Гиперборея

       Я пришел сюда после многих преступлений, пыток и казней. Я сразу же возненавидел зеленые, как зеленка, холмы и дудение в дудки из полого тростника. Я даже подумал, не устроить ли где-нибудь поблизости террористический акт. Но пошел мелкий крапчатый дождь, я прижал к груди сверток, но капли были неудовлетворенными женщинами в прошлой жизни и все скопом забрались ко мне под одежду по старой памяти. Поэтому динамит отсырел и больше ни на что не годился. Тогда я расстроился и наелся сгустков крови собственной обиды. Потом я успокоился и стал тихим, как призрак немого звонаря колокольни Ивана Великого. Тогда я решил свернуть кому-нибудь шею. Я оглянулся, обнаружил, что себя зажатым в одиночестве между двух островерхих холмов. Присмотревшись, я почувствовал на вершине холма-соска небольшой мохеровый лесок и решил порыскать там в поисках добычи. Поэтому я завернул на тропинку, ведущую к прибою. На полоске отливной слизи я обнаружил горы жженого мяса вперемешку с золотыми грубо отделанными украшениями и колчан с изображением ворона, сплетенный из каких-то диких орнаментов, полный превосходных стрел с острыми наконечниками.
       Я захватил его с собой, чтобы было удобно убивать по традициям этой земли. Я – человек высоких нравственных категорий и уважаю обычаи. А дождь все не кончался, с вялым отвращением сыпал на груду почерневших внутренностей, и даже тусклый блеск золота не мог ему сделать хоть немного приятно.
       Я услышал шум за спиной. Наконец-то! Не оборачиваясь, достал стрелу из обезображенного глупым вороном колчана, натянул тетиву. «El Maho,» - решил я про себя. Я догадался, что готов, издал воинственный крик и резко обернулся, хрустнув спиной, и увидел их. Они шли, взявшись за руки, обернутые в легкую материю цвета сливочного масла, с венками из красного золота на чернокудрявых головах.
       Их было человек 20, все зрелые мужчины и женщины с прекрасно развитыми телами. Худшее из худшего заключалось в том, что я, выпустив стрелу, попал в сердце одного из них, в мышечный мешок красивейшего мужчины из когда-либо виденных мной. Как я успел разглядеть за доли секунды, в его черных глазах перекатывалась вулканическая лава, а еще мне показалось, что они были мертвы еще до того момента, когда я спустил тетиву.
       Уничтожить такое великолепное создание и причинить чудовищную боль Творцу – для меня было бы триумфом. Но проклятьем стала реакция остальных. Они медленно приблизились ко мне, всей однородной группкой полубогов, и когда я вспомнил, что надо рвать когти, и когда я понял, что уже поздно, эти господа вдруг одновременно принялись лепетать на своем тарабарском языке, при этом нежно втыкая зрачки своих божественных глаз в мое лицо. Одна женщина выступила из толпы, высокая, мускулистая, с мертвыми глазами, полыхавшими всеми солнцами вселенной, подошла ко мне, поцеловала холодными губами в губы, взяла одну из стрел колчана и направила себе в обнаженную грудь. Меня озарило: богине надоело быть бессмертной. Остальные тем временем выстроились в ожидании своей очереди. Раздраженный противоестественной тупостью этих существ, я расстрелял колчан в секунды. Потом сложил тела в кучу и отправился за тушей того, первого, героя. Он успел изрядно изгадить одежду собственной кровью.
       Я взял его за ногу, слишком обросшую шерстью, нежели это подобает богу, и потащил к остальным.
       На полпути меня охватил ужас.
       Вдалеке показалась еще партия мертвяков.
       Я бросил бога в песок. Он продолжал неистово кровоточить, и я, пошевелив пальцами ног, узнал, что мои «гриндерсы» промокли и что вообще я уже по колено ушел в песок, неизвестно как за такое короткое время успевший пропитаться энергией богов. С трудом я вырвался из плена и со всех ног бросился бежать к скалам, подспудно содрогаясь от мысли, что сейчас вторая партия спускается с вершины холма, содрогаясь от незнания, что они будут делать, МЕРТВЯКИ, без меня – займутся любовью или похоронами.
       Я притаился за большим серым камнем, похожим на окаменевшее яйцо, и стал ждать. Кровь бросилась мне в голову, когда они абсолютно равнодушно прошли мимо месива из начавших разлагаться тел. Вдруг женщины открыли рты и их огромные прекрасные глотки, как по команде, слитно принялись издавать неслыханные, чарующие звуки.
       Это была песнь, рыдавшая о жизни, песнь, умолявшая раздать крошки сознания птицам, песнь возвращения в копилку духа. Я плакал сладко и больно оттого, что не был на их месте, и, наверное, потому, что в эти часы так сильно упал в своих глазах, увидел в себе лишь орудие для достижения Его целей, в какой уже раз убедившись, что не могу доплюнуть до неба.
       Потом они медленно начали заходить в воду, погружаясь все глубже и глубже. Море настороженно принимало их в свое лоно, но не роптало и было недвижно. Налетел резкий, пронизывающий ветер и унес с поверхности волн пузырьки дыхания последних из страны Гипербореев.
       Все это я, конечно, придумал, когда мне вдруг пришло в голову развлечься и засунуть мой мир человека трех мировых войн в великую эпоху древностей.
       Мне не повезло. Я попал к Гипербореям, в эту сказочную страну, выдуманную греками, в неудачный момент, когда великая эсхатология античности началась и даже близилась к концу, когда небо уже разорвало истошное с острова Патмос: «Великий Пан умер!», а Вергилий напророчил о рождении младенца Христа.