Заказывая погоду

20 сентября
На улицах было полно пыли. Каждая машина, мчавшаяся мимо, вздымала целые тучи серой сухой пыли, щипавшей глаза, настырно залетавшей в нос и рот. Солнце превращало асфальт в субстанцию, цветом похожую на грязный песок.
Антон сидел на скамейке, подтянув одно колено к груди и медленно, смакуя горький привкус в горле, курил. Черная сумка лежала на земле, рядом с истоптанным пластиковым стаканчиком и кем-то оброненной запиской как бумажке в клетку. Занятия в школе должны были закончиться через пять минут; пока что вокруг царствовала тишина.
Антон посмотрел на небо – пронзительно-голубое, слегка дрожащее в мареве дня. Его серые глаза подернулись пленкой слез от пыли.
Если бы не было так ветрено…
Даже из двора он услышал, как затрещал звонок. Спустя несколько десятков секунд, на пороге показались первые ребята, спешащие во дворы курить и обсуждать прошедший день.
Антон бросил еще один беспокойный взгляд на небеса. Наверняка она откажется сходить куда-нибудь. По такой пылище…
Раздались звонкие голоса. Он узнал их – одноклассницы Аленки. Сейчас она выйдет сама.
Листва, шумевшая где-то рядом, мгновенно утихла. Пыль улеглась, опала ровным слоем по асфальту, сползая к обочине. Машины все так же шумели, асфальт не поменял цвета на менее гнусный, но ветер улегся, перестал бить по щекам хлестким бичом мелкого песка.
- Антошка!
Улыбаясь, перед ним стояла Алена. Он поднял глаза, и улыбнулся в ответ.
- Я не думала, что ты придешь.
- Ну, как видишь.
- Спасибо.
- Да всегда пожалуйста.
- Слушай, пошли куда-нибудь сходим? Посмотри, какая чудная погода, - она обернулась и подставила свое лицо и голубые глаза ласковому солнцу, минуту назад обжигавшему щеки, - наверняка на Манежке встретим кого-нибудь… а?
Он улыбнулся – и поднял с земли пыльную сумку.

15 октября
В воздухе висел запах осени.
В дни, когда ливни уже сильны, а солнце светит по-летнему, этот запах чувствуется особенно остро. Запах, в котором смешаны запахи палой листвы, сырого асфальта, мокрого камня и тумана. Запах, который растает при первых ударах мороза и не вернется до первых дождей сентября.
Запах… запах, господствовавший в эти месяцы в городе…
Только этой осенью запах был похож на запах старой пыли – такой же сухой и невзрачный. Дожди не выпадали; солнце было ласковым, как если бы на дворе стояло лето. Но лето ушло, и давно, а осень словно бы что-то – или кто-то – удерживал на месте, не позволяя ей уйти слишком рано.
- Ну все, созвонимся, ладно?
- Ты только не пропадай.
- Куда я денусь, Тош… ну все, я побежала, пока.
Он стоял и смотрел, как она бежит к подъезду – легкая, тоненькая, каштановые волосы живым плащом раскинулись по плечам. Только когда Аленка скрылась за гулко ударившей дверью подъезда, он сумел отвести взгляд.
- Антон!
Он обернулся. Пиная сухие листья, грудами сваленные во дворе, к нему шагал Севка.
- Здорово тебе.
- И тебе не болеть, - протягивая пачку, - будешь?
- Спасибо, свои есть.
Оба присели на бордюр; в воздухе поплыли колечки дыма. Севка молчал и только как-то нервно передергивал плечами; Антон, подняв голову, жмурясь, с улыбкой смотрел на солнце, яркое, как счастливые глаза Алены.
- Я чего хотел сказать, - начал говорить Севка – как обычно, неловко, чуть запинаясь, - ты давай… завязывай…
- Погода хорошая.
- Что?
Антон словно не замечал его:
- Вот если бы немного облаков – и вообще было бы хорошо.
- Антон…
Тот оторвал свой взгляд от солнца, вокруг которого начал стягиваться ореол белой дымки. Пропала дремота, напавшая так внезапно, исчезли миражи, развертывающиеся перед глазами. Остались только сизые колечки в воздухе и озабоченное лицо Севки рядом.
- Да?
- Ты меня вообще-то слышишь?
- Да, да…
- Завязывай ты с Аленкой. Очень советую.
Антон окаменел. Облачка, плывущие в небесах, дрогнули.
  - То есть как это? Не понял?
- Говорят, она с каким-то типом из северо-западного округа встречается.
Время замерло. Тени начали расползаться по золоту, разлитому солнцем. Запах осени саднил в горле, мешал дышать, забивал рот и горло.
- Откуда ты это взял?
- Оттуда. Уже все из параллели знают, только тебе никто не говорит.
Единственная мысль: “Как же так?”
Севка затянулся, поднял глаза к небу:
- Облака какие-то странные.
- Я пойду, - Антон выпрямился, поднял сумку. Севка смотрел на него исподлобья:
- Да не психуй ты так…
- Я пойду, - словно в бреду повторил тот, - я пошел…
А солнце ушло за непонятно откуда взявшуюся тучу – словно стыдно ему было смотреть вниз, на землю, где в мареве разливался сухой, неправдоподобный запах осени.

4 февраля
Он ворвался в пустую, темную квартиру. Сорвал с себя куртку, швырнул в угол сумку. Испугав кота, быстрым шагом, вбивая пятки в паркет, прошел в комнату, рухнул на постель, подгреб под лицо подушки.
Твари.
Он не плакал, нет. Все слезы он проглотил в тот момент, когда собственными глазами увидел, как Аленка кинулась на шею тому типу в черной куртке.
Твари…
Это единственное, что теснилось в его голове. Все. Все они. Этот типчик, появившийся словно из-под земли. Приятели из школы с их проклятым молчанием. Севка с его трижды проклятой прямотой. Аленка…
Твари!…
Пустота. Все, что теперь ему оставалось – это пустота. Зачем столько лжи? Зачем эти глаза, которые словно бы подавали ему петлю? И почему… почему, ради всех богов, такой долгий обман? Пустота давила, высасывала последнее, растирала в труху…
- Почему я?!
Крик разбил тишину. Антон сидел, поджал ноги, закинув голову:
- Почему… почему… - он задыхался.
А снаружи, в морозном воздухе, словно вытканном из мириад ледяных иголочек, застыло нечто.
Он не плакал. Его слезы иссякли.
Из последняя влага испарилась с небес.
Он ненавидел всех. Всех до единого.
И небеса наполнились ненавистью.
Пустота силилась раздавить его.
И Ничто заменило небеса.
- Почему я должен так страдать?… один…
Вопрос повис в начинающем дрожать воздухе. Струны мироздания затрепетали.
- Аленка… почему… все…
Молчание.
- НЕНАВИЖУ!
…Он рухнул обратно на кровать – без сил, без слез, без ненависти. Он выбросил все, все без остатка, он стал сух как тысячелетняя мумия, безволен, глух и нем. А за окном взвыла метель, ударил мороз. Небеса начинали бушевать – ими повелевали, причем даже если бы тот, кто отдал им приказ, передумал – ничто нельзя уже было изменить. Небеса рвались в клочья. Небеса кричали.
Кричали голосом того, кто мог повелевать ими.
Никто не слышал этого крика. Он разнесся над городом, распался, заледенел – и упал на землю пушистым ковром снежинок.

28 марта
Весна оказалась тихой.
Город отходил от зимы. От ее оков, нехотя ослабивших хватку лишь недавно. От ужасающей бури, возникнувшей непонятно откуда и так же быстро испарившейся. Город оттаивал, как оттаивают кромки заборов, и тихо, сам с собой переживал все произошедшее.

14 июня
Летний воздух был насыщен жизнью. Он словно бы трепетал от нее, дрожал, мечась в переполненном городе, как птица в клетке. Сутолока на улицах плела свою паутину: смех, голоса, эмоции, запахи сплетались в сложнейший узор, который не распутаешь; вечером он нетронутым оседал на асфальт. Затем, чтобы подняться в воздух между домов с новым утром.
Антон стоял у края мостовой и курил, убрав другую руку в карман. Его взгляд спокойно блуждал по улице, выхватывал из толпы лица – знакомые и незнакомые, красивые и уродливые, счастливые или одинокие. Ему нравилось разглядывать эти лица и пытаться найти в них отражение самого себя.
Время прошло. Лицо Алены смазалось, растаяло в его памяти. Всю зиму он не приближался ко двору, где они любили сидеть, обнявшись, чаще смотрел себе под ноги и ежился при виде черных курток характерного покроя. Но все это испарилось весной.
Время лечит медленно, но верно. Он уже почти забыл все, что было до холодов; лицо девушки, сделавшей его таким ранимым; срыв, произошедший одним февральским днем. Время смыло все воспоминания, осторожно отобрало их – и унесло в вечность.
Антону просто не оставалось ничего иного, кроме как продолжать жить. И спустя две недели этот выбор ему начал нравиться. Ему даже стало стыдно за те ненужные и, казалось бы, пустые страдания; однако одного Антон не отрицал – ошибки неплохо научили его некоторым вещам.
Выкинув окурок, Антон покосился по сторонам. А потом медленно, с виноватым и пристыженным видом поднял голову.
Небо. Голубое. Глубокое. Как глаза. Глаза – кого угодно – такие же бездонные. Только в этом огромном оке застыли все радости и горести человечества, тогда как человеческим глазам хватает бед одной души. Хватает, что бы сделать их бездонными, как провалы.
И в этом оке алело солнце – яркое, теплое, чуть жарковатое.
И все же…
Антон посмотрел прямо на огненное око, не щадя глаза. Одно движение в небе… один знак, и он поймет, что это повелел он сам…
Ничего не произошло. Солнце все так же сияло, чуть насмешливо улыбаясь городу.
Антон улыбнулся – и, слепо моргая, побрел к метро.

Хельга Р.К., 04.02