Неспящий

На самом деле, конечно, я – ни *** не настоящий так-сист. Я обладаю хуевой тучей талантов и помимо умения во-дить машину. Просто: в Стране Великих Невозможностей я, как и невъебенное количество других хеуплетов, круглыми сутка-ми проверяю на себе действие принципа «shit happens» своим собственным уникальным способом. Дорогой Форест, shit действительно happens с той или другой периодичностью, и кому, как не мне, это знать, несмотря на то, что я – не самый главный долбоеб под Луной, и «Оскара» мне за это никогда не получить. Shit – неотъемлемая часть моей злоебучей повсе-дневной жизни. Оно то - падает мне на голову, то – залепляет мне глаза со ртом, а то – я в него въезжаю, то – говно само прется в мою машину, хоть стреляй. Такая хуйня…
То, что перед вами – так называемый «поток созна-ния». Имеется в виду, что вы как бы находитесь у меня в голове и наблюдаете образы, проносящиеся в моем сознании со ско-ростью 120 км/ч. Голова моя находится в это время в моей машине, которая с той же скоростью мчится по ночной дороге *** поймешь за какими приключениями. То есть: вы как бы испытываете то же самое говно, что и я. Резонный вопрос – почему так много матерщины? Ведь – если вдуматься – никто не оперирует у себя в мозгу такими словами, как «хуй» или «****а» и звучными словосочетаниями типа «****ь-колотить». Отвечу. Сие есть – безусловно – не более, чем «поэтическая вольность», впендюренная сюда с целью добавить больше вы-разительности излагаемому и создать иллюзию настоящего разговора по душам. В этом случае все «хуи» и прочее оказы-ваются на своем месте и служат, как в устной речи – исключи-тельно для связки. В конце то концов, господа хорошие, мы с вами живем в стране, где не материться просто нельзя. И  лю-бые высказывания на тему «засорения Великого и Могучего» я лично считаю чистым долбоебизмом. Да, татары с монгола-ми нам здорово подосрали в свое время – однако, Великий и Могучий Русский Язык стал от всех их татарских добавлений еще более великим и могучим, не перестав при этом быть Рус-ским. Кто-то может не согласиться со мной и спокойно идти на хуй вместе со своим несогласием. Ваше мнение для меня явля-ется фактором малоебущим – я объясню, почему. Развивая предыдущую мысль о потоке сознания, могу сказать следую-щее: как вы находитесь у меня в голове – так и я нахожусь в голове у вас, раз уж вы все это видите, так что вы физически не можете не материться вместе со мной. Это – раз. Два – это то, что существуете ли вы вообще, для меня лично совершенно недоказуемо, и, стало быть – мне полностью похую мнение несуществующих личностей. Я здесь один, как в попе дырочка, и все. Нет ни хуя, кроме меня, моей машины и этой ебаной черной дороги, которая ведет не то из А в Б, не то – от скуки к приключениям, а, в конечном счете, все равно – из ****ы в могилу.
В любом случае, тему нашего сегодняшнего разговора я бы определил как «Все бабы – ****И». От души надеюсь, что мне не придется извиняться перед дамами за то, что я ска-жу. Я рассчитываю на то, что подавляющее большинство женщин покинули нас еще после первых матюгов в самом на-чале, а те, что остались – остались исключительно из любви к искусству. Смело причислю последних к настоящим мужчи-нам. Честь им и хвала, как говорится! А кто не с нами – тот против нас. И  ****ец.
Итак, дорогие мои, кому из вас не приходило в голову, что все зло в жизни – от баб-с? Бабы – самые натуральные ****И, все подряд. Может, разве – кроме тех, кто зарабатыва-ет ****ством на жизнь. Слышу возгласы одобрения. Да, как ни парадоксально это прозвучит, наименее ****И из всех – именно ****и. Ведь они не пытаются оправдать свое ****ство высокими помыслами. Подставлять жопы и сосать *** для них – всего лишь работа, не хуже и не лучше остальных. Почти ни-когда поведение этих, по сути безобидных, тварей не приводит к тяжелым последствиям для жизни и души Человека, хотя – не будем забывать про сифилис и ментов. В сущности, каждая из них может быть, тем или иным способом, оправдана перед лицом Вечности. Частенько, такая фря может быть хорошей собеседницей или, даже – профессионалкой, мастером своего дела, что тоже очень неплохо. Ваш покорный слуга лелеет меч-ту когда-нибудь написать книгу под названием «Любовь и тай-ны. Sunset bitch». В каждой ****и есть ТАЙНА, и некоторые из них могут вызывать у нашего брата ЛЮБОВЬ. Такие случаи уникальны, но не редки. Правда, упаси Бог какого-нибудь джентльмена даже думать о браке с *****ю. С кольцом на пальце ****и имеют свойство моментально переходить в раз-ряд ****ЕЙ. Именно последних – ****ЕЙ с большой буквы – следует опасаться в первую очередь. Такая падла не остано-вится ни перед чем, чтобы высосать из человека кровь, залезть в печенки и взорвать их изнутри, вытрясти из человека душу, вывернуть его наизнанку и выбросить в унитаз, как использо-ванную прокладку. Я видел людей, подвергшихся нападению этих зверюг – жуткое зрелище! Посмотрели бы вы на меня!
Форест, Форест!.. Твоя мама была отчасти права, ко-гда говорила, что жизнь – коробка шоколадных конфет…
(Вам далеко?.. Нет, мне совсем в другую сторону… Сколько, сколько?.. Нет, не повезу…)
Пошел ты на ***, мудак ****ый!.. Я тут, ****ь, что – благодетель-бессребренник – или как?! Я заливаю в бак, *****, свои собственные деньги, а мне они не с неба  валятся.
Так вот, жизнь – коробка конфет, и никогда не знаешь, с какой начинкой вытащишь. Я ведь не собираюсь запоносить всех женщин на свете. Есть среди них и хорошие – их можно даже любить, и они любят тебя – только мне, как назло, по-следние несколько лет постоянно попадаются совсем другие представительницы «прекрасного пола». Я ведь любил жен-щин и люблю до сих пор. Женщины с эстетической точки зре-ния – существа очень красивые и ладные, хотя недостатков хва-тает у любой. Приведу пример. Очень многим моим знако-мым страшно нравится Ума Турман. Я почти уважаю ее как актрису, но вот как женщина она – не в моем вкусе. Когда я гляжу на манекенщиц, у меня не возникает мысли, что ко все-му ЭТОМУ Бог мог дать им еще и ум с совестью. Поэтому, такой тип женщин всегда вызывает у меня легкую неприязнь. Правда, говорят, что Ума Турман – очень умная и милая в об-щении дамочка – не зря в свое время она была замужем за Гэри Олдманом, но – пока сам не проверял и соглашаться сра-зу не стал бы. Короче говоря – не нравится она мне. Однако (сейчас я подхожу к главному!), я здорово переменился к ней после того, как посмотрел в Интернете ее частные фотографии – на каком-то диком пляже – в голом виде. И  вот сейчас – внимание! Прочувствуйте – уж если у Умы Турман такая пло-ская задница, кривая спина и отвислые сиськи, то – что гово-рить про остальных баб! Не спорю – есть телки с идеальными фигурами, шелковой кожей и охуительными глазами. Но ведь они – не Ума Турман, понимаете, о чем я?
Как-то раз я – от скуки – потратил пятьдесят рублей на миньет. Девочка была очень ладная. Чистенькая такая. Строй-ные ноги и мордочка очень симпатичная. Где-то даже – эле-гантная попалась ****ешка. Я подсадил ее часов в двенадцать ночи на пустой автобусной остановке. Она тихонько стояла и курила. Я подошел к ней и спросил, куда она едет. Она помота-ла головой. Я спросил, не работает ли она, и она кивнула в от-вет. Она спросила, нет ли у меня желания, и я согласился. Так она минут пятнадцать пускала слюни мне на *** – все правда без толку – работала, можно сказать, с огоньком, пока мне все не осто****ело, и я ее не остановил. Мы еще минут пять поку-рили и поболтали у меня в машине, и она рассказала, что трех-четырех клиентов за вечер ей вполне хватает на содержание ребенка. Все было очень мило и спокойно. Я отвез ее, куда она сказала, и поехал дальше, а по пути все думал о ней – какая она милая и невредная бабенка. Такую хочется взять замуж. С дру-гой стороны – кому на хуй нужна такая жена. Одним словом – я к ней проникся, и она – хоть на один вечер – подлечила мою ободранную и исхудавшую душу. Я рассказал это затем, что иногда попадаются конфеты, которые ел бы и ел, пока бы все зубы не высыпались к хуям собачьим. Но – чем тогда жевать остальные – вдруг да попадется еще хорошая?
Три раза за все время я подсаживал баб, с которыми, в конце концов, ездил чуть не до утра, послав на *** все калымы. Всем известно, что мы – мужики – народ, в общем-то, влюб-чивый и по-детски наивный. Особенно – мужики одинокие и безхозные. Бля буду – хоть раз в жизни, но каждый из вас попа-дал на мое место. Это – один из фундаментальнейших законов природы, а против природы – не попрешь, будь ты хоть так-сист, хоть Альберт Энштейн. Видел раз фильм, где Мэрилин Монро оказалась в одной гостинице с Аликом и пришла к не-му в номер. Так автор Теории Относительности чуть ли не на говно исходил ради этой крашенной актриски – а как же! Целая Мэрилин заметила в нем мужчину в расцвете сил, а не велико-го физика (хотя, было наоборот), и самолично к нему заяви-лась. Кончилось, конечно, хуево. Как и должно было…
… По-моему, кто-то махал. Да ладно, проехали…
Первой было, по-моему, лет двадцать, не больше. Она раскрутила меня (а меня и раскручивать не надо) на двухчасо-вую экскурсию с ветерком. С заездом в ночной магазин за чипсами-орешками и пивом. Всю дорогу болтала без умолку, затащила меня на пляж, где мы полюбовались черной водой, подышали тухлым морским воздухом и послушали плеск воды. Ейный ебарь, оказывается, смотрел футбол по телевизору, а ей, видите ли, не нравится, когда смотрят в телевизор, а не на нее. Вот и пошла чувиха погулять, пособирать приключений на свою тощую детскую жопу. В конце концов, она запросилась домой, и я был просто в шоке, когда она спросила, не хочу ли я ее снова увидеть. Я сказал, что и прощаться пока не хочу, но она все-таки вылезла, а перед уходом подставила мне прыща-вую щечку и взяла с меня обещание быть здесь завтра с десяти до пол-одиннадцатого. Весь калым у меня пошел в ****у в ту ночь. На следующий вечер я, понятно, приехать не смог, как ни выебывался, так что – *** ее знает – приходила ли она.
Вообще, такие встречи здорово поднимают настрое-ние и, как минимум, помогают убить скуку. Так что – как ни уговариваю себя, что время – деньги, а бабы – ****и, все рав-но – сажал, сажаю, и буду сажать. *** знает – может, мне ко-гда-нибудь повезет вытащить ту самую конфету…
(Сорок. Да, погодите, я кнопку вытащу. Расчет сразу… Нет, я не думаю, что вы обманете. Просто, мне нужно запра-виться… А десяток нету? Ладно, разменяем на заправке…)
О чем это я? А! О! Вторую я посадил пару недель на-зад прямо на трассе. Я, честно, всегда удивляюсь, что люди делают в таких местах среди ночи. Эта шкура шла с дачи. Она просила подвезти две остановки, и если б я знал, чем это мне грозит, я бы ее вообще не посадил – пусть бы ****овала сама, куда хочет. Гнида завалила мне весь салон ебучими пакетами и, вдобавок, повесила свою сраную куртку не куда-нибудь, а на спинку моего сидения. Еще я терпеть не могу, когда в моей машине разговаривают, как на похоронах, а у меня, между прочим – глушитель дырявый. Бурчит, сука, себе под нос, как будто я ее слышу. Все время приходится переспрашивать, а она, оказывается, всего-навсего время хотела узнать. **** тебя, сколько времени – часы носи, ***соска! То ей – закурить, то ей – поссать приспичит. Потом попросила остановить – ей надо было срочно переодеться. Вылезла посреди дороги и давай шмотки менять. Тут я ее рассмотрел. Это была такая круглень-кая, сисястенькая шкурка небольшого роста и на морде у нее было написано, что она – пьяная вонючая ****ь с деревни «Нижние ****юки». Что меня дернуло согласиться с ней «ма-ленько отдохнуть по-человечески» – не имею ни малейшего представления. Хотя, наверно – все та же скука и надежда вы-тащить нужную конфету. «Купи водочки», – сказала она, а я сразу: «Гондоны брать?» Тут она разулыбалась и опять что-то прошептала себе под нос. Я переспросил, а она мне: «Я не пользуюсь». Купил я ей бутылку водки (сам то я не пью, тем более - за рулем), взял гондонов, и поехали мы опять же на пляж. Я знаю одно место – возле дач, где нам никто не помешал бы. Там, правда, берег сильно крутой и деревья у самой воды, так что пришлось долго изъебываться, пока мне удалось нормально поставить машину. Она сперва негодовала, почему я взял поллитру вместо четушки, но потом преспокойно вы-хлестала почти всю бутылку в одиночку, запивая лимонадом. Она откинула спинку сиденья и стала пытаться раздеться. По-лучалось у нее хуевато, потому что ее порядком развезло от водки. Я завел печку, вышел из машины и, обойдя вокруг, по-лез с ее стороны. Это было уморительное зрелище: она заки-нула голову и аж дугой выгибалась, поднимая задницу, чтоб снять трусы. Я сам пил раньше и бывал в подобном состоянии, когда трудно раздеваться, лежа на спине. Поэтому я предложил помочь. Она гордо отказалась, и все продолжала кожилиться, а я сидел над ней, упираясь задом в приборную панель. Эта пад-ла таки спустила трико, колготки и трусы до колен, потом вы-тащила одну ногу и, обессиленная, положила ее на водитель-ское сидение. На левой ляжке, вызвавшей в памяти пирожко-вое тесто, обнаружился охуенный шрам, как от ожога. Она не могла уже поднять голову и так и лежала с открытым ртом и закатившимися глазами. Мне показалось, что она сейчас за-снет, я взял ее руку и вложил в нее хуй, который даже не соби-рался вставать. Это ее разбудило, и она рывками стала подни-мать голову. «Ку-ку», – сказал я. «Не спи – работать надо». Она извергла из себя рык пьяной медведицы, что-то вроде: «А хули ты?..», и опять уронила голову. Я молча разглядывал тело, лежащее на сидении моей машины, как будто в гинекологиче-ском кресле. ****а спящей красавицы – вся в завитушках – глядела точно вниз. Мне стало нехорошо при мысли о велюро-вой обивке. Пахло все это просто непередаваемо. Однако, мне настоебало сидеть в неудобной позе, ожидая пробуждения прекрасной принцессы, и я стал – робко так – пытаться расше-велить ее. Я поцеловал ее взасос, и тут она очнулась. «Ты це-ловаться не умеешь», – доверительно сообщила мне она. «Ты научишь?» Она пару раз довольно вяло потрогала мой хуй, опять проревела что-то невразумительное и начала подни-маться. С этого момента пошел полный бред. Матрена, похо-же, совсем забыла, где находится, и погнала натуральную пур-гу. «Я зря, что ли, с зеком живу? Ты за кого меня принимаешь, пидарас ебаный? За шлюху, да? За шлюху? Работай?!», – и так далее. Я пытался говорить ласково и примирительно – ни хуя не помогло. Она продолжала буровить в прежнем ключе: «Не стоит у него, понимаешь? Не стоит у него!..» Я слез с этого орущего чудовища и обратным порядком обошел машину. За это время падла умудрилась самовозбудиться настолько, что принялась своей грязной ногой давить на сигнал, продолжая оглашать окрестности истошными воплями. Я сбросил ее ко-нечность с руля, застегнул ремень, надел рубашку и куртку, завел двигатель и тихо сказал: «Погнали». Она как будто что-то поняла и сразу затихла. Полежав без движения еще минуту, тварь, громко кряхтя, приняла вертикальное положение и обве-ла вокруг мутными глазами. «Н’сок де?» «Тебе виднее». Я терпеливо ждал, пока она разыскивала носок, пока натягивала шмотье, но, когда она начала краситься, я решил трогаться. Было почти светло и заметно похолодало. Всю дорогу она молчала и лупилась в окно. Мы уже подъезжали, когда она положила руку мне на ляжку и нежно просипела: «Ты обидел-ся? Я тут ****ела на тебя, да?» Каково?! Я хотел выбросить недопитую водку, но она выхватила бутылку у меня. Так она и несла ее, открытую, сгибаясь под тяжестью своих многочис-ленных пакетов, и булки перекатывались под красным трико, как поросята в мешке. Я плюнул ей вслед и поехал отсыпаться.
Не считаю, что оконфузился, честно. Видели бы вы эту мразюку, как видел ее я! Где-то, даже радостно, что не побывал я  в этой вонючей ****е. Одиночество – одиночеством, но надо же и уважать себя…
…А народ-то – кончается. Уже с полчаса, как начало светать…
…И, все-таки – вернемся к нашим баранам. Овцам вернее. Если пораскинуть мозгами, то получается, что бабы не виноваты в своем ****стве. Скорее – валить надо на устройст-во этого мира. Может быть – на генетику. Самым верным, ви-димо, можно считать утверждение, что ****ЯМИ делаем их мы – мужики. Не в том смысле, что мужики подталкивают на ****ство своим поведением – нет. Дело тут в нашем к ним от-ношении. Дерьмо, например, не виновато, что запах его кажет-ся нам неприятным. Кстати, мухи, вот, наоборот – оченна даже балдеют от вони. Поэтому, допускаю, что на какой-нибудь Альфе Центавра ****ство не только считается нормой для женщин (у нас, кстати – почти тоже), но и является самым чу-десным и привлекательным женским свойством для тамошних долбоебов. По большому же счету – давайте смотреть правде в глаза – так ли уж нам неприятно бывает порой испытывать всевозможные переживания-****острадания по вине этих су-чек? В большинстве из нас есть, не ошибусь, нихуевая примесь мазохизма. Все мы этим страдаем в той или иной мере. Да взять хоть великих – Пушкин так прямо честно сознавался, что обмануть его не трудно, поскольку он сам обманываться рад. Так что – будем честны, господа, мы с вами – те еще долбое-бы.
Второй случай, как и первый, ничего никому не дока-зывают. Третий же – показательный в плане разъяснения моей точки зрения на предмет сегодняшней беседы. Только с такой охуенной силой попав ногами в жир, как я, и начинаешь отно-ситься к бабам, мягко говоря, пристрастно.
Третьего дня калым у меня вышел ***венький, не-смотря на теплую погоду и преддверие выходных. Я прокатал-ся до двух ночи, заработав едва шестьдесят рублей. Устала спина и затекла задница. Поймав себя на том, что уже полчаса я катаюсь совершенно бесцельно, я решил, что на сегодня пора завязывать. В таких случаях невъебенно приятно бывает потра-тить последнее на пиво, чтобы не спеша прихлебывать за ру-лем по дороге домой. Я ехал, полулежа на боку и откинув сво-бодную ногу на пассажирское сидение. Горели фонари. Я ста-рался катиться медленно и плавно, не перебивая кайф. Однако, не успел я отпить и трети бутылки, как мне почудилось какое-то движение справа по борту. Она стояла на обочине и махала, не особенно стараясь. Я подрулил к ней, заткнул пробку и опустил стекло.
– До Ельцовки, - Я заметил, что она пьяненькая и что у нее короткая стрижка. Метрах в трех позади нее маячили два пацана лет двенадцати. Я еще удивился, как это они додума-лись снимать такую тетю.
– За деньги.
Она как-то так повела головой и ответила, стараясь правильно выговаривать слова:
– А вы планировали везти меня бесплатно? Конечно – за деньги. Сколько это стоит?
– Ну, тридцать, скажем.
Она кивнула, сказала что-то пацанам и села на заднее сидение.
Я ехал и держал бутылку в левой руке, боясь распле-скать. Мы молчали. Слышно было лишь, как она чиркала зажи-галкой. Я смотрел на дорогу, бегущую под колеса, сквозь по-луопущенные веки. Голова моя была свободна от мыслей, а душа – от переживаний. Шкура, что сидела за моей спиной, меня совершенно не интересовала. Она была для меня послед-ней пассажиркой в неудачную ночь.
– Вам в саму Ельцовку или – на остановке?
– Конечно – в саму.
– Тады – ой.
Вот и весь разговор. Молчаливые пассажиры меня лично не сильно напрягают – не то, что некоторых. В тишине есть свой особый кайф, даже если сильно скучно и все давно осто****ело. Я не ожидал, что ей захочется продолжить беседу с моей спиной. Мы почти подъехали, когда она опять загово-рила:
– Вы неровно ведете машину.
– Ради Бога, простите. Я сейчас же начну исправлять-ся.
– Ну почему же – простите? Вам вроде не за что изви-няться. Просто, такое впечатление, что это не ваша машина.
Я промолчал, потому что начал поворачивать. Я ехал и ждал, когда она скажет, где остановиться или свернуть.
– Вы проехали.
– Что вы говорите? Сейчас развернусь.
Я развернулся и опять проехал поворот. Дамочка хмыкнула:
– Ну, вы опять проехали.
– Да что же такое со мной сегодня?! То веду неровно, то повороты проезжаю. Кстати, я не знаю, куда вам, хотя тут и дурак бы догадался, наверное.
– Разве я не сказала? Лесосечная, 2.
– Вы как раз и не сказали ничего. А где это?
– Вы откуда сами?
– Местный.
– Что же вы – Ельцовку не знаете, что ли?
– Не как пять пальцев, по крайней мере.
– Тогда – вот по этой дороге. Ага. А теперь – под арку.
– Здесь – налево?
– Да. Стоп.
Я подрулил к подъезду и, не глуша двигатель, ждал расплаты.
– Сколько я вам должна?
– А вы не помните?
– Посмотрите на меня, пожалуйста.
Я неловко повернулся и слегка потянул какую-то мышцу в спине. Она сидела в уголке, держа в одной руке две десятки и длинную сигарету в мундштуке. На ней была сирене-вая кофточка и юбка, прикрывающая колени. Сигарету она держала, как свечку.
– Что же. Я посмотрел. Нравитесь.
– Возьмите. – Она протянула мне двадцать рублей. Я взял их в руки и усмехнулся:
– По-моему, должно быть больше. Или вы сбросили за неровное вождение?
– Не надо ерничать.
Она вздохнула и откинулась на спинку. Дальнейшее вдруг представилось мне абсолютно ясным и логичным. Я бросил деньги на сидение и отвернулся.
– Почему вы все время молчите?
– Я не молчу. Я ерничаю.
– Да, вы именно ерничаете. Боже, какая я пьяная. Про-сто, понимаете, тут третий день у меня день рождения. Я уста-ла.
– И теперь не хотите домой?
– Да.
– Могу ли я чем-то помочь вам?
– А как вы думаете?
Как по нотам.
– Хотите пива?
– Пива?
– Пива.
– Не знаю… Наверно, хочу.
– Так едемте.
– Я, вообще-то, не люблю мешать.
– Смотря с чем. Было что-то, с чем нельзя мешать?
– Да много всего было.
Мы подъехали к магазину, и я спросил, какое пиво она предпочитает. Спрашивать про гондоны на этот раз мне пока-залось неуместным. Я вынул ключи и пошел в магазин. Когда я вернулся, она сидела на прежнем месте, пряча лицо в тени.
– А вы пьете пиво за рулем?
– Во-первых – это безалкогольное, а во-вторых – как видите, бутылка закрыта. Вы пейте, а то у вас и так теплое.
– Да что вы? Я люблю пиво любой температуры. Пиво – прелесть. Вы мне откроете?
Я открыл и, насколько мог, галантно протянул ей. Ко-гда она брала у меня бутылку, наши пальцы на мгновение со-прикоснулись, я смутился и опять отвернулся.
– Так у вас третий день дня рождения, насколько я по-нимаю?
– Вы опять ерничаете?
– Ничуть. Я повторяю ваши слова. И, кстати, не вижу ничего, над чем стоит смеяться. Вот я, например, родился вто-рого, а записали – третьим. Теперь я, вполне законно, гуляю два дня.
Она засмеялась, потом, несколько жеманно, спросила, будем ли мы стоять здесь – у магазина и пить пиво. Я снова подвез ее к подъезду и заглушился.
– Так вы не хотите домой?
– Может, я просто поддалась вашему обаянию. По-вернитесь ко мне. Я не люблю разговаривать со спиной. Да, я не хочу домой.
– Вы так гордо это сказали.
– Вы опять? Почему вы все время ерничаете?
– Я честно больше не буду.
– То-то же.
– Если нам с вами предстоит вместе коротать время, я предлагаю познакомиться.
– Я думала, с этого следует начинать.
Она замолчала, ожидая моей реплики. Я не замедлил:
– Так как вас зовут.
Девушка набрала воздуха и тихо произнесла:
– Надежда.
– Красиво. А меня – Тимур. Что же, Надежда, чем мы с тобой будем заниматься дальше?
– Я не помню, чтобы мы перешли на ты.
– Простите, пожалуйста. Мне просто показалось, что вы чуть помладше – вот я и взял на себя смелость. Но я торже-ственно клянусь, что больше такое не повторится.
Она наклонилась ко мне, взяла за ворот, и с легкой уг-розой прошипела:
– Не надо ерничать, Тимур, – Потом откинулась об-ратно. Она достала зеркальце и, как бы в сторону, произнесла: – Какая я завтра встану? Ужас!
– Я думаю, утром вы будете столь же прекрасно вы-глядеть, как и сейчас.
Видно было, что ей понравилось. Даже в темноте я то ли увидел, то ли почувствовал, как она расцвела. Я даже уди-вился, как легко из меня вылетела эта фраза. Я не считал себя мастером подлизывания.
– Можно я пересяду к вам, раз уж у нас завязалась бе-седа? Я прекрасно понимаю, как неприятно говорит со спи-ной.
– Тебе надо было давно это сделать.
– А разве мы уже перешли на ты?
Она опять засмеялась самым своим нежным и мело-дичным смехом. Я обошел машину вокруг и открыл левую переднюю дверь ключом. Бутылка пива, что лежала на пасса-жирском сидении оглушительно взорвалась, упав на асфальт. Я чертыхнулся про себя, но не показал виду.
– Что это было?
– Это было всего лишь мое безалкогольное пиво, На-дежда. Вторая бутылка.
– Как-то странно она взорвалась.
– Ну… Значит, ты еще не слышала, как взрывается пи-во.
– Да, наверно.
Мы молчали на заднем сидении. Время от времени она поворачивалась ко мне, собираясь что-то сказать, но по-том, видимо, теряла мысль. Наконец, Надежда заговорила:
– Расскажи мне о себе.
– Спрашивай.
– Я не люблю спрашивать.
Ей, наверно, страшно нравилось говорить «Я не люб-лю».
– А я – правда – не знаю, о чем тебе рассказывать.
– О чем хочешь.
– Вряд ли тебе интересно будет про «родился-учился». Про работу – и так все ясно. Про семейное положение? Но мы не настолько близко знакомы. А вообще – разведен.
– Что хочешь.
– Надежда, обо мне почти нечего рассказывать, а то, что я молчаливый и занудный тип – ясно и так. Спроси меня. Так мне будет легче.
– Сколько тебе лет? – Мне начал нравиться звук ее го-лоса, а когда она положила свою руку на мою, я почувствовал в себе еще что-то, не вполне ожиданное.
– Мне тридцать два года.
– Боже, какая я старая. – Она запрокинула голову и ти-хонько застонала. Мне кажется, она сделала это чуть наигран-но. Я все еще продолжал считать, что она меня младше. Лицо ее вдруг показалось мне смутно знакомым – что-то из школы. – Поедем купаться?
– Купаться? Купаться. – Я с готовностью пересел за руль и завелся.
– Ты серьезно?
– Ну ты же сказала. Вообще, сегодня – вечер исполне-ния желаний. К тому же – представь, что я тоже попал под твое обаяние.
– Если так, то я согласна.
– Через магазин?
– Ты мужчина – решай.
– Тогда – через магазин.
И опять я остановился у магазина.
– Что тебе купить?
– «Баунти». Купи мне «Баунти».
– Пока не поздно – что еще пожелает дама? – Я от-крыл ее дверь и наклонился так близко, что почувствовал ее запах. Странно, но духи тоже показались мне знакомыми.
– Минералки.
– Минералки?
– Да. Я тебя жду.
Пока ходил, все думал, откуда же я могу ее знать, да так и вернулся, ничего не вспомнив.
– Вот это – «Баунти», а это – минералка.
– Ой! Как ты догадался?! Я как раз хотела попробовать красный. Как здорово – красный «Баунти»! Спасибо!
– На здоровье.
Я сел за руль и понеслось.
Проехав с километр, я обнаглел, и попросил ее пере-сесть ко мне вперед – так, мол, удобнее разговаривать. Она полезла между сидениями – как бы по кратчайшему пути.
– Так ты решила – в прыжке?
– Боже ты мой! Вот это я делаю только ради тебя. – Перед моим носом проехала очень симпатичная попочка. Од-на нога застряла, и я дернулся, чтобы помочь. Когда я увидел ее щиколотку и черный босоножек, на мгновение все поплыло перед моими глазами. В это мгновение я понял, что попал. В жир. Обеими ногами.
Я очень-очень влюбчив, господа. В институтские вре-мена я вывел для себя закон, по которому день, когда я не влю-бился в кого-нибудь хоть на время поездки в автобусе, был днем плохим, неудачным. У меня были постоянные «объекты обожания» в поточных аудиториях и даже на других факульте-тах. Входя в вагон метро или автобус, я первым делом искал лицо, к которому мог приклеить взгляд до момента ее или мое-го выхода. Я просматривал школьный альбом, вспоминая, в каком классе и в кого я был влюблен. В каждом магазине у ме-ня непременно была любимая продавщица, и, приходя за сига-ретами, я всегда высматривал ее, не обращая ни на что внима-ния, из-за чего меня часто обсчитывали. Свои первые стихи я посвящал исключительно возлюбленным. Друзья подшучива-ли надо мной на эту тему. Сами-то они не придавали значения всяким мелочам и потому в любовных делах успевали гораздо больше меня. Они перли напролом, а я чаще всего обламывал-ся из-за нерешительности, отягченной особо трепетным отно-шением к женщинам, вызванным все той же перманентной влюбленностью. Первые вершины я начал брать уже после армии, набравшись достаточно цинизма посредством ночного казарменного онанизма, и, обычно – в нужном подпитии, ко-торое требовалось мне, чтобы развернуться в полную силу. Некоторое время я даже вел счет своим победам на специаль-ном листочке записной книжки. Я начал меняться после пер-вого крупного провала, и к концу списка почти полностью обуздал в себе романтика. К моменту встречи со своей буду-щей бывшей женой мне доподлинно было известно все о ****-ском роде.
Именно тогда я впервые начал задумываться, а к раз-воду – окончательно определился в выводах, которые привожу здесь. Все бабы – ****И – причем, это утверждение следует рассматривать не в денежно-физиологическом, а в жизненно-психологическом аспекте. Им – до ****ы, что ради них мы идем на преступления или просто совершаем необдуманно-фатальные поступки, тянущие за собой целый воз последствий, мельчайшее из которых – меланхолический алкоголизм. Им – абсолютно насрать на то, что мы разрушаем себя, свое «Я», лишь бы быть рядом с ними. Короче: им целиком и полностью поебать, на какие муки ада частенько обрекаем себя мы, влюбляясь в них. Именно поэтому я и называю их ****И.
Итак, все началось опять. Я гнал, как сумасшедший, когда она просила «с ветерком». Я останавливался, когда ее тошнило. Она кормила меня с руки шоколадным батончиком, и я почти терял сознание от вкуса ее длинных тонких пальцев.
– Вы чертовски милы сегодня.
– Что ты сказал?
– Я говорю – большое спасибо.
– Значит, я не ослышалась. – Она удовлетворенно ус-мехнулась и положила остатки шоколадки на приборную па-нель. – А куда мы едем?
– Мне казалось – купаться.
– А вода-то холодная. Правда-правда, я точно знаю.
– И что?
– Я не хочу купаться.
– Так куда мы едем в таком случае?
– Ты – мужчина. Я все предоставляю решать тебе. Не люблю решать сама.
Я посмотрел на нее и молча повернул в обратную сторону.
– Тогда – пеняй на себя.
– И – куда?
– Ты отдала мне вожжи? Тогда – просто следи за про-цессом. Увидим, когда приедем.
Она замолчала на некоторое время, уютно устроив-шись на пассажирском месте. Я смотрел на дорогу и был тогда почти безоговорочно счастлив. Вдруг она положила руку мне на плечо и тихо сказала:
– Я поеду с одним условием. Только, мне неудобно тебе говорить.
– Ну, тогда это не условие. Что значит – неудобно го-ворить? Считай меня своим лечащим врачом, хотя, я, скорее – художник. – Она все молчала, опустив нос. – Если тебе трудно говорить – не говори, конечно, но я все тогда беру на себя.
– Хочу домой, – вдруг сказала она.
Меня как по лбу ударило. Я сжал зубы и полез за си-гаретой.
– Дай мне прикурить, пожалуйста.
– Давай, я лучше тебе один фокус покажу. – Я показал ей прикуриватель. – Вот, видишь эту штучку? Она вот так вот нажимается, а когда щелкнет и выскочит – можно прикури-вать.
Надежда набрала полную грудь воздуха и аж привста-ла на сидении.
– У тебя как там шея?
– В смысле – мягкая, или – что?
– Мне вцепиться в нее хочется.
– А, это – пожалуйста. Кусай, рви – что хочешь. Все – для тебя. Но вот спички у меня кончились.
Она улыбалась, и ее зубы сверкали в свете встречных фар, как алмазы. Я до сих пор не до конца рассмотрел ее лицо, но мне оно казалось невероятно красивым тогда.
Через пять минут полной тишины она спросила:
– Почему ты замолчал? Я тебя обидела?
– Я, вроде, и не болтал сильно. – Тут мне пришла в го-лову одна мысль, и я остановил машину. – Как ты думаешь – это будет романтично, если я почитаю тебе стихи? – Она про-молчала. – Только, чужих я почти не помню, и буду читать свои. Как ты?
Она опять положила свою ладошку на мою и прошеп-тала:
– Да.
– Тогда – слушай.
Я вспомнил текст одной из самых своих старых песен. Я проверял его действие когда-то и знал, что читать нужно ше-потом. Я мысленно попросил у Бога, чтобы все получилось, прокашлялся и начал:
Утро. Ты просыпаешься и снова
Подходишь к окну.
Я снова вижу тебя. Я, молча,
Теку по стеклу.
Ты шепчешь: «Опять эта сырость».
Тебя бьет дрожь…
Я бы согрел тебя,
Но я – всего лишь дождь…
Ты плачешь. Наверно, ты хочешь стать
Таким же дождем.
Дождем, моросящим так близко
И так далеко – за окном.
Ты пальцем ведешь по стеклу –
Наверно, ты пишешь стихи…
Их смоют серые капли
Моей тоски…
Ах, если б я был великим –
Я бы сделал тебя рекой.
Если б я был всемогущим –
Я взял бы тебя к себе.
Не бойся стука в окно –
Это я пришел за тобой…
Но ты уходишь…
Я молча плачу на твоем стекле…
Она долго молчала, спрятав лицо в тени, а я с замира-нием сердца ждал. Она затушила сигарету, достала окурок из мундштука и выбросила в окно. Представьте, каково мне было в эту длиннющую минуту! Стишок до сегодняшнего дня счи-тался безотказным – у меня были случаи проверить. Я думал, если она меня сейчас же не поцелует – я приеду домой и на-жрусь до зеленых соплей – насрать на все кодировки! Ну, ска-жи, что тебе понравилось! Вместо этого, она оправила юбку на коленях и тихо сказала:
– Хочу домой.
– Есть. – А что мне оставалось?!
В который раз уже за эту ночь я подвез ее к дому. Она попросила меня заглушить мотор, и я молча подчинился. Я поставил машину не у подъезда, как в прошлый раз, а на сто-янке рядом с каким-то «УАЗиком». Выходя, она что-то сказала, и я не расслышал сразу, погруженный в переживания:
– Что-что?
– Я еще вернусь. Не уезжай.
Мысленно я застонал от ее слов. Так значит, все от-лично! Ей просто надо пописать. Писай, милая! Писай, сол-нышко! Я буду ждать.
В зеркальце заднего вида я видел, как она вошла в подъезд. Какая-то шавка, видимо прикомандированная к этому подъезду, тоненько облаяла ее. Я включил магнитофон чуть слышно, повернул зеркало, чтобы было удобнее наблюдать за выходом, откинул спинку и блаженно вытянул ноги, пригото-вившись ждать. Через приоткрытую дверь мне были слышны далекие вопли поездов и шорох целлофанового пакета, пере-двигаемого ветром с места на место. Где-то хлопнула дверь, где-то проехала машина. Было без пятнадцати три, и в доме напротив горело единственное окно. Я курил и стряхивал пепел на улицу. Сзади мне послышалось что-то, и я поглядел в зерка-ло. Из подъезда вышла какая-то тень и двинулась прочь. Не она, вроде. Я прикрыл глаза и думал, что Бог все-таки есть и он все видит. Как пел когда-то Высоцкий:
«Кто не верил в дурные пророчества, В снег не лег ни на миг отдохнуть – Тем, в награду за одиночество, Должен встретиться кто-нибудь…»
Я слишком долго был один, если не считать коротких интрижек. Я даже придумал себе нечто вроде неофициального девиза: Тимур Харин может умереть тысячью разных спосо-бов, но причина будет только одна – одиночество. Нельзя ска-зать, чтобы я охуенно мучился от одиночества – нет, я привык к нему, как привыкают нищие быть нищими, а драконы – дра-конами. У Наумова есть такая строчка: «…Я в своем одиноче-стве – как в старом пальто» – так это про меня. Там дальше еще: «Оно укроет меня от холодных ветров. Оно укроет меня, ведь, со вчерашнего дня, я не верю в любовь», – я все еще ве-рю, хоть эта вера и не спасает меня от холодных ночей и лапши «Доширак». И пусть все бабы – ****И, где-то по Земле долж-на же, ****ский род, бродить моя ****утая половинка, и неко-му, просто, взять ее за руку и перевести через улицу. Где-то в этой груде отравленных конфет точно лежит одна, что станет лекарством от моих бесчисленных ран. Вот моя философия, Артемий. Вот что я вычленил. Вот что я вынюхал в великом множестве **** и ****енок. Вот что я вычитал в куче книг и книжонок, долгими ночами бывших моими единственными собеседниками. Черные полосы обязательно кончаются, во-прос лишь в том – успеешь ли дожить до этого момента…
Где-то в три мне опять показалось, что кто-то вышел из подъезда. На этот раз я глядел во все глаза и даже тихонько вы-шел из машины. Какая-то фигура довольно быстро удалялась по двору, пока не скрылась из виду. Было еще довольно темно, чтобы разглядеть, как следовает, но мне показалось, что Наде-жда в ее теперешнем состоянии не могла бы ходить так быстро, и вроде была пониже ростом. Я сел обратно и продолжил бде-ние…
… Полчетвертого я начал сомневаться. В четыре во мне теплилась лишь искорка надежды. В четыре пятнадцать я спекся. Я сел в машину и уехал без оглядки, хотя меня подмы-вало остаться до утра. Я убедил себя, что меня в очередной раз продинамили. Я ехал и обдумывал лекцию на тему «Все бабы – ****И».
Выгребая мусор из салона возле своего дома, я обна-ружил на заднем сидении пачку белых «PallMall» с зажигалкой внутри и нетронутую минералку. Мне пришло в голову, что, может, она все же собиралась вернуться, да помешал то ли муж, то ли сон. Так или иначе – дело сделано.
Други мои, вот над чем я предложил бы вам подумать. Представьте себе, что все описанное – литературное произве-дение, которому не хватает только концовки. Я предлагаю вы-брать, как все должно закончиться: они встретились, полюбили друг друга, жили долго и счастливо и померли в один день; или – сами понимаете…
Следующий день я решил начать раньше обычного. ****ская Надежда напрочь засела в моей голове и никак не хотела вылезать. Перебирая возможные варианты объяснения случившейся со мной ***ни, я вновь возвращался к анализу событий ночи. Какого хуя, например, мы сто раз подъезжали к тому подъезду, если допустить, что она с самого начала соби-ралась меня наебать? И как это, вообще, она могла собирать-ся? Меня что – заранее выбрали как самого романтичного ка-лымщика? Зачем было ей говорить, что она вернется? Это, что – новый способ мешания мужского рода с говном – оставлять их ночевать в машинах под подъездом? Сказала бы «Пока» – и ****ец! Может, это она выходила тогда, только машину не за-помнила? Такое запросто могло произойти. Еще и вещи оста-вила… На самом деле: все объяснения легко укладываются в схему «Бабы – ****И», но тогда мне это еще не приходило в голову. Я еще не мог поверить, что все так плохо – поэтому решил разобраться на месте. Я прыгнул в машину и, насви-стывая что-то сентиментальное, поехал в Ельцовку.
Я обошел весь подъезд. Я позвонил в каждую дверь. Я спросил почти каждого жильца минимум по разу, не знает ли он такую Надежду – лет тридцать, моего роста, короткая свет-лая стрижка. А у ваших соседей – их сейчас дома нет – не в курсе? Нет? Извините. К концу опроса осталось не проверено несколько квартир, и, теоретически, она должна была быть в одной из них. Вечером я позвонил еще в четыре или пять две-рей. Результат – нулевой. Оставалось предположить, что либо – кто-то ****ит, либо – она здесь все-таки не живет.
На следующий день я решил попробовать еще одно средство. Я повесил на подъезде объявление:
Девушка по имени НАДЕЖДА!
В ночь 1-го июня вы оставили вещи в желтой «Тойо-те».
Позвоните 65-47-19 (днем)
Сегодня прошел третий день с тех пор. Ни одна падла мне не позвонила, что и следовало доказать. Днем я копнул адресную базу на тему Лесосечной, 2 и Надежд. Всего в доме их восемнадцать штук, но ни одна не живет в нужном подъезде. Я выбрал четверых, ***вато, правда, но – подходящих по воз-расту. Завтра осталось проверить их и, если ни одна не подой-дет – я в жопе. В глубокой и с маленькой дырочкой. ****ь за-сраная, что ж ты меня так затрахала?!
Правда, по приметам мне должно, наконец, повезти именно в этот день. Смотрите сами, какие охуительнейшие совпадения: я сделал три попытки – это раз; два – прошло три дня; и ТРИ – я три раза подряд сегодня доставал из коробки сломанную спичку! Если это – не знамение, то я – испанский летчик.
Господи! Я так прошу тебя, помоги! Прости, что по-минал тебя всуе. Прости, что пил и прелюбодействовал. Гос-поди! Прости, что ругаюсь постоянно грязными словами. Я, честно, Господи, ни разу больше не назову ни одну из твоих дочерей ****ью. Только ты уж помоги мне, Господи! Ну, нель-зя же так мучить!
Слыхали – как я его? После такого – пусть попробует не помочь. Верю, что найду эту суку прямо с первого раза, и – не отвертится…
(… ****ь! Куда ж ты прешься-то, корова злоебучая! Нажралась, падла, и тротуара тебе мало?)


июнь 2001 г.