Мост
Серое небо низко нависало над уставшей от долгого жаркого лета землей. Казалось, она отдыхала, укутавшись в низинах толстыми слоями ползущего, отдающего горечью дыма. Вокруг Москвы горели леса и торфяники. Нависавший над Студенцом подвесной мост был едва виден. Иногда клочья дыма местами рассеивались, и тогда в провалах в дощатом настиле моста можно было различить колеблющиеся в журчащих потоках воды зеленые пучки трав.
Старый мост угрожающе раскачивался под ногами и надо было обладать равновесием циркового гимнаста, чтобы пройти по нему. Мост давно не ремонтировался, туристы разбирали его на костры и поэтому переход на другой берег Студенца по тонким, гнущимся, небрежно брошенным местными жителями доскам, представлял собой рискованное мероприятие.
Плеск невидимой воды, чуть проступавшие в плотной дымке заросли высокого ядовитого борщевника, трехметровые толстые стволы которого высились по обеим сторонам реки, покосившиеся, с оборванными проводами, столбы электропередач напоминали сюрреалистическую, марсианскую картину.
Павел Николаевич Окулов любил эти места. Здесь, за исключением военных лет и времени, проведенного в сталинских лагерях, прожил он всю свою жизнь. Сюда, на другую сторону Студенца, на выселки из деревни Красновидово в начале двадцатых годов переселились пять семей. Вырубая лес под пашню, выращивая хлеб, они безбедно жили в период НЭПа. Здесь, в Ивановых хуторах, прошло его детство.
Рядом, по ту сторону Студенца, раньше располагалась ткацкая фабрика. Недалеко от моста, по обеим сторонам реки, еще и теперь можно было видеть остатки кирпичной кладки бывшей, дореволюционной постройки, плотины. Когда-то она давала электроэнергию фабрике. Фабрикант, её основавший, дал работу местным деревенским. На Рождество и Пасху они получали отрезы сукна. В выходные ходили в Народный дом, построенный тем же фабрикантом. Танцевали польку, краковяк, падеспань, вальсы. Приезжая учительша из Москвы разучивала с желающими танго.
Безбедная жизнь кончилась с началом коллективизации. У хуторян отобрали лошадей, коров, загнали в колхоз. Вешенкиных, которые нанимали ткачих на уборку овощей, как кулаков, выслали на строительство Беломорканала.
Павел Николаевич вздохнул. Невидимая вода плескалась под мостом. Сбивая палкой лопухи чертополоха, пошел по пыльной, искореженной тракторами дороге вдоль Студенца.
Ничто, казалось, не изменилось вокруг за прошедшие восемьдесят лет его жизни. Та же река, та же недалекая кромка леса.
Правда, люди стали другими. Жестокими, грубыми, жадными. В заповедном прежде бору появилась огромная свалки. На ней поселились бродяги – мужчины, женщины, дети. Открыли целый промысел. Днем копаются в грудах мусора, а к вечеру вереницами, с мешками на плечах, тянутся по полю в деревню – сдавать цветной металл. За мешок получают бутылку водки, потом, пьяные, валяются по округе. По ночам заполыхали костры. Стало неспокойно. Недавно сожгли соседский дом.
Окулов крепким словцом помянул Горбачева и Ельцина. После развала Союза рухнула вся устоявшаяся, с трудом налаженная после войны, жизнь. Исчезли сама основа жизни, ее смысл. К власти открыто пришли бандиты. Началось невиданное в мировой истории разграбление страны. Все скрытое ранее, гнилое, тщательно камуфлируемое, полезло наружу.
Мгновенно появились толпы озлобленных, жаждущих доллары, одинаково одетых в грязные джинсовые куртки людей. На колхозных землях, как поганки, выросли уродливые кирпичные особняки ”новых” русских.
Конечно, продавать колхозные земли куда выгоднее, чем заниматься производством сельхозпродукции. Немудрено, что земля заросла бурьяном. Появились восточного вида люди – сезонные рабочие. Нанимаются строить дома новым богачам. Своих-то нет – пьют беспробудно, мрут, как мухи. Вот и на кладбище лежат одни молодые.
Осторожно перейдя мост, Окулов с трудом поднялся на горку.
Деревня Красновидово. Многое здесь изменилось. Бывшая МТС разгромлена. Теперь там фирма по производству мебели. У наспех сколоченных ларьков толчется местная пьянь. Подъезжают иномарки с братками. На толстых шеях – золотые цепи. Появились помпезные особняки. Вот огромный домина, разукрашенный аляповатыми башенками, за высоченным железным забором. Какой-то генерал ФСБ построил. Интересно – на какие-такие шиши? Ведь не миллионер же он, не наследство от папаши из Америки получил,
не с кавказцами на рынке торгует! Но то, что торгует, это точно. Только вот чем? Наверное, тем, чем и другие генералы. Недаром армия раздета и разута, а корабли и самолеты топлива не имеют.
”Эх, Сталина на вас нет!”, – подумал Окулов. Тот хоть и жесток был, но государство не давал грабить. При нем хоть какую-то меру знали. Рассказывают, ехал однажды Сталин на Кавказ в своем
поезде и где-то в пути увидел новостройку – огромный роскошный особняк, который выделялся на фоне всеобщей серости.
- Кто построил? – осведомился Сталин, – узнать, доложить!
Узнали, доложили. Оказалось, какой-то высокий партийный чин
постарался улучшить свои жилищные условия. Уже через несколько дней он гнил в ГУЛАГе. После этого случая другие здорово поумерили свои аппетиты.
А вот и настоящий дворец-крепость. За крепкими воротами и зашторенными окнами никого не видно. Иногда к нему подъезжают роскошные иномарки. Говорят, принадлежит президенту какого-то банка. Охраняется многочисленной охраной с собаками. Бывает, видят здесь какую-то женщину – наверное, владелицу. Ну, этим-то можно деньгами швыряться. Хотя тоже ведь не в наследство денежки получили – где-то награбили.
”Интересно, если к власти коммунисты придут или иной какой бунт или переворот будет, – станут их грабить, как в 17-м году, расстреливать, вешать? Да нет, вряд ли, – вяло думал Павел Николаевич. – Чтобы бунт сотворить, не говоря уже о революции, нужны организация, воля к действию, большие деньги. Как это было у декабристов, которых направляли масоны. Или как это было в революциях 1905-го и 1917 годов. Тогда их организовывали те же масоны, ротшильды, вандербильды и дюпоны. А горбачевская перестройка и ельцинский переворот – разве это не результат огромной подрывной работы ЦРУ, помноженной на пофигизм русского народа, дурость ”инакомыслящих” диссидентов и разложившуюся партийную верхушку?”
Нет, на народ никакой надежды нет. Если и были в нем здоровые корни, то полностью сгнили за годы советской власти, сознательно воспитывавшей в нем иждивенчество, подлость и трусость. Вот и дождались хорошей жизни – не выступили против развала Союза, поддержали Ельцина. Теперь-то, конечно, рвем на себе рубашку, но сделать что-нибудь – дудки! Так, фигу в кармане показываем.
Впрочем, получаем то, что заслужили. Если уж наших крестьян с наших же рынков изгнали кавказцы, то о чем можно говорить? О какой воле к сопротивлению? Деградировал народ полностью, спился. Вон сколько отравы всякой. Все дорожает, а водка остается дешевой. Сознательная политика, организованный хаос. Вот и наркотиками народ накачивают. По телевизору одна иностранная похабщина и насилие. И ведь смотрят и еще просят!
А вот ведь, старый дурак, поверил новому президенту, его льстивым словам, обещаниям ”замочить врага в сортире”. Всё только хуже становится. Оно и понятно, ведь он поставлен править ”семьей” – принял благословение из рук Ельцина – поэтому изменить ничего не может, даже если бы захотел. Потому и превратилась Россия в банановую колонию, народ вымирает и бедствует. Потому и окружена теперь Россия блоком НАТО и американскими базами.
Как бывший военный, Павел Николаевич хорошо понимал, что гигантская военная машина, в условиях тотального военного превосходства Запада и отсутствия любых противников, уже попробовавшая зубы на Ираке и Югославии и стоящая невероятных денег, конечно, создается и укрепляется лишь с одной целью – нейтрализовать ядерные силы России и ликвидировать её как государство. Потому что Россия, как огромное территориальное образование с колоссальными ресурсами, исторически рассматривалась и рассматривается Западом как объект Drang nach Osten для завоевания жизненного пространства, как непосредственная угроза и как важнейший источник сырьевых ресурсов.
Да, всё продумано, – размышлял Окулов. – Уж они-то просчитали, что миру осталось от силы лет двадцать. Поэтому надо население Земли сократить процентов эдак на семьдесят, чтобы для господ чистого воздуха и воды хватало, и завоевать жизненное пространство. А где же еще найдешь такое идеальное место, как не в Сибири! Ведь Америка и Европа загажены-перезагажены дальше некуда. Потому-то американцы в НАТО и заинтересованы. А после Европу можно и под ножичек пустить.
Он не удивлялся преступной политике Кремля, хорошо помня всегдашнюю неготовность России к войнам. Даже Сталин отвел войска, видя сосредоточение вермахта у границ. И все жё, всё же, он многое простил бы Путину, если президент хотя бы на словах озаботился о миллионах бездомных детей, погибающих, замерзающих на улицах городов, в самой Москве, озаботился, как это сделали поносимые комунисты в тяжелейшие годы гражданской войны. Ведь он же информирован, знает об этой общенациональной беде. Значит, это сознательная политика.
Зря я развесил губы после выборов, думал, что президент выступит по телевидению перед народом и попросит его о поддержке, попросит выйти на улицы, когда он закроет границы и начнет уничтожать криминал. А ведь есть же еще здоровые армейские части, которые могли бы поддержать его.
Эх, знать бы, кто же этот невидимка, манипулирующий Путиным, как до этого манипулировал Ельциным и Горбачевым, Брежневым и Сталиным, Лениным и царями! Кто же обладает такой колоссальной силой, что на протяжении всей истории человечества ставит и снимает правительства, сталкивает их лбами, развязывает войны и вот теперь готовит конец света?
Окулов прошел через шоссе, остановился у огороженного памятника советским летчиками, погибшим в небе над Красновидово в бою с фашистскими пилотами. У подножия монумента не переводятся цветы. Значит, ещё помнит кто-то.
Начало войны Павел застал в танковом училище. Его, как и многих других студентов Бауманского института, сняли с занятий и послали учиться воинской специальности. Армии нужны были танкисты – Сталин готовился к войне. Но Гитлер опередил, и Павел вернулся в Ивановы хутора только через пятнадцать лет.
2
Весной 1945 года 4-я танковая армия, в составе которой воевал гвардии старший лейтенант Павел Окулов, шла вслед за наступающими войсками третьим эшелоном на Берлин. Германия поразила Окулова чистотой, опрятностью и зажиточностью населения. Ровные бетонные автострады, опрятные, ухоженные поля, игрушечные фольксверки и богатые дома бюргеров резко отличались от того, что он привык видеть дома. Конечно, откатывающаяся линия фронта оставила свои следы и шрамы на многочисленных городках Восточной Пруссии, и все же его глазам открылся иной, новый мир, другая – богатая и какая-то умная жизнь, в корне отличавшаяся от убогих представлений, вдалбливавшихся в головы его соотечественников советской пропагандистской машиной.
Павлу импонировали налаженный быт, достойная, сдержанная манера поведения немцев в отношениях с победителями. Теперь он понимал причины катастрофических поражений и колоссальных потерь Советской армии в первые месяцы войны.
Немцы воевали расчетливо, берегли личный состав. Даже теперь, в условиях подавляющего превосходства противника в живой силе и технике, они крепко держали оборону, умело маневрировали и наносили ощутимые удары по наступающим частям.
Окулов помнил неожиданные появления ”королевских тигров” на танкоопасных направлениях в последний период войны. Имея мощные броню и пушки, они были практически неуязвимы и безнаказанно расстреливали наши танки. Затем так же неожиданно исчезали и появлялись на других участках фронта с теми же тяжелыми последствиями для советских войск.
Помнил Павел и бои в 1943 году на Корочинском направлении перед битвой на Курской дуге. Там, в светлое время суток, без соответствующей артиллерийской подготовки, без танковой или авиационной поддержки на хорошо укрепленные позиции врага были брошены полки 93-й гвардейской стрелковой дивизии. Глуша ужас дикими выкриками, бежали бойцы на молчащие позиции противника. Подпустив атакующих ближе, немцы открыли ураганный огонь.
Находясь в резерве, Павел наблюдал в бинокль, как беспомощно мечутся командиры, выстрелами в воздух из пистолетов подгоняя неподготовленных, обезумевших солдат-узбеков, кинувшихся врассыпную от густого, прицельного минометного огня. Часть из них, пытаясь спастись, бросилась в овраги около немецких позиций, но была встречена кинжальным пулеметным огнем.
Через несколько минут все было кончено. В наступившей тишине слышались стоны, крики и проклятия раненых. Подъехавший на ”виллисе” какой-то полковник с руганью гнал немногих уцелевших в новую атаку. Раздавшиеся неподалеку минометные взрывы заставили его упасть на землю. Через минуту бравого вояку как ветром сдуло.
Обо всем этом думал Павел, подъезжая во главе колонны танков к центральной площади Бранденбурга. Линия фронта погромыхивала где-то впереди и о прошедших передовых частях напоминали не только следы боев, но и устилавший улицы пух из распотрошенных перин, осколки битых зеркал, сломанная и выброшенная из окон домов мебель, домашняя утварь.
Несмотря на приказ, запрещавший под страхом расстрела вступать в контакты с населением и мародерствовать, волна насилий и грабежей катилась вместе с фронтом. Немецкое население, богатые дома которого были забиты недоступными советскому человеку вещами, с недоумением наблюдало за действиями русских солдат, бивших зеркала и бутылки с винами в погребах, колотивших прикладами автоматов по клавишам пианино. Дисциплинированные обыватели беспрекословно выполняли все требования военных, поэтому большей частью обходилось без жертв. Однако Павлу резал сердце тупой вандализм солдат, крушивших все на своем пути.
Остановив у площади свои танки, Окулов обнаружил подразделение, оставленное охранять велосипеды, отнятые у жителей и затем собранные вновь для возвращения их владельцам.
Хохот сотрясал площадь. Подвыпившие сторожа развлекались тем, что на полном ходу врезались на велосипедах в кирпичную стену, отбрасывая сломанные и оседлывая новые.
Прекратив безобразие, Окулов решил проверить, не ограбили ли солдаты обитателей близстоящего двухэтажного особняка. Его встретила пожилая женщина.
- Что желает господин офицер? – спросила старуха.
- Извините, вас не обидели наши солдаты? – в свою очередь, на хорошем немецком спросил Павел.
- О, что вы, они просто взяли наш велосипед покататься. Но это ничего – дело молодое. Им надо чем-то развлечься, господин офицер.
В это время в прихожую вошла белокурая молодая женщина и с испугом, в котором проглядывало любопытство, посмотрела на щеголеватого даже в походной форме, статного лейтенанта. Окулов с трудом отвел глаза от пышной блондинки, вдруг почувствовав неудержимое желание обладать этой длинноногой немкой. Это желание сильного двадцатипятилетнего парня обожгло его, наполнив плоть невыносимо сладкой тяжестью, требовавшей немедленного освобождения.
- Я сейчас найду велосипед, – сказал он, обрадовавшись возможности поближе познакомиться с женщиной.
- О, что вы, здесь нет никакой спешки, – донесся до него голос старухи. – Надеюсь, господин офицер не откажется от чашечки кофе? Фройляйн, – обратилась она к молодой женщине, – угостите
господина офицера в гостиной.
Машинально глотая крепкий, ароматный кофе, Павел лихорадочно соображал, как, не обидев немку, показать ей свои чувства. Фройляйн, вероятно, заметила его смущение, потому что, улыбнувшись, неожиданно спросила: ”Что еще угодно господину офицеру? Может быть, он желает отдохнуть? Она прошла в спальню и отогнула край одеяла на широкой кровати. Затем, повернувшись к Окулову, посмотрела на него большими голубыми глазами и расстегнула блузку.
Неожиданно в городе послышалась стрельба. Вероятно, где-то обнаружили немцев. Мысль о том, что надо было бы вернуться, быть со своими, тревожила Павла, но он уже не мог оторваться от горячего женского тела.
Окулов уже несколько месяцев не имел близости с женщинами. Поэтому вынужденное воздержание дало о себе знать: он больше не мог сдерживать себя, исходя горячим мужским соком. ”Sсhоn fertig”? – испуганно спросила немка, прижимая его к себе, и тут же улыбнулась – неизрасходованная за годы войны молодая сила Николая возвращалась к нему.
Когда они оделись, стрельба смолкла. Старухи не было видно. Павел не знал, кем приходилась ей молодая женщина – дочерью или невесткой. Впрочем, ему было все равно. Он был благодарен немкам за понятливость и тактичность. Тогда он еще не знал, что изголодавшиеся за годы войны по мужской ласке, наученные горьким опытом войны, немецкие женщины готовы были лечь в постель при первом же появлении в доме военного.
Оправившись, Окулов по-русски, до пола поклонился немке: ”Danke schön”.
- Viel dank, – присела в реверансе фройляйн.
Он понравился немке, как нравился и другим женщинам в других городках и местечках Германии. Он знал всю простоту нравов в отношениях между полами, вызванную суровыми буднями войны. И все же не переставал удивляться готовности немок отдаваться, их чувственности, темпераменту и некоторой сентиментальности. Он был уверен, что немецкие женщины ценят русского солдата, как мужчину, больше, чем своего соотечественника. Верил, что немец не может как следует удовлетворить свою фрау. Верил, исходя из своего опыта общения с ними.
3
В лагеря Окулов попал в Венгрии, за то, что уже после войны его взвод во время строевой на плацу спел частушку про усатого пахана.
Привыкший к тяготам военных лет, он сравнительно легко перенес многомесячную транспортировку на Колыму в зековском промороженном вагоне, разделенном на металлические клетушки, хотя и похудел за это время килограммов на двадцать. Крепко сбитый, с пудовыми кулаками, он мог постоять за себя в драках с уголовниками и, завоевав авторитет, благополучно отсидел в лагерях до смерти Сталина.
Вернувшись домой, построил большой, крепкий дом на пепелище старого. Старый сожгли немцы во время зимнего отступления 41-го года. Окулов в это время был в действующей армии и не знал, что в его доме поселился немецкий генерал. Немцы не обижали его мать и сестер. Более того, вывели их из земляной щели, которую они выкопали, боясь бомбежек, и поселили во второй половине дома. Уходя, правда, спалили весь хутор.
Павел Николаевич не озлобился на советскую власть. Точно так же у него не было ненависти к немцам, хотя война и лагеря прошлись по нему страшным катком. Он женился, завел хозяйство, родил двух сыновей. На работу ездил в Москву. Каждый день делал пятикилометровый марш-бросок до станции Манихино, оттуда электричкой до Москвы и вечером – обратно.
Природа наградила Павла крепким здоровьем, великолепной памятью и предприимчивостью. Всё удавалось ему, и он с наслаждением бросился в омут жизни – догонять то, что отняли война и лагеря. Нет, он не был примерным семьянином. Водка, пьянки, драки, сомнительные дружки, женщины – неуемная энергия, опьяняющее чувство свободы несли его по волнам жизни. Семья оставалась где-то на втором плане. Жена – маленькая, тихая, забитая женщина – покорно выносила пьяные оскорбления и побои Павла, гонявшегося за ней с топором по хуторку. Дети росли тихими, незаметными.
4
Сорок лет прошли, как один день. Теперь он жил один в большом, пустом, пропахшем старостью, забитом ветхими, ненужными вещами, доме, много читал, изучал Библию. Он уже почти не выходил из дома, согнутый радикулитом, всё еще, правда, крепкий, с железным рукопожатием.
Жизнь дала трещину, когда рухнул Советский Союз. В тот же год погибла жена, – поскользнулась на мостках, стирая белье, и захлебнулась на мелководье. Дети разъехались. Всё, что раньше было смыслом жизни, развеялось, как туман над Студенцом.
Павел Николаевич вздохнул и повернул обратно – дорога шла вверх, одолевала одышка. Он был спокоен, почти умиротворен. В конце концов, советская власть признала его заслуги, вернула ордена, дала машину, хорошую пенсию. А старческое брюзжание по поводу нынешнего беспредела было скорее привычкой пожилого человека.
”Всему свое время, – думал Окулов, – время разбрасывать камни и время собирать камни. Жизнь прошла, а в могилу с собой ничего не возьмешь. Всё суета сует”…
Сквозь клочья дыма показался мост. Вода журчала и пенилась у остатков старинной плотины. Взявшись за колючий трос проволочного ограждения, Павел Николаевич осторожно пошел по качающемуся мосту. Противоположный конец его терялся в густом дыму, который предательски скрывал широкие провалы, в которых можно было различить длинные, колеблющиеся в воде стебли зеленых растений, похожих на щупальца страшных чудовищ, готовых схватить неосторожного путника, бредущего сквозь дым пожарищ по зыбкому мосту жизни.
Июнь – декабрь 2002 г.
Свидетельство о публикации №204012100046