БУ 3 Пылесосы

Пылесосы



Я пишу эти записки по странному ужасающему обстоятельству. Никто из нас так и не понял, что произошло. Если это и есть КОНЕЦ, если это и есть тот самый АПОКАЛИПСИС, то, у людей было больше воображения, чем у самого Создателя, в чем я сильно сомневаюсь. И сомнение это внушает мне надежду на то, что вся эта апокалипсическая нелепость — всего лишь плод моего, пораженного скорбью сознания, и что записки эти, в конечном итоге, попадут в руки психиатра, а не самого Господа Бога.

Итак, начну все по порядку. Всю свою жизнь, все свои тридцать четыре года, я провел на берегу когда-то великой реки Волги. Говорят даже, она была судоходной, может быть, но сейчас ее можно перейти вброд, не намочив штанишки.

Отец оставил мне в наследство небольшую закусочную, которую со временем я превратил в неплохой ресторанчик. Ему-то и суждено было стать центром вселенной нашего городка. Все события, именующиеся "жизнью нашего города", не миновали сцену моего ресторанчика, который носил хоть и длинное, но не лишенное смысла название "Заходи дружок, здесь тебя очень не хватает". Название иллюминировало не только на фасаде, но и нависало неоновой аркой над сценой, которая была "с секретом" — подарок городу Кузьмы-мастера, пожалуй, единственного в наш век жидкого электричества поклонника механики. Пока с одной половины сцены, выступающей из стены, звучала речь оратора, провозглашавшего появление на свет нового гражданина, бракосочетание, круглую дату юбиляра или, на худой конец, проводы отошедшего в мир иной, за стеной в это время готовилось "живое" доказательство вышесказанному. По окончании речей сцена со скрипом разворачивалась, и, словно в старинных механизмах, кафедра с оратором уплывала в одну сторону, а на ее месте с другой стороны появлялись композиции типа (в зависимости от случая): "счастливое семейство" - гордый отец и мать, умиляющаяся младенцу в коляске, юбиляр с огромным тортом на каталке, мерцающем свечами, жених и невеста под картонным деревом с восковым яблоком или, на худой конец, гроб с отошедшим в мир иной.

Им аплодировали или, на худой конец, сочувствовали.

Когда аплодисменты умолкали, первые аккорды рояля возвещали о начале банкета, включалась иллюминация, загорался стеклянный сверкающий шар и шумно вылетали пробки шампанского. Так более или менее складно и мирно протекала жизнь. И не только нашего городка.

Дело в том, что на Земле вот уже сорок лет никто не воевал и не убивал. Вы спросите, как удалось добиться этого? Очень просто — в один прекрасный день ученые открыли жидкое электричество. С тех пор самым ценным на земле были семья и дети. Правда, пока Союз наций заседал, принимая Декрет о мире, нескольким выстрелам все же удалось прозвучать, — какому-то филологу-космополиту пришла в голову мысль переименовать планету Земля в Филадельфию, что в переводе с латыни означает "братская любовь". Естественно, мир сразу же разделился на два лагеря «за» и «против». Раздались выстрелы. Трупы были предоставлены земле, и в память о них решили оставить прежнее название.

И еще была проблема — любовь. Неразделенная. Как вы помните, миром правили две вещи — любовь и голод. Вторую проблему разрешило жидкое электричество, а с первой пришлось повозиться. Никто не убивал, за то попытки покончить с собой были. Но быстро разросшаяся сеть планетарного знакомства так или иначе справлялась и с этой проблемой.

Словом, на Землю спустился долгожданный ангел надежды. Коснулся ее крылом, погостил и... улетел — какой-то хирург изобрел "пылесос". Волей-неволей вспоминается закон развития эволюции по спирали: гильотину выдумал врач, электрический стул — зубной техник, "пылесос" — хирург. Мало ему, что он и так всю жизнь копошился во внутренностях, ему на старости лет приспичило в душу человеческую влезть. И влез. И еще как влез — с потрохами, со всем своим расистским дерьмом, благо ему было за восемьдесят, и в молодости он успел "оторваться" по поводу черепных коробок, типов носов и психических характеров.

В общем, он изобрел такую камеру для детей, в которой невесть что происходило, но когда ее открывали, то, если ребенок оставался цел и невредим, значит, в жизни он будет хорошим человеком (по представлениям этого мародера), а если на полу лежала горстка пепла — значит, будет дерьмо-дерьмом и в настоящий момент является потенциальной угрозой долгожданному миру. Имя этого хирурга так никто и не запомнил, но все звали его Крысолов, помните эту старинную сказку.

Кто там заседал в Совете наций, бес их знает, но они на "ура" приняли новое изобретение этого чокнутого и немедленно внедрили. И покатили по планете фургоны с камерами. Попробуй, посопротивляйся. Отключат от питания, сам сдохнешь и семью — старшеньких погубишь. Детей в камеры отправляли до 12 лет.

Вот с тех самых пор, как Указ вышел в свет, наш город сдох, все ждали, когда на горизонте появятся "пылесосы". Двери моего ресторанчика звякали самое большое раза два в день, кто-то заходил купить сигареты — снять напряжение. Люди боялись смотреть друг другу в глаза. Еще бы — проверочка! Все имели детей, все их любили, воспитывали, вкладывали самое себя, гордились ими, наконец! И вдруг — кучка пепла. По статистике всего 32% детей оставались во плоти после "проверки".

Как бы там ни было, в городе наступил траур. Город вымер. На улице можно было видеть только детей-подростков, гоняющих голубей. Всем остальным делалось внушение, а матери не знали, куда девать младенцев, наверное, каждая из них завидовала Деве Марии, той было куда бежать — в Египет, а нашим матерям куда — на Марс? Но ракета — не ослик.

И люди перестали общаться, разговаривать, даже здороваться. Потому всех так удивил Кузьма, тот самый, что подарил городу вращающуюся сцену.

Несколько слов о Кузьме. Кузьма был дурачок. Его мозг со всеми своими извилинами размещался не в голове, а в руках. Чего только не сотворил он ими, до каких ухищрений не додумался. Собственно, он и не думал. Он не мог учиться, но сердце имел доброе, и все чего-то мастерил незатейливое, пока однажды в руки ему не попалась старинная книжица под смешным названием "Сделай сам". Она и послужила ключиком, которым и отпиралась душа Кузьмы. Он придумал, вернее, восстановил такое трогательное изобретение человечества, как скворечник. Благодаря чему городской календарь пополнился еще одним праздником — "Здравствуй, Весна!"

Как только в воздухе раздавались первые звуки капели, мальчишки наперебой устанавливали слежку за пустыми скворечниками. Первый, кто обнаружит птичку, влетевшую в домик, становился Человеком года. Город сразу же собирался на площади у ресторана. В открытом авто героя провозили по улицам, вместо скипетра и жезла он держал скворечник и веточку вербы. Затем кортеж подъезжал к ресторану, где под звуки марша "Весна пришла, весне дорогу!" герою преподносили гигантского скворца из спрессованных зернышек. С ним герой объезжал город, разбрасывая зернышки птицам,— так начиналась весна. И все это благодаря Кузьме.

Кузьма изобрел, вернее, восстановил лопату, обыкновенную лопату, которой когда-то в старые добрые времена пираты раскапывали клады, а могильщики черепа Йориков.

О, с появлением этой самой лопаты наступила весна в душе наших стариков. Они ковырялись в земле, как могильные черви, но целью их работы были великолепные цветочные клумбы.

Лопата привнесла еще один праздник в календарь нашего города — праздник всех влюбленных. В начале лета жители города обходили все клумбы, это занимало большую половину дня, представляете — день утопать в цветах, а потом, под вечер у лучшей из клумб начинал а играть музыка и влюбленные в этот день раскрывали свои сердца друг другу среди цветов.

Много чего придумал Кузьма. И водяное колесо, с деревянными фигурками. Вода вращала колесо, и фигурки двигались,— настоящее представление!

Нашлась даже девушка, которая смогла ответить Кузьме благодарностью и любовью — глупая Вера. Недаром говорят, каждой твари по паре, был Кузьма, а была и Вера, такая же бестолковая, но добрая. Кузьма сделал для нее деревянные спицы и научил вязать. Вера была счастлива. Она обвязывала новорожденных. Вязала им пинеточки и чепчики, и вскоре родила сама, предварительно став дамой сердца Кузьмы-мастера.

У них родился сын — смышленый, здоровый малец, явно не в родителей. Он стал любимцем города, все цветы с клумб — ему. Он был неким символом того, что никогда не стоит отчаиваться, что для каждого уготовано счастье на земле.

Кузьма и Вера расцвели и преобразились,— разве мудреное это дело любить собственное дитя? Вера была исправной матерью. Кузьма — заботливым отцом. Чего только не понаделал он малышу: и флюгер, и самокат. Желание угодить сыну развило в нем знания в технике, стал он почитывать журналы и книги, которые тщательно отбирала ему хранительница Музея раритетов.

Мальчику стукнуло четыре года, когда и был изобретен "пылесос".

Кузьма первый откликнулся на это изобретение. Он торжествовал, считая его вершиной рукотворчества. Как дитя малое ждет в новогоднюю ночь прихода Деда Мороза, Кузьма ждал появления на горизонте рокового фургона. Он единственный ликовал и радовался, хватал сынка на руки, поднимал высоко к небу и все кричал, "гляди сынок, скоро твое счастье приедет, вот и расскажешь мне, что там внутри делается", чем и приводил в ужас всех жителей города. Люди отвернулись от него, обходили его дом стороной и праздник "лопаты и цветов" не отмечали. Влюбленные в этот год не признались друг другу в любви, а ради чего, ведь любовь — какая бы она ни была небесная, всегда подразумевает продолжение рода человеческого на земле. И ради чего тогда все эти таинственные ожидания, прислушивания к пухнущему животу, муки родов, чтоб потом увидеть кучку золы?

Итак, в одно прекрасное утро город разбудила сирена посреди площади напротив моего ресторана стоял черный фургон с небесно-голубой камерой вместо кузова. Город не издавал ни единого звука. Воцарилась напряженная тишина, какая бывает как вздох перед шквалом всеразрушающей бури.

Машина еще раз издала пронзительный рев, от которого, казалось, даже птицы вылетели из города, и затихла. Открылась дверь кабины. И шофер в сопровождении двух амбалов в пятнистой униформе — военная окраска, вспомнили ж, гады,— направились в мой ресторанчик Заходи, дружок, здесь тебя очень не хватает." Да, поистине, здесь их не хватало. По стойке "смирно", вытянувшись как удав, хорошо, что стойка скрывала мои трясущиеся коленки, я приветствовал их вопросом: "Что угодно, господа "экологи".— Так называли их газеты. Криво ухмыльнувшись, они заказали по чашке кофе, порции горячих сосисок с зеленым горошком, залитых глазунью, и сигареты.

Вы спросите меня, почему я так все подробно описываю, потому что с той самой минуты, как на площади появился черно-голубой фургон, со страху время для меня растянулось в бесконечность. Я фиксировал соприкосновение капли воды с поверхностью стола.

Итак, они заказали завтрак и направились к столику, я пошел было к ним, чтобы включить люминесцентный фонарик, какие служили украшением каждого столика. Вы спросите меня, разве уместно здесь было что-то украшать. О, да! Я растерялся. Неминуемую гибель я встречал при полном параде, конечно, неосознанно. Я включил фонарик, он заиграл переливающимся светом. Свет отразился на лицах бравых ребят, и те осклабились...

— Ты чего, парень, чего уставился, людей никогда не видел? — привел меня в сознание один из моих клиентов.— Тебе лет сколько, надеюсь, 12 уже есть?

— А может, он акселерат, ребята? — тут все заржали. А я стал пятиться, пока Кузьма не сбил меня с ног.

Он влетел, как угорелый, на зов сирены. Завидев людей в форме, он бросился в ресторан.

— Я здесь, вот я, вот мой сын, ему нет 12-ти,— протягивал он им ничего не подозревающего младенца, который сладко позевывал и сосал палец,— ведь было еще раннее утро.

Даже солдаты помрачнели: — Да успеется еще, папаша. И чегой-то ты такой прыткий? Всегда с мясом отдирали, а тут сам лезет, ненормальный небось,— обратился один из них к другому.

— Нет, нет, нормальный, — не унимался Кузьма, — он нормальный, вот увидите, он еще как нормальный!

Острая боль пронзила мой желудок. Потом подступила тошнота. У меня так всегда, когда я психую. Первым моим желанием было вырвать мальчонку из рук помешанного папаши и бежать с ним, бежать, но куда? Теперь у нас нет границ, нет государств и не у кого просить политического убежища, как в старые добрые времена, теперь все люди — братья, все — сволочи.

Я почему-то открыл рот и сказал следующее:

— Мож, мальца оставите, его весь город знает, он у нас вроде талисмана.

— Армен, — обратился один к другому, — кажется, пахнет бунтом. Слушай, а мы ведь ни разу взрослых туда не запихивали, как ты думаешь, что получится?

— Куча дерьма,— давясь сосиской, выкашлял Армен. Я заткнулся. Как надолго, не знаю, но в сознание меня привел гул гудков. Это подкатили еще четыре фургона.

Мои посетители засуетились и покинули ресторанчик,— они были последними его посетителями.

Вскоре весь город оглушил рев мегафона: "Всех детей до 12 лет привести на центральную площадь".

Как юродивый бегал со своим мальчиком Кузьма между машинами. Все ждал, когда начнется.

Люди стали подтягиваться. Удивительно, но все это напоминало детский праздник, потому как нарядно были разодеты дети, более того, все они шли с игрушками в руках. Сначала я решил, что все чокнулись, но потом догадался, наверное, когда детишки умирают, их вот так вот снаряжают в последний путь и в руки им кладут любимую игрушку.

Все дальнейшее помню смутно. Я бежал, сокрылся в чулане и впервые в жизни обратился к Богу. Стоя на коленях, сцепив пальцы, я благодарил Его за то, что он не дал мне детей. Прежде я горевал, иногда даже отчаивался, но сейчас благодарил и радовался. Сквозь молитвы и слезы я слышал стоны, крики, визги, грубые окрики.

Пришел я в себя уже вечером. Все также стоя на коленях, сцепив пальцы рук, я провожал заходящее в пыльном окне солнце. Жужжание мухи, рвавшейся на волю, привело меня в чувство.

Я боялся покидать свое убежище,— что там снаружи? Выглянуть на площадь я решился только утром следующего дня. Раскиданные повсюду игрушки и бантики создавали впечатление, что смерч, всосавший где-то детский магазин, обрушился на нашей площади.

Город вымер. И птицы точно куда-то исчезли. Я не знал, что делать, куда идти. Все, с кем более или менее я был близко знаком, имели не детей, так внуков "плачевного" возраста. Не то, что спросить, а в глаза им взглянуть сил у меня не хватило бы. И тут яркая картинка всплыла перед моими глазами: Кузьма с мальцом! "Ну конечно, его-то малец точно живой и невредимый", — уговаривал я себя, ускоряя шаг. Уже почти задыхаясь, я влетел на порог его дома.

Дверь мне долго никто не открывал. Я подтолкнул ее — она была не заперта — и без приглашения сам вошел в квартиру.

Казалось, никого не было, но в дальней полутемной комнате — солнечный свет не успел до нее добраться — я обнаружил Веру. Она сидела перед зеркалом. Волосы ее были растрепаны, губы вымазаны жирно и криво чем-то черным, к груди она прижимала детский башмачок.

Я все понял. А где же Кузьма? Я не знал, тревожить Веру или нет, но она сама заметила мое отражение в зеркале, встала и подошла ко мне, улыбаясь какой-то пустой, и потому страшной улыбкой,— Веры в ней больше не было.

Она взяла меня за руку и повела куда-то по коридору, я не сопротивлялся. Сердце мое сжалось в предчувствии чего-то отвратительного. Мы подошли к последней двери. Вера посмотрела мне в лицо, улыбнулась озорливо, как будто там меня ждал сюрприз, и толкнула дверь. Перед моим носом болталась пара ботинок. "Значит, не такой уж он дурак был..." — первое, что пришло мне в голову.

Я не знаю, сколько с тех пор прошло времени, неделя или год, а может, несколько лет,— никто не знает. Но однажды дверь ресторанчика звякнула, и я вздрогнул,— я отвык от посетителей. Четверо мужчин вошли в салон и направились ко мне: "Давайте проведем футбольный матч. Разобьем город на две команды и сыграем".

Как ни странно, но долго никого не пришлось упрашивать. Эта идея заставила всех шевелится и ее приняли с энтузиазмом.

Подготовка заняла больше месяца. 0 Боже, — на лицах людей стали проскальзывать улыбки!

Мы сами распахали большое поле, засеяли травой, поливали ее. Пока она росла, сколотили трибуны и щиты.

Стадион был готов, трава выросла. Был назначен день для проведения матча. Город воспрял духом. Разделившись на два лагеря — Север и Юг, те и другие подтрунивали друг над другом, заводились, все это создавало даже атмосферу некоего веселья.

Наконец-то, долгожданный день настал. Флаги развивались над стадионом, трибуны гудели, оркестр наяривал "Марш чемпионов". Гул прервала трель свистка главного судьи. На стадион выбежали команды. После поднятия белого и зеленого флагов, символизирующих север и юг, команды рассыпались по стадиону. Свисток, мяч и... началось.

Мяч переходил от одного игрока в белом к другому,— ревели белые трибуны, затем мяч перехватывал игрок в зеленом, и взрывались зеленые трибуны, а белые испускали разочарованный стон.

То и дело в небо улетали разноцветные шары, которые раздавались при входе. Вздымались вверх плакаты, кто-то бил в барабан, прихваченный с собою из дома, кто в кастрюлю, вскоре к болельщикам присоединились оркестранты — то тут, то там, то труба, то фагот перекрывали крики толпы. Страсти разгорались.

Пошел второй тайм, а счет был 0:0. Погода была прекрасная — солнечная, на небе — ни единого облачка, и потому, когда небо вдруг стало темнеть, то это показалось сначала странным. Оно темнело быстро, превращая день в ночь, вызывая всеобщее беспокойство. Только игроки пока ничего не замечали, увлеченные игрой, но взгляды болельщиков давно уже оставили поле и были устремлены вверх.

Резкий крик "Смотрите!" перекрыл шум стадиона. В небе нарисовался футбольный мяч. Перекатываясь, он увеличивался в размерах — он явно падал на Землю. Стадион онемел. Мяч рос на глазах, он уже закрывал полнеба. Вот-вот и он обрушится на землю... Вспышка на мгновение ослепила всех, а взрыв оглушил...

Когда мы все пришли в себя — ничего кругом не было. Ничего — это значит ничего. Ничего — пустое место. Был стадион, были мы — все, кто на стадионе, а больше — ничего. Ну, как будто мы летим в космосе на корабле, и вышли погулять...

Алло!!! Алло!!! Слышите меня? Это опять я, ну, ваш старый знакомый — автор записок, вспомнили? Ну да, я очень изменился — я умер, мы все умерли — еще бы воды нет, есть нечего, да еще кислород пачками космические бури уносят. Мы все умерли, и вы умрете когда-нибудь. Мы теперь все живем здесь, среди звезд, мы теперь члены космического сообщества. Видите, я даже прилететь к вам могу... Так вот, знаете, зачем я здесь? Я прибыл сообщить вам о цели взрыва, ну того, что уничтожил планету, оставив только наш стадион,— помните? Ну, так вот, незадолго до того Совет цивилизаций изобрел ракету-"пылесос", и наши братья инопланетяне с той же миссией пролетали мимо нас. Они собрали все сведения о Земле, о людях и решили, что единственное, что есть достойное на Земле — так это наш стадион с флагами, фейерверком, музыкой и целой кучей настоящих страстей. Ха! Ха! Ха!! А вы говорите, смысл жизни. Плодитесь и размножайтесь, вот вам мой совет, а больше ни о чем не думайте.

 

С космическим приветом бывший землянин, бывший хозяин ресторанчика на Земле "Заходи, дружок, здесь тебя очень не хватает!"

 

БУ_3

19100 зн.