко рассыпались таблетки. Серёжа испугался. Он подбежал к Мише, тронул его за плечо, потом попытался нащупать пульс, как он видел по телевизору, но ничего не нашёл и отпустил Мишину руку. Она безжизненно упала на пол.Серёжа, весь бледный от страха, сидел на полу рядом с Мишей. Он снова схватил его руку и снова не нашёл пульса. Затем для чего-то стал собирать цветные таблетки обратно во флакончик. В этот момент и вошла Анна Михайловна.


Глава IV

Последние капли дождя одиноко падали с неба и сливались в огромных лужах со своими собратьями. Это так странно: целую неделю, выглядывая в окно, люди видели одну картину: миллионы капель, больших и маленьких, неслись вниз с небывалой высоты и так сильно ударялись об асфальт, что рассыпались на сотни других капель, более маленьких, которые тоже ударялись об асфальт и тоже рассыпались, и это было бы бесконечно, если бы лужи, которые образовались из предыдущих капель, не останавливали этот бесконечный процесс, сливая все капли в едино. Процесс распадания капель на капли. Этот процесс длился целую неделю. Без остановок. Без пауз. Без перерывов на сон и на обед. Интересно, сколько б мог длиться он, еслиб его не остановили? И кто его остановил? И зачем? Всю неделю, семь дней распадались капли, ударившиеся об асфальт. Выгляни в окно во вторник, увидешь тоже самое, что в понедельник и в среду. Один день был точной копией предыдущего и следующего. Кругом одни лишь капли. Если б никто не подумал остановить этот процесс, возникла б катастрофа, о которой бы уже писали все существующие газеты. «Таймз....» «Уорлд....» Стоят ли капли того, чтоб о них писали газеты? И если они стоят того, то кто же и зачем посмел остановить их? Кто осмелился остановить бесконечность? Теперь вокруг стоит тишина. Эта долгожданная тишина, которой не было слышно целую неделю, и о которой мечтал каждый. Теперь она наступила. Рады ли люди этому? И заметили ли они вообще её? Или они просто заняты своими делами и не обращают на неё внимание? Не стоить их винить, тишину заметить трудно. Но когда её нет, всем хочется, чтоб она наступила. Таков закон. Или правило. Хотя любое правило требует исключений. Был ли исключением Сергей Петрович или нет, так или иначе увидев, что дождь прекратился он выглянул из подворотни, прошёл через парк и присел на скамейку. Теперь же, когда дождь прекратился, и необходимость играть несчастного мученика отпала, Сергей Петрович, сидя на скамеечке, принялся вытряхивать воду из своих старых сапог, которые от большого количества влаги начали расходиться по швам. Сергей Петрович печально смотрел на испортившиеся сапоги, что-то ворчал себе под нос. Он никогда раньше не ворчал и сейчас испугался появившейся привычки. Он не хотел становиться вечно недовольным ворчуном, имеющего только одну цель – доказать другим людям, что именно он полностью отрицает созданный Богом мир, что он единственный способен спорить с творцом жизни и что только он понимает истинный смысл бытия. Таким был отец Сергея Петровича, и он не хотел становиться таким же.
Но тут странный звук заставил Сергея Петровича отвлечься от своего занятия: этот звук, наполненный страхом и злости, был похож на крик, отчаянный крик, рвущийся откуда-то наружу с непреодалимой силой. Сергей Петрович никак не мог понять, откуда он исходил. Он встал, дошёл до угла и заглянул в переулок. Там, во мраке теней и холода, и рождался этот крик, зловещий и страшный. Сергей Петрович побежал навстречу этому жуткому звуку. Там во тьме он смог разглядеть женщину, намеренно идущую к мосту и за руку тянущую за собой ребёнка. Ребёнок вырывался, кричал и плакал. Когда человек доведён до отчаяния, когда он не может вырваться из сложной передряги, в которую он попал и в чём, возможно, не виновен, его речь сводиться к всхлипываниям, стонам и крикам. Из этой смеси и родился тот страшный звук, который привёл сюда Сергея Петровича.
- Отпустите ребёнка! – закричал он с такой злостью, будто бы это его куда-то тащут, и будто бы он плачет и пытается вырваться.
Женщина оглянулась на движущегося к ней Сергея Петровича, остановилась, но руки мальчика не выпускала.
- Отпустите ребёнка! – повторил Сергей Петрович.
Мальчик затих и ждал, что будет дальше. Сергей Петрович оглядел его. На вид ему было лет девять. Его лицо было всё мокрое от слёз, он постоянно всхлипывал и поглядывал то на Сергея Петровича, то на женщину, крепко держащую его руку.
- Отпустите же ребёнка, наконец! – громко, медленно и чётко проговорил Сергей Петрович.
- Что вам нужно? – спросила женщина, и Сергей Петрович наконец-то услышал её голос, мягкий, тихий и как-будто дрожащий, либо от слёз, либо от гнева.
- Мне нужно, чтобы вы отпустили ребёнка.
- Зачем вам это?
- Я, знаете ли, не люблю, когда издеваются над детьми, - сказал Сергей Петрович, а затем для чего-то добавил:
- Это ваш сын?
- Нет, - чётко ответила женщина.
- Тогда отпустите его, пусть идёт домой к своим родителям.
- Зачем вам это?
- Я уже отвечал.
- Вы ответили неверно.
- На данный вопрос неверно ответить невозможно.
Мальчик сквозь слёзы смотрел то на женщину...
- При ответе на любой вопрос можно заблуждаться.
... то на Сергея Петровича.
- Как можно заблуждаться, когда речь идёт о ребёнке?!
Мальчик не совсем понимал, кто такой Сергей Петрович и чего он хочет. Но он чувствовал, что именно Сергей Петрович – его единственное спасение.
Сергей Петрович не очень любил детей. У него было двое, и он бросил их с матерью, о чём ничуть не жалел в дальнейшем. Но он чувствовал, что хочет спасти этого мальчика, зачем и почему он пока не понимал.
- Что он вам сделал?
- Я не хочу отвечать на этот вопрос.
Женщина крепко держала мальчика за руку и была готова в любой момент двинуться дальше к мосту, но почему-то не уходила. Она смотрела на Сергея Петровича и, казалось, чего-то ждала.
- Почему вы вмешиваетесь?
- Я не хочу, чтоб пострадал ребёнок.
Сергей Петрович снова оглядел мальчика. Его глаза блестели от слёз, а лицо стало ярко-красного цвета. Мальчик по-прежнему смотрел на Сергея Петровича, как на последнюю надежду.
- Послушайте, отпустите ребёнка, и мы разойдёмся в разные стороны.
- Зачем вам это?
- Вы задаёте этот вопрос уже в третий раз!
- Я хочу наконец услышать ответ.
- Я уже отвечал!
- Вы ответили неверно!
Женщина не сводила глаз с Сергея Петровича, ожидая ответа. Она не смотрела на мальчика, даже когда говорила о нём.
- Знаете кто вы? Вы – сумасшедшая! Вы настоящая сумасшедшая! Вы... вы издеваетесь над ребёнком!...
- Я над ним не издеваюсь.
- Ладно, хорошо. Куда вы его тащите?
Сергей Петрович не знал, как выйти из сложивщшейся ситуации, не навредив ни женщине, ни мальчику.
- Так куда?
- Это вас не касается.
- А кого это касается?
- Только меня и его.
Она лёгким наклоном головы указала Сергею Петровичу на ребёнка, но даже сейчас не посмотрела на него.
- Мне нужно идти.
- Отдайте ребёнка и идите, куда вам нужно! И не надо спрашивать, зачем мне это!
- Как жаль! Я как-раз хотела спросить!
Сергей Петрович возненавидел эту женщину. Сейчас она была для него наиболее полным скоплением всех человеческих пороков. Она становилась всё более и более подходящим объектом ненависти. Ему казалось, что если бы они вдвоём с ней находились на одной лодке посреди океана, и лодка была бы их единственным спасением, он бы не задумываясь кинулся бы в воду, настолько сильна была эта ненависть.
- Послушайте, что вы хотите за мальчика?
- Хочу, чтоб меня оставили в покое.
- Хорошо. Отдайте мне ребёнка, и я не буду вас беспокоить.
- Дело не в вас.
- Не во мне?
- Нет.
- А в ком?
Женщина сейчас впервые с начала разговора взглянула на мальчика. Тот почувствовал, что на него смотрят, но боялся отвести взгляд от своего спасителя. Боялся, что тот исчезнет. Хотя может он боялся увидеть глаза женщины, что держала его. В любом случае, он остался в том же положении, и всё также умоляюще смотрел на Сергея Петровича.
- Так в чём дело?
Женщина отвела взгляд от мальчика и вновь устремила его на Сергея Петровича. Странно, но взгляд её, казалось, тоже о чём-то просил и был умоляюще мягок.
- В нём.
- В нём? В ком? В мальчике?
Сергей Петрович уже ничего не понимал. Что может такое сделать девятилетний ребёнок, чтобы женщина,  вероятно не лишённая материнских чувств, так с ним обращалась? Очевидно, что дело было не в разбитой вазе или украденной монетке. Сейчас Сергею Петровичу представлялось только одно решение вопроса.
- Да вы просто сумасшедшая!
В этом он теперь уже был уверен.
- Думайте, как хотите, только мне нужно идти.
- Вы никуда не пойдёте, пока не отдадите мне ребёнка!
- Ошибаетесь!
Женщина кинулась к мосту. Мальчик снова закричал тем страшным криком, который привёл сюда Сергея Петровича. Сергей Петрович в начале не понял, что произошло и лишь через несколько секунд, сообразив, кинулся к мосту, туда, куда направлялась женщина, таща за собой плачущёго ребёнка.
- Стойте! – кричал Сергей Петрович, догоняя женщину. – Остановитесь!
Наконец он догнал их. Схватив женщину за руку, он прижал её к старенькой деревянной ограде на мосту.
- Отпустите меня!
- Отпустите ребёнка!
- Ну, ладно, хорошо!
Она отпустила руку мальчика. Тот от неожиданности со всей силы ударился об ограду, которая не выдержав удара развалилась на мелкие кусочки, и мальчик, крича от страха и безнадёжно пытаясь за что-нибудь ухватиться, быстро полетел вниз. Сергей Петрович от ужаса закрыл глаза...

Глава V

И что будет дальше? Напишут об этом «Таймз» или «Уорлд»? Или же их интересуют только капли?
Снова начал накрапывать дождь и на мостовую стали падать капли. Они ударялись об асфальт и рассыпались на сотни других, более маленьких капель. Бесконечный процесс снова возобновился, как-будто его никто и не останавливал. Может быть и не стоило останавливать его, не стоило вмешиваться, следовало положиться на судьбу и тогда, может быть, всё было бы иначе? Об этом потом не мало думал Сергей Петрович, но потом понял, что теперь изменить что-либо он уже не в силах. Дождь всё-равно будет лить, а капли всё-равно будут рассыпаться на сотни более маленьких капель, падая с небывалой высоты и ударяясь об асфальт...